Он подменил мои таблетки на витамины, чтобы я родила. Спустя 7 лет я увидела его в гостинице с другой… а вчера он прислал мне сообщение
Элеонора ошарашено посмотрела на мужа. Воздух в уютной гостиной, еще минуту назад наполненный ароматом вечернего чая и покоем, вдруг застыл, стал вязким и тяжелым. Слова, только что сорвавшиеся с его губ, повисли в тишине нелепым, чужим сочетанием звуков.
— Повтори, что ты сейчас сказал?
Она произнесла это тихо, почти шёпотом, как будто боялась спугнуть хрупкую иллюзию, что ей просто послышалось. Её пальцы непроизвольно сжали край мягкого пледа.
— Я хочу второго ребенка… — медленно, по слогам, будто проговаривая сложную юридическую формулу, произнес Роман. Его взгляд был прикован к чашке, он не поднимал глаз.
— Роман, ты понимаешь, о чём ты сейчас просишь? — Элеонора смотрела на знакомый профиль, на прядь волос, упавшую на лоб, и не узнавала человека, сидящего напротив. Где тот мужчина, с которым они строили планы, боролись, мечтали в унисон? Это что, неудачная шутка?
— А что непонятного?
В его голосе прозвучала легкая досада, та самая, что появляется, когда приходится объяснять очевидное.
— Ты же понимаешь, что сейчас это невозможно! — голос её дрогнул, но она взяла себя в руки. — Мы пошли на огромный риск, взяв деньги на развитие компании. Под залог всего, что у нас есть. А если ничего не выгорит? Да нам дай бог одного ребенка на ноги поставить. Роман, послушай, мы так долго к этому шли. Мы так близки. Давай подождём пару лет, всего пару лет! Если всё получится так, как мы задумали, я тебе клянусь… я тебе хоть троих рожу!
Она встала, подошла к окну. За стеклом медленно гасли краски осеннего вечера, фонари зажигали теплые островки света на мокром асфальте. Там был мир, в котором всё подчинялось логике, цифрам, графикам. А здесь, в этой комнате, логика дала трещину.
— Послушай, я уже не мальчик, — его голос прозвучал сзади, настойчиво и устало. — Мне тридцать четыре, да и ты не молодеешь.
Она резко обернулась.
— Спешу напомнить, что мне всего двадцать семь, между прочим.
— Вот именно! — он тоже поднялся, и его тень на стене стала большой и беспокойной. — Через пару лет тебе будет двадцать девять, когда будешь рожать — и того тридцать, а мне тридцать семь. То есть, когда мой второй ребенок будет праздновать совершеннолетие, я буду отмечать пятьдесят пять лет? Ты представляешь?
— Ну и что здесь такого? — её голос звенел от обиды и непонимания. — Ты что, из этого трагедию делаешь? Пятьдесят пять — не возраст, чтобы прятать фотоальбомы!
— Это ты слишком зациклена на деньгах! — вырвалось у него, и это прозвучало как обвинение. — Послушай, некоторые рожают и живут на одну зарплату, и счастливы, между прочим. Когда родился Иван, мы с тобой тоже жили на небольшую зарплату и декретные. Ничего, вырастили как-то.
— Роман! — вспыхнула она, чувствуя, как жар поднимается к щекам. — Вот именно — «как-то»! Я помню эти «как-то»! Я помню, как считала копейки до получки, как донашивала вещи за подругами, как мечтала о новой зимней куртке два сезона. Некоторые и по пять детей рожают и живут на одни пособия. И слава богу, если они счастливы. Но я так не хочу! Я не хочу опять выбирать между качественными памперсами и новой парой колготок. Я не отказываюсь, ты слышишь? Я не отказываюсь! Я просто прошу тебя немного подождать. Не рушить всё, чего мы добились таким трудом, прямо на пороге нашего успеха!
Но он уже не слушал. Раздражённый, молчаливый, он резко развернулся и вышел, притворив дверь в прихожую с таким сдержанным хлопком, что он прозвучал громче любого крика. Элеонора осталась стоять посреди комнаты, вцепившись пальцами в складки пледа. Господи, что на него нашло? Откуда этот внезапный шторм в ясном, казалось бы, небе их жизни?
Она опустилась на диван, сцепила холодные руки замком и уставилась в узоры на ковре. Он прав в одном: время не стоит на месте. Он прав, говоря, что семья с одним ребенком кажется ему незавершенной. Но разве нельзя просто подождать? Всего немного. Чтобы стать крепче, увереннее. Чтобы дать будущему малышу не просто жизнь, а жизнь, полную возможностей.
Мысли унесли её на шесть лет назад, в ту маленькую однокомнатную квартирку, где пахло свежей краской и надеждой. Как она, сияющая, сообщала Роману о двух полосках на тесте. Как они вместе выбирали имя, как смеялись, гадая, на кого будет похож малыш. Иван был желанным, долгожданным солнышком. Он появился на свет спокойным и улыбчивым ребенком. Но за этой радостью стояла изнуряющая усталость от постоянного счета денег. Вещи от друзей, акции в магазинах, дешёвые игрушки… Когда Ване исполнилось два года, Элеонора, стиснув зубы, вышла на работу. С первой же зарплаты она купила себе недорогое, но новое платье. И плакала, стоя у зеркала, от смешанного чувства стыда за свою радость и бесконечной усталости.
Она не была избалована. Детство, проведённое в скромной семье, научило её ценить каждую копейку, но также и поселило жгучую, неистребимую жажду стабильности, надёжности, твёрдой почвы под ногами. Она не хотела роскоши. Она хотела свободы от вечного страха «а хватит ли?». И она шла к этому, преодолевая себя. Не бросила институт, даже будучи беременной, перевелась на заочное. Получила диплом, сменила работу на более перспективную. Начальник, суровый Игорь Дмитриевич, сначала скептически хмурился, узнав о маленьком ребёнке. Но Элеонора выстроила свою жизнь с точностью швейцарского механизма: помощь матери, взаимовыручка с мужем, безупречная исполнительность. За три года она ни разу не позволила семейным обстоятельствам повлиять на работу. А однажды её умение договариваться и глубокое знание дела помогли заключить контракт, который стал для компании поворотным.
За праздничным ужином Игорь Дмитриевич, разморённый хорошим вином и успехом, предложил ей амбициозный проект: создать и возглавить новый филиал. И привлечь Романа, юриста по образованию, как правовую опору. После долгих обсуждений супруги согласились, но выдвинули своё условие — доля в бизнесе. Партнёрство, а не наёмный труд.
Они шагнули в пустоту, полные энтузиазма. Кредит под залог квартиры, проданная машина, все их скромные накопления — всё ушло в общее дело. Год упорного труда, бессонных ночей, отчаянного напряжения всех сил. Кредит они исправно гасили, часто внося платежи в двойном размере, чтобы поскорее вырваться из долговой ямы. Компания росла и крепла. Игорь Дмитриевич не раз с удовлетворением отмечал, что не ошибся в выборе.
И вот сейчас, на этом взлёте, Роман заговорил о втором ребёнке. Как будто не видел, как она выдыхается, пытаясь удержать на плаву и бизнес, и дом. Вторая беременность, роды, декрет — это выбило бы её из колеи минимум на год. Сможет ли Роман один потянуть всё? А если нет? Она вспомнила дочь своей подруги — ту девочку, что кричала сутками напролёт, превращая жизнь родителей в кромешный ад. А вдруг им достанется такой же трудный малыш? И кроме всего прочего… Она только-только начала дышать полной грудью. В этом году они впервые позволили себе не просто выживать, а жить: поехали в горы, сплавлялись по бурной реке, загорали под южным солнцем. Это была не роскошь, это была глоток свободы, награда за годы лишений. И теперь снова добровольно надеть на себя хомут бесконечных забот?
В голове крутился рой вопросов, не находящих ответа. Её вывел из оцепенения тихий стук, а затем в комнату осторожно вошла мать, Анна Викторовна, ведя за руку сонного Ваню.
— Доченька, что случилось? Отчего Роман такой хмурый? Я приехала забрать Ваню на выходные, а у вас тут будто грозой пахнет. Поссорились?
— Мама, он второго ребёнка хочет. Сейчас.
Лицо Анны Викторовны озарилось мгновенной, бездумной радостью, но, поймав взгляд дочери, вытянулось.
— Так это же прекрасно! И в чём же дело?
— Дело в том, что я не хочу. Сейчас, — поправилась Элеонора, видя, как блекнет улыбка на лице матери. — Я хочу сначала закрыть этот чудовищный долг. Хочу, чтобы у нас была финансовая подушка. Хочу ещё немного побыть… собой. Не только мамой и директором. Хочу путешествовать, видеть мир, не оглядываясь каждый раз на счёт в банке. Хочу пожить в своё удовольствие, не нарушая границ своей свободы…
— Ты эгоистка, — тихо, но твёрдо произнесла Анна Викторовна, качая головой. — Вот мы раньше даже не задумывались об этом. Жили сердцем. Если бог дал дитя — значит, так надо, и как-нибудь справлялись.
— Да? — Элеонора повернулась к ней, и в её глазах вспыхнули давние, детские обиды. — А ты забыла, как мы росли? Как ты из кожи вон лезла, чтобы нас с сестрой прокормить и одеть? Как мы копейки считали, как платье, купленное на день рождения раз в два года, было самым большим чудом? Как ты плакала по ночам от бессилия? Я помню каждый твой вздох, каждую морщинку! Я не хочу так для своих детей. Я не хочу так для себя!
— Это были другие времена, дочка, лихие девяностые… Сейчас всё иначе.
— Ничего не иначе в главном, мама! Любовь любовью, а крыша над головой и уверенность в завтрашнем дне — это основа. Сначала я крепко встану на ноги, а потом рожу второго. Мне нужна эта подушка безопасности. Не для бриллиантов, для спокойствия!
— Слушать противно, — Анна Викторовна встала, её губы подрагивали. — Не могу слышать, что какие-то бумажки с цифрами важнее продолжения жизни, важнее семейного благополучия. Смотри, как бы Роман не нашёл ту, которая поймёт его по-настоящему.
Мать вышла, притворив дверь тише, чем зять. Элеонора схватила диванную подушку и швырнула её в закрытую створку. Их никто не слышал! Никто не пытался понять! Да, если мужчина захочет уйти, его не удержат ни двое, ни пятеро детей. Но если он остаётся только из-за страха или долга — какая это семья?
Роман не разговаривал с ней сутки, ходил мрачный, как туча. А потом его настроение вдруг переменилось. Он стал внимательным, ласковым, каким был в самые первые годы. Заботливо готовил ужин, играл с Ваней, смотрел на неё тем прищуром, от которого когда-то таяло сердце. И ночью, в тишине спальни, она поняла причину этой метаморфозы. Он решил взять инициативу в свои руки, полагаясь на старую, как мир, уловку.
Она не переживала — её защитой были маленькие, надёжные таблетки в изящном блистере. Щит современной женщины, дающий право выбора.
А через два месяца мир рухнул. Знакомое подташнивание по утрам, странная усталость, обострённое обоняние… Аптекальный тест показал две жирные, неумолимые полоски. Врач на УЗИ улыбнулся: «Поздравляю, срок шесть недель, всё прекрасно». Как? Она была пунктуальна, как хронометр. Неужели её броня дала сбой?
Ответ ждал её дома, на кухне. Она вошла без стука и застыла на пороге. Её муж, сосредоточенный и деловитый, с аптекарской точностью пересыпал из большого пузырька в маленький, знакомый тюбик какие-то незнакомые пилюли.
— Что это? Что ты делаешь? — её голос прозвучал хрипло, чужим тоном. — Чем ты меня травил?
Роман вздрогнул, но не стал отпираться. Он даже не обернулся.
— Успокойся. Это обычные витамины. Ты их принимаешь уже пару месяцев. Как видишь, жива-здорова. — Наконец он посмотрел на неё, и в его глазах читалась не вина, а какое-то странное торжество. — Эля, пойми, я очень хочу этого ребёнка. Больше жизни.
Волна леденящего ужаса и гнева накатила на неё. Она подошла к столу, её движения были медленными, как во сне. Схватила пузырёк и, не глядя, швырнула его в мусорное ведро. Потом открыла сумочку.
— Ну что ж, — её голос был пустым и плоским. — Можешь праздновать победу. Можешь начинать прямо сейчас.
Она положила на стол справку из женской консультации и вышла из кухни, не оглядываясь. В спальне она опустилась на кровать и разрыдалась. Не от известия о беременности — ребёнок уже жил в ней, и это чувство было отдельным, сложным, но не враждебным. Она плакала от унижения, от предательства, от ощущения, что её личность, её выбор, её право голоса просто стёрли ногой. Она была для него не равноправным партнёром, а функцией, инкубатором, который вдруг взбунтовался. И этот бунт решили подавить самым подлым способом.
Он пришёл минут через пятнадцать. Не сел рядом, а опустился на пол у её ног, взял её холодные ладони в свои тёплые, крупные руки.
— Милая… Солнышко… Я на всё готов ради тебя и наших детей. Верь мне. Мы справимся. Я буду помогать во всём. Няню наймём, если нужно. Полгода, год в декрете — и ты снова в строю. У нас всё получится. Я всё беру на себя.
— А у меня есть выбор? — спросила она, глядя поверх его головы в потолок. — Ты ведь всё уже решил. Мне остаётся только принять и покориться, верно?
…Беременность была трудной. Тошнота не отпускала до пятого месяца, трижды ей пришлось лечь «на сохранение» под капельницы, в больничную тишину, пахнущую антисептиком и тоской. Но в положенный срок на свет появилась девочка. Её назвали Аглаей. Роман был на седьмом небе. Он купал малышку, пеленал, носил на руках часами, засыпал, качая люльку. Глядя на эту идиллическую картину, Элеонора чувствовала уколы стыда за свои прежние страхи. Может, она действительно была чёрствой, меркантильной? Может, мать и муж правы, а счастье — вот оно, в этой маленькой розовой ладошке? Всё налаживалось: дела в компании шли стабильно, мать взяла на себя хозяйство, Ваня души не чаял в сестрёнке.
— Видишь, — говорила Анна Викторовна, — и никакие путешествия, никакие должности не стоят этого счастья. Простого, женского.
— Да, мама, пожалуй, ты права, — соглашалась Элеонора, чувствуя, как внутри что-то смиряется, затихает. — Я слишком много думала о себе. Роман замечательный отец. Он сдержал слово.
Идиллия длилась ровно полгода. Потом Аглая начала резать зубы. Каждый новый зуб ознаменовывался температурой, бессонными ночами, бесконечным плачем. Элеонора металась между педиатрами и работой, её силы таяли с катастрофической скоростью. А потом случился кошмар. Диагноз, звучавший как приговор, но который, к счастью, был излечим. Цена лечения была астрономической. Кредитная история и текущие долги не позволяли взять ещё один заём. И тогда Анна Викторовна, не раздумывая, продала свою маленькую, но уютную квартиру и переехала к детям, отдав все вырученные деньги.
Элеонора в те дни превратилась в тень. Вечные тёмные круги под глазами, небрежный пучок волос, растерянный взгляд. Роман всё чаще задерживался «на работе», ссылаясь на аврал. Но она-то знала — он спит в кабинете на кожаном диване, просто чтобы выспаться. Ему нужно быть свежим для переговоров. А она одна осталась в окопах детских болезней, бесконечных капризов и своего растущего отчаяния. Она перестала интересоваться делами компании, полностью доверив их мужу-юристу. Она верила ему.
Вернувшись из московской клиники после успешной, оплаченной квартирой матери операции Аглаи, она столкнулась с новой катастрофой. Компания трещала по швам. Роман, оказалось, не был рождён для управления. Он упускал клиентов, принимал неверные решения, боялся рисковать там, где нужно, и рисковал там, где не следовало. Всё это время он притворялся, что всё в порядке, а она, погружённая в материнство и тревогу за дочь, слепо верила.
— Что мы теперь будем делать? — её крик звенел в опустевшей, казалось, гостиной. — Ты понимаешь, что даже ежемесячной выручки хватит только на очередной платёж по кредиту? А жить на что? Даже если я сейчас всё брошусь спасать, потребуются месяцы, чтобы вернуть доверие! Почему ты молчал? Почему не сказал мне раньше?
— Конечно, — ядовито бросил он, — ты же у нас гений менеджмента, бизнес-леди высшей пробы! А я так, неудачник-юрист, куда мне до тебя!
— Роман, дело не в уколах самолюбия! Ты обманывал меня! Ты скрывал правду, пока мы не оказались на краю! Что теперь делать?
— Мы с Игорем Дмитриевичем уже всё решили. Он выкупает нашу долю. Денег хватит, чтобы закрыть долг перед банком, и ещё немного останется.
— А дальше что? — прошептала она, чувствуя, как слёзы беззвучно текут по щекам. — Что будет дальше, Роман?
— Пойду работать. У меня есть образование, опыт. И ты скоро сможешь выйти из декрета. С Аглаей теперь всё будет хорошо, врачи уверены. С ней посидит Анна Викторовна.
— Других-то вариантов у нас и нет, — с горечью выдохнула она и ушла, хлопнув дверью.
Что теперь у неё было? Двое прекрасных, любимых детей. Любящий муж?.. Любящий ли? Долг, который, будучи погашен, оставлял их у разбитого корыта. Отношения покрылись трещинами, как старое стекло. Его наигранный оптимизм раздражал её ещё больше, чем её собственный страх.
Игорь Дмитриевич выкупил их долю. Деньги ушли банку. Элеонора, пересилив гордость, попросилась к нему назад. Он отказал, сухо и жёстко.
— Элеонора, вы не оправдали моих ожиданий как партнёры. Я едва не потерял свои вложения. Доверия нет.
— Я понимаю, — кивнула она, поднимаясь. — Спасибо вам за всё.
— Постойте, — он остановил её у самой двери, поколебался. — Вы — блестящий специалист. Вот визитка. Мой старый друг, владелец строительной фирмы. Я позвоню. Он вас примет. Но у меня одна просьба… Не тащите больше за собой мужа. Вы видите итог. У него нет вашей хватки, вашего чутья. Он потянет вас на дно, а вы, по доброте душевной, будете его тащить. Пусть работает отдельно. Если сделаете всё правильно, у вас всё наладится.
— Вы его недооцениваете, — автоматически, по привычке, попыталась она защитить Романа.
— Возможно. Но жизнь уже всё расставила по местам, — он открыл дверь, и разговор был окончен.
Через два дня её представляли новому коллективу. Она снова стала начальником отдела, следуя рекомендации, за которой стоял горький урок. Роман устроился в другую фирму, рядовым юристом, с зарплатой вдвое меньше её. Он злился, скукоживался, обижался на мир. Ему, мужчине, кормильцу, было невыносимо это положение. Элеонора понимала его, но в её душе уже не оставалось сочувствия — только холодная констатация факта: по его вине она потеряла всё, что с таким трудом строила.
…Прошло два года. Жизнь вошла в спокойное, стабильное русло. Элеонора снова научилась улыбаться. Она находила время и для детей, и для себя, и для повышения квалификации. Она снова летала в командировки и организовывала семейные путешествия. И всё чаще ловила себя на мысли: почему Романа устраивает эта серая, безрадостная рутина? Почему он не хочет расти, не стремится к большему? Каждая попытка завести разговор об этом натыкалась на стену: «Мне хватает», «Я не карьерист, как ты», «Меня всё устраивает».
А потом она узнала причину этого странного удовлетворения. У него появилось утешение.
Она увидела их случайно, в холле фешенебельной гостиницы после встречи с инвесторами. Роман выходил из лифта, обняв за талию молодую женщину в голубом платье. Они смеялись, он что-то шептал ей на ухо, и на его лице было выражение забытой лёгкости, которого она не видела годами. Они прошли мимо, не заметив её.
Сердце замерло, потом заколотилось с бешеной силой. Не веря глазам, она бросилась к парковке. Чёрный «Вольво» мужа мелькнул в потоке, свернул на тихую улицу и скрылся в арке старого дома. Элеонора припарковалась в тени. Он вышел, галантно подал руку спутнице и, прежде чем та скрылась в подъезде, нежно поцеловал её в губы. Долгим, неспешным поцелуем, каким не целовал жену уже очень давно.
Слёзы застилали глаза, но она вытерла их грубо, ладонью. Нужны факты. Имя. Дождавшись, когда машина уедет, она подошла к подъезду. Дверь была закрыта. Рядом, на скамейке, сидел пожилой мужчина с таксой.
— Простите, вы не знаете девушку в голубом, которая только что вошла? — голос её звучал хрипло.
— Юленька? А вы к ней зачем? — старик настороженно прищурился.
— Видите царапину? — Элеонора показала на старый дефект на своём крыле. — Мне чёрный «Вольво» поцарапал машину и скрылся. А она с ним приехала. Думаю, она знает владельца.
— У Юленьки машины нет, — покачал головой мужчина. — Но понятно дело, обидно. Вчера у самого стекло разбили. Юлька на третьем, 14-я квартира. Проходите.
Он открыл дверь своим ключом. Поблагодарив его, Элеонора поднялась на третий этаж. Что она скажет? Кто она? Жена? Следователь? Остановившись у двери, она сделала глубокий вдох, достала планшет и набрала случайный номер, сделав вид, что разговаривает. Потом нажала на кнопку звонка.
Дверь открыла та самая Юля. Вблизи она оказалась миловидной, с мягкими, немного испуганными глазами.
— Здравствуйте, это ко мне?
— Здравствуйте. Меня зовут Светлана Андреевна Соловьёва, — звучало бодро и официально. — Я из районной администрации. Проводим соцопрос. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?
Услышав «администрация», девушка кивнула, не прося документы. Через десять минут Элеонора знала всё: полное имя, дату рождения, место работы — та самая фирма, где трудился Роман, отдел кадров. Она спустилась вниз, чувствуя во рту вкус железа.
— Ну что, деточка, разобрались? — спросил пенсионер.
— Да, спасибо. Всё ясно, — она села в машину и долго сидела, не в силах повернуть ключ зажигания.
Вечером она отправила мать с детьми в кино. Ждала его, сидя в темноте гостиной. Когда он вошал, пытался обнять, она отстранилась.
— В чём дело? — его голос сразу насторожился.
— А ты догадлив.
— Устала? Может, сходим куда-нибудь? Только поем сначала.
— Сейчас аппетит как рукой снимет, — холодно сказала она и протянула ему планшет с открытой страницей.
Он взглянул, и лицо его посерело.
— Качурина Юлия… Это наша кадровичка. Что это значит?
— Это значит, что я хочу знать, как давно у вас служебный роман.
— Какой ещё роман? Ты что-то выдумала!
— Вот такой, — она включила запись с регистратора. На экране он целовал Юлю на парковке. — Просто ответь: почему? Чем я не угодила? Что я сделала не так?
— Всё! — он вскочил, и маска спала. — Всё, понял? Ты сама не заметила, как стала железной леди, главой семьи! Ты решаешь всё! Где нам жить, куда ехать, на что тратить! Я для тебя — приложение, неудачливый партнёр, которого надо тянуть!
— Не всё, Роман, — её голос дрогнул, но она не сдалась. — Давай вспомним, как ты решил за меня четыре года назад. Решил, что пора рожать. Я просила подождать. Ты меня не услышал. Пока я вынашивала, рожала и выхаживала ребёнка, ты довёл наше общее дело до краха. Мы потеряли всё.
— У тебя одни деньги на уме! — зашипел он.
— Нет, у меня на уме будущее наших детей! Их образование, их здоровье, их старт в жизни! Это ты, мужчина, отец, должен об этом думать в первую очередь! Но раз уж не думаешь, то хотя бы не мешай тому, кто думает! Я сколько раз просила: давай расти, давай двигаться, смени работу, получи новые знания! Тебе это не нужно! Тебя всё устраивает!
— Вот именно потому я и нашел её! — выкрикнул он, и в его глазах блеснули слёзы ярости и боли. — Она не требует невозможного! Она радуется простым вещам! Она хочет мне детей, не одного, а нескольких! Столько, сколько бог пошлёт!
— А что, не пятерых? — горько усмехнулась она.
— И пятерых! Она счастлива быть просто женщиной, просто матерью! А я… я устал. Устал от этой гонки, которую ты устроила. Устал от твоей матери, которая живёт у нас и смотрит на меня, как на недотепу!
— А ты забыл, почему она живёт с нами? — Элеонора ахнула от неожиданности. — Она продала свою квартиру, чтобы спасти твою дочь!
— Мы могли бы взять ипотеку, купить ей жильё! Но нет, тебе удобно, чтобы она сидела с детьми, пока ты строишь карьеру!
— Я не хочу больше это слушать, — она почувствовала полное опустошение. Они говорили на разных языках, жили в разных реальностях. — Давай разведёмся.
Он замер, потом медленно выдохнул, и вся злость из него ушла, оставив лишь усталость.
— Я не против. Я хочу другую жизнь. Ту, где меня ждёт дом, а не офис на дому. Где ужин пахнет едой, а не бумагами.
— Чтобы пахло едой, её надо купить. А чтобы купить — заработать, — тихо сказала она. Но спорить уже не было сил. — Ты прав. Пока мы не начали ненавидеть друг друга по-настоящему, давай расстанемся.
Увидев его с другой, она поняла главное: простить измену она не сможет. Не потому что гордая, а потому что это был последний, решающий акт неуважения, финальная точка в истории, где её перестали видеть и слышать.
…Прошло три года.
Поздним вечером зазвонил телефон. Роман. Редкий, странный звонок.
— Алло.
— Эля… — его голос был сдавленным, потерянным. — Одолжи пять тысяч. Зарплата через неделю, а Аленка заболела, лекарства нужны срочно.
Она молча положила трубку, открыла приложение банка и перевела деньги. Не в долг. Просто перевела. Положила телефон и уставилась в темноту за окном. Счастлив ли он? Получил ли ту простую, ясную жизнь, о которой мечтал?
Они развелись тихо. Он забрал личные вещи, оставив ей квартиру и большую часть обстановки. С детьми виделся регулярно, по выходным водил их в зоопарк, кино, кафе. Он был прекрасным отцом. Это она никогда не оспаривала.
А она шла вперёд. Теперь она — заместитель генерального директора крупной компании. У неё был просторный кабинет, уважение коллег, достаток, который позволял дать детям лучшее образование и яркое детство. Она не засиживалась на работе, всегда находила время на семейные ужины, школьные спектакли Вани и первые рисунки Аглаи. Они путешествовали, смеялись, строили планы.
У Романа же жизнь катилась по давно накатанной колее. Та же работа, та же должность. Карина (бывшая Юля) родила девочку, Аленку. И начались проблемы, вечные спутники нехватки денег. Однажды, после очередной жалобы, он сказал:
— Эля, я совершил огромную ошибку. Я это понял. Нет, я люблю Аленку, как и наших. Но… Карина… Она требует, давит… Если бы я мог всё вернуть, если бы я послушал тебя тогда…
Она мягко прервала его, поднеся палец к его губам.
— Тише. Ничего не говори. Наша история закончена. Если хочешь что-то изменить — меняй свою жизнь сейчас. Неважно, кто рядом. Важно, что ты хочешь ты. Только от тебя это зависит.
И вот этот звонок, эта просьба о пяти тысячах, стала для неё ответом. Он ничего не изменил. Он по-прежнему плыл по течению, надеясь, что берег сам подплывёт к нему. Ему суждено быть вечным ребёнком, любящим, но безответственным. Отличным отцом на выходных, но слабой опорой в буднях.
Красивая концовка:
Элеонора подошла к окну. Город внизу переливался миллионами огней, каждый — чья-то жизнь, чьи-то надежды, чьи-то ошибки. Она поймала своё отражение в тёмном стекле — спокойное, умудрённое лицо женщины, которая прошла через бурю и обрела тихую гавань не в безмятежности, а в понимании.
Она больше не искала виноватых. Не копила обиду. Та ноша, которую она когда-то несла в одиночку, превратилась в крылья. Она научилась слушать не только слова, но и тишину между ними — ту самую тишину, в которой рождаются настоящие решения и растёт внутренняя сила.
Роман так и остался на том берегу, где мечты требуют немедленного исполнения, не думая о цене. А она переплыла реку. И обнаружила, что одиночество бывает разным. Бывает — горьким и пустым. А бывает — просторным и светлым, полным смысла, который ты выбираешь сам. Она выбрала быть собой. Матерью, которая даёт не только жизнь, но и уверенность. Женщиной, которая строит не только карьеру, но и судьбу. Человеком, который, наконец, слышит и уважает самый главный голос — голос собственного сердца.
И в этом спокойном знании, в тихом свете ночного неба над спящим городом, таилась её настоящая, ни с чем не сравнимая победа. Победа над страхом, над обстоятельствами и, в конечном счёте, над самой собой — той прежней, что боялась ошибиться. Она не ошиблась. Она просто выбрала свою дорогу. И шла по ней твёрдо, зная, что каждый шаг — это осознанный путь к дому, который она построила внутри себя. Дому, где всегда есть место любви, но который никогда больше не будет зависеть от чужого каприза или чужой слабости.
