1988 год. Он променял меня на библиотекаршу из филиала, но настоящий сюрприз ждал его в запертой комнате после той роковой поездки на дачу
Тот осенний вечер врезался в память Галине Львовне не криком, а гробовой тишиной, что воцарилась после произнесенных слов. Она сидела в своем вольеровом кресле, пальцы бессильно впились в бархатную обивку, и отказывалась верить в реальность происходящего. Казалось, комната, такая знакомая и уютная, вдруг поплыла, потеряла очертания, и только голос мужа звучал с пугающей, инопланетной четкостью.
— Ты совсем рассудок потерял? В твои-то годы? — наконец выдохнула она, и голос ее дрогнул, сорвался на шепот. — Я, конечно, слышала байки про седину в бороду и нечистого в ребро, но чтобы о тебе… чтобы ты…
Она смотрела на Виктора Сергеевича, на его еще моложавое, ухоженное лицо, на аккуратно подстриженную седеющую бороду, и в глазах стояла пелена непонимания. Это был не тот человек, с которым она прошла огонь, воду и медные трубы.
— Мне, если что, и пятидесяти нет, — он усмехнулся, нервно проведя рукой по волосам. — И выгляжу я, надо сказать, весьма презентабельно. Со стороны посмотреть — пара тебе под стать.
— Это она тебе нашептала? Та самая?
— И она в том числе. Ларисе всего двадцать пять, и если уж на то пошло, ее внимание — лучший комплимент моей внешности.
— Да не ты ей нужен, а твое положение! Место в аспирантуре, протекция! Или ты уже настолько ослеп?
— Ты глубоко заблуждаешься, — покачал головой Виктор Сергеевич. — Лариса, между прочим, тоже в библиотеке трудится. В нашем филиале.
— Значит, сменил одного библиотекаря на другую, только позабористее да помоложе? — голос Галины Львовны взвился до пронзительных нот. — Опомнись, умоляю! Она в дочери нам годится! А что люди скажут? Уважаемый профессор, светило науки, бросил семью ради юной авантюристки? А на мне клеймо останется, позор на всю оставшуюся жизнь!
— Галя, я пришел и сказал тебе правду. Не стал хитрить, не стал вести двойную игру. Раз уж все равно все узнали… Отпусти меня. Давай разойдемся по-хорошему, без скандалов. Я не могу больше жить с тобой. Я люблю Ларису. А тебе… я бесконечно благодарен за все наши годы.
Тишина, что последовала за его словами, была оглушительной. И тогда всегда сдержанная, железная Галина Львовна поднялась с кресла, подошла к журнальному столику, где стояла ее любимая фарфоровая ваза — подарок мужа на двадцатилетие свадьбы, — и со всей силы, с каким-то животным отчаянием, смахнула ее на пол. Звон бившегося фарфора прокатился по квартире, смешавшись с хриплым, сдавленным рыданием. Гнев, горький и беспомощный, отравлял каждую клеточку ее тела.
Виктор Сергеевич, не сказав больше ни слова, резко развернулся и вышел, притворив за собой дверь. А она опустилась на колени среди осколков своего прошлого и зарыдала. Рыдания вылились в долгий, безутешный плач, в котором смешалась жалость к себе, к бессмысленно прожитым годам, к растоптанной верности. Как он мог? После двадцати шести лет брака, после всех тех лишений, что они перенесли вместе?
Разве эта девчонка стояла с ним у доски, когда он, бедный студент, сутками корпел над конспектами? Разве она варила ему бесконечный чай по ночам, когда он писал свою диссертацию, а на ее плечах был быт и маленький сын? Разве она ютилась с ним в общежитии, потом в коммунальной квартире, где соседи становились свидетелями каждой их ссоры и каждого примирения? Нет. Все это была она, Галина Львовна. Они вместе прошли этот тернистый путь от нищеты к стабильности. Теперь она — заведующая институтской библиотекой, а он — профессор, уважаемый человек. Они живут не в бараке, а в просторной двухкомнатной квартире в сталинском доме с высокими потолками. А еще у них есть та самая «трешка», которую они с таким трудом «добывали» годами, путем бесконечных обменов и махинаций. Там прописан их сын, Олег. Правда, Олег сейчас далеко, во Владивостоке, работает в институтском филиале. Пошел по стопам отца, гордость семьи.
И вот теперь он должен приехать, и что она ему скажет? «Извини, сынок, освобождай квартиру, папе с новой пассией нужен кров»? Лариса работала в том самом филиале, где трудился Олег, там Виктор Сергеевич с ней и познакомился, а теперь, как трофей, привез в столицу.
На службе ее покой был призрачным. Коллеги смотрели на нее с жалостью, которую она ненавидела пуще откровенных насмешек.
— Галина Львовна, вы как? Все в порядке? — молодая библиотекарша Ирина, наливая чай в крохотной служебной кухоньке, с тревогой смотрела на начальницу.
— Все прекрасно, Ирочка, абсолютно, — но не спавшая ночь напролет женщина не смогла сдержать дрожи в голосе, а по щекам неожиданно потекли предательские слезы.
— Это правда, про Виктора Сергеевича? Эти слухи… что он из провинции молодую привез…
— Уже вовсю судачат? — приложив к глазам скомканный носовой платок, глухо спросила Галина Львовна.
— Шепчутся. Но никто не верил.
— Правда, — выдохнула она. — Самая что ни на есть горькая правда. Знаешь, я всегда знала, как поступить в любой ситуации. А сейчас… Я как путник в тумане, бреду на ощупь и не вижу дороги. Ничего не вижу.
— Все образуется, Галина Львовна. У мужчин это часто бывает… Мой отец тоже уходил, но мама его простила, вернулся.
— Боюсь, наш случай — иной, — горько усмехнулась она. — Он непреклонен. Вся надежда на Олега, он скоро приедет, поговорит с отцом.
Но надежды оказались тщетны. Олег не смог переубедить отца. Тогда молодой человек, сжав кулаки, заявил, что квартиру освобождать не намерен и не пустит туда отца с его спутницей даже на порог. Он там прописан, и ему решать. Галина Львовна, в свою очередь, объявила, что не покинет семейное гнездышко, которое она с такой любовью вила все эти годы. Каждая вещь здесь была частью ее души, каждый уголок дышал их общей историей.
— Вот как… — Виктор Сергеевич холодно окинул взглядом сына и жену. — Вы что, решили, что я поступлю как джентльмен из старомодного романа? Оставлю вам все, а сам с Ларисой по чужим углам пойду скитаться? Ошибаетесь. Я здесь прописан, здесь и останусь. Вместе с Ларисой.
— Нет! Я не позволю! — Галина Львовна готова была закричать от бессильной ярости.
— А я и спрашивать не стану, — отрезал он.
На следующий день он демонстративно занял дальнюю комнату, врезав в дверь новый замок, а к вечеру в квартире, как призрак, появилась Лариса…
Тот, кто хоть раз жил в коммунальной квартире, поймет весь ужас сосуществования с нежеланными соседями. А когда эти соседи — бывший муж и его юная любовница, жизнь превращается в кромешный ад, где каждый звук за стеной — как нож в сердце.
Галина Львовна перенесла в свою комнату все самые дорогие сердцу вещи, даже небольшой холодильник. Олег установил и на ее дверь надежный замок. С отцом он прекратил всякое общение, назвав его поступок низким и подлым. Женщина стала бояться выходить из своей комнаты, ей казалось, что Виктор сделает все, чтобы извести ее, выжить из собственного дома.
Целый год они прожили, словно на вулкане. Галина Львовна внешне держалась с ледяным достоинством, а по ночам, зарывшись лицом в подушку, беззвучно плакала от боли и унижения. К ее удивлению, Лариса вела себя тихо и скромно, лишний раз не показывалась, старалась не пересекаться в ванной и на кухне. Она не пакостила, убирала за собой. Но Галина Львовна все равно ненавидела ее лютой ненавистью, ведь именно эта девушка стала тем тараном, что разрушил ее мир. Теперь она осталась совсем одна — Олег, не вынеся этой гнетущей атмосферы, вернулся во Владивосток.
Так и текли их серые, безрадостные дни, пока однажды утром выходного дня не раздался звонок в дверь. Галина Львовна, наслаждавшаяся тишиной (Виктор с Ларисой уехали на дачу), поспешила открыть и замерла в изумлении, увидев на пороге милиционера.
— Здравствуйте. Это квартира профессора Орлова?
— Да, — она смотрела на него с растущим недоумением. — Что случилось?
— Виктор Сергеевич Орлов ваш супруг?
— Формально — да, — не стала лукавить женщина. Брак еще не был расторгнут.
— А Лариса Викторовна Мельникова кем вам приходится?
— Никем, — сквозь зубы процедила Галина Львовна. — В чем дело?
— На трассе, на повороте… Произошло ДТП. Ваш муж в больнице, в коме. Его спутница, к сожалению, скончалась на месте.
Когда милиционер ушел, Галина Львовна подошла к окну и прижалась горячим лбом к холодному стеклу. Внутри не было ни слез, ни скорби. Лишь странное, пугающее ее самое чувство горького торжества. Она ужаснулась этому ощущению — он между жизнью и смертью, а ее душа пляшет на обломках его судьбы. Но разве ее осуждение будет справедливым? Разве их предавали? Разве в их дом приводили любовницу?
Она смотрела на запертую дверь его комнаты и не решалась подойти. Нет, она никогда не переступит этот порог. Если он выживет… мысль повисла в воздухе, не находя завершения.
Несмотря на всю свою неприязнь к Ларисе, она пустила в квартиру ее мать и отчима, приехавших на похороны. С ними была и девочка-подросток, сестра покойной. Те несколько дней в квартире царила неловкая, давящая тишина. Родственники вели себя тихо, почти неслышно, словно мыши, понимая, что находятся в логове чужой боли.
К мужу в больницу Галина Львовна не поехала. Не было в ее сердце ни капли сострадания, а притворяться она не умела и не хотела.
Похоронив Ларису, родня уехала. Но спустя три дня женщине начало казаться, что в квартире она не одна. По ночам ей слышались приглушенные шаги, шорохи за стеной. Не веря в мистику, она списывала все на нервы, пока однажды утром не обнаружила, что из связки запасных ключей пропал один. Сосед помог ей заменить замок на входной двери, и она, вздохнув с облегчением, убрала новые ключи в тумбочку.
Однако той же ночью странные звуки возобновились. И снова недосчиталась она одного ключа. Обратившись к институтскому врачу, женщина получила упаковку успокоительного.
— Галина Львовна, вам показалось. Вы перенесли тяжелейший стресс. Сначала жизнь втроем в одной квартире, потом трагедия, чужие люди… Да и Виктор Сергеевич в тяжелейшем состоянии. Нервы сдают.
— Наверное, вы правы, Лидия Витальевна. Наверное, это нервы…
Приняв лекарство, она ненадолго успокоилась, но, вернувшись с работы раньше обычного, заметила на спинке стула длинный темный волос. А чайник на плите был еще теплым.
Сердце ее бешено заколотилось. Взяв сумку, она вышла в коридор, заперла дверь и заперлась в своей комнате. Не прошло и получаса, как щелкнул замок. Подкравшись к замочной скважине, Галина Львовна увидела… ту самую девочку-подростка, сестру Ларисы. Та крадучись вошла в прихожую, с удовлетворением кивнула и, не заметив хозяйкиных вещей, юркнула в комнату Виктора Сергеевича.
Галина Львовна распахнула дверь и решительно подошла к комнате.
— Выходи! Я знаю, что ты здесь! Я все видела!
В ответ — тишина. Тогда женщина пригрозила вызвать милицию. Дверь тут же отворилась. На пороге стояла перепуганная девочка с лицом, пылающим от стыда.
— Зачем ты здесь? И как ты умудрилась ключ забрать?
— Я… я была в комнате, когда вам замок меняли. Взяла один… Думала, не заметите. Я ничего не трогала, ходила на цыпочках… Даже в туалет боялась выйти, чтобы вы не услышали…
— Но зачем? — нахмурилась Галина Львовна.
— Мне больше некуда идти, — девочка прислонилась к косяку и разрыдалась так горько и безысходно, что у женщины внутри все сжалось от непрошеной жалости.
— Идем на кухню. И рассказывай все с самого начала.
Девочку звали Катей. Сидя за кухонным столом и смахивая предательские слезы, она поведала историю, от которой у Галины Львовны похолодело внутри. Мать Кати и Ларисы вышла замуж во второй раз, и в новой семье подрастал сын отчима, Артем. С годами его «братская» забота приобрела уродливые, опасные формы. Лариса сбежала первой, скиталась по подругам, пока не встретила Виктора Сергеевича.
— Я так и думала, что до большой любви тут как до луны, — горько вздохнула Галина Львовна.
— Лариса перед вами виновата, я знаю, — тихо сказала Катя. — Но незадолго до… до аварии, она написала мне письмо. Говорила, что скоро уйдет от Виктора Сергеевича. Она поняла, что вы не такая, как он вас описывал. Что вы не злая и не скандальная. Простите… Ей было очень тяжело. Она писала, что поговорит с ним на даче, подберет момент, и потом переедет к подруге. Видимо, не успела.
Галина Львовна молча кивнула, глотая подступивший к горлу ком.
— С Ларисой все ясно. Но ты-то почему здесь?
— Артем… он все-таки… он меня… — девочка вся затряслась, и Галина Львовна, не раздумывая, положила руку ей на плечо.
— Тихо, детка, не надо. Я все поняла. Ты матери говорила? Отчиму?
— Говорила. Они не поверили. Мама во всем отчиму подчиняется. А он ждет, когда я школу закончу и съеду. Другой родни нет, только бабушка, да и та мне не верит. А я не могу туда вернуться! Я его боюсь!
Жалость, теплая и всепоглощающая, заструилась в сердце Галины Львовны, вытесняя многолетнюю горечь.
— Ладно. Иди в комнату и больше не прячься. В выходные решим, что делать дальше. Скоро учебный год начинается, в школу надо идти.
— Я лучше на улице жить буду! — с вызовом сказала Катя, но в ее глазах читался животный страх.
— Никуда ты не пойдешь, — твердо сказала женщина.
Три дня Галина Львовна анализировала услышанное, сомневалась, но в пятницу, с согласия девочки, отвезла ее к врачу. Осмотр подтвердил худшие подозрения. Не став пока обращаться в милицию, Галина Львовна отправилась в город, откуда были родом сестры. Четыре часа на электричке — и она оказалась в том самом доме, где царил страх.
Разговор с родителями Кати окончательно убедил ее. Мать, Надежда, робкая и забитая, боялась лишний раз слово сказать без одобрения мужа. А Александр, отчим, лишь цинично хохотал над «фантазиями» падчерицы и в итоге вынес и вручил Галине Львовне все документы девочки.
— Саша, зачем? — прошептала Надежда.
— А раз тетенька такая сердобольная, пусть забирает свою найденышку. Небось, через неделю назад прибежит, куда она денется?
Галина Львовна с отвращением смотрела на эту сцену. В окне она заметила любопытный взгляд молодого парня.
— Это Артем? — кивнула она в сторону окна.
— Моего сына не трогай! — зло прошипел Александр. — Эти стервы его оговаривают, чтобы нас с Надькой поссорить!
Вернувшись домой, Галина Львовна застала Катю, сидящую в своей комнате в напряженном ожидании.
— Мне пора обратно?
— Тебя там не ждут, — женщина положила на стол ее документы. — Останешься жить у меня.
— Неправильно это, — Катя расплакалась. — Вы должны меня ненавидеть, а вы… разрешаете здесь жить.
— А с чего бы мне тебя ненавидеть?
— Ну… моя сестра… ваш муж…
— Но это же не ты во всем виновата. Поживи тут, а там видно будет.
С помощью ректора института, старого друга Виктора Сергеевича, испытывавшего неловкую вину за свою недавнюю безучастность, Катю устроили в школу. Олег, вернувшийся ненадолго в Москву с невестой, был поначалу ошарашен, но, выслушав историю, понял и поддержал мать.
В сентябре пришла весть из больницы: Виктор Сергеевич не пришел в себя. Похоронив мужа, Галина Львовна долго стояла у свежей могилы, пытаясь разобраться в своих чувствах. Жалость — да, была. Как к любому человеку, чья жизнь оборвалась так трагически. Но та любовь, что когда-то согревала их общий дом, была безвозвратно растоптана его же собственными поступками.
«Вот и все, Виктор… Так распорядилась судьба. Но знаешь, — мысленно обратилась она к нему, — если бы не твое безумие, у меня никогда не появилась бы Катя».
Она обернулась и увидела девочку, тихо стоявшую у соседнего холмика, где покоилась ее сестра. За те два месяца, что Катя прожила в ее доме, Галина Львовна ни разу не пожалела о своем решении. Еще не закончился сентябрь, а учителя уже хвалили новую ученицу за ум и сообразительность, пророчили ей большое будущее. В ее дневнике красовались одни пятерки.
Эпилог
Прошли годы. Катя выросла, осуществила свою мечту — окончила медицинский институт и стала прекрасным врачом. Она прожила в квартире Галины Львовны до двадцати трех лет, пока любовь не привела в ее жизнь молодого человека, за которого она вышла замуж. Но даже создав свою семью, она никогда не забывала ту, что в самый темный час подставила ей плечо. Она стала для Галины Львовны не просто приемной дочерью, а родной душой, опорой и отрадой. Детей Кати пожилая женщина считала своими настоящими, кровными внуками, и те отвечали ей безграничной детской любовью.
С матерью и отчимом Катя всякую связь прервала, вычеркнув их из своей жизни, как вычеркивают горькую и ненужную страницу.
А Галина Львовна, глядя на то, как ее некогда опустевшая квартина вновь наполняется светом, смехом и жизнью, поняла простую и вечную истину: судьба порой приносит самые страшные бури, чтобы расчистить место для нового сада. И самое мудрое, что может сделать человек — это не цепляться за обломки прошлого, а найти в себе силы посадить первое семя будущего. Доброта, подаренная кому-то без оглядки, без расчета, возвращается сторицей, врачуя самые глубокие раны и превращая жизненную осень в новую, полную надежд весну.
