Как моя боль в животе привела нас в болото к каменному идолу, а проводник оказался не тем, за кого себя выдавал, и что из этого вышло — до сих пор не могу поверить
Виктория годами жила в тени необъяснимой боли, что поселилась глубоко в её чреве, словно ядовитый корень, пьющий все её жизненные соки. Острые приступы сковывали её тело, превращая дни в череду мучительных ожиданий, а ночи — в бесконечные часы борьбы с невидимым врагом. Леги светил в белых халатах, вооружённые сверкающей аппаратурой, лишь разводили руками, озадаченные и побеждённые. Снимки магнитно-резонансного томографа, ультразвуковые исследования, даже проникновение иглой в таинственную глубину — ничто не могло пролить свет на причину её страданий. Диагноз оставался таким же призрачным, как и сама боль.
Когда официальная медицина окончательно капитулировала, свекровь, женщина с твёрдым, непоколебимым взглядом на жизнь, поделилась с Викой тайным знанием. Она рассказала о женщине, живущей в глухой деревне, затерянной в самых дебрях леса, куда не ведёт ни одна нормальная дорога. Звали её Ефросинья, и говорили, что она творит чудеса, исцеляя самые безнадёжные недуги силой старинных заговоров и трав. Адресом, выведенным аккуратным почерком на пожелтевшем листке, с ней поделилась давняя приятельница, поклявшаяся в действенности этого метода.
С замиранием сердца Виктория отправила письмо по указанному абонентскому ящику, не особо веря в успех. Но ответ пришёл, написанный корявым, дрожащим почерком. Отшельница обещала помочь и сообщить, когда с оказией нагрянет в город. Слово своё она сдержала, разыскав их по телефону, и была назначена встреча на самое начало августа, когда лето ещё не сдаёт своих позиций, но уже чувствуется предвестие грядущей осени.
Максим, супруг Виктории, человек практичный и далёкий от суеверий, тем не менее, без лишних слов взял отпуск, чтобы сопровождать жену в этом странном и далёком путешествии. Он не верил в знахарок, но верил в свою жену и был готов на всё, лишь бы увидеть на её лице улыбку, а не гримасу боли.
Их путь лежал в самые глубины страны, где цивилизация постепенно сдавала свои позиции, уступая место дикой, первозданной природе. Дом Ефросиньи, как выяснилось, был затерян не просто в лесу, а в окружении коварных болот, и добраться до него без проводника было делом немыслимым и опасным. Проводника, как заверила старушка, она пришлёт к старой полузаброшенной охотничьей базе, где они должны были ждать. Но тот опаздывал, а связь в тех краях окончательно прервалась, превратив их современные телефоны в бесполезные, молчаливые пластинки.
Молодые люди, проделавшие уже немалый путь, оказались в полной изоляции на ветхом крыльце базы, и в их сердца закралось холодное, липкое семя сомнения.
— А если этот Юрий не появится? Искать кого-то другого — времени нет, отпуск мой на исходе, — ворчал Максим, старательно наклеивая пластырь на сбитый в дороге мизинец.
— Макс, ну перестань, пожалуйста! И без того нелегко, — одёрнула его супруга, с надеждой вглядываясь в густую, непроглядную стену леса. — Обязательно придёт, не такие здесь богатые места, чтобы от денег отказываться. Пока мы ждём, можем просто отдохнуть и подышать этим чудесным воздухом.
Шофёр, доставивший их на своём видавшем виды грузовике, давно скрылся в облаке пыли, оставив им скромный запас питьевой воды и охапку сыроватых дров. Он забыл предупредить, что печь в домике неисправна, её трубы наглухо забиты сажей. Температура стремительно падала вместе с заходящим солнцем, и в комнате становилось зябко и неуютно. Максим вдруг вспомнил, что в термосе осталось немного гущи от утреннего кофе, последнего напоминания о «цивилизованной» жизни в придорожном пансионате.
— А что насчёт диких зверей? У нас же ни ружья, ни чего-то серьёзного… Как мы будем отсюда выбираться, если что-то пойдёт не так? — размышлял он вслух, раскручивая термос и с сомнением разглядывая тёмную жидкость.
Как будто в ответ на его тревожные мысли, снаружи, в наступающих сумерках, явственно послышался шорох, а затем и чёткий, негромкий стук. Виктория, уже было собравшаяся прилечь, мгновенно села, вся превратившись в слух.
— Вроде бы, о зверях никто не упоминал, но они здесь точно есть. Должны быть, — прошептала она, и в её голосе зазвенела лёгкая дрожь.
— В том-то и дело! Ты хоть представляешь, насколько опасен может быть медведь-шатун? Я по телевизору видел, как он… — Максим не договорил, с отвращением понюхал кофейную жижу и выплеснул её в тёмный угол комнаты.
В этот момент в дверь постучали снова, уже настойчивее.
Супруги переглянулись в полумраке.
— Ну, открывай, — сдавленно сказала Виктория, — медведи, насколько мне известно, в дверь не стучат.
Максим, с трудом отодвинув тяжёлый железный засов, впустил в помещение невысокого, щуплого мужчину, чьи раскосые глаза и скуластое лицо напоминали выходца с востока.
— Здорово, — он обвёл их быстрым, оценивающим взглядом. — Вы, выходит, Максим? А ты, красавица, значит, Вика? — на его лице расплылась широкая, но какая-то неискренняя улыбка. — А я Юрий! Извините, что задержался, мой старенький «бухан» совсем дух испустил километрах в трёх отсюда. Придётся до урочища пешим ходом двигаться.
— Как пешком? — недоверчиво переспросил Максим. — Мы на такой вариант не рассчитывали.
— Да ничего страшного! Не так уж и далеко, мы марш-бросок устроим, через болотце срежем путь. Час-полтора, не больше, и будем на месте, — проводник ловко достал из-за пазухи старую деревянную табакерку, взял щепотку жёлтого порошка и с привычным движением засунул её в ноздрю, после чего громко и смачно чихнул в рукав своей потрёпанной куртки, на которой тускло поблёскивала нашивка с надписью «СибСтройЛес».
— Нет, это уже совсем другие условия, ты понимаешь? — возмутился Максим. — Это же не курортная зона, чтобы пешком бродить! Комары, мошка, дикие звери… эта мушка противная! — он тут же почувствовал на затылке знакомое противное щекотание и, проведя рукой, сбросил с себя жирное насекомое, которое, скинув крылышки, уже впивалось в кожу.
С отвращением раздавив тварь ногтями, он поднёс останки к самому лицу проводника.
— Полюбуйся, мерзость!
— Ничего, ничего, у меня мазь специальная есть, ни одна мушка не прицепится, — бодро заверил Юрий. — Но ежели передумали — дело ваше! Только залог я вернуть не смогу, я его, можно сказать, уже потрал.
Максим уже собрался было высказать всё, что думает о таких методах работы, но его опередила жена:
— Нет, нет, мы не отказываемся! Мы проделали такой долгий путь, и сейчас, когда цель уже так близка… Когда выходим? Завтра утром?
Максиму ничего не оставалось, как угрюмо расстелить спальный мешок и молча лечь, глядя в потолок, по которому бегали причудливые тени от коптилки.
Они двигались уже второй час, пробираясь по едва заметной, змеящейся между кочек и чахлых сосен тропинке. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось бескрайнее, пугающее своей безжизненной красотой «царство Велеса», как с неким благоговением назвал эти места их проводник. Каждый неверный шаг, каждое неосторожное движение могло стать роковым, утянув в трясину без следа.
— Эй! — не выдержал наконец Максим, остановившись и вытирая пот со лба. — Ты вчера говорил, что всего полтора часа ходу! Мы уже два идём, а конца-краю не видно!
Проводник обернулся, и Максим невольно содрогнулся, встретившись с его взглядом: в тот миг ему показалось, что глаза у Юрия стали совершенно иными — тёмными, круглыми и бездонными, словно окаймлённые изумрудным мхом мёртвые окна в бездну.
— Тсс-с-с! Тише ты! — зашипел на него проводник. — Не то гнев его навлечёшь!
— Что? Чей? Вика, ты что-нибудь понимаешь? — Максим обернулся к жене, которая брела позади, сгорбившись под тяжестью рюкзака.
Виктория выглядела измождённой и смертельно бледной. Мазь, которой Юрий велел им густо намазать все открытые участки тела, отвратительно воняла, причиняя её изнеженному городскому обонянию самые настоящие страдания.
— И правда, Юрий, — тихо, почти беззвучно произнесла она. — Мы скоро придём? Я чувствую, что больше не могу… живот снова начинает ныть.
— Скоро, скоро, красавица, мы уже почти на месте, — вполне благосклонно отозвался проводник. — Потерпи маленько, голубушка.
Эти фамильярные «красавица» и «голубушка» неприятно резанули слух Максиму, да и Виктории показались неуместно слащавыми. Небо над их головами затянули низкие свинцовые тучи, и вскоже заморосил холодный, пронизывающий дождь. Наконец, сквозь частокол деревьев им открылся необычный вид: небольшая поляна, сплошь поросшая багряной, кроваво-красной ягодой, отчего всё вокруг казалось местом какого-то дьявольского ритуала. А посреди этого алом ковра возвышался древний, покрытый мхом и резными символами каменный идол.
— Вот и добрались! — негромко, с каким-то торжеством произнёс проводник и, пропуская вперёд Максима, вдруг резко стукнул его своей увесистой палкой по ногам. — Кланяйся Велесу, неуч!
Максим от неожиданности потерял равновесие и рухнул прямо на почерневшее от гари костровище у подножия идола. Перед его глазами, в груде пепла, лежала обугленная, неестественно крупная кость.
— Юрий, вы в своём уме? — взвизгнула Виктория, лихорадочно нащупывая в кармане рюкзака маленький перцовый баллончик. — Что вы себе позволяете?
— Вообще-то, я не Юрий, — спокойно, почти бесстрастно заявил «проводник» и, с ловкостью опытного бойца, нанёс пытавшемуся подняться Максиму короткий, точный удар ребром ладони по шее. Тот замер и обмяк.
— Как не Юрий?.. Тогда кто же вы? — прошептала Виктория, отступая.
— Зачем тебе моё настоящее имя, красавица? Оно тебе ничего не скажет. Можешь звать меня, если хочешь, как и прежде, — он подмигнул ей с такой фамильярностью, будто они были старыми приятелями.
— Вы… вы завели нас в эту глушь, чтобы ограбить? Но у нас с собой ничего ценного нет, — попыталась она соврать, бросая тревожные взгляды на неподвижное тело мужа.
— Как это нет? А плата Ефросинье? — притворно удивился маленький человечек. — А деньги на обратную дорогу?
— У нас всё оплачено заранее. А сама помощь… Ефросинья сказала, что не возьмёт с нас ни копейки.
— Бессребреница, подумаешь! Тьфу! — с досадой плюнул он, но тут же лицо его озарила странная, восторженная улыбка, когда он взглянул на каменного идола. — Но мне-то за тебя будет щедрая награда!
— Вы хотите выкуп? — осенило Викторию. — Но у меня нет богатых родственников!
— Выкуп? — он рассмеялся, и смех его прозвучал сухо и неприятно. — Идея, конечно. Я как-то не подумал об этом. Нет, наградит меня мой великий повелитель Велес за то, что привёл ему в этом году такую прекрасную невесту, как ты. За это мне обещана сила и долголетие.
Он сделал шаг к Виктории и протянул руку, чтобы коснуться её лица, но она, собрав всю свою волю, резко брызнула ему в глаза едкой струёй из баллончика.
— Дура! — взревел он. — Ты что творишь?! Ты не понимаешь, что за мной стоит САМ ВЕЛЕС! — Мужичок стоял, сгорбившись, его обожжённые глаза слезились, но он продолжал дико смеяться, высовывая язык. Затем, с неожиданной для его тщедушного телосложения скоростью, он нанёс и ей тот же точный удар по шее. Мир перед Викторией поплыл, и она рухнула на мягкий, усыпанный алыми ягодами ковёр травы. В ушах у неё застучало, захлопало крыльями, словно какое-то древнее, языческое чудовище спускалось с высоких крон деревьев, чтобы поглотить её душу.
— Нет, нет, только не это… оставьте меня, — бормотала она в наступающем беспамятстве. Когда же сознание медленно вернулось, а глаза привыкли к темноте, она увидела потухающий костёр, отблески которого дрожали на суровом лике каменного божка, придавая ему ещё более грозный и живой вид. Сама она была туго привязана верёвками к деревянному столбу, вкопанному в землю, которого она днём и не заметила.
— Макс! — отчаянно крикнула она. — Макс, ты жив?
— Жив! — донёсся из темноты слабый, но твёрдый голос. И сердце её ёкнуло от облегчения, и тут же она стала корить себя за то, что послушала свекровь и поддалась её напору.
Тем временем, костёр почти догорел, а проводник не появлялся. Должно быть, куда-то отошёл. Виктория вспомнила, что по дороге он постоянно отвлекался, срывая какие-то странные, яркие грибы и бережно складывая их в свою котомку. Тогда она удивилась, но промолчала.
«Наверное, объелся этой дряни и теперь мучается где-нибудь в кустах, а может, и того хуже», — мелькнула у неё мысль. «И всё же… жалко его. Не человек, а больная, изломанная душа».
— Вика, тихо, не шевелись, я сейчас освобожу тебя, — вдруг услышала она сзади сдавленный шёпот мужа и ощутила на своих запястьях прикосновение его сильных, тёплых пальцев.
— Максик! — всхлипнула она, не в силах сдержать слёз. — Родной мой!
Он ловко ослабил узлы, и она, едва не падая от слабости, вырвалась из плена и рухнула в его крепкие, надёжные объятия.
— Как ты себя чувствуешь? — тревожно прошептал он, прижимая её к себе.
— Ужасно… Прости меня, милый, это я во всём виновата, это я втянула нас в эту историю…
— Да что ты, Викуша, разве ты могла знать, чем всё обернётся? Я тоже молодец, не проверил ничего… обрадовался, что даром поможет.
— Вообще-то, не совсем даром, — опустила глаза Виктория. — Я обещала купить Ефросинье кое-что для её хозяйства… но теперь-то, конечно… бы бы живыми отсюда выбраться!
— А где этот тип? Как он меня умудрился вырубить, до сих пор не пойму, — в голосе Максима зазвенела холодная злость. — Сейчас я найду его и мы с ним поговорим по-мужски.
— Что ты! Что ты, Макс! Тут же кругом трясина, погибнешь! Не оставляй меня одну, скоро рассветёт, тогда и…
Костёр окончательно погас, и с болота начал медленно наползать густой, сырой и невыносимо вонючий туман. Как ни старались Максим с Викторией всмотреться в окружающий их мрак, усталость и нервное истошение взяли своё, и сон сморил их, сидящих спиной к спине, под холодным, равнодушным взором каменного идола.
Утром Виктория открыла глаза и с ужасом обнаружила, что мужа рядом нет. Она вскочила, окинула взглядом мрачное капище, но его нигде не было видно. Паника, холодная и липкая, сжала её горло.
— Ма-а-кс! — закричала она изо всех сил, и эхо подхватило её отчаянный зов.
— Я здесь, не кричи. Всю нечисть лесную перебудишь, — послышался его спокойный голос, и он вышел из-за деревьев, вытирая руки о траву. — Я на разведку сходил. Болото, оказывается, не такое уж и непроходимое. Метрах в тысяче к северо-западу я нашёл вполне себе наезженную дорогу. Следы от колёс свежие!
— Ура! Максик! — она бросилась к нему, обвивая руками шею. — Мы спасены! Спасены! Но где же тот… наш «проводник»?
— Думаю, он наблюдает за нами откуда-то из чащи, — хмуро ответил Максим. — Но второго шанса у него не будет. В прошлый раз он взял меня врасплох, я не ожидал…
— Я понимаю, Макс. Тебя-то не так-то просто уложить, — слабо улыбнулась она, с нежностью поправляя его взъерошенные волосы.
Вскоре по найденной дороге их действительно подобрала проезжавшая «буханка», за рулём которой сидел молчаливый местный житель. Он без лишних слов довёз их почти до самого дома Ефросиньи, указав на аккуратную, утопающую в цветах избу на окраине деревни.
Сама хозяйка вышла им навстречу. Рядом с ней находился крепкий парень лет двадцати.
— Ну, наконец-то, дождалась! — широко распахнула объятия знахарка, и её морщинистое лицо озарила добрая улыбка. — Заходите, дорогие мои, проходите!
Виктория, собиравшаяся было излить все свои претензии и рассказать о пережитом кошмаре, вдруг расплакалась, ощутив внезапное и всепоглощающее облегчение.
— Смотрите, до чего довели мою жену ваши люди! — не сдержался Максим, всё ещё кипя от несправедливости.
— Ты погоди, милок, на меня напраслину возводить, — спокойно, но твёрдо сказала Ефросинья, по-матерински гладя Вику по спине. — Присаживайтесь, отдохните с дороги, пока мой племянник баньку вам растопит! Боже правый, чем это от вас так несёт? — она с лёгким отвращением посмотрела на свою ладонь, которой только что гладила гостью.
— Это мазь… которую нам дал тот Юрий, который вовсе и не Юрий!
Услышав это имя, Ефросинья искренне удивилась.
— Юрка-то вот он, мой племянник! — кивнула она на юношу, который как раз вносил в баньку охапку дров. — Он-то как раз и должен был вас встретить, но у него…
— Машина сломалась, так? — угрюмо подсказал Максим.
— Ну да, — подтвердила Ефросинья. — Вам, небось, Петрович рассказал?
— Если того, кто чуть нас не принёс в жертву своему идолу, зовут Петрович, то да, — язвительно бросил Максим.
— Петрович, который на «буханке», мужик глубоко верующий, православный, никаким идолам не поклоняется, — покачала головой Ефросинья, и её серьги-кольца тихо зазвенели.
— А кто же это был тогда? Невысокий, глаза узкие…
Лицо Ефросиньи вдруг потемнело. Она отвернулась к столу и молча начала расставлять глиняные кружки и блюдца с мёдом и лесными ягодами.
— Так кто же он? — не унимался Максим. — У вас тут народ, я посмотрю, весь на виду, должны друг друга знать!
— Ладно уж, сведу я вас кое-куда, — тяжело вздохнула отшельница. — Пока Юрка баню топит, успеем сходить.
К изумлению супругов, она сама села за руль старенького, но исправного УАЗика.
— Садитесь!
Максим с Викторией снова переглянулись, на этот раз с нескрываемым любопытством, и послушно залезли в кабину.
Пятнадцать минут тряски по ухабистой грунтовой дороге — и машина остановилась перед старой, почерневшей от времени и непогоды часовенкой. Вокруг неё ютилось небольшое, заброшенное кладбище. Десять-пятнадцать могил выглядели ухоженными, но остальные кресты покосились и почти срослись с землёй.
Ефросинья уверенно подошла к одной из самых старых могил и, кивнув на потрескавшийся керамический овал с фотографией, спросила:
— Это, что ли, ваш «проводник»?
Максим и Виктория подошли ближе. Вика достала из кармана очки и, надев их, внимательно всмотрелась в изображение.
— Он… Это же он! Эту рожу я теперь ни за что не забуду! — сквозь стиснутые зубы проговорил Максим.
— Лучше бы забыл, — снова вздохнула Ефросинья. — Главное, милые, что всё худшее позади. Не тревожьте мёртвых понапрасну.
— А у этого покойника есть брат-близнец? — внезапно спросил Максим. — Что-то мне подсказывает, что покойник-то тот, да не совсем тот!
— Просто фото старое, он на нём моложе гораздо! — почти сердито проворчала Ефросинья и решительно направилась к машине. — Поехали обратно, а то баня ваша совсем остынет!
Напарившись в жаркой, ароматной бане до самого изнеможения и промыв волосы травяным настоем, который дала ей хозяйка, Виктория чувствовала себя заново рождённой. Она лежала на полке, и всё её тело было лёгким, а кожа дышала тонкими ароматами полевых цветов и дикой мяты. Даже тень от пережитого кошмара отступила, растворившись в клубах целебного пара.
Наконец, Ефросинья объявила, что всё готово для обряда исцеления. Максим хотел было пройти вместе с женой в маленькую, тёмную комнату, куда та удалилась с знахаркой, но дверь закрылась прямо у него перед носом, и он остался ждать в горнице, прислушиваясь к доносящемуся оттуда негромкому, напевному шёпоту.
Виктория сидела в глубоком кресле, а Ефросинья подала ей чашку с тёплым, горьковатым на вкус травяным чаем. Пока та медленно пила, старушка зажгла несколько свечей и начала нашёптывать что-то на древнем, непонятном языке. Слова лились плавно и ритмично, звуки сливались в гипнотическую мелодию. Веки Виктории стали тяжелеть, сознание затуманилось, и её голова медленно склонилась на грудь. Ефросинья задула свечи и вышла к Максиму.
— Ну, вот что, слушай меня внимательно, — сказала она ему, глядя прямо в глаза. — Если дорога тебе твоя жена, ту, другую, из головы вон! Все мысли о ней прочь гони.
— О чём вы? — попытался смутиться Максим, но под твёрдым взглядом старухи его защита рассыпалась. — Я люблю Вику, и никогда…
— Даже самые мимолётные думы о посторонней женщине будут, словно яд, разрушать здоровье твоей жены! Или оставь эти мысли навсегда, или отпусти Викторию, дай ей возможность найти своё счастье с другим. Уяснил?
Максим ничего не ответил, но слова её врезались в самое сердце. Да, у него был лёгкий, почти незаметный флирт с одной из коллег, на которую он даже не смотрел всерьёз. Но теперь он понимал, что даже это могло иметь такие страшные последствия.
По дороге домой он всё думал, как бы тактично объясниться с той девушкой, но судьба сама разрешила ситуацию: по возвращении ему предложили прекрасное повышение с переводом в другой офис, и надоедливая коллега просто исчезла из его поля зрения.
Виктория же действительно исцелилась. Боль, мучившая её годами, отступила и больше не возвращалась. В благодарность она выполнила своё обещание и отправила Ефросинье современный выводной инкубатор для яиц и мощную сушилку для грибов и ягод через транспортную компанию, в которой работал Максим. На переправе груз должен был принять их водитель.
Спустя пару дней Максим, сияя от счастья, пригласил жену в самый лучший ресторан города, чтобы отметить не только годовщину их свадьбы, но и новую, зародившуюся в них жизнь.
— Ну, предлагаю тост за нас! За нашу семью! — сказал он, поднимая бокал с искристым вином.
— Ой, знаешь, а мне, наверное, нельзя, — с загадочной улыбкой поставила свой бокал на скатерть Виктория.
— Почему? Неужели боли вернулись? — лицо Максима тут же помрачнело. — Я так и знал, что с этой целительницей не всё чисто! Шарлатанка! И посылка наша уже в пути… Ну, они у меня ответят!
— Да успокойся ты! — рассмеялась Вика. — Всё со мной в полном порядке, просто… просто ты скоро станешь отцом, мой дорогой!
Несколько минут Максим молча переваривал эту новость, а потом лицо его расплылось в самой счастливой и широкой улыбке.
— Тогда тебе и правда нельзя. Но я так хочу сделать для тебя что-то прекрасное… Может, закажем нашу песню и потанцуем?
— Да! — она сияла, глядя, как он подходит к музыкантам, о чём-то договаривается. И вот, зал наполнился нежными, знакомыми с первых аккордов звуками их мелодии.
Он подал ей руку, и они пошли в центр зала. Они танцевали, совершенно не замечая никого вокруг, погружённые в своё счастье. Все гости с умилением смотрели на эту красивую, гармоничную пару, а некоторые даже украдкой смахивали слёзы.
Тем временем на их столике тихо вибрировал телефон Максима: это звонил водитель, чтобы сообщить, что груз был успешно передан на переправе. Позже он прислал и фотоотчёт. На одном из снимков, случайно попав в кадр, стоял невысокий грузчик, по виду напоминавший китайца. Максим узнал его мгновенно.
Он ничего не сказал жене в тот вечер, не желая омрачать её счастье. Но на следующий день нанял частного детектива, который вскоре выяснил, что этот человек отнюдь не покойник, а самый что ни на есть живой мошенник и авантюрист. Его неоднократно пытались привлечь к ответственности, но безуспешно — он давно и прочно стоял на учёте в местном психоневрологическом диспансере. Его страстью было поклонение разным богам — то древнему Велесу, то Тэнгри, то Худаю. И примерно раз в полгода он устраивал свои «камлания» для соседей по палате в краевой психиатрической лечебнице.
Максиму нестерпимо захотелось поделиться этим открытием с кем-то мудрым. И он поехал к своей матери, Дарье Фёдоровне. Сначала он сообщил ей радостную новость о скором пополнении в семье.
— Это же чудесно, просто чудесно! — искренне обрадовалась та, обнимая сына.
— Мам, а помнишь, мы с Викой ездили к той целительнице, Ефросинье? Из-за её болезни?
— Миш, ну ты же знаешь моё мнение… — лицо Дарьи Фёдоровны стало серьёзным. — Я всегда считала, что Вика не больна. Её приступы всегда совпадали с моментами, когда ты был особенно нужен мне.
— Мам, давай не будем об этом. Ты помнишь мой рассказ о той поездке?
— Ну, помню, конечно. И что? — спросила женщина, разливая по чашкам ароматный чай.
— Так вот, там был этот… маленький, с раскосыми глазами, который чуть не принёс нас в жертву своему каменному идолу. Потом он исчез, а Ефросинья даже свозила нас на кладбище, показала его могилу. Я нанял человека, и выяснил, что он — живой мошенник! И на кладбище-то фото было свежее, а крест старый, позапрошлого века. Они просто налепили новый портрет на чужую могилу!
— На дурака, милый, не нужен нож! — с лёгкой усмешкой подняла глаза к небу Дарья Фёдоровна.
— Мам, я прошу, не надо меня так называть. Я поверил, что Ефросинья действительно исцелила Вику! Но получается, она мошенница, и никакого чуда не было?
— Конечно, не было! — резонно заметила мать. — Нет болезни — нет и исцеления. Чего лечить-то, если болеть нечему?
— Но откуда тогда она узнала про мои мысли? Про Лену из отдела планирования? Откуда она могла знать?
— Всё-таки, сынок, ты у меня простодушный, — покачала головой Дарья Фёдоровна. — Ладно, не обижайся. Покажи мне хоть одного мужчину твоих лет, если он, конечно, не святой и не аскет, который бы не любовался на стройные ножки и милую улыбку? Такие мысли — они как пыль, они в воздухе витают. Я и сама видела, что вы с Викой стали чуть отдаляться друг от друга. Ефросинья это просто почувствовала. Она тебя не в первый раз видит.
— Мама!
— А что «мама»? — тряхнула она своей модной, мелированной чёлкой. — Я уже тридцать пять лет как мама и кое-что в жизни понимаю. Всё просто: Ефросинья дала тебе толчок, заставила задуматься. А подсознание… оно всегда тянется к здоровью. Наши далёкие предки больных особей не лечили, а, увы, избавлялись от них. Это инстинкт.
— Хватит, мам, пожалуйста, не надо! — взмолился Максим и, отвернувшись к окну, замолчал.
— Ладно, ладно, забудь. Просто знай, что я тоже за вас переживаю. Вика — не идеал, конечно, но у неё есть самое главное — она тебя по-настоящему любит!
— А я вот думаю, может, заявить на Ефросинью в полицию? — задумчиво произнёс Максим. — Факт мошенничества налицо!
— А зачем? Не надо ничего портить! Ты хотел получить результат? Ты его получил! — упрямо повторила Дарья Фёдоровна. — А механизм… да кому он интересен? Главное — итог! Ефросинья, по сути, спасла вашу семью. И всё это — по цене инкубатора и сушилки для ягод!
— Эх, мам, ты у меня самая лучшая! И самая мудрая! — обнял он её на прощание.
Он ехал домой, улыбаясь своим мыслям, но вдруг улыбка медленно сошла с его лица. Он снова почувствовал себя немного обманутым, хоть и просил мать не называть его так. Дверь ему открыла сонная, уютная Вика, и он, переступая порог, сразу спросил:
— Скажи, а ты говорила маме про наш подарок Ефросинье? Ну, про инкубатор и сушилку?
— Нет, — удивлённо зевнула Виктория. — Она и не спрашивала. А что?
— Так, ничего. Просто подумалось… Наверное, она у нас ясновидящая. Из той же оперы, что и наша целительница!
— Что? Я не понимаю.
— И не надо, — ласково обнял он её. — Пойдём спать, дорогая. Главное, что сейчас у нас всё хорошо.
И он подумал, что, пожалуй, жене действительно не обязательно знать всю подноготную и все тайные пружины её чудесного исцеления. Иногда неведение — это лучшее лекарство. А их счастье, тёплое и реальное, было здесь, в этой квартире, в биении двух сердец и в тихом ожидании третьего. Всё остальное осталось там, в царстве Велеса, за густой завесой тумана и времени, став просто страшной сказкой, которая, к счастью, закончилась хорошо. И впереди у них была целая жизнь, сияющая, как утренняя роса на полевых цветах после грозы.
