— Мои родители не обязаны тебя содержать! Поднимись уже с дивана и найди подработку!
Старая квартира хранила в себе тихий уют, который давно уже стал обманчивым. В гостиной, залитой тусклым светом настольной лампы, царил привычный полумрак. Диван, когда-то упругий и новый, теперь продавился под Марком так, что образовалась идеальная, почти скульптурная ложбинка, повторяющая каждый изгиб его тела. Это было не просто вмятое сиденье; это был слепок его привычек, его дня, его существования. Три месяца — казалось бы, не такой уж долгий срок, но мебель, словно живое существо, запомнила и запечатлела очертания своего хозяина, став немым свидетелем его бездействия.
Экран компьютерного монитора мерцал перед ним призрачным синевато-зелёным светом, который отражался в его усталых, чуть покрасневших глазах. Где-то на заднем плане, словно отголосок другой, виртуальной реальности, наигрывала бесхитростная мелодия из видеоигры, а его пальцы, почти не требуя участия мозга, машинально порхали по клавишам, совершая заученные движения. В этой комнате время текло иначе — медленно, вязко, закольцованно.
— Марк, ты вообще слышишь меня? — голос Елены, чистый и резкий, словно лезвие, прорезал плотную завесу его сосредоточенности. Он прошёл сквозь шум игры и густоту его мыслей без малейшего усилия.
— Угу, — пробормотал он в ответ, даже не поворачивая головы. Его взгляд был прикован к пиксельному замку на экране. Ещё пять минут, всего лишь пять крошечных минут — и он пройдёт этот проклятый уровень, одержит эту маленькую, никому не нужную победу. Всего пять минут.
— Я серьёзно! Мы должны поговорить. Сейчас же!
Что-то в интонации, стальное и не терпящее возражений, заставило его нажать на клавишу паузы. Виртуальный мир замер. Марк медленно, с неохотой обернулся и увидел Елену. Она стояла посреди комнаты, посреди их общей жизни, со скрещёнными на груди руками, и её поза говорила о решимости больше, чем любые слова. Лицо её было бледным, как полотно, а губы сжаты в тонкую, почти невидимую линию. Он знал этот язык её тела. Это был очень, очень плохой знак.
— Что случилось? — он попытался изобразить на лице искреннюю заинтересованность, хотя в глубине души уже сожалел о прерванной цифровой битве, о рушащемся миге игрового триумфа.
— Что случилось? — она горько, беззвучно усмехнулась, и эта усмешка была больнее любого крика. — Случилось то, что мои родители только что перевели нам ещё двадцать тысяч. В третий раз за два месяца, Марк! В третий раз подряд!
Марк лишь слегка пожал плечами, словно речь шла о капле дождя, упавшей на стекло.
— Ну и что в этом такого? Они же сами предложили помочь, пока я не найду что-то по-настоящему подходящее. Твой отец сам лично говорил, что всегда готов поддержать нас в трудную минуту.
— Подходящее! — Елена всплеснула руками, и этот жест был полон такого отчаяния, что воздух в комнате словно сгустился. — Тебе уже предлагали три совершенно нормальные вакансии! Три настоящие работы с приличной, стабильной зарплатой!
— Лена, ну будь же справедлива. Та контора в промзоне — это ведь полтора часа на дорогу только в одну сторону. Представляешь? Я бы три часа в день, каждый день, тратил на стояние в бесконечных пробках! Это же безумие!
— А вторая работа? Та, что в центре? — не отступала она, её взгляд буравил его.
— Там зарплата была на целых пятнадцать процентов ниже, чем я получал на прежнем месте, — Марк поморщился, будто ему предложили заняться чем-то непристойным. — Я ведь специалист с солидным опытом, я не могу так просто себя девальвировать на рынке труда. Это неправильно.
— Девальвировать, — медленно, по слогам повторила она, и в её голосе зазвучала холодная, отточенная сталь. — А как насчёт третьего варианта? Там и зарплата была вполне достойная, и офис располагался всего в двадцати минутах езды от нашего дома.
Марк не выдержал и отвел взгляд в сторону, к занавешенному окну. Да, третий вариант был, пожалуй, неплох. Но то собеседование прошло так скучно и безлико, HR-менеджер показалась ему невыносимо высокомерной, а его будущий непосредственный начальник был слишком молод, и эта мысль почему-то раздражала. Ему не захотелось вливаться в такую атмосферу. Он ведь имеет полное право выбирать, где ему трудиться, не так ли? Разве не в этом заключается свобода человека?
— Там коллектив был какой-то странный, не сложилось, — буркнул он, глядя в пол. — Не моё. Совсем не моё.
— Не твоё, — эхом, без всякой интонации отозвалась Елена. Она молча прошла к большому окну, отодвинула край шторы и уставилась на вечерний город, на мириады огней, которые казались такими далёкими и безразличными. — А что тогда твоё, Марк? Этот диван — он твой? Эти бесконечные игры — они твои? Жить на деньги моих родителей, которые всю жизнь работали, не разгибая спины, — это твоё?
— Я же ищу работу! — вспыхнул он, наконец поднимаясь с дивана, с своего насиженного гнезда. — Просто рынок труда сейчас не в лучшем состоянии, ты должна это понимать! Кризис, повсеместные сокращения. Нельзя же хвататься за первое же попавшееся предложение, как утопающий за соломинку!
— Ты ищешь работу, — медленно, с леденящим душу спокойствием произнесла Елена, всё ещё глядя в ночное окно. — Тогда расскажи мне, когда ты в последний раз отправлял своё резюме? Конкретно, в какой день?
Марк замялся. Его мозг лихорадочно заработал, пытаясь выудить из памяти нужную дату. Когда же это было? Неделю назад? Или все две? А может, прошло уже больше? Он правда собирался этим заняться, он давал себе слово, но сначала нужно было пройти один особенно сложный квест, потом вышло долгожданное обновление, а потом… потом находились другие, более важные дела.
— На прошлой неделе, — выдавил он, глядя куда-то в пространство за её спиной. — Отправил штук пять, наверное. Да, точно, пять резюме.
— Ты врёшь, — тихо и абсолютно спокойно констатировала Елена, поворачиваясь к нему всем телом. — Я проверяла историю браузера вчера вечером. Последний раз ты заходил на сайт с вакансиями три недели назад. Ровно три недели, Марк! А всё остальное время — игры, чужие стримы, форумы. Сплошная виртуальная реальность.
Его щёки мгновенно вспыхнули от жгучего, почти детского негодования. Как она смеет? Как она смеет копаться в его личном компьютере? Это же откровенное вторжение в его приватное пространство, в его единственную крепость!
— Ты что, всерьёз роешься в моём компьютере? — его голос стал громче и выше, срываясь на крик. — Это вообще нормально, по-твоему? Это допустимо?
— Нормально? — Елена резко шагнула к нему, сократив расстояние между ними, и он наконец увидел, что её глаза неестественно блестят от сдерживаемых, непролитых слёз. — Ты хочешь поговорить со мной о нормальности? Что в этой жизни нормально? Нормально, когда взрослый, здоровый мужчина проводит целые дни, сидя дома и играя в игрушки, пока его жена вкалывает без выходных на двух работах? Нормально, когда мои родители, которые всю свою жизнь копили на свою спокойную старость, вынуждены теперь содержать вполне able-bodied человека, который просто не хочет шевелиться?
— Я не бездельник! — заорал Марк, и его крик прозвучал оглушительно громко в тишине комнаты. — Я просто жду действительно достойного предложения! Я высококлассный профессионал, и я не собираюсь продавать свой труд за какие-то копейки!
— Мои родители не обязаны содержать тебя, милый мой, есть у них деньги или нет! — крикнула в ответ Елена, и её голос на высокой ноте сорвался, предав её боль. — Поднимись уже, наконец, с этого дивана и найди себе работу! Любую! Я просто не могу больше так жить, понимаешь? Не могу!
В комнате повисла тяжёлая, звенящая тишина. Она была густой, как сироп, и полной невысказанных обид, взаимных претензий и накопленной годами усталости. Марк чувствовал, как адреналин бурлит у него в крови, как всё внутри него рвётся наружу с желанием продолжить этот скандал, оправдываться, обвинять её в чёрствости и непонимании. Но, глядя в лицо жены, он вдруг увидел там не гнев, а нечто иное, что заставило его резко замолчать. Это была усталость. Безграничная, всепоглощающая, вымотанная до самой глубины души усталость.
— Я даю тебе ровно одну неделю, — тихо, но очень чётко сказала Елена. — Семь дней. Ты находишь работу — абсолютно любую работу — или ты съезжаешь из этой квартиры. Я больше не в силах это выносить.
— Ты что, это шутка? — растерянно, почти по-детски пробормотал Марк. — Лена, это же наш с тобой дом. Наш общий дом.
— Нет, — она покачала головой, и в её глазах не было ни капли сомнения. — Это мой дом. Эту квартиру мои родители подарили мне на свадьбу, ты же прекрасно помнишь этот факт. Она оформлена исключительно на меня. И я имею полное моральное и юридическое право решать, кто будет в ней жить, а кто — нет.
— Но мы же муж и жена! Мы одна семья! — в его голосе прозвучала настоящая боль.
— Тогда веди себя как настоящий муж, как глава семьи, — она резко развернулась и направилась к двери, ведущей в спальню. — Неделя, Марк. Ровно семь дней. И это моё последнее слово.
Дверь в спальню захлопнулась за ней с оглушительной, ужасающей своей окончательностью тишиной.
Первые два дня Марк всеми силами пытался убедить себя, что Елена просто сорвалась, что это просто пустые угрозы, сказанные в порыве гнева, что всё как-нибудь образуется само собой, как это часто бывало раньше. Она всегда была эмоциональной, часто вспыхивала, как спичка, но так же быстро и отходила. Надо было просто переждать эту бурю, не делать резких движений, и всё утрясётся.
Он продолжал играть в свои игры, правда, теперь инстинктивно убавлял звук, как только слышал её шаги в коридоре, и старался хотя бы для вида делать вид, что чем-то занят. Он открывал в соседней вкладке браузера пару-тройку сайтов с вакансиями — просто на всякий случай, если она снова зайдёт с проверкой.
Елена почти не разговаривала с ним. Она приходила с работы поздно, ужинала в гробовом молчании, а потом закрывалась в спальне. По ночам Марк иногда слышал сквозь тонкую стену приглушённые всхлипывания, но не находил в себе сил подойти, постучаться, что-то сказать. Ему по-прежнему казалось это чудовищно несправедливым. Ведь он не по своей собственной воле потерял работу — компания неожиданно разорилась, сократили весь его отдел. Разве это его вина? Почему же он должен сейчас хвататься за первый попавшийся, неинтересный вариант? Он по праву заслужил небольшую паузу, чтобы подождать чего-то по-настоящему стоящего.
На третий день утром неожиданно зазвонил его мобильный телефон. Незнакомый номер.
— Марк Сергеевич? Здравствуйте! Это Ольга из кадрового агентства «Перспектива». Я хотела бы обсудить с вами одну интересную вакансию менеджера по продажам в компании…
Он даже не стал дослушивать до конца. Продажи? Он никогда в жизни не работал в продажах и даже не думал о такой карьере. Это было абсолютно не его профиль. Вежливо, но твёрдо отказав, он положил трубку.
Примерно через час телефон снова подал голос. На этот раз предлагали должность технического специалиста с постоянными выездами к клиентам. Зарплата была даже чуть выше, чем на его прежнем месте, но Марк сразу с неприязнью представил себе, как он будет таскаться с тяжёлым оборудованием по разным офисам, как будет часами стоять в пробках, как будет выслушивать претензии недовольных заказчиков. Нет, это определённо не для него. Он технический эксперт, аналитик, а не курьер с ящиком инструментов.
К вечеру четвёртого дня Елена молча, без единого слова, положила перед ним на стол аккуратно сложенный листок бумаги. Там были напечатаны адрес и время — два собеседования, которые она сама назначила на завтрашний день.
— Я нашла эти вакансии сама, — сказала она абсолютно безэмоциональным, ровным голосом. — Сама же и договорилась о встречах. Ты обязательно пойдёшь на оба.
Это прозвучало не как просьба или предложение, а как железный, не подлежащий обсуждению приказ.
— Лена, но я ведь даже не знаю, что это за фирмы, чем они занимаются… — начал он слабо сопротивляться.
— Тебе осталось ровно три дня, — холодно перебила она его. — Три дня, Марк. И я сейчас не шучу. Поверь.
Утром пятого дня Марк, испытывая глубокую внутреннюю неохоту, всё же натянул свой старый костюм, который не надевал с того самого последнего рабочего дня, и поехал на первое собеседование. Контора оказалась маленькой и тесной, офис — шумным и перегруженным людьми, а его будущие потенциальные коллеги смотрели на него с плохо скрываемым скептицизмом. Сама вакансия требовала ненормированного рабочего дня и готовности «расти и развиваться вместе с компанией», что, как он хорошо знал, обычно означало работать за зарплату стажёра, питаясь лишь туманными обещаниями светлого будущего.
— Мы молодой, но очень амбициозный стартап, — вдохновенно и горячо рассказывал руководитель, парень лет двадцати пяти с горящими глазами фанатика. — Мы меняем целый рынок! Да, первое время придётся хорошенько попахать, но зато потом, когда мы громко выстрелим…
Марк слушал его вполуха и думал только об одном: как бы поскорее и поудобнее улизнуть отсюда.
Второе собеседование было чуть лучше, почти благопристойно. Вполне нормальная, устойчивая компания, адекватный и спокойный директор, разумная, устраивающая его зарплата. Вот только требовалось начинать работать буквально послезавтра, а Марк ещё не был морально готов к такому резкому повороту. Ему непременно нужно было время, чтобы всё хорошенько обдумать, взвесить все возможные за и против, может быть, даже попытаться договориться о каких-то лучших условиях…
— Мы примем окончательное решение в течение ближайших двух дней, — вежливо сказал директор на прощание, пожимая ему руку. — Если вас утвердят, мы вам обязательно позвоним.
Вечером Елена спросила, как всё прошло. Марк что-то невнятно пробормотал о перспективах и открывающихся возможностях, старательно не упоминая, что первая вакансия ему категорически не подошла, а на втором собеседовании он даже не старался произвести по-настоящему хорошее впечатление.
Шестой день пролетел в тревожной, давящей пустоте. Никто не звонил. Марк сидел перед своим компьютером, но даже любимые игры не приносили ему ни капли прежнего удовольствия и забвения. Он отчётливо чувствовал, как над его головой сгущаются тучи, но в глубине души всё ещё надеялся, лелеял слабый огонёк надежды, что Елена в последний момент отступит, что она его простит, что даст ему ещё немного драгоценного времени.
Седьмой день начался с того самого, долгожданного звонка. Вторая компания предлагала ему ту самую должность. Можно было выходить хоть завтра. Марк, следуя какому-то внутреннему импульсу, попросил дать ему один день на раздумье — это же такое важное, судьбоносное решение, нельзя же принимать его сгоряча, не обдумав все последствия.
— Хорошо, — последовал вежливый ответ на другом конце провода. — Мы будем ждать вашего ответа до самого вечера сегодняшнего дня. До шести часов.
Он положил трубку и замер в полной тишине. Вот оно — то самое предложение. Нормальная работа, адекватные деньги, недалеко от дома. Всё, что от него требовалось, — это просто сказать одно короткое слово «да». Всего лишь одно слово.
Но что-то глубоко внутри него, какая-то тёмная и упрямая сила, продолжала упираться. А вдруг завтра появится что-то лучше? Что-то более интересное и достойное? А вдруг он сейчас поторопится и поспешно упустит действительно уникальный, золотой шанс? Может, стоит подождать ещё совсем немного, ещё денёчек-другой?
Вечером Елена пришла домой и, не говоря ни слова, молча принялась собирать его вещи в большую дорожную сумку.
— Что ты делаешь? — он вскочил с дивана, словно ужаленный.
— Семь дней прошло, — её голос был ровным и безжизненным, но он заметил, что её руки мелко дрожат. — Ты нашёл себе работу?
— Мне же предложили! — выпалил он, чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться в груди. — Звонили сегодня утром! Я выхожу завтра же!
Она замерла на месте, держа в руках его свежевыглаженную рубашку, потом медленно, очень медленно повернулась к нему лицом:
— Правда? Ты не врёшь?
— Да! Клянусь! Хочешь, я покажу тебе входящий звонок в телефоне? Вот, смотри!
Елена опустилась на край кровати, словно ноги под ней suddenly подкосились. Какое-то мгновение, одно короткое-прекороткое мгновение, на её лице появилась надежда — робкая, осторожная, но живая и настоящая.
— И ты согласился? Ты дал им твёрдый, окончательный ответ?
Марк заколебался. Всего на какую-то секунду, но этого промедления оказалось более чем достаточно.
— Я… я сказал, что дам им свой окончательный ответ сегодня вечером. Но я, конечно же, соглашусь! Я просто хотел всё ещё раз хорошенько обдумать, взвесить…
Надежда на её лице погасла, словно её и не было. Елена снова поднялась с кровати и продолжила своё молчаливое дело, аккуратно складывая его вещи в сумку.
— Лена, ну подожди же! Я же говорю тебе, что согласен! Прямо сейчас позвоню и скажу им!
— Не нужно, — тихо, почти шёпотом ответила она. — Я уже всё поняла. Ты до самого последнего момента надеялся, что я вот так просто отступлю, правда? Что я дам тебе ещё немного времени, ещё одну недельку, ещё один месяцок. А потом ещё. Ты бы так и просидел на этом проклятом диване до седых волос, пока мои родители спускали бы свои последние, кровные сбережения.
— Это совсем не так! — его голос прозвучал настолько отчаянно, что он и сам испугался этого звука. — Я правда искал! Я ходил на эти собеседования!
— Ты ходил на них только и исключительно потому, что я тебя заставила, — она с щелчком застегнула молнию на сумке и протянула её ему. — Ты не хочешь работать, Марк. Ты хочешь, чтобы тебе было удобно и комфортно. Чтобы всё вокруг было идеально: работа — исключительно престижная, зарплата — обязательно высокая, дорога — максимально короткая, коллектив — непременно приятный. Но жизнь, к сожалению, так не устроена. Иногда приходится делать и то, что тебе не нравится, потому что у тебя есть обязательства. Потому что ты — взрослый человек, несущий ответственность.
— Я взрослый человек! — почти крикнул он, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы.
— Нет, — она лишь покачала головой, и в её глазах читалась бесконечная печаль. — Взрослые люди отвечают за свои решения, какими бы трудными они ни были. Взрослые не живут за чужой, даже самый родной, счёт. Взрослые не врут своим жёнам и не прячутся от суровой реальности в компьютерных играх, как в добровольной ссылке.
Марк открыл рот, чтобы возразить, чтобы найти какие-то новые слова, но они застряли у него в горле мёртвым, тяжёлым комом. Потому что где-то в самой глубине своей души, в том потаённом уголке, куда он боялся заглядывать, он прекрасно понимал — она абсолютно права. Он видел, как она уставала после двух работ, как приходила домой совершенно вымотанная, как с тревогой смотрела на квитанции за квартиру. Он видел, как её отец, полушутя, полусерьёзно, говорил, что им пришлось отложить давно запланированный ремонт на даче, потому что «молодым надо помочь, они сейчас в трудном положении». Он всё это видел, но предпочитал не замечать, не чувствовать себя виноватым. Потому что признать свою вину означало признать, что он неудачник, что он всё проиграл, что он не справился с самой главной ролью в своей жизни — ролью мужчины.
— Я не хотел, чтобы всё так получилось, — тихо, сдавленно пробормотал он, глядя в пол. — Правда не хотел.
— Знаю, — в её голосе впервые за весь вечер прозвучала тёплая, но от этого лишь ещё более горькая, нота грусти. — Но одного лишь желания, увы, недостаточно. В жизни важно не то, чего мы хотим, а то, что мы делаем. А ты, к сожалению, не делал ровным счётом ничего.
Она открыла входную дверь, и Марк с леденящим душу прозрением понял, что это — настоящий, окончательный финал. Точка, после которой не будет продолжения.
— Лена… — он попытался назвать её ласково, как раньше, но слово застряло в горле.
— Поживи какое-то время у своих родителей, — сказала она, глядя куда-то в пространство за его спиной. — Приведи, наконец, себя и свои мысли в порядок. Найди работу — любую, пусть самую простую. Может быть, когда ты снова станешь тем человеком, в которого я когда-то верила, мы сможем поговорить. А может быть, уже и нет. Я не знаю.
Он взял протянутую сумку и вышел в тёмный, холодный подъезд. Обернулся в последний раз — она стояла в освещённом проёме двери, бледная, с красными от слёз глазами, но невероятно сильная и готовая идти до конца, какой бы горьким он ни был.
— Я люблю тебя, — тихо сказала Елена. — Но одной только любви, оказывается, недостаточно. Прости.
И дверь закрылась. Тихо, но с таким звуком, который навсегда останется в его памяти.
Родители встретили его молча, без лишних расспросов. Мать сокрушённо всплеснула руками, отец лишь сурово нахмурился, но никто не стал задавать ему трудных вопросов. Ему постелили в его старой комнате, где на стенах всё ещё висели плакаты со студенческих времён, а на книжных полках мирно пылились учебники и конспекты далёкой юности.
Первую ночь Марк не сомкнул глаз. Он лежал, уставившись в потолок, и бесконечно прокручивал в своей голове последние месяцы, недели, дни. Как всё начиналось с безобидного «возьму небольшую паузу, чтобы передохнуть», как эта пауза незаметно превратилась в недели, недели — в долгие месяцы. Как он каждый божий день откладывал самые неприятные решения на завтра, свято веря, что завтра всё как-нибудь само собой утрясётся и решится.
Утром он набрал номер той самой компании, которая предлагала ему работу. Он извинился за задержку с ответом и твёрдо сказал, что согласен. Готов выйти хоть завтра.
— Простите, — вежливым, безличным голосом ответил секретарь на другом конце провода. — Но вчера вечером, после шести часов, мы были вынуждены взять на эту должность другого кандидата. Мы ждали вашего звонка до самого оговорённого времени, как и договаривались. После шести предложение было автоматически аннулировано, и мы предложили должность следующему в нашем списке.
Марк медленно опустил телефон. Так вот как оно ощущается на вкус — упущенный, безвозвратно потерянный шанс. Не абстрактный, а вполне себе осязаемый, реальный.
Следующие несколько дней слились в одно сплошное, размытое пятно бесконечных поисков, звонков, собеседований. Он рассылал своё резюме десятками, ходил на встречи, даже не вникая толком, чем именно занимаются эти компании. Он просто шёл. Потому что сидеть на месте, бездействовать, стало для него невыносимее всего.
Примерно через две недели ему наконец предложили работу. Не самую престижную, не с самой высокой зарплатой. Обычная, рядовая должность рядового специалиста в средней, ничем не примечательной компании. Но это была работа. Настоящая, реальная работа. И Марк согласился на месте, не раздумывая ни секунды.
В свой первый рабочий день, возвращаясь домой — к родителям, потому что другого дома у него теперь не было и, возможно, уже никогда не будет — он написал Елене короткое сообщение: «Сегодня вышел на работу. Прости меня за всё. Пожалуйста».
Ответ пришёл только через несколько долгих часов: «Я искренне рада за тебя. Но я подала на развод сегодня утром. Прости».
Марк медленно опустился на старую, покосившуюся лавочку у своего подъезда и долго-долго сидел, уставившись на яркий экран своего телефона. Он наконец-то сделал то, что от него так долго требовали. Но, как оказалось, сделал это слишком поздно. Запоздалое прозрение уже ничего не могло изменить.
Некоторые ошибки, даже самые страшные, всё же можно попытаться исправить. Но некоторые — увы, нет. Какими бы правильными и выверенными ни были все последующие действия, они, как оказалось, не в силах отменить последствий прошлых, неверных решений. Или, если быть до конца честным, прошлого бездействия, которое всегда страшнее любого неверного шага.
Он поднялся с лавочки и медленно пошёл домой — в дом, который никогда уже не станет для него по-настоящему своим. Потому что его настоящий дом, его прежняя жизнь, его будущее, о котором он когда-то мечтал, остались там, за той самой закрытой дверью, в квартире, из которой он по собственной воле, своим бездействием, выставил себя сам. Не злоба жены, не её жестокость, не чёрствость или несправедливость мира — а лишь его собственное, упрямое нежелание меняться, пока не стало безвозвратно поздно.
И это осознание было самой горькой, самой беспощадной правдой из всех, что ему приходилось признавать в своей жизни.
И вот он шёл по улице, вдыхая свежий воздух наступающего утра, и понимал, что боль не ушла, но стала иной. Она больше не была острой и режущей, а превратилась в тихую, почти светлую печаль
