– Отойди, от тебя смердит! – муженёк не подозревает, что я знаю о его неверности
Раннее сонное утро. За окном только начинает светать, и весь мир погружен в мягкую, бархатную дремоту, когда сны еще путаются с явью, а реальность кажется продолжением сладких грез. Как же я люблю именно такие моменты, эти украденные у суеты минуты абсолютного покоя и тишины, когда время будто замирает, боясь потревожить наше счастье. Марк обнимает меня во сне своими сильными, горячими руками, притягивая к себе так крепко, как будто боится потерять даже в царстве Морфея. Он утыкается в мои волосы носом и жадно, глубоко втягивает их запах, и по его дыханию я чувствую, как он медленно возвращается из мира сновидений.
— Спи, малышка, ещё рано, — невнятно, сонно бормочет он, и его голос, низкий и бархатный, разливается по мне теплым медом.
И я нежусь в его надежных объятиях, как в самом безопасном коконе, наслаждаясь этими редкими, драгоценными моментами нашего полного единения, когда мы — просто два любящих сердца, бьющихся в одном ритме. Я знаю, совсем скоро безжалостно зазвенит будильник, и начнется новый сумасшедший день Марка Орлова, наполненный встречами, звонками и бесконечными решениями. А я буду с нетерпением, считая часы и минуты, ждать вечера, когда этот безумный, требовательный мир наконец-то отпустит моего мужа, и он снова, хотя бы на ночь, будет принадлежать только мне.
Начиналось у нас всё ой как нелегко, путь к этому теплу и доверию был долгим и тернистым. После внезапной смерти отца мне пришлось принять предложение и выйти замуж за Марка Орлова. Это был единственный возможный выход, чтобы оградить меня от преследований многочисленных врагов моего родителя. Я в тот сложный, темный период была абсолютно уверена, что в нашем браке по расчету никогда не будет места настоящей любви, нежности или простому человеческому пониманию. Когда я впервые увидела Марка, он показался мне суровой, неприступной каменной глыбой, человеком, чье сердце сковано льдом. И ко мне он поначалу отнесся с холодной вежливостью, как к красивому, но необходимому приобретению, частью делового соглашения.
Но постепенно, день за днем, месяц за месяцем, между нами всё начало меняться, лед начал таять под лучами зарождающейся привязанности. Этот путь не был усыпан розами, он требовал от нас обоих терпения и усилий. Но сейчас, оглядываясь назад, я верю, что любима, что в его сердце для меня есть особое, теплое место. Хотя частенько, в моменты его молчаливого напряжения, я всё ещё испытываю к нему легкий, почти инстинктивный страх. Иногда он может одним лишь строгим, испепеляющим взглядом заставить меня внутренне содрогнуться и замереть. Непослушания или своеволия мой муж не выносит категорически. Но за эти два года я старалась изучить все грани его сложного характера, и теперь очень стараюсь никогда его не расстраивать, не огорчать своими действиями или словами.
А поводов для расстройства и беспокойства у него в последнее время, к сожалению, предостаточно. Какие-то серьезные, непреходящие проблемы на фирме постоянно заставляют его сильно нервничать, поздно возвращаться домой и часто уезжать в длительные командировки. Последняя из них длилась больше целой недели, и только вчера поздно ночью Марк наконец-то вернулся, уставший и погруженный в свои мысли.
Я очень надеюсь, что сегодня он позволит себе утро немного понежиться в постели, позволит нам продлить это волшебное состояние единения.
А вот и будильник, безжалостно нарушая идиллию, издает свою назойливую, режущую слух трель.
— Чёрт возьми, — сонно, хрипло стонет Марк, с трудом дотягивается до телефона на прикроватной тумбочке и резко отключает раздражающий звук.
— Тебе опять нужно так рано вставать, — тихо, почти шепотом, произношу я, прижимаясь к его груди.
— К сожалению, да, малышка, но десять минут у нас с тобой еще есть, — отвечает он, его голос обретает более ясные, бодрые нотки.
— Я хочу пойти и приготовить тебе завтрак, что-нибудь вкусное, — предлагаю я, делая легкое движение, чтобы подняться.
— Нет. Завтрак приготовит и подаст на стол прислуга, а ты останешься здесь, рядом со мной. Я по тебе очень соскучился, — выдыхает он мне в шею, и его дыхание горячим ветерком обжигает кожу.
И вот его губы, мягкие и настойчивые, уже скользят по моей шее вниз, оставляя на коже горячие, жалящие поцелуи и заставляя меня моментально забыть обо всех проблемах, тревогах и самом мире…
Когда я спускаюсь в столовую для завтрака, Марк уже полностью одет, идеально собран и снова напоминает ту самую неприступную, величественную скалу. Он сосредоточенно просматривает что-то на экране своего планшета, и на меня, кажется, не обращает ровным счетом никакого внимания, полностью погрузившись в рабочие вопросы.
Я тихо сажусь напротив него, отпиваю небольшой глоток горячего, ароматного кофе. Осторожно двигаю к себе тарелку с хрустящими хлопьями и свежим йогуртом. Но съев всего пару ложек, я чувствую, как еда вдруг становится у меня поперек горла, вызывая неприятное ощущение.
— Чёрт, — непроизвольно хмурюсь я. — Анна! — зову нашу помощницу по хозяйству. — Мне кажется, этот йогурт какой-то не такой, возможно, несвежий, — морщусь я, отодвигая от себя тарелку.
— Не может быть, София Игоревна, — смотрит на меня женщина с явным настороженным недоумением. — Йогурт абсолютно свежий, я лично проверяла дату изготовления.
Я снова подношу тарелку к носу, осторожно вдыхаю запах, и вдруг он кажется мне совершенно отвратительным, вызывающим тошноту. Тошнотворная, соленая волна резко и неудержимо поднимается от самого желудка прямо к горлу. Я резко вскакиваю из-за стола и почти бегу в ближайшую гостевую уборную.
— Соня, что случилось? — летит мне вслед обеспокоенный голос мужа, но ответить ему я просто не успеваю, мне сейчас совершенно не до того.
Я сгибаюсь пополам над белоснежной раковиной и извергаю из себя всё, что успела проглотить за завтраком. Потом с трудом сплевываю, умываюсь прохладной водой, пытаясь прийти в себя. И уже спиной чувствую, что за мной стоит Марк и смотрит на меня своим тяжелым, изучающим взглядом. Сейчас начнутся бесконечные вопросы, те самые, которых я и сама неосознанно боюсь.
— София, в чём, собственно, дело? — он протягивает мне мягкое, махровое полотенце.
Мои руки предательски дрожат от внезапной слабости и нахлынувшего волнения. Кое-как вытираю им мокрое лицо. Сажусь на крышку закрытого унитаза, пытаясь глубоко и ровно отдышаться, прогнать остатки тошноты.
— Ты чем-то отравилась? Наверное, вчера что-то не то съела, — предполагает он, и в его голосе сквозит деловая озабоченность.
— Я… я не знаю, возможно, — пожимаю плечами, избегая его взгляда.
— София… — Марк мягко, но настойчиво отводит мои дрожащие руки от лица и заставляет посмотреть прямо на себя своим пронизывающим, темным взглядом. — Скажи мне честно, тебя тошнит сегодня в первый раз?
— Да, в первый, — отвечаю я, но и сама прекрасно слышу, что мой голос звучит очень неуверенно и тихо.
— София, ты же аккуратно, без пропусков пьешь свои противозачаточные таблетки, ведь так? — хмурится он, его брови сдвигаются в одну строгую линию.
— Конечно, пью, — киваю я, стараясь говорить как можно увереннее. — Не переживай так, Марк, наверное, я просто вчера действительно съела что-то не то, что вызвало такую реакцию.
— Подожди. Когда у тебя в последний раз были критические дни? — его вопрос повисает в воздухе тяжелым грузом.
Именно этого конкретного вопроса я и боялась больше всего. Да, у меня действительно намечается небольшая задержка, но она совсем незначительная, на пару дней, такое иногда случается на фоне стресса.
— София, — Марк встает прямо надо мной, его фигура кажется огромной и подавляющей, — ты ведь прекрасно помнишь и знаешь, что я тебе говорил по этому поводу?
— Да, помню, — выдыхаю я, опуская глаза.
— София, я считаю, что нам с тобой еще очень рано задумываться о детях. Мы ведь с тобой так договорились, ты помнишь наши договоренности? — его голос звучит жестко и безапелляционно.
— Мы не совсем договаривались, Марк, ты просто однажды четко поставил меня перед фактом, — тихо поправляю я его.
— Какая, в сущности, разница в формулировках? Не в этом сейчас суть. Короче, давай собирайся, поехали в больницу, на обследование, — он произносит это как приказ, не оставляя пространства для дискуссий.
— Марк, давай перенесем на завтра, а? — прошу я его очень тихо, как будто от этого действительно что-то изменится, и я смогу отсрочить неминуемую казнь.
— Нет. Этот важный вопрос необходимо прояснить сегодня же, сейчас. Я не хочу целый день сидеть и мучиться неизвестностью, постоянно думать об этом и переживать. Вставай, собирайся, не тяни время.
— Но у тебя же сегодня были запланированы какие-то срочные, важные дела, давай я сама съезжу в клинику, а тебе позвоню и все расскажу, — пытаюсь я предложить компромисс, последнюю попытку отсрочки.
— Все свои дела на утро я уже перенес и отменил, — сообщает он ледяным, непроницаемым тоном. И, развернувшись, решительно покидает комнату.
А я остаюсь сидеть на своем месте совершенно растерянная, дезориентированная и подавленная.
Мне становится безотчетно, животно страшно, почти так же, как в самые первые месяцы нашего брака, когда я еще не понимала этого человека. Почему Марк так резко и негативно реагирует? Нет, конечно, рожать детей я пока и сама в ближайшие планы не включала, я не была к этому готова, хотя…
Если говорить совсем честно, то мысли о том, чтобы рядом со мной когда-нибудь появился крошечный, родной человечек, уже начали потихоньку посещать мою голову. И я даже втайне мечтала однажды завести этот разговор с мужем, подготовить его. Но вот… теперь стало абсолютно понятно, что это изначально было совершенно бесполезно и несвоевременно.
По самому тону Марка, по его напряженной позе я уже ясно понимаю, что переубедить его сейчас не получится, что он настроен очень решительно. Господи, я молюсь, только бы на этот раз все обошлось, пронесло.
Я встаю, ощущая себя бездушным, деревянным роботом. Одеваюсь, дрожащими, непослушными пальцами с трудом застегиваю маленькие пуговицы на своей блузке.
— София, ты уже готова? Машина уже ждет у подъезда, — торопит меня из коридора голос Марка.
А я не могу заставить себя пошевелиться, сделать хотя бы шаг, ноги будто приросли к полу.
— Ну что же ты так? — его голос внезапно смягчается, становится почти ласковым. Он подходит ко мне сзади, осторожно обнимает меня за плечи, притягивая к себе. — Тебе опять стало плохо? Ты так бледная…
— Марк…, — сглатываю я нервный комок в горле, заглядываю в его глаза, которые сейчас кажутся такими спокойными и теплыми. И только это дает мне крошечную долю смелости, чтобы выдавить почти шепотом: — Скажи, а если все же… я беременна?
Его взгляд тут же заволакивает густой, непроницаемый лед, а лицо становится каменным, застывшим.
— Никаких «если», Соня! — внезапно рявкает он, и его голос громом раскатывается по тихой комнате.
И этот резкий, громкий рык действует на меня как удар хлыстом по обнаженной коже, заставляя внутренне сжаться.
— Спрашиваю тебя еще раз, и я хочу услышать четкий ответ. Ты принимаешь свои противозачаточные таблетки именно так, как их назначил тебе врач, без всяких пропусков? — его слова звучат отчеканено, по слогам.
— Да, — шепчу я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
Он медленно, будто с усилием, выдыхает, и некоторое напряжение покидает его плечи.
— Значит, волноваться совершенно не о чем, малышка, — он снова называет меня ласково, но в голосе все еще слышна металлическая нотка. — Пойдем, не будем больше тянуть.
Я почти слепо, как автомат, иду за Марком по коридору, а в моей голове назойливо и громко колотится лишь одна мысль, что пару раз за последний месяц я все же забывала вовремя выпить свою таблетку. Я просто закрутилась с делами. Но сказать ему об этом сейчас, под прицелом его тяжелого взгляда, я просто не в силах, у меня не хватает смелости.
Во мне дрожит паника, и мне одновременно очень больно и обидно, потому что нас как будто бы снова отбросило на два года назад, в самое начало наших отношений, когда мы только поженились, и я смотрела на своего мужа с диким, почти животным страхом, не зная, что от него ожидать.
И вот мы уже в больнице, в частной клинике, где все блестит и сверкает стерильной чистотой. Принимают нас, конечно же, сразу, без очереди и по высшему разряду обслуживания. Ещё бы, перед Марком Орловым всегда и везде открыты все двери, его имя действует как волшебный ключ. Врач-гинеколог проводит быстрый, но тщательный осмотр, но при этом ничего конкретного не комментирует, сохраняя профессиональное, нейтральное выражение лица, а я боюсь задать ей прямой вопрос, боясь услышать ответ.
Марк ждет нас в соседней, специальной комнате для ожидания. Я прекрасно чувствую, даже сквозь стену, что он сильно нервничает, хотя по его всегда абсолютно невозмутимому и холодному внешнему виду этого совершенно нельзя сказать. Но теперь я его изучила уже намного лучше, чем в начале, и улавливаю малейшие изменения в его настроении.
Врач задает мне несколько уточняющих, стандартных вопросов, а я тихо, односложно отвечаю на них, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.
— Теперь, София Игоревна, пройдёмте, пожалуйста, в кабинет на УЗИ, чтобы все окончательно прояснить, — улыбается она мне подчеркнуто доброжежательно и сама помогает мне сойти с гинекологического кресла.
Когда она начинает водить по моему обнаженному животу холодным датчиком, паника внутри меня усиливается, достигая своего пика, я чувствую, как дрожь пронизывает все мое тело.
— Ну и что там у вас? — нетерпеливо, сквозь приоткрытую дверь, спрашивает Марк, не в силах больше ждать.
— Ну что я могу сказать, — улыбается врач, поворачивая экран монитора в его сторону, — могу вас искренне поздравить. Ваша любимая жена беременна. Срок пока еще совсем небольшой, примерно шесть недель.
Эти слова звучат для меня как самый страшный и беспощадный приговор! У меня моментально начинает шуметь в ушах, а в лицо бросается горячая кровь, заливая щеки густым румянцем.
— Что? — Марк резко вскакивает со своего стула, и я от этого внезапного движения инстинктивно, от страха, вжимаюсь в кушетку, стараясь стать меньше.
Его лицо сначала резко бледнеет, становясь почти белым, как мел, а потом так же быстро покрывается нездоровыми красными пятнами. Он зло, до белизны, поджимает свои губы, сжимая челюсти.
— Вы абсолютно уверены в своем диагнозе? — цедит он сквозь плотно сжатые зубы, и его слова свистят на выдохе.
Я вижу, как и врач ловит эту нервную, опасную волну и отвечает уже без тени прежней улыбки, строго и профессионально:
— Да, уверена, вот, посмотрите сами, плодное яйцо, оно уже хорошо визуализируется, — указывает она пальцем на экран, на маленькую пульсирующую, мерцающую точку.
И мне в этот момент тоже до боли хочется превратиться в такую же крошечную, незаметную точку, чтобы просто исчезнуть из этой невыносимой реальности, испариться, уйти из‑под обжигающего, ядовитого взгляда моего мужа…
— Как это вообще могло произойти, София? — обращается он ко мне низким, рокочущим, как гром, голосом, а потом резко поворачивается обратно к врачу. — Она же постоянно, я точно знаю, принимает специальные противозачаточные таблетки!
— Ну знаете ли, уважаемый Марк, — хмыкает врач, пожимая плечами, — ни один, даже самый современный и надежный способ контрацепции, к сожалению, не дает стопроцентной, абсолютной гарантии, всегда есть место для погрешности.
— София! — его взгляд снова, как раскаленный дротик, впивается в меня. — Объясни мне это!
— Я… Я правда не знаю, возможно, я всего один раз случайно забыла вовремя выпить свою таблетку, — произношу я, зажмуриваясь от страха, ожидая взрыва.
Мне кажется, он сейчас меня просто прибьёт прямо здесь, на месте. Но нет, до такого физического насилия мой муж, конечно же, никогда не опустится, это ниже его достоинства. Руку он на меня никогда не поднимал, но Марку Орлову это и не нужно, он может убить одним лишь своим ледяным, презрительным взглядом, словом, интонацией.
Я слышу, как громко, с оглушительным хлопком, захлопывается дверь кабинета. С огромным трудом, медленно раскрываю глаза, боясь увидеть его фигуру на пороге.
— Успокойтесь, дорогая, не волнуйтесь так, — слышу я спокойный голос врача. — Ваш супруг уже ушёл.
В самую первую минуту эта фраза звучит для меня как долгожданное облегчение, как глоток свежего воздуха. Вот только я прекрасно понимаю, что от Марка Орлова мне никуда не скрыться, не убежать, он всегда найдет меня.
— Послушайте меня внимательно, — уже ласковым, материнским голосом обращается ко мне врач, — я думаю, что вам сейчас нужно просто успокоиться, прийти в себя и немного подождать, дать ему время. Бывает, мужчины, особенно такие сильные и властные, не сразу просто воспринимают подобные новости, им нужно время на осмысление. Но я почти уверена, что ваш муж всё быстро переварит, взвесит все за и против и вскоре уже будет вместе с вами искренне радоваться скорому пополнению в вашей чудесной семье.
Я только молча качаю головой, смахивая с щек непрошеные, горькие слезы. Я отчаянно надеюсь, что слова врача окажутся правдивыми, иначе я даже не знаю, как мне ко всему этому относиться и что делать дальше. Я уже давно смирилась с тем, что характер у мужа очень тяжелый, сложный, и сам он — очень непростой, многогранный человек, но еще сегодня утром, всего пару часов назад, мне казалось, что я наконец-то нашла к нему свой подход, и что в моих руках есть тот самый волшебный ключик от его сурового, замкнутого сердца.
Сейчас же эта недавняя уверенность рассыпалась в мелкий прах, ведь я совершенно не понимаю и не знаю, как можно объяснить такую его резкую, пугающую реакцию. Но зато я знаю сейчас точно и ясно одно: я хочу этого ребёнка. Я уже готова за него бороться, отстаивать его право на жизнь, хоть пока никаких внутренних сил, никакой уверенности для этой борьбы у меня, к сожалению, нет.
Набрав полную грудь воздуха, медленно, с усилием его выпускаю и, собрав всю свою волю в кулак, открываю дверь, готовясь к новой, решительной схватке с Марком. Но за дверью его нет, в коридоре пусто, только у стены стоит его хмурый, невозмутимый охранник.
— София Игоревна, — мужчина делает шаг по направлению ко мне, — Марк Ильич просил меня отвезти вас домой, машина ждет у выхода.
— А сам он где? — спрашиваю я, и мой голос звучит слабо и потерянно.
— Он уехал сразу в офис, были срочные, неотложные дела, — пожимает плечами охранник, его лицо не выражает никаких эмоций.
И мне становится еще более тревожно, обидно и больно. Вот так просто, без лишних слов, он бросил меня здесь одну и уехал, даже не сказав двух слов? Хотя, если подумать здраво, пожалуй, это всё же был лучший выход в данной ситуации, иначе он мог бы наговорить мне такого, о чём потом сам бы горько пожалел. А так, думаю, он просто дает нам обоим время успокоиться, остыть и самому принять эту новую, неожиданную реальность.
Мы молча едем домой. Я отчаянно, почти истерично уговариваю себя, что Марк обязательно одумается, придет в себя, поймет. Всё обязательно будет хорошо, я в это верю. Он не настолько жестокий и бесчувственный человек, чтобы заставить меня избавиться от нашего собственного, желанного ребёнка.
Целый день я хожу по нашему большому дому с натянутыми до предела, как струны, нервами. Периодически я неосознанно прикладываю ладонь к своему еще плоскому животу, как будто пытаясь защитить, укрыть от всего мира ту крошечную, хрупкую жизнь, что зародилась внутри, и каждый раз меня прошивает насквозь совершенно новое, незнакомое до этого чувство, такое щемящее, нежное и трепетное, обращенное к тому маленькому, пульсирующему комочку, который я совсем недавно увидела на экране. Малыш… У нас с Марком будет свой малыш. Дорогой, пожалуйста, почувствуй его тоже, прими его. Это ведь наше с тобой продолжение, наша кровь, ты смог полюбить меня, а значит, обязательно полюбишь и его, нашего ребенка.
Но Марк не звонит, не пишет смс, и эта гнетущая, звенящая тишина с его стороны меня просто убивает изнутри, вытягивая все силы.
Приходит вечер, за окном темнеет. Я вздрагиваю от каждого шороха, прислушиваясь к звукам на улице в ожидании возвращения мужа, но его всё нет и нет. Около одиннадцати вечера я, не в силах больше терпеть, решаюсь все же позвонить ему сама. Набираю его номер на телефоне, долго слушаю равномерные гудки, но трубку он так и не берет. Однако вскоре, минут через пятнадцать, Марк перезванивает мне сам.
— София, что‑то случилось? — спрашивает он, и его голос кажется мне несколько странным, приглушённым, а на заднем фоне явственно слышна громкая, ритмичная музыка, будто он находится в баре или клубе.
— Ты где? Я тебя жду уже весь вечер, — выдавливаю я тихо, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Вдруг в трубке раздается звонкий, игривый женский смех, и мне кажется, я четко слышу, как кто-то зовет по имени Марка. Его кто-то зовет? Где он находится в этот момент?
Голос мужа в трубке резко обретает раздраженные, жесткие нотки.
— Я сегодня очень занят, ложись спать без меня. А, да, и будь готова, на завтра я уже записал тебя на прием к врачу в ту же клинику.
— На… зачем? Зачем еще раз? — выдыхаю я, чувствуя, как внутри у меня все леденеет от ужаса.
— Что значит «зачем»? У нас с тобой внезапно появилась одна проблема, и ее нужно решить, причем как можно скорее, — слышу я его раздраженный, холодный ответ. — Всё, София, мне действительно пора, висят важные дела.
Он резко отключается, а я остаюсь стоять посередине гостиной, словно загнанная, дрожащая тень в его огромном, роскошном доме, который теперь в один миг стал для меня жуткой, золотой клеткой, из которой нет выхода.
Мне дико хочется просто бежать без оглядки, куда глаза глядят, лишь бы Марк не смог ко мне даже прикоснуться, не смог осуществить свой страшный план.
Получается, для него наш малыш, наше общее дитя, всего лишь “проблема”, которую можно легко и быстро устранить, как досадную помеху?
О господи, значит, все же я когда-то вышла замуж за самого настоящего монстра в дорогом костюме. Ненадолго, ненамного мне показалось, что я смогла приручить этого зверя, но как только в его жизни что-то пошло не по его плану, не по сценарию, Орлов снова показывает свои острые, опасные клыки. И я теперь точно знаю, он без зазрения совести сожрет меня и даже не подавится.
Но… так было еще вчера, та я была другой!
Сегодня же я уже совершенно другая, я чувствую это, и защищать мне теперь придется не только себя, свою любовь, но и жизнь нашего будущего ребенка, нашего малыша.
И ты даже представить себе не можешь, Орлов, как может быть опасна и хитра обычная, с виду спокойная самка, когда ее дитя, ее ребенок находится в реальной опасности!
Всю эту долгую, бесконечную ночь я не сомкнула глаз, не могла уснуть. Нервно расхаживаю по нашей просторной спальне, меня снова мучают приступы тошноты, но я уже даже не могу понять, от чего именно — от душевных переживаний или же это естественные симптомы моей беременности.
Около трех часов ночи машина мужа все же заезжает во двор, фары на мгновение освещают окна спальни. Внутри меня бушует темная, разрушительная буря негодования, обиды и страха, и болит все так сильно, что каждую секунду хочется согнуться пополам и громко, безумно стонать, как будто я сейчас умру от этой боли.
Но умирать мне теперь категорически нельзя! Я должна жить, я обязана выстоять! Сейчас муж войдет в дом, поднимется в спальню, и я готовлюсь к нашему первому серьезному бою, к решительному разговору! Собираю все свои душевные и физические силы в один тугой, несгибаемый кулак!
Я жду-жду-жду, закипая от внутреннего напряжения! Но его все нет, в доме стоит гробовая тишина.
Подхожу к окну, выглядываю во двор, и вижу в свете уличных фонарей, как Марк нетвердым, заплетающимся шагом выходит из машины и медленно направляется к дому. Но потом он вдруг резко останавливается, задумывается и разворачивается в сторону отдельно стоящей бани.
Да он сильно пьян! — с ужасом понимаю я, и это открытие бьет еще больнее.
Это что-то совершенно новое, невиданное ранее. За два года нашего брака я ни разу не видела Марка даже слегка выпившим, он всегда контролировал себя.
И этот неприятный факт бьет по мне еще сильнее, больнее. Получается, я тут одна извожу себя тревогами, переживаниями, а у него все прекрасно? Я тут медленно умираю от обиды и страха, а он уже практически мысленно “решил” нашу внезапную “проблему” и теперь спокойно, без забот развлекается, напивается?
И что же теперь делать мне одной? Как поступить?
Уснуть я теперь точно не смогу, это бесполезно. Но почему же Марк не зашел в дом, не поднялся ко мне?
Какое-то нехорошее, тревожное чувство начинает настойчиво зудеть глубоко внутри и не дает мне ни минуты покоя, заставляет действовать.
Я накидываю на плечи теплую, шерстяную шаль, тихо спускаюсь по лестнице на первый этаж, и так же тихонько, стараясь не шуметь, выхожу на улицу через заднюю дверь. Пробежав буквально несколько метров по холодной земле, я решительно вхожу в баню.
Приглушенный, тусклый свет от ночника бросает причудливые, пляшущие тени на деревянные стены и пол. В нос мне тут же бьет стойкий, резкий запах дорогого, но все же алкоголя. Марк развалился на кожаном диване в предбаннике и, судя по всему, крепко, беспробудно спит.
Я осторожно подхожу к нему ближе и просто замираю, внимательно рассматривая спящего мужа. Его пиджака нигде не видно, рубашка расстегнута и небрежно, криво застегнута явно не на те пуговицы, но самое ужасное и отталкивающее — это красноватый, яркий след помады на его светлом воротнике.
О господи! — меня начинает трясти еще сильнее, а тошнота снова подступает к горлу.
Тут же в памяти всплывает тот самый женский, игривый смех на заднем фоне нашего телефонного разговора. Я тогда была настолько расстроена и подавлена новостью о завтрашнем визите к врачу, что даже не придала этому значения, не обратила внимания. А сейчас… все эти детали начинают складываться в еще более отвратительную, уродливую картину.
Но я еще продолжаю надеяться, что это просто недоразумение, что Марк вот-вот проснется и все мне честно объяснит, развеет мои сомнения.
В этот самый момент его телефон, лежащий рядом на столе, загорается экраном от нового пришедшего сообщения. Я невольно, против своей воли, бросаю на него взгляд и замираю.
“Марк, ты просто невозможный зверь! Я так хочу, чтобы ты был только моим, только рядом со мной…”
И вот здесь, прочитав эти строки, я погибаю окончательно, мой внутренний мир рушится, не оставляя даже надежды на лучшее…
