«Ну так и живи с мамой! Мне не нужен маменькин сынок!» — крикнула жена, бросив взгляд на свекровь… Но то, что случилось через время
София стояла у плиты, ее движения были размеренными и привычными. Аромат свежесваренного борща наполнял кухню, создавая иллюзию уюта и спокойствия. В этом аромате смешались запахи свеклы, капусты и лаврового листа, он был таким насыщенным и домашним, что на мгновение можно было забыть о ежедневной буре, бушевавшей за стенами этой кухни. Она медленно помешивала варево в большой кастрюле, наблюдая, как пузырьки поднимаются к поверхности и лопаются, словно тихие вздохи. За ее спиной раздался знакомый, сухой, отрывистый звук. Это был звук, от которого у нее внутри все сжималось в тугой, болезненный комок. Валентина Ивановна, ее свекровь, снова начала свой ежедневный ритуал инспекции. Она стояла на пороге, и ее взгляд, холодный и оценивающий, скользил по каждой поверхности, по каждой пылинке, выискивая малейший изъян.
— Опять морковь крупно режешь, — прозвучал голос, лишенный тепла и доброжелательности. — Я же тебе сто раз показывала, как надо. Мелко, соломкой. Чтобы в супе чувствовалась, а не хрустела, как на салат.
София молча сжала губы, чувствуя, как по ее спине пробегает холодная волна раздражения. Она продолжала помешивать борщ, глядя в красноватую глубину кастрюли, словно ища в ней ответы на вопросы, которые не решалась задать вслух. Пять долгих лет. Пять лет ее жизнь была похожа на этот борщ — ее стараниями собранная смесь, которая никогда не была достаточно хороша для чьего-то вкуса. С самого первого дня, когда Артем привез ее в этот дом, Валентина Ивановна дала понять четко и недвусмысленно: здесь есть только одна хозяйка, а невестка — лишь временная гостья, чье присутствие терпят из вежливости.
— Валентина Ивановна, может быть, вы отдохнете? — произнесла София, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и мягко, без тени вызова. — Я сама справлюсь. Не волнуйтесь.
— Отдохну, когда буду уверена, что ужин не испортишь, — последовал безжалостный, отточенный ответ. — У нас в семье всегда готовили по-человечески, а не абы как. Каждая хозяйка должна знать эти простые вещи. Кажется, я зря надеялась, что ты когда-нибудь научишься.
София закрыла глаза, мысленно считая до десяти. Это была ее ежедневная мантра, ее спасательный круг в море критики. Считать. Дышать. Не позволять гневу вырваться наружу. Артем всегда говорил, что его мама просто беспокоится, что она стала такой из-за возраста и одиночества, что нужно проявить понимание и терпение. Но сколько можно терпеть? Где та грань, за которой терпение превращается в саморазрушение?
Когда они с Артемом поженились, все казалось таким ясным и безоблачным. Он был внимательным, заботливым, его глаза светились любовью и обещаниями. Он говорил о будущем, о собственном доме, о том, как они будут строить свою жизнь вместе. Да, этот дом принадлежал его матери, но он так уверенно говорил, что это лишь временно, что они вот-вот накопят и купят свое гнездышко. Пять лет пролетели, как один миг, а обещание так и осталось обещанием, красивой сказкой, в которую она когда-то верила.
— А где Артем? — спросила София, наконец выключая плиту. Аромат борща стал еще гуще, но он больше не радовал.
— Работает, где же еще, — буркнула Валентина Ивановна, устраиваясь на стуле и складывая руки на коленях. — Не то что некоторые, кто целыми днями на этой своей работёнке отбывает номер, а дома ни прибрать, ни приготовить нормально. Мужчина должен чувствовать заботу, когда возвращается домой. А что он видит?
София работала менеджером в небольшой, но стабильной компании. Ее зарплата была достойной, она вносила свой вклад в семейный бюджет. Но для Валентины Ивановны это всегда была «не настоящая работа». Настоящая работа, по ее мнению, была у ее сына. А все, что делала София, было просто хобби, легкой забавой, не стоящей серьезного внимания.
За ужином Артем пришел действительно усталый. Он молча сел за стол, его плечи были ссутулены под невидимой тяжестью. София разливала борщ по тарелкам, чувствуя, как знакомое напряжение сковывает ее движения, наполняя воздух невидимыми токами.
— Артемушка, ты кушай, кушай, побольше, — засуетилась Валентина Ивановна, подвигая к нему тарелку со сметаной. — Я специально сметанку домашнюю купила, которую ты так любишь. Помнишь, в детстве ты мог есть ее просто так, ложками?
София поставила перед мужем тарелку чуть резче, чем хотела бы. Фарфор издал негромкий, но звенящий стук.
— Спасибо, мам, — Артем погладил мать по руке, и только потом его взгляд упал на жену. В его глазах она увидела усталость и желание просто поскорее лечь спать. — Привет. Как твой день?
— Нормально, — коротко ответила София, садясь напротив.
Валентина Ивановна тут же вклинилась в их тихий диалог, ее голос прозвучал как скрежет по стеклу:
— Это она тебе «нормально» говорит. А на самом деле весь день не знаешь что делала. Я с утра полы мыла, потому что она, видите ли, на работу торопилась. Говорила, важное совещание. А что важнее — совещание или чистота в доме?
— Мама, — устало начал Артем, не поднимая глаз от тарелки.
— Что «мама»? Я правду говорю. В моё время женщины и работали на износ, и дом в идеальном порядке держали. Руки не отваливались. А сейчас молодёжь избалованная пошла. Никакой выдержки, никакого стержня.
София медленно положила ложку. Аппетит, который и так был призрачным, исчез полностью, оставив во рту горький привкус.
— Артем, нам нужно поговорить, — тихо, но очень четко сказала она. — Сейчас. Наедине.
Свекровь демонстративно фыркнула, отодвигая свой стул:
— Ну конечно, теперь я лишняя. В собственном доме лишняя стала. Пожалуйста, я уйду. Не буду мешать вашим секретам.
София встала из-за стола, не глядя ни на кого, и направилась в их с Артемом комнату. Он последовал за ней через несколько минут, закрывая за собой дверь. Его лицо выражало раздражение и утомление.
— Что случилось на этот раз? — спросил он, снимая очки и потирая переносицу. — София, мы же с тобой уже столько раз об этом говорили…
— Мы ни о чём не договаривались! — ее голос дрожал, но она старалась держать его под контролем. — Ты говорил, что поговоришь с матерью. Ты обещал, что мы начнем активно искать свою квартиру. Прошло пять лет, Артем! Пять лет! А ничего не изменилось! Ничего!
— Я стараюсь! — он повысил голос, и в его тоне зазвучали знакомые нотки отчаяния и защиты. — Думаешь, мне легко? На работе дедлайны, проблемы, постоянный стресс, а тут ещё ты со своими вечными претензиями к маме!
— Моими претензиями? — София почувствовала, как внутри у нее что-то с грохотом обрывается. — Твоя мать унижает меня каждый день! Каждый, Артем! Она контролирует каждый мой шаг, каждое движение на этой кухне! Она критикует всё, что я делаю — как я режу морковь, как я глажу твои рубашки, как я разговариваю! Я не могу сделать ни одного вздоха без ее комментария!
— Она просто беспокоится о нас. Это её дом, в конце концов. Её правила. Мы живем здесь, мы должны уважать ее привычки.
— А я кто? — прошептала София, и в ее голосе прозвучала такая боль, что Артем на мгновение замер. — Я твоя жена или временная квартирантка, которая должна платить за кров беспрекословным подчинением?
Артем потёр лицо руками, его плечи снова сгорбились.
— София, я ужасно устал. Давай не сейчас, хорошо? Поговорим завтра, я обещаю.
— Нет, не завтра. Сейчас. Артем, я задыхаюсь здесь. Понимаешь? Я просто перестаю дышать. Мне нужна твоя поддержка, твое плечо, а ты постоянно, каждый раз, оказываешься на её стороне. Ты не муж мне в эти моменты, ты ее сын, который защищает свою мать от жены.
— Я не на чьей-то стороне! — вспылил он, и его лицо покраснело. — Я просто пытаюсь всех устроить, найти какой-то компромисс! Маме тяжело одной, она пожилая женщина, у нее свой характер!
— Тогда живи с ней сам.
В комнате повисла гробовая тишина. Слова прозвучали так тихо, но эхо от них, казалось, заполнило все пространство. Артем смотрел на жену с полным недоумением, как будто не понимая смысла сказанного.
— Что ты хочешь этим сказать? — наконец выдавил он.
И в этот момент София вдруг почувствовала странное, почти неестественное спокойствие. Оно накатило на нее волной, смывая всю боль, всю усталость, все годы унижений. Решение, которое зрело все эти годы, вдруг проявилось с кристальной ясностью. Оно всегда там было, просто ждало своего часа.
— Я ухожу, Артем.
— Куда ты уйдёшь? — он нервно, беззвучно рассмеялся. — Перестань, пожалуйста, устраивать драму. Это не решит наших проблем.
— Это не драма. Это мое окончательное решение. Я больше не могу так жить. Я больше не хочу.
На следующий день, когда Артем был на работе, а Валентина Ивановна ушла на рынок, София быстро и методично собрала свои вещи. Она брала только самое необходимое — одежду, документы, несколько книг и несколько безделушек, дорогих ее сердцу. Она не плакала. Слезы, казалось, высохли в ней много месяцев назад. За эти пять лет она выплакала все, что могла.
Она позвонила своей подруге Анне, с которой дружила еще со школьной скамьи.
— Можно я поживу у тебя какое-то время? — спросила она, и ее голос прозвучал чужим и плоским.
— Конечно! — сразу же отозвалась Анна. — Что случилось? Ты в порядке?
— Расскажу при встрече. Я через час буду.
София оглядела комнату в последний раз. Здесь она провела пять лет своей жизни, пять лет надежд. Она надеялась, что все изменится. Надеялась, что муж очнется и наконец встанет на ее сторону. Надеялась, что свекровь когда-нибудь увидит в ней человека, а не угрозу. Все эти надежды оказались пустыми и бесплодными.
Она написала короткую записку и оставила ее на столе, прижав ключами:
«Артем, я ухожу. Живите с мамой. Не звони мне. Мне нужно время подумать. София».
Когда Валентина Ивановна вернулась с рынка и, заглянув в комнату, увидела полупустой шкаф, ее первый порывом был не страх, а гнев. Она набрала номер сына на работу, ее пальцы дрожали от негодования:
— Артемушка, твоя жена сбежала! Представляешь? Вещи забрала и ушла, как тать ночной! Ни слова, ни объяснения!
Артем примчался домой через полчаса. Он влетел в комнату, увидел пустоту в шкафу и записку на столе. Он прочитал ее, потом перечитал еще раз, словно не веря написанному. Его пальцы сжали бумагу так, что она смялась. Он набрал номер Софии — она не взяла трубку.
— Что же она себе позволяет? — причитала Валентина Ивановна, ходя по комнате. — Я же всегда говорила, что она никуда не годится! Воспитания нет, уважения к старшим нет! Хорошо, что дети не успели родиться, а то бы еще и их бросила, негодная!
— Мама, замолчи! — неожиданно резко, почти крикнул Артем.
Свекровь обиженно поджала губы, посмотрела на сына и, фыркнув, вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.
Артем опустился на кровать, все еще сжимая в руке злополучную записку. «Живите с мамой». Эти слова жгли ему ладонь. Неужели все действительно зашло так далеко? Неужели она не шутила?
Он попытался позвонить еще раз — снова без ответа. Написал в мессенджер, его пальцы летали по экрану:
«София, что происходит? Это серьезно? Давай поговорим, как взрослые люди. Не делай глупостей, вернись домой».
Ответа не последовало. Только холодный, безжизненный статус «прочитано».
София поселилась у Анны в маленькой, но очень уютной однокомнатной квартире. Подруга не задавала лишних вопросов, не требовала немедленных объяснений. Она просто обняла Софию на пороге, крепко и по-дружески, и сказала:
— Оставайся, сколько нужно. Это твой дом сейчас.
Первые дни прошли в каком-то густом, ватном тумане. София ходила на работу, выполняла свои обязанности на автомате, возвращалась, ела, ложилась спать. Телефон разрывался от звонков Артема — она не отвечала. Потом он начал писать длинные, пространные сообщения, умоляя вернуться, обещая, что все изменится, что он все понял, что он поговорит с матерью. Она читала их, и каждое слово отзывалось в ней глухой, старой болью, а потом она стирала их одно за другим.
— Ты уверена в своем решении? — однажды вечером спросила Анна.
Они сидели на маленьком диванчике на кухне, пили горячий чай с мятой. За окном начинался ранний вечер, и огни города зажигались один за другим.
— Не знаю, — честно ответила София, глядя на пар, поднимающийся из кружки. — Я люблю его, Анна. Но я больше не могу жить в том аду. Я не могу дышать тем воздухом.
— А если он действительно осознал? Если он теперь готов изменить ситуацию? Ведь люди иногда прозревают только тогда, когда теряют что-то важное.
— Пять лет он обещал, что что-то изменится. Ничего не изменилось. Он так и не понял, что я там, в том доме, просто медленно угасала. Он не видел этого.
— Может, сейчас увидел, — тихо сказала Анна.
София перевела взгляд на окно. За стеклом кружились первые снежинки, легкие и беззаботные.
— Может быть. Но вопрос в том, не слишком ли поздно он это увидел.
Артем не ожидал, что жизнь без Софии окажется такой… безжизненной. Первую неделю он пребывал в состоянии гнева и отрицания. Как она посмела? Как она могла просто взять и уйти, не дав ему последнего шанса, не поговорив по-настоящему? Это была измена, побег, предательство!
Его мать постоянно подливала масла в огонь, находя новые и новые слова для осуждения:
— Видишь, какая оказалась? Слабый человек. При первой же трудности сбежала. Хорошо, что ты вовремя разглядел ее характер. Найдем тебе другую, настоящую хозяйку, не чета этой.
Но чем больше времени проходило, тем отчетливее Артем начинал понимать, что картина, которую рисует его мать, трещит по швам. Дом, который всегда был полной чашей, теперь казался пустым и неуютным. Мать постоянно жаловалась, причитала, обсуждала Софию, вспоминая каждую ее мнимую оплошность. Раньше вся эта негативная энергия поглощалась Софией, а теперь она обрушилась на него одного.
— Артем, принеси мне воды, — просила мать.
— Артем, помоги разобраться с этим телефоном, опять ничего не понимаю.
— Артем, сходи в магазин, мне одной тяжело.
Он возвращался с работы вымотанный, мечтая о тишине и покое, а его встречала встревоженная, вечно недовольная мать с новым списком поручений и жалоб.
Примерно через две недели Артем начал замечать маленькие, но такие важные детали. София всегда аккуратно складывала его вещи на определенное место. Она готовила те простые, но такие вкусные блюда, которые он любил с детства. Она незаметно следила, чтобы его рубашки были всегда выглажены, а костюмы висели на вешалках. Мать тоже пыталась о нем заботиться, но эта забота была другой — навязчивой, удушающей, лишенной того тепла и нежности, которые были в движениях Софии.
— Ты опять в этом старом костюме? — говорила Валентина Ивановна. — Я же постирала и погладила тот, синий, носи его. Этот уже выцветал.
— Мама, мне нравится этот. Он удобный.
— София тебя избаловала, вот что. Дала тебе волю, теперь ты сам не знаешь, чего хочешь. Нужен твердый женский взгляд.
И в этот момент Артем вдруг осознал: его мать не произносила ни одного предложения, в котором не упоминалась бы София. В каждой фразе, в каждом замечании, в каждом вздохе. Как будто его жена все еще незримо присутствовала в доме, но только в виде негативного образа, вечного козла отпущения.
— София всегда клала соль не на ту полку.
— София неправильно заваривала чай.
— София не умела экономить, тратила твои деньги на ерунду.
Но это же была неправда! София прекрасно справлялась со всем. Она была прекрасной хозяйкой. Просто его мать всегда, абсолютно всегда находила к чему придраться. И он… он позволял это делать.
Ночью Артем лежал без сна и вспоминал. Как София улыбалась ему по утрам, еще до того, как полностью проснуться. Как они вместе смеялись над глупыми комедиями, закутавшись в один плед. Как она нежно гладила его по голове, когда он возвращался домой разбитым после тяжелого дня. Все это исчезло. И он вдруг с ужасом понял: он сам, своими руками, своим бездействием, разрушил свое счастье.
Третья неделя без Софии стала для него переломной. Он пришел с работы и, проходя на кухню, услышал, как мать снова ворчит, обращаясь в пустоту:
— Вот София бы точно забыла купить хлеб. У нее всегда память дырявая была. Хорошо, что ее нет, хоть в доме порядок…
— Хватит! — крикнул он так громко, так неистово, что даже сам испугался силы своего голоса.
Валентина Ивановна замерла с чашкой в руке, ее глаза округлились от изумления.
— Что ты на меня кричишь? Я что, не могу слова сказать в своем доме?
— Хватит обсуждать Софию! — его голос дрожал от нахлынувших эмоций. — Хватит постоянно ее критиковать! Она ушла, мама! Понимаешь? Моя жена ушла из этого дома, потому что ты не давала ей спокойно жить! Ни дня, ни часа!
— Как ты смеешь так со мной разговаривать! Я же своему сыну…
— Ты постоянно придиралась к ней! — перебил он ее, и слова лились из него, как из прорвавшейся плотины. — Каждый день, каждую минуту! Все было не так, все было плохо! За все пять лет я не слышал от тебя ни одного доброго слова в ее адрес! Ни одного!
— Я хотела как лучше! Хотела научить ее, чтобы в доме был порядок!
— Ты хотела, чтобы она ушла! — Артем закрыл лицо руками, чувствуя, как его тело сотрясает мелкая дрожь. — И ты добилась своего. Она ушла. И я… я потерял ее из-за того, что был слепым идиотом, который не смог защитить свою жену.
Впервые за долгие-долгие годы Валентина Ивановна замолчала. Она смотрела на сына, на его сгорбленную фигуру, на его руки, закрывающие лицо, и что-то в его отчаянии заставило ее собственное сердце сжаться.
— Артемушка…
— Мама, я люблю ее, — прошептал он, опуская руки. Его глаза были полны боли. — Я люблю Софию. И я был таким глупцом, что не видел, как ей здесь было плохо. Каждый раз, когда она пыталась до меня достучаться, поговорить по-человечески, я отмахивался. Я говорил ей терпеть, понимать тебя, идти на компромисс. Но я ни разу не попросил тебя понять ее. Ни разу.
Валентина Ивановна опустила глаза. Ее пальцы нервно теребили край фартука.
— Она была чужой… Чужой в нашем доме…
— Она была моей женой! — воскликнул он с новой силой. — Она должна была стать частью нашей семьи, самой близкой ее частью! А ты и я мы превратили ее в прислугу, в Золушку, которая никогда не может угодить! Я во всем виноват. Я выбрал простой, трусливый путь — пусть они сами как-нибудь разберутся. А должен был сразу, в первый же день, защитить ее. Должен был съехать, как и обещал ей.
— Куда вы бы съехали? — тихо, почти неслышно спросила мать. — У вас же денег не было. Одни кредиты.
— Деньги были бы, мама, — горько усмехнулся Артем. — У нас обоих хорошие зарплаты. Просто я каждый раз находил причину отложить переезд. Новый проект на работе, неподходящий район, высокие проценты по ипотеке. Потому что мне… мне было удобно жить здесь. Тебе готовить не надо, за коммуналку платить не надо, все заботы на тебе. А София страдала, и мне было на это плевать. Мне было удобно.
Он резко повернулся, вышел из кухни, схватил свою куртку в прихожей и вышел из дома, громко хлопнув дверью. Он шел по темным, холодным улицам, не разбирая дороги. Он достал телефон, его пальцы дрожали, когда он набирал сообщение:
«Прости меня. Прости за всё. За каждый день, когда ты чувствовала себя одинокой в моем доме. За каждое несказанное слово поддержки. За каждую слезу, которую я не увидел. Я был слепым, самовлюбленным идиотом. Ты заслуживала лучшего мужа. Ты заслуживала защиты и любви».
Он отправил его и замер, ожидая. Через несколько минут, которые показались вечностью, пришел ответ. Первый за три недели:
«Спасибо за эти слова. Мне действительно нужно время. Пожалуйста, не пиши пока».
Хоть что-то. Она ответила. Она прочитала. В его сердце затеплился маленький, слабый огонек надежды.
Дмитрий вернулся домой глубокой ночью. В доме горел свет на кухне. Мать не спала, она сидела за столом с чашкой остывшего чая.
— Сядь, — тихо сказала она.
Он сел напротив, ожидая очередной порции упреков и оправданий. Но Валентина Ивановна заговорила совсем другим, непривычно тихим и сломленным голосом:
— Я была не права.
Артем поднял на нее взгляд, не веря своим ушам.
— Что?
— Я была не права, — повторила она, и он с изумлением увидел, как по ее морщинистым щекам катятся слезы. — Я так боялась тебя потерять, Артемушка. Когда ты привел Софию в этот дом, я подумала, что она отнимет у меня моего мальчика. Что я останусь одна, никому не нужная старуха. Поэтому… поэтому я все время придиралась, критиковала ее. Хотела показать и ей, и тебе, что я здесь все еще главная, что без меня вам не справиться.
— Мама…
— Но я никогда не хотела разрушить твою семью, — всхлипнула она, вытирая глаза краем фартука. — Димочка, прости меня, старую глупую женщину. Пожалуйста, верни Софию. Я обещаю, я буду другой. Я буду стараться. Я научусь.
Артем встал, подошел к матери и обнял ее за плечи. Впервые за много-много лет он почувствовал, что между ними нет барьера, что они, наконец, на одной стороне. На стороне его семьи.
— Мам, я не знаю, простит ли она меня. Я причинил ей очень много боли.
— Попробуй. Борись за нее. Покажи ей, что ты изменился.
На следующий день Артем начал действовать. Первым делом он открыл сайты с объявлениями о аренде квартир и начал звонить. Он нашел несколько подходящих вариантов и поехал смотреть. Он выбрал небольшую, но светлую двухкомнатную квартиру в спальном районе. Не дворец, не центр города, но свое. Чистое, нейтральное пространство, где не было бы призраков прошлых обид. Он съездил, осмотрел ее, поговорил с хозяевами и внес залог.
Потом он набрал номер Софии. Она взяла трубку после пятого гудка, и в ее голосе не было ни гнева, ни раздражения, только усталая отстраненность.
— Слушаю.
— София, мне нужно тебе кое-что показать. Умоляю, просто встреться со мной. Всего на полчаса.
— Артем, я не думаю, что это хорошая идея…
— Пожалуйста. Только полчаса. В людном месте, где захочешь. Я просто должен тебе это показать.
Она нехотя согласилась. Они встретились в небольшом, тихом кафе недалеко от ее работы. София выглядела… спокойной. В ее глазах не было той вечной тревоги, того напряжения, которое он привык видеть последние месяцы. Она была похожа на человека, который прошел через бурю и нашел временное затишье.
— Я снял квартиру, — сказал он без предисловий, как только они сели.
Она медленно моргнула, переваривая эту информацию.
— Что?
— Двухкомнатную квартиру. Вчера забрал ключи. Я хочу, чтобы ты ее посмотрела. Только посмотрела.
— Зачем? — ее голос был ровным и неуловимым.
— Потому что это наша квартира. Наша с тобой, София. Та, которую я должен был найти пять лет назад.
Она покачала головой, и в ее глазах мелькнула тень старой боли.
— Артем, ты до сих пор не понимаешь… Речь не в квартире. Речь в том, что я была невидимой для тебя в том доме.
— Я всё понимаю! — он наклонился вперед, его руки лежали на столе, ладонями вверх, как знак того, что он безоружен. — Я был ужасным мужем. Я не защитил тебя, когда это было нужно. Я не поддержал тебя. Я выбрал самый легкий, самый трусливый путь, вместо того чтобы бороться за наш брак, за наше счастье. Но я изменился. Вернее, я начал меняться. Потеряв тебя, я наконец увидел, кем я был.
— Люди не меняются, Артем, — тихо, но твердо сказала София. — Они просто на время надевают маску.
— Меняются, — настаивал он. — Если у них есть веская, настоящая причина. Ты — моя причина. Я потерял тебя и понял, что потерял смысл. Дом без тебя пустой и бездушный. И мама… мама даже извинилась передо мной. Ты представляешь? Она плакала и просила прощения. Она поняла, что была неправа.
София вытащила руки из-под его прикосновения, которое он даже не успел совершить.
— Это хорошо для нее. И для тебя. Но мне все еще нужно время. Мне нужно пространство, чтобы прийти в себя.
— Сколько угодно, — Артем кивнул, стараясь скрыть разочарование. — Я буду ждать. Месяц, два, год. Сколько понадобится. Но просто… дай мне шанс. Дай мне шанс доказать тебе, что я могу быть тем мужем, которого ты заслуживаешь. Тем человеком, который будет стоять за тебя горой.
Прошел месяц. Тяжелый, изматывающий месяц для них обоих. Артем переехал в новую квартиру. Он сам, без помощи матери, обставил ее самой необходимой мебелью, повесил занавески, купил посуду. Каждую неделю он писал Софии короткие сообщения, не умоляя о встрече, а просто делясь тем, что происходит. Он присылал фотографии пустой лоджии, на которой, как он писал, они могли бы летом пить кофе. Фотографию парка рядом с домом. Фотографию своей первой, неудачной попытки приготовить суп. Он не давил, не требовал ответа. Он просто показывал, что работает над их общим будущим, даже если она пока не хочет в нем участвовать.
София читала эти сообщения, и часто слезы наворачивались ей на глаза. Одна часть ее, та, что все еще его любила, хотела верить, что все действительно изменилось. Другая часть, израненная и осторожная, боялась снова обжечься, снова разочароваться и оказаться в той же ловушке. Она начала ходить к психологу, пытаясь разобраться в клубке своих чувств, понять, чего она хочет на самом деле.
— Вы все еще любите его? — спрашивал психолог на одной из сессий.
— Да, — честно отвечала София. — Но разве это любовь, если она приносит столько боли?
— Боль причиняла не любовь, а ситуация, в которой вы находились, — мягко говорил психолог. — Вопрос в том, готов ли он изменить саму ситуацию. И готовы ли вы поверить, что эти изменения надолго.
Она видела, что он готов. Она видела это по фотографиям пустой, но такой многообещающей квартиры, по его простым, без пафоса сообщениям, по тому, как он старался. Но страх был сильнее. Страх вернуться и снова оказаться в том же аду, из которого она с таким трудом выбралась.
Анна, наблюдая за ее метаниями, говорила:
— Дай ему шанс. По-моему, он действительно осознал и меняется. Он же не просто словами бросается, он делами доказывает.
— А вдруг это только на месяц? — спрашивала София. — Вдруг, как только я вернусь, все вернется на круги своя? Его мать снова войдет в нашу жизнь, а он снова закроет глаза?
— Не узнаешь, пока не попробуешь, — пожимала плечами Анна. — Но если не попробуешь, будешь потом всю жизнь думать: «А что, если?»
София знала, что подруга права. Но сердце ее сжималось от страха, такого знакомого и такого paralyзующего.
В одну из суббот, когда Анна уехала к родителям, а София сидела одна в квартире с книгой, в дверь позвонили. Она открыла и замерла. На пороге стоял Артем. В его руках был огромный, пышный букет пионов — ее самых любимых цветов, тех, что он дарил ей в самом начале их отношений.
— Привет, — тихо сказал он. Его глаза с надеждой смотрели на нее.
— Привет, — так же тихо ответила она, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги.
— Можно поговорить? Всего на минутку.
София молча кивнула и вышла на лестничную площадку, прикрыв за собой дверь. Они стояли друг напротив друга в прохладном полумраке подъезда.
— София, — начал он, и она услышала, как его голос предательски дрожит. — Я не знаю правильных слов. Не знаю, есть ли вообще такие слова, которые могут загладить ту боль, что я тебе причинил. Но я знаю одно: без тебя я не живу, а просто существую. Я просыпаюсь утром, и первая мысль — о тебе. Я засыпаю вечером, и последняя мысль — о том, какую чудовищную ошибку я совершил, позволив тебе уйти.
И тогда он сделал нечто, чего она от него никак не ожидала. Он медленно опустился перед ней на одно колено, прямо на холодный кафель лестничной площадки.
— Прости меня. Прости за всё. За то, что не ценил тебя каждый день. За то, что не защитил, когда это было нужно. За то, что не боролся за нас, пока ты была рядом. Ты была абсолютно права, когда ушла. Может быть, только это и могло встряхнуть меня, вытащить из той спячки. И вот я здесь. Я на коленях, не из-за гордости, а потому что это единственное, что я могу сделать, чтобы показать, как я сожалею. Я прошу тебя: дай мне еще один шанс. Один, последний. Вернись ко мне. У нас теперь есть свое место. У нас есть будущее, которое мы можем построить вместе. Нам просто нужно… попробовать снова.
София смотрела на него, и слёзы, которых она так долго не чувствовала, вдруг хлынули из ее глаз горячими потоками. Она видела его покрасневшие глаза, его дрожащие руки, сжимающие стебли пионов, его искреннее, неподдельное отчаяние. Это был не тот самоуверенный Артем, что отмахивался от ее проблем. Это был сломленный и заново рождающийся человек, который наконец-то понял цену того, что потерял.
— Артем, встань, — тихо, сквозь слезы, сказала она.
Он послушно поднялся, не выпуская из рук букет.
— Я боюсь, — призналась она, и это была самая честная фраза, которую она произносила за последнее время. — Я до ужаса боюсь, что все повторится. Что через месяц, два, все вернется на свои места. Что твоя мать снова войдет в нашу жизнь, а ты снова не заметишь, как мне тяжело.
— Этого не случится, — произнес он с такой твердой уверенностью, что она на мгновение ей поверила. — Я клянусь тебе, София. Я не идеальный человек, я буду ошибаться и в будущем. Но я обещаю тебе одну вещь: я никогда, слышишь, никогда больше не поставлю тебя на второе место. Ты — моя жена. Ты — моя семья. И я буду бороться за нас каждый день. За наш покой, за наше счастье.
Она закрыла глаза, прислушиваясь к тихому голосу своего сердца. А сердце, преодолевая страх, тихо шептало: «Попробуй. Дай ему этот шанс. Дай этот шанс самой себе. Дай шанс вашей любви».
— Мне нужно увидеть эту квартиру, — наконец выдохнула она, открывая глаза. — И нам нужно очень серьезно и долго поговорить. Обо всем. О прошлом. О будущем. О правилах.
Лицо Артема озарилось таким светом надежды, что стало светло даже в тусклом свете лампочки на площадке.
— Да! Конечно! Когда угодно! Сегодня, завтра…
— И никаких громких обещаний, Артем. Только дела. Только реальные поступки. Договорились?
— Только дела, — кивнул он, и в его глазах она увидела решимость. — Я обещаю… то есть, я сделаю все, что в моих силах.
София улыбнулась сквозь слезы. Это была слабая, робкая улыбка, но это была ее первая искренняя улыбка, обращенная к нему, за многие и многие месяцы.
— Эти цветы, я надеюсь, мне? — спросила она, указывая на пионы.
— Конечно тебе, — он с облегчением протянул ей огромный букет. — Пионы. Я помню, что ты их любишь больше всех других цветов. Помню, как ты радовалась им, когда мы только начали встречаться.
Она взяла цветы, прижала их к себе, вдыхая их сладкий, пьянящий аромат. Может быть, это и вправду было начало. Начало нового витка их отношений. Может быть, этот месяц мучительной разлуки стал той горькой, но необходимой встряской, которая была нужна им обоим, чтобы понять истинную ценность друг друга.
— Завтра, — сказала София, чувствуя, как внутри нее просыпается давно забытое чувство — осторожный оптимизм. — Завтра в шесть вечера я приеду смотреть квартиру. И мы поговорим. Долго и серьезно.
— Спасибо, — Артем осторожно взял ее свободную руку и поднес к своим губам, касаясь ее кожи легким, почти невесомым поцелуем. — Спасибо, что даешь мне этот шанс. Я не подведу тебя.
Когда он ушел, София вернулась в квартиру. Она поставила пионы в вазу с водой и долго смотрела на них. Анна, вернувшись чуть позже, увидела цветы и вопросительно подняла бровь.
— Ну что? Исход?
— Завтра поеду смотреть квартиру, — ответила София.
— Значит, даешь ему шанс? — уточнила подруга.
София повернулась к ней, и в ее глазах плескалась целая гамма чувств — страх, надежда, неуверенность и зарождающаяся вера.
— Я даю шанс нам. Обоим. Нашей любви, которая, как оказывается, не умерла, а просто заснула под грудой обид.
Она не знала, что ждало их впереди. Она не знала, смогут ли они, как пазл, собрать обратно то, что было разбито на тысячи осколков. Но впервые за долгое-долгое время она чувствовала не парализующий страх, а тихую, теплую надежду. Надежду на то, что иногда людям действительно нужно потерять что-то очень дорогое, чтобы по-настоящему понять его ценность. Надежду на то, что любовь, настоящая, глубокая любовь, может пройти через огонь испытаний и стать только крепче, мудрее и сильнее.
А завтра будет новый день. Новый разговор. Новый взгляд в будущее. И, возможно, это будущее станет их новым, общим началом. Началом, в котором будет место только для них двоих.
