Подловила муженька с пассией — его оправдание стало последней крупинкой
София сидела в своем уютном, но таком душном офисе, уставившись на экран компьютера, который давно уже перестал что-либо означать для ее уставшего сознания. Взгляд ее механически скользнул по часам в углу монитора. Всего лишь половина четвертого. Обычный, ничем не примечательный осенний день, за окном медленно сгущались сумерки, окрашивая небо в свинцово-серые тона, идеально гармонирующие с ее внутренним состоянием. Обычно она задерживалась как минимум до шести, стараясь доделать все отчеты, проверить документы, ведь ответственность была ее вторым именем, но сегодня что-то необъяснимое и тяжелое тянуло ее домой, к родным стенам, которые, как ей казалось, были ее крепостью. Будто навязчивый, тревожный внутренний голос, шептавший на самой грани восприятия, настойчиво твердил одно и то же: «Иди. Прямо сейчас. Там что-то не так».
— Михаил Викторович, у меня голова раскалывается, — соврала она, подходя к кабинету начальника и стараясь придать своему лицу выражение страдальческой беспомощности. — Разрешите, я сегодня пораньше? Чувствую себя совсем разбитой.
Он, не вникая, кивнул, погруженный в свои бумаги. Ехала она по знакомым, тысячу раз исхоженным улицам родного города, и мысли ее вихрем кружились в голове, складываясь в тревожную мозаику последних месяцев. Марк стал каким-то отстраненным, далеким, будто находящимся в параллельной реальности. Да, он был рядом физически — сидел напротив за ужином, механически пережевывая пищу, смотрел вечерами телевизор, даже обнимал ее иногда перед сном, но эти объятия были пустыми, лишенными тепла. Но душой — где-то в другом, недосягаемом для нее измерении, куда ей вход был категорически воспрещен.
— Работы невпроворот, проекты горят, дедлайны, — отмахивался он, стараясь избегать прямого взгляда, когда она, замирая от страха, все же пыталась осторожно заговорить, спросить, в чем дело. — Я очень устаю, Соф, ты же понимаешь, просто выжат как лимон.
Устает. Логично. А почему тогда свой телефон он стал носить с собой повсюду, даже в ванную комнату, куда раньше заходил налегке? И почему стал принимать душ исключительно вечером, задерживаясь там подолгу, а утром лишь торопливо бреется? Эти мелкие, но такие красноречивые детали больно царапали душу, но она гнала от себя подозрения, называя их паранойей и глупостью.
София припарковалась у своего подъезда, и сердце ее почему-то бешено заколотилось, как будто предупреждая о надвигающейся беде. Она медленно поднялась на четвертый этаж, и каждая ступенька давалась ей с огромным трудом. Ключи в замок она вставила с преувеличенной, почти комичной осторожностью — на всякий случай, сама не понимая, чего ждет. Дверь открыла тихо-тихо, едва слышно, затаив дыхание, словно вор в собственной квартире.
И тут же услышала. То, от чего кровь застыла в жилах и мир перевернулся с ног на голову в одно мгновение.
Смех. Звонкий, радостный, абсолютно беззаботный женский смех. Он доносился из самой сердцевины их дома, из их спальни. И тут же — голос мужа, такого родного и такого страшно чужого в эту секунду:
— Софа до семи не приедет, я точно уверен, мы можем никуда не торопиться, у нас есть время, мы можем просто побыть вместе.
Время на что? На то, чтобы в ее кровати, под ее одеялом, на ее подушках… Мысли парализовало ужасом.
София прислонилась к прохладной стене коридора, чувствуя, как ноги становятся ватными и абсолютно не слушаются, подкашиваются и готовы подвести в любой момент. В ушах стоял оглушительный звон, а в висках отчаянно стучало. Их дочка, их ненаглядная Алиса, только-только поступила в институт, они же совсем недавно, сидя вечером на кухне за чаем, строили планы на будущее, мечтали о внуках, смеялись. А он… здесь и сейчас.
— Господи, как же мне хорошо, как же мне легко с тобой, и как же прекрасно, что она у нас такая правильная и пунктуальная! — снова донесся из-за двери тот самый молодой женский голос, звучавший так непринужденно и беспечно. — Всегда, как швейцарские часы, домой к семи. Ни минутой раньше! Просто идеальное расписание!
Пунктуальная. Значит, они это практикуют уже давно? И уже вовсю, с комфортом, обсуждают и высчитывают ее режим дня, строят свои тайные планы, пока она честно работает, чтобы в их доме был достаток? Горечь подступила к горлу комом.
София, не помня себя, с силой, которую сама от себя не ожидала, толкнула дверь в спальню.
То, что открылось ее взору, навсегда, до мельчайшей детали, врезалось в память жгучим клеймом предательства. Марк и какая-то рыжая, молодая девица, лет тридцати, не больше. Они были в их с Марком постели, под их с Марком одеялом, и от этого зрелища перехватило дыхание.
— Соф… — Марк буквально подскочил на месте, судорожно хватая на лете простыню, чтобы прикрыть наготу, его лицо перекосила маска абсолютного, животного ужаса. — Ты… ты же… ты должна быть на работе…
— Работала. Как всегда, — прозвучал ее собственный голос, и он показался ей странно спокойным, глухим и чужым, будто доносящимся из другого конца длинного туннеля.
Девица, вся пунцовая от смущения, торопливо, суетясь, натягивала на себя свое нарядное платье. Она была очень красивой. Молодой. Полной той самой энергии и свежести, которыми София, как ей всегда казалось, перестала обладать где-то к своим сорока годам, отдав их всю без остатка семье и работе.
— Знакомь нас, Марк, — сказала София, и ее спокойствие было зловещим. — Или вы уже и так прекрасно знакомы? В том числе и с моими привычками, с моим распорядком дня?
— Соф, милая, подожди, пожалуйста. Дай мне хотя бы минуту, чтобы все объяснить, это не то, что ты подумала, — он метался по комнате, как загнанный в угол зверь, не в силах найти себе места, его руки дрожали.
— Объясняй. Я вся во внимании, — ее голос не выдавал ни единой эмоции.
Марк натянул штаны, старую футболку. Продолжал бесцельно метаться из угла в угол небольшой комнаты.
— Это… это все не имеет абсолютно никакого значения, поверь мне. Это просто так, глупая случайность, ошибка.
— Ничего не значит? — переспросила София так же тихо, но в этой тишине зрел смерч.
— Я просто очень сильно запутался в последнее время, понимаешь? Мы с тобой как-то отдалились друг от друга, потеряли былую связь.
Отдалились. Интересно, когда именно это случилось? Когда она сутками работала, чтобы у их Алисы хватило денег на учебу и все необходимое? Или когда вставала в пять утра, чтобы успеть сварить ему его любимый борщ, постирать рубашки и еще не опоздать в офис? Вопросы роем кишели в голове.
— Кира, уходи, — резко бросил Марк девице, даже не глядя на нее. — Я с тобой потом как-нибудь свяжусь, мы поговорим.
Значит, Кира. Имя запомнилось с первого раза, обжигая изнутри.
Девица, не говоря ни слова, схватила свою сумочку и буквально выскочила из квартиры, бросив на Софию на прощание какой-то несвязный, полный вины и стыда взгляд.
А София все так же стояла в дверном проеме их спальни и смотрела на мужа, в которого вот уже двадцать лет была безумно влюблена.
— Соф, ну перестань молчать, это сводит меня с ума. Скажи что-нибудь. Кричи, ругайся, бей посуду, что угодно, только не это ледяное молчание!
— А что я должна сказать, Марк? — София медленно прошла через всю комнату к большому окну, глянула во двор, где все было таким же привычным и спокойным. — Что именно я должна сказать в такой ситуации? Подбери слова вместо меня.
— Ну, что мы можем все это спокойно обсудить. Как взрослые, адекватные люди, без истерик.
По-взрослому. Это когда взрослые, умные люди предаются утехам в семейной постели, пока их верная жена горбатится на работе, чтобы содержать этот самый дом?
— Хорошо, — София обернулась к нему лицом, и выражение ее глаз было нечитаемым. — Давай обсудим. Первый вопрос: сколько все это уже длится?
— Что? О чем ты? — он попытался сделать непонимающее лицо.
— Не притворяйся наивным мальчиком, Марк. Это очень не идет сорокапятилетнему мужчине. Сколько продолжается этот ваш роман?
Марк опустил глаза, уставившись в узоры на ковре, и пробормотал почти неслышно:
— Полгода. Может, чуть больше. Я не считал.
Полгода. Целых шесть месяцев. Значит, когда она в мае практически жила в офисе, готовя сложнейший годовой отчет, он уже был с ней. И когда в июне выбирала ему в подарок на день рождения ту самую дорогую рубашку, которую он хотел, он уже был с ней. И когда они летом всей семьей ездили к его маме на дачу, а он все время утыкался в телефон и что-то быстро печатал, улыбаясь…
— Где вы познакомились? — следующий вопрос прозвучал методично.
— На работе. Она недавно перевелась в наш отдел, помощником менеджера.
София мысленно прокрутила в голове все его недавние рассказы о работе. Да, вспомнила. Новая сотрудница, молодая, очень перспективная, умная. Он даже как-то хвалил ее настойчивость и смекалку — какая, мол, умница, какая целеустремленная, сразу видно, что добьется многого.
А она, наивная дура, искренне радовалась за него, что у мужа такой хороший, слаженный коллектив и толковые коллеги. Как же она была слепа.
— Ты ее любишь? — спросила София так тихо, что он переспросил.
— Я… — Марк замер, будто пойманный на месте преступления. — Соф, все намного сложнее, чем ты думаешь. Нельзя вот так, просто взять и ответить да или нет.
— Это очень простой вопрос. Любишь ее? Да или нет?
— Не знаю. Честно. Я не анализировал это.
— Не знаешь? — София рассмеялась. Зло, горько, с надрывом. — Полгода спишь с другой женщиной, в нашу с тобой брачную постель ее приводишь, а feelings свои до сих пор не определил? Не знаешь, любишь или просто проводишь время?
— Софа, попробуй хоть немного понять меня, войти в мое положение, — он умоляюще сложил руки.
— Что понять?! — голос Софии впервые за весь разговор сорвался на крик, пронзительный и полный боли. — Что именно я должна понять и принять?!
— Мы с тобой стали абсолютно чужими людьми! Ты постоянно занята: работа, бесконечные домашние дела, хлопоты о Алисе, а на меня, на нас с тобой, у тебя уже не остается ни времени, ни сил! — выпалил он.
— А на Киру, выходит, силы и время находятся? — удивилась она язвительно.
— Это совершенно другое! С ней все по-другому!
— Чем другим?! Объясни мне, я очень тупая, не понимаю!
Марк снова забегал по комнате, размахивая руками, ища нужные слова, которые могли бы оправдать его:
— Она… С ней легко, понимаешь? Воздушно, беззаботно. А с тобой у нас остался один только бесконечный, утомительный быт. Счета за коммуналку, планирование ремонта, обсуждение, что будем делать в выходные. Ничего свежего!
— Быт, значит, — София присела на край кровати, ощущая холодок разлитого шампанского на простыне. — А кто, скажи мне, этот самый быт все эти годы тянет на своих плечах? Кто стирает, гладит, готовит, убирает? Кто ездит к твоей пожилой маме, когда у нее обострение? Кто решает все вопросы с твоей сестрой по поводу учебы Алисы?
— Соф, — он попытался перебить.
— Кто тебе эти рубашки гладит до идеального состояния? Кто твой любимый грибной суп варит по бабушкиному рецепту? Кто твою же мать в больницу возил, когда у нее давление до небес подскочило, а ты был в командировке? Кто? Я?
— Ну, это же… это само собой разумеется, — пробормотал он, разводя руками. — Ты же жена.
Само собой разумеется. Эти слова прозвучали как приговор.
— Понятно, — сказала София очень тихо, почти шепотом. — Теперь мне все абсолютно понятно.
— Что именно понятно? — насторожился он.
— Что ты — самый обыкновенный, трусливый эгоист. Хочешь одновременно сохранить и нашу семью, как опору, и развлекаться с молодой любовницей, получая от жизни кайф.
— Я вообще-то не хотел, чтобы ты узнала. Я не хотел тебя ранить, believe me, — оправдывался он.
— Ага! — София саркастически хлопнула в ладоши. — Вот оно, ключевое признание! Не хотел, чтобы я узнала! То есть в твоих гениальных планах было и дальше вести двойную игру и держать меня в роли ничего не подозревающей дуры?
— Соф, успокойся, пожалуйста, давай поговорим без эмоций…
— Я двадцать лет своей жизни, своей молодости, своей энергии на тебя потратила! — взорвалась она, и плотину прорвало. — Когда тебя после института в армию забирали, кто тебя ждал? Я! Когда ты работу после армии искал полгода, кто на двух работах подрабатывала, чтобы нам на еду хватало? Я! Когда Алиса маленькая родилась и по ночам плакала, кто с ней вставала, а ты спокойно спал, потому что тебе «завтра рано на работу»? Я! Всегда я!
Марк молчал, не в силах вымолвить ни слова, его взгляд был устремлен в пол.
— Софа, я все помню, — нашелся он наконец.
— Нет, не помнишь! — кричала она, и слезы, горячие, обжигающие, наконец хлынули ручьем, смывая всю былую любовь и уважение. — Если бы ты хоть что-то помнил и ценил, то никогда, слышишь, никогда не привел бы сюда эту… эту…
— Она на самом деле хорошая девочка, не вини ее, — неожиданно вступился он.
— Девочка?! — София остановилась как вкопанная, смотря на него с невероятным изумлением. — Ты называешь тридцатилетнюю женщину девочкой?
— Ну, она молодая, энергичная, — пожал он плечами.
— А я что, уже старая, дряхлая развалина? — голос ее дрожал. — Сорок два года — это уже приговор, да? Я уже не женщина, а старуха, которой нужно уступить место?
— Я не это имел в виду, ты все переворачиваешь!
— А что ты имел в виду? Что тебе просто захотелось свежего, молодого мяса? Что ты просто устал от надоевшей за двадцать лет жены? Говори прямо!
— Софа, не надо так грубо и примитивно, это некрасиво, — поморщился он.
— Грубо?! — София схватила с комода их большую свадебную фотографию в красивой рамке, где они такие счастливые, молодые, полные надежд. — Вот это, Марк, называется по-настоящему грубо! Подло и грубо — изменять жене в их собственной спальне! А я, выходит, просто грубо выражаюсь!
Она с силой швырнула тяжелую рамку об стену. Стекло разлетелось на тысячи мелких осколков, которые блеснули на свету, как слезы.
— Соф, ну зачем ты это сделала? Это же наша память…
— А зачем ты все это сделал?! — закричала она в ответ. — Зачем все это время, каждый день, смотрел мне в глаза и лгал? Зачем целовал меня по утрам, если твои губы были заняты поцелуями другой?
— Потому что… потому что я на самом деле тебя люблю! — выпалил он, и это прозвучало настолько нелепо, что повисла тяжелая пауза.
— Любишь?! — София захохотала истерично, безудержно, до слез. — Так любишь, что приводишь в наш дом, в нашу кровать другую? Это твоя любовь?
— Софа, любовь к тебе и это… это просто влечение, они не связаны друг с другом!
— Как не связаны?! — она подошла к нему вплотную. — Объясни мне, дуре, как можно любить одну женщину душой, а другой отдавать свое тело? Как?
— Это… это просто разные сферы, разные вещи, — растерянно бормотал он.
— Разные вещи, — София вытерла ладонью мокрые щеки. — Значит, любовь и секс для тебя — абсолютно разные, не пересекающиеся вселенные?
— Ну, в каком-то смысле да, примерно так.
— Тогда скажи мне, что ты делал со мной все эти двадцать лет? Оказывал великое одолжение? Милостиво позволял себя любить?
Марк тяжело опустился в кресло у окна, устало, по-старчески потер лицо ладонями:
— Я не знаю, что тебе еще сказать. Я в тупике.
— А я знаю, что тебе сказать, — София остановилась прямо перед ним, глядя сверху вниз. — Ты знаешь, в чем твоя главная, роковая ошибка?
— В чем? — он поднял на нее уставшие глаза.
— Ты почему-то уверен, что я буду с этим мириться. Что я проглочу эту горькую пилюлю твоей измены, сделаю вид, что ничего не произошло, и буду дальше играть роль удобной, понимающей, мудрой жены, которая все стерпит.
— А что ты хочешь? Чего ты ожидаешь от меня сейчас? — спросил он растерянно.
— Чтобы ты выбрал. Здесь и сейчас.
— Что выбрать? — он не понимал.
— Или я. Или она. Третьего не дано. Никаких пауз, никаких «подумать». Решай.
Марк поднял голову, посмотрел на жену, на ее заплаканное, но полное решимости лицо:
— Соф, ну зачем ты загоняешь меня в угол этими ультиматумами? Мы же с тобой взрослые, цивилизованные люди, мы можем все решить спокойно.
— Взрослые, цивилизованные люди не изменяют своим половинкам, не лгут им в глаза и не приводят любовниц в семейное гнездо, — отрезала она.
— Софа, попробуй хоть немного понять. Я не планировал, не хотел, чтобы все так получилось. Все как-то само собой произошло, незапланированно.
— Само? — София присела на край кровати, смотря на него с нескрываемым презрением. — Само собой разделось и в нашу постель легло? Само собой случилось?
— Не надо так примитивно и по-хамски все упрощать, — поморщился он.
— А как надо? Возвышенно? Романтично? «Нас накрыла волна безумной страсти, мы не могли противиться зову крови»? Это ты хочешь сказать?
Марк встал, нервно прошелся по комнате, снова подошел к окну:
— Софа, я прекрасно понимаю, что ты шокирована и разгневана. Это естественно. Но давай попробуем разобраться во всем спокойно, без криков и битья посуды.
— Спокойно? — София снова рассмеялась, но теперь это был смех истощения. — После того, что я сегодня увидела своими глазами? Ты серьезно?
— Ну хорошо, не спокойно. Но рационально. Давай включим голову.
— Ты хочешь рационально, по пунктам, обсудить твою измену? Как бизнес-план? — она смотрела на него с невероятным изумлением.
— Я хочу понять, что нам делать дальше. Как жить дальше.
— А что ты предлагаешь? Какие варианты у тебя нарисовались в твоей светлой голове? — спросила она, скрестив руки на груди.
Марк остановился у окна, долго молчал, глядя на темнеющий двор. Потом тяжело вздохнул и обернулся:
— Может быть, нам стоит… взять паузу? Небольшой тайм-аут?
— Какую именно паузу? Раскрой суть.
— Ну, пожить какое-то время отдельно друг от друга. Каждый сам по себе. Чтобы подумать, остыть, все взвесить.
— Подумать о чем именно? — не отступала она.
— О том… нужны ли мы вообще друг другу. Не стала ли наша связь просто привычкой. Не утратили ли мы что-то важное.
София медленно поднялась с кровати, ее лицо вытянулось:
— Ты предлагаешь мне, жене, с которой ты прожил двадцать лет, подумать о том, нужен ли мне муж, который полгода меня систематически обманывал, предавал и врал мне в глаза?
— Соф, я же пытаюсь объяснить свою точку зрения…
— Что ты объяснил?! Что я тебе надоела? Что стала неинтересной, старой, занудной? Это ты объяснил?
— Я никогда не говорил таких слов! — возмутился он.
— А что ты говорил? Что мы отдалились? Что у нас остался один только быт? Это твои слова?
— Ну… в общем, да, примерно так, — пробормотал он.
— А почему, интересно, у нас остался один только быт, Марк? — София подошла к нему вплотную, глядя ему прямо в глаза. — Потому что я плохая жена? Недостаточно интересная? Недостаточно старалась?
— Ну, ты сама посуди, ты всегда была занята чем угодно: работа, дом, бесконечные хлопоты о Алисе, ее учеба, ее проблемы. А на меня, на наши отношения, времени уже не оставалось.
— А ты что делал все это время, пока я была занята работой, домом и нашей дочерью? — ее вопрос повис в воздухе.
Марк замолчал, не находя что ответить.
— Когда я в последний раз просила тебя помочь мне по дому, просто пропылесосить или посуду помыть, что ты мне ответил? Помнишь?
— Не помню, Софа, это же мелочи…
— Я помню. Дословно. «Соф, я очень устал на работе, у меня голова раскалывается, давай в другой раз». Всегда «в другой раз». А когда я уставала, приходила с работы без ног, у кого я просила помощи? Кто меня жалел? Никто. Я справлялась сама.
— Софа, знаешь, в чем проблема? — он внезапно выпрямился, и в его глазах появился странный огонек. — Ты сама во многом виновата в том, что произошло!
В комнате повисла гробовая тишина. София медленно, очень медленно обернулась к нему, не веря своим ушам:
— Что… что ты сказал?
— Я сказал, — он сглотнул, но назад дороги уже не было, — что ты сама виновата в том, что между нами произошло! Ты сама создала такую ситуацию!
— Я виновата? — она повторила это слово, словно пробуя его на вкус, и оно оказалось горьким и ядовитым.
— Да! Ты слишком много внимания, сил и времени уделяла ребенку и дому, а про меня, про твоего мужа, ты напрочь забыла! Я ceased to exist для тебя как мужчина!
— О тебе забыла?! — она смотрела на него с открытым ртом.
— Да! Когда ты последний раз искренне интересовалась моими делами, моими проблемами на работе, моими переживаниями? Когда мы последний раз просто разговаривали по душам, а не обсуждали, кому выносить мусор и какой краской красить забор на даче?
— Знаешь, в чем твоя главная ошибка, Марк? — София вдруг улыбнулась. Страшно, безрадостно, ледяной улыбкой. — Ты думаешь, что я буду дальше играть в эту жалкую, унизительную игру.
— В какую игру? — он не понимал.
— В игру «виноватой, но мудрой жены», которая проглотит обиду, простит измену, потому что «сама виновата, мало внимания уделяла», и будет дальше жить с предателем, делая вид, что все хорошо.
— А что ты предлагаешь? — его голос дрогнул.
— Ничего я не предлагаю, — сказала София вдруг очень твердо и четко. — Потому что это не я тебя потеряла, Марк. Это ты потерял нас. Нашу семью. Ты ее разрушил своими руками.
Марк стоял и молчал. Впервые за весь этот тяжелый, изматывающий разговор он не нашел абсолютно ничего, что можно было бы сказать в ответ. Его уверенность испарилась.
— Соф, но мы же можем… мы можем попробовать все исправить… — начал он неуверенно.
— Можем что? — София прошла к шкафу-купе, достала оттуда большую, вместительную спортивную сумку. — Попробовать начать все с чистого листа? Сделать вид, что ничего не было? Что я не застала сегодня здесь другую женщину?
— Ну, в общем… да. Если ты найдешь в себе силы простить меня. Дай нам шанс.
— Простить? — она начала методично складывать в сумку его вещи: рубашки, носки, брюки, нижнее белье. — А что именно я должна простить? То, что ты полгода, каждый день, смотрел мне в глаза и лгал? То, что привел ее сюда, в наш дом? То, что теперь еще и обвиняешь в своем предательстве меня? Это простить?
— Софа, что ты делаешь? Остановись.
— Собираю твои вещи. Тебе на первое время хватит.
— Зачем? Для чего? — он смотрел на нее с растущим ужасом.
— Потому что ты съезжаешь. Сегодня. Прямо сейчас. Сию секунду.
— Соф, но это же моя квартира тоже! Я здесь прописан! — он попытался возразить.
— Это наша общая квартира, приобретенная в браке. И я имею полное моральное право попросить тебя уйти после того, что ты здесь устроил.
София молча, не глядя на него, продолжала складывать вещи. Движения ее были точными, выверенными, будто она отрабатывала多年 заученный ритуал.
— А как же Алиса? — вдруг спросил он, пытаясь зацепиться за последнюю соломинку. — Наша дочь? Как ты ей все это объяснишь? Что скажешь?
— А что Алиса? — София не поднимала головы. — А как ты ей собирался объяснять наличие молодой любовницы у папы? Или в твои гениальные планы входило и дальше обманывать и меня, и нашу взрослую дочь, живя на две семьи?
— Я как-то… не думал об этом, — растерянно признался он.
— Вот именно. Ты ничего не думал. Ты просто хотел получать удовольствие и кайф от жизни, абсолютно ни за что не отвечая и не думая о последствиях.
Марк тяжело опустился на край кровати, положил голову в руки:
— Соф, я правда не хотел, чтобы все так закончилось. Поверь мне.
— Знаешь, что самое странное во всей этой истории? — София остановилась и посмотрела на него, и в ее взгляде уже не было ни злости, ни ненависти. — Я не злюсь на тебя сейчас. Совсем.
— Не злишься? — он удивленно поднял на нее глаза.
— Нет. Я… освобождаюсь. Чувствую, как с моих плеч сваливается огромный, неподъемный груз.
— От чего освобождаешься? — не понял он.
— От иллюзий. От наивной, детской надежды на то, что ты когда-нибудь увидишь во мне не только надежную хозяйку, мать твоего ребенка и добытчицу, но и женщину. Личность. От надежды на твою любовь и верность.
Она застегнула молнию на переполненной сумке и с усилием поставила ее у выхода из спальни.
— Завтра, после работы, заберешь свои остальные вещи. Я сложу их в коробки.
— А где я буду жить? — спросил он потерянно, по-ребячески.
— Не знаю. И меня это больше не волнует. Может, у своей Киры? Раз с ней так «легко и беззаботно».
Марк медленно, будто состарившись за этот час на десять лет, поднялся с кровати, подошел и взял в руку ручку тяжелой сумки.
— Значит, это… все? Конец нашей истории? — голос его дрогнул.
— Для меня — да. История закончена. Книга закрыта.
Он постоял еще мгновение, словно надеясь, что она передумает, потом молча, не глядя на нее, вышел в коридор. София не двинулась с места, слушая, как защелкнулась входная дверь. Звук этот прозвучал как финальная точка.
Когда дверь за ним окончательно закрылась, София медленно прошла в гостиную и опустилась на диван, в тишину своей внезапно ставшей очень большой и пустой квартиры.
Странно. Она думала, что сейчас ее накроет волна отчаяния, что она разрыдается, будет биться в истерике. Но слез не было. Была только оглушительная, звенящая тишина. И странное, совершенно новое, непривычное ощущение — ощущение свободы. Свободы от лжи, от иллюзий, от необходимости соответствовать чьим-то ожиданиям.
Впервые за долгие-долгие годы она могла честно, без оглядки на кого-либо, задать себе самый главный вопрос: а чего же хочу я? Не муж. Не дочь. Не начальник на работе. А я сама?
И оказалось, что хотела она многого. Очень-очень многого от этой жизни. Просто забыла об этом где-то в пути, за бесконечными заботами.
И теперь, сквозь боль и разбитые осколки прошлого, у нее наконец-то появился реальный шанс все это получить.
