ШЕПОТ ЗА ЗАКРЫТОЙ ДВЕРЬЮ
Каждый удар сердца отдавался в висках тяжелым, тупым гулом, словно кто-то колотил в набат, предупреждая о надвигающейся беде. Анна стояла у подъезда, сжимая в окоченевших пальцах ручку полиэтиленового пакета, в котором безразличной грудой лежали купленные у соседнего ларька макароны, молоко и батон. Обыденность этого пакета, его повседневная убогость жутко контрастировала с тем, что происходило прямо перед ней.
– Не довезем до областной, звони в центральную, пусть операционную готовят, срочно! – резким, отрывистым, намертво лишенным всяких эмоций голосом бросила фельдшер в белом халате молоденькой медсестре, лихорадочно перебирающей упаковки со стерильными бинтами.
Санитары, тяжело дыша, выносили из подъезда носилки. Анна машинально отступила на шаг, пропуская их, и ее взгляд, скользнув по фигуре на носилках, сначала не зацепился ни за что. «Опять бабушке с восьмого этажа плохо», – мелькнула привычная, почти обыденная мысль. Но что-то заставило ее присмотреться внимательнее, вглядеться в одутловатое, заплывшее, исполосованное багровыми подтеками лицо, в иссиня-черные круги вокруг глаз, в спутанные, слипшиеся от чего-то темного волосы.
И тут ее мир, такой прочный и предсказуемый, рухнул в одночасье. Воздух вырвался из легких со свистом, а пакет с продуктами с глухим стуком приземлился на ржавую скамейку у подъезда.
– Марина?! Господи, да не может быть! Мариночка! – вырвалось у нее непроизвольное, душераздирающее восклицание, больше похожее на стон раненого зверя.
Узнать в этом изуродованном существе ту самую Марину, свою некогда лучшую подругу, ту самую жизнерадостную, всегда ухоженную и яркую Марину, было попросту невозможно. Казалось, сама смерть уже легкой, незримой пеленой коснулась ее лица. Одежда на ней висела клочьями, и Анне на мгновение показалось, что она чувствует запах крови, смешанный с потом и страхом.
Сердце бешено заколотилось в груди, подступающая тошнота сдавила горло. Анна, не помня себя, бросилась к уже почти закрывающимся дверям машины, ее пальцы вцепились в холодный металл.
– Что с ней? Ради Бога, скажите, что случилось? – ее голос, сорванный до шепота, звучал чужим, полным неподдельного ужаса.
Молодая женщина-фельдшер в нежно-голубом, до боли чистом и стерильном медицинском костюме, обернулась. Ее взгляд был усталым, отрешенным, выгоревшим от ежедневного столкновения с человеческим горем.
– А вы ей кем приходитесь? – сухо, по инструкции, спросила она, уже начиная закрывать дверь.
– Соседка… Я ее соседка, – прошептала Анна, с трудом сглатывая подступивший к горлу горький, соленый комок слез.
– Информацию только близким родственникам можем сообщить, – отрезала фельдшер, и дверца «скорой» с глухим щелчком захлопнулась, навсегда отделив Анну от ее подруги. Через стекло она услышала обрывок фразы, брошенной медсестре: – Потом в полицию позвони, сообщи, что заберем.
Машина с ревом сорвалась с места, оглушая округу пронзительным войом сирены, мигающие красные огни отражались в запотевших окнах домов, в лужах на асфальте. Анна неподвижно стояла, провожая ее взглядом, пока огни не растворились в серой дымке осеннего дня. Ноги подкосились, и она, почти падая, опустилась на ту самую скамейку, где лежал ее забытый, никчемный теперь пакет с продуктами.
– Увезли? – позади раздался запыхавшийся, встревоженный голос.
Анна медленно обернулась. К ней подбегала соседка, Вера Степановна, держась за бок и тяжело дыша.
– Я в окно увидела, думаю, выйду, расспрошу, как наша Маринка, а лифт опять капризничает, не работает. Пришлось пешком спускаться, с моими-то старыми костями… Ну, что врачи-то сказали? Жива? – в ее глазах читалась неподдельная тревога.
– Ничего не сказали, – тихо, опустив голову, ответила Анна. – Только близким… Информацию только близким.
– Да что там говорить-то, мы и сами все прекрасно знаем! – Вера Степановна с гневом и бессилием махнула морщинистой рукой. – Опять этот нелюдь ее с утра гонял! Слышала все, стены-то тонкие, как бумага. Уже собиралась было к ним пойти, вломиться, крикнуть этому уроду, но ты же знаешь Маринку… Она же его сама потом будет защищать, оправдывать. Сдержалась, не пошла. А как она кричать начала, так я сразу и в «скорую», и в полицию набрала. Но наши-то защитники порядка, как всегда, застряли в пробках, что ли? Пока гром не грянет… Пока насмерть не зашибут кого-нибудь, никто и пальцем не пошевелит! Интересно, жива ли наша-то бедолага?
– Ох, Вера Степановна… – Анна закрыла лицо ладонями, пытаясь справиться с накатывающей волной отчаяния. – Что же ее держит-то рядом с этим чудовищем? Почему она не уйдет? О сыне хоть подумала бы! Мальчик ведь все это видит, все слышит! Зачем? Квартира же у нее есть, могла бы жить одна, растить сыночка… Но нет, связалась с этим… этим монстром.
– Слепая любовь, милая, слепая, – многозначительно и горько качнула головой соседка. – Зла, как черт, да и только.
– Какая уж там любовь… – Анна с трудом поднялась со скамейки, взяла свой злополучный пакет и побрела к подъезду. Ее ноги были ватными, а в душе – пустота и холод.
Открывая ключом дверь в свою тихую, уютную и такую пустующую сейчас квартиру, она невольно задержала взгляд на двери напротив. Дверь в квартиру Марины была приоткрыта. Оттуда доносились приглушенные, давящие звуки тяжелого рока, пахло перегаром и едким сигаретным дымом. Сердце Анны сжалось от жгучей, непереносимой ненависти. Вот он, сидит там, этот творец кошмара, изуродовал женщину, искалечил судьбу ребенку, и теперь спокойно отдыхает, включив музыку. И самая страшная мысль, черная, отвратительная, заползла в ее сознание: «А ведь она сама виновата. Сама позволила. Себя не жалела, так хоть бы сына пожалела». И тут же ей стало стыдно за эту мысль. Но больше всего в тот момент ее душа болела за маленького Степана, Марининого сына. Где он сейчас? Что с ним?
Она прошла на кухню, машинально поставила пакет на стол и подошла к окну, глядя на серый, безрадостный двор. И мысли, как назойливые осы, понеслись в ее голове, унося в далекое прошлое, в те дни, когда они с Мариной были не просто подругами – они были родственными душами, двумя половинками одного целого.
Когда-то, казалось, совсем недавно, они с Мариной были не разлей вода. Дружили с самого детского сада, вместе ходили в школу, делились первыми секретами, вместе влюблялись в мальчишек из старших классов. Помнила Анна, как они, шестнадцатилетние, сидели на подоконнике в ее комнате и мечтали о будущем. Марина тогда говорила, что выйдет замуж только по большой, настоящей любви, за принца на белом коне, который будет носить ее на руках. Анна же мечтала о простом человеческом счастье: крепкая семья, надежный муж, дети.
Все и сложилось, да только слишком по-разному. Анна рано вышла замуж, в девятнадцать, за своего одноклассника Дмитрия. Марина тогда дулась на нее, обижалась, как ребенок.
– Ну вот, ты счастливая, замуж сбежала, а меня одну бросила. Теперь и в кино не с кем сходить, и просто поболтать не с кем! – надувала она губки, перебирая краешек Анниного платья.
– Да перестань, дурочка, – смеялась тогда Анна, обнимая подругу. – Вот выйдешь и ты, и будем мы семьями дружить! Кстати, зря ты тогда поссорилась с Максимом. Парень-то замечательный: умный, спокойный, перспективный. Глаза горят, когда на тебя смотрит.
– А, Максим… – Марина брезгливо морщилась. – Скучный он. И ты за него тоже меня отчитываешь? Может, тебе самой его забрать?
– Да я бы и не отказалась, – заливисто смеялась Анна, – если бы ты после первой же встречи не заявила мне сходу, что это твоя судьба и чтобы я глаза на него не пялила! А он мне, знаешь, очень даже нравился. Но я отошла в сторону. А с Димой у нас как-то само собой все получилось. И я ни капельки не жалею!
– Может, и зря я так сказала… – задумчиво произносила Марина, глядя в окно. – Может, это была ошибка…
– Да брось ты! – встряхивала подругу за плечи Анна. – Идем гулять, пока мой Дима на работе! Развеешься, все эти глупые мысли из головы выбросишь!
Так и текли годы. Марина периодически появлялась в их с Дмитрием жизни, с восторгом рассказывая, что наконец-то встретила свою судьбу, но столь же быстро ее пыл угасал, и она снова жаловалась на несправедливость жизни и на то, что все мужчины – козлы. Анна с Дмитрием жили обычной жизнью простой советской семьи. Ругались, мирились, мечтали о детях. Но что-то не складывалось, врачи разводили руками. Марина же стала практически членом их семьи. То на чай забежит, то на ужин напросится, то в кино с ними вместе. Сначала Дмитрия это раздражало, но Анна всякий раз уговаривала его: «Потерпи, вот выйдет она замуж, ей будет не до нас, а сейчас она одна, ей одиноко». И Дмитрий терпел.
А потом случилось то, что перевернуло всю жизнь Анны с ног на голову. Однажды она вернулась с работы раньше обычного. Дмитрия дома не было, хотя в тот день у него был выходной. На душе стало как-то тревожно. Она заглянула к Марине – та не открывала. И тут ее взгляд упал на полку в прихожей. Рядом с ее туфлями аккуратненько стояли мужские ботинки. Дмитриевы ботинки. Сердце упало в пятки, в висках застучало. Она не стала звонить и ломиться в дверь. Она просто села на ступеньку лестничной площадки и замерла, как каменная, уставившись в глазок своей двери. Прошло несколько часов, показавшихся вечностью. И вот дверь напротив скрипнула. Из нее вышел Дмитрий. Он осторожно, на цыпочках, подошел к своей квартире, вставляя ключ в замочную скважину, видимо, надеясь, что Анна уже спит.
Но дверь распахнулась, и он увидел ее – бледную, с глазами, полными немого вопроса и непередаваемой боли.
– Ань… Милая… Это… Маринка компьютер просила посмотреть, у нее сломался… Ну, а потом фильм какой-то по телеку пошел, я присел отдохнуть и… видимо, задремал, – нес он околесицу, краснея и бледнея, не в силах встретиться с ней взглядом.
– Дим, ты правда думаешь, что я могу поверить в эту чушь? – тихо, почти беззвучно спросила она. – Вы оба, видимо, так крепко спали, что даже на мой телефонный звонок не отреагировали.
Дмитрий клялся и божился, что ничего не было, что она все неправильно поняла. Анна, разбитая, уничтоженная, не стала его выгонять. Но общение с Мариной свела на нет. А через пару месяцев Дмитрий, придя с работы, начал молча собирать вещи в чемодан.
– Прости, Ань. Не хочу сцен и выяснений. Уйду по-тихому. Да, я бывал у Марины. Теперь скрывать нет смысла. Она ждет ребенка. Моего ребенка. Я буду жить с ней.
Мир рухнул окончательно. Но Анна нашла в себе силы не устраивать истерик. Она гордо вскинула голову, пряча невыносимую боль глубоко внутри, и сказала: «Я не стану устраивать скандал. Было бы из-за чего. Но скажи мне, Дим, разве можно построить свое счастье на костях чужого? На моих костях?» Она не лгала. Ей было невыносимо больно, но она не желала им зла. Она просто верила, что справедливость рано или поздно восторжествует.
Они развелись. Дмитрий женился на Марине. Анна старалась избегать встреч, но иногда их пути пересекались во дворе или в подъезде. Они лишь холодно кивали друг другу. А когда у Марины родился сын, Степан, Анна разревелась. Она рыдала весь день, не в силах остановиться. Почему у нее, так желавшей ребенка, ничего не получалось, а у Марины, отнявшей у нее мужа, все вышло так легко? Какая несправедливая, жестокая штука – жизнь.
Но судьба, казалось, все-таки попыталась восстановить баланс. Когда Степану было около четырех лет, Дмитрий погиб на стройке, сорвавшись с высоты. Анна, узнав об этом, почувствовала не злорадство, а бесконечную, щемящую жалость. Она не хотела бы оказаться на месте Марины – молодой вдовой с маленьким ребенком на руках.
Марина держалась молодцом. Не ныла, не просила помощи, вышла на работу, сына содержала в чистоте и порядке, возила его по выходным в парки и зоопарки. Но года полтора назад, когда Степан пошел в первый класс, в их жизни появился Он. Новый мужчина. Марина просто расцвела, порхала, как бабочка, и сияла, как новенький пятак. Мужчина с виду был вполне приличный: одевался хорошо, всегда вежливо здоровался с соседями, интересовался их здоровьем. Но очень скоро от него стало пахнуть дешевым перегаром, из-за дверей их квартиры все чаще доносились ссоры, крики, звуки битой посуды. А сама Марина стала появляться все реже, а если и выходила, то в темных очках, скрывающих синяки, и с высокими воротниками, маскирующими следы пальцев на шее. Степан, некогда веселый и шумный мальчишка, стал тише воды, ниже травы. Казалось, он даже дышать старался бесшумно, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания. Соседки пытались осторожно расспросить его, не обижает ли его отчим, но мальчик лишь молча мотал головой, испуганно прижимая к груду потрепанный рюкзак.
…Резкий, душераздирающий крик, донесшийся из-за стены, заставил Анну вздрогнуть и выскочить в подъезд. Дверь в квартиру Марины была распахнута настежь. В коридоре, прижавшись спиной к стене, стоял бледный, перепуганный Степан. Напротив него, шатаясь, стоял тот самый «приличный» мужчина. Он что-то невнятно бормотал, а потом, схватив с пола грязную мокрую тряпку, швырнул ее прямо в лицо мальчику.
– Чтоб через полчаса все здесь блестело, щенок сопливый! Понял?! Я тут теперь хозяин! А ты будешь порядок наводить, раз твоей мамаше не досуг, отдыхать захотелось в больничке!
Что-то внутри Анны оборвалось. Какая-то неведомая, слепая ярость поднялась из самой глубины ее души. Она, не помня себя, влетела в квартиру, резко оттолкнула ошалевшего от такого наглого вторжения мужчину, схватила Степана за холодную, дрожащую руку и потащила за собой, к себе.
– Идем ко мне, малыш! Быстро! Идем!
Ошеломленный алкоголем и внезапностью нападения, мужчина попытался было броситься вслед, но его заносимая хмелем походка была неуверенной. Анна успела вбежать в свою квартиру, втащить за руку Степана и с силой захлопнуть дверь, повернув ключ в замке.
– Где же эта полиция?! – в ярости и отчаянии крикнула она в никуда, с дрожащими руками набирая заветные цифры 02 на старом кнопочном телефоне.
– Тетя Аня… – тихий, прерывающийся от слез голосок заставил ее обернуться. Степан смотрел на нее огромными, полными ужаса и надежды глазами. – А где… где моя мама?
Сердце Анны сжалось в комок. Она присела перед ним, стараясь говорить как можно спокойнее, гладя его по взъерошенным волосам.
– Видишь ли, Степочка, мамочка твоя… она немного приболела. Ее врачи забрали, чтобы полечить, помочь ей. Но ты не волнуйся, с ней все будет хорошо. А ты пока побудешь у меня, ладно?
Мальчик молча, доверчиво кивнул, прижимая к себе ее руку.
Вскоре приехала полиция. Все выслушали, все записали, забрали буянящего и угрожающего расправой «хозяина» и уехали. В квартире воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов.
– Не бойся, солнышко, теперь все хорошо, – шептала Анна, укладывая Степана на свою кровать и укрывая его теплым одеялом. – Спи. Я рядом.
На следующее утро, пока мальчик еще спал, Анна на цыпочках вышла на кухню и, заварив себе крепкий чай, набрала номер больницы. В трубке послышался сонный, уставший голос дежурной медсестры.
– Скажите, пожалуйста, как себя чувствует Марина Семенова? Вчера ее привозили.
– А вы ей кем приходитесь? – последовал стандартный, выученный вопрос.
Анна на секунду замялась. Родных у Марины не было, совсем. Только сын.
– Сестрой, – выдохнула она, сжимая трубку так, что пальцы побелели.
В трубке на мгновение воцарилась тишина, потом послышался тихий, сочувственный вздох.
– Примите мои соболезнования. Травмы… Травмы оказались несовместимы с жизнью. Врачи боролись до самого конца. Она скончалась около получаса назад.
Телефон выскользнул из ослабевших пальцев и с глухим стуком упал на пол. Анна онемела. Она готовилась ко всему, но только не к этому. Это был приговор. Окончательный и бесповоротный. Конец. Весь мир сузился до точки, до страшной, невыносимой пустоты. Таня… Милая, глупая, заблудшая Таня! Что же теперь будет с твоим мальчиком? Что я ему скажу?
– Тетя Аня, а я когда домой пойду? – раздался с порога сонный голосок.
Анна резко обернулась. В дверях стоял Степан, потирая кулачками глаза. Он выглядел таким маленьким, таким беззащитным и одиноким в своих поношенных пижамных штанишках.
– Не знаю пока, солнышко, – с трудом выдавила из себя Анна, сама не понимая, как подобрать нужные слова. – Иди, умойся, я тебе завтрак приготовлю вкусный, а я пока к Вере Степановне схожу, хорошо?
Мальчик послушно кивнул и побрел в ванную.
Соседи, узнав о страшной новости, собрались всем миром. Скинулись, кто сколько мог, организовали скромные, но по-человечески достойные похороны. Самым тяжелым, самым страшным испытанием для Анны стал разговор со Степаном. Сначала хотели скрыть от него правду, но потом поняли – мальчик не маленький, обманывать его бесполезно, а то, что не дали попрощаться с матерью, он никогда не простит. Степан выслушал горькую правду молча, не проронив ни слезинки. А потом заперся в комнате и разрыдался – тихо, безнадежно, по-взрослому. Анна не мешала ему, давая выплакать всю боль, всю тоску, все отчаяние. А когда он вышел, его глаза были пустыми и выжженными.
– Тетя Аня… – он подошел к ней и посмотрел прямо в глаза. – Можно я с тобой останусь? Я не хочу в детский дом. Я буду хорошо себя вести, я буду помогать. Я не буду мешать. Только, пожалуйста, не отдавай меня туда.
В его голосе не было мольбы. Была лишь тихая, обреченная надежда. И в тот миг сердце Анны разорвалось на тысячу осколков, а потом собралось вновь, наполнившись такой бесконечной, всепоглощающей нежностью и жаждой защитить этого ребенка, что она сама себя не узнала.
– Конечно, мой хороший, конечно, оставайся! – она присела перед ним, обняла его худенькие, напряженные плечики и прижала к себе. – Я тебя никому не отдам. Никогда. Ты теперь мой сынок.
Она говорила это и сама верила в свои слова. Разве могла она подумать когда-то, что назовет сыном ребенка той, что разрушила ее жизнь, ребенка ее бывшего мужа? Но предать доверие этого маленького, израненного судьбой человечка она не могла. Он был ни в чем не виноват. И она поступала правильно. Она это чувствовала каждой клеточкой своей израненной, но не ожесточившейся души.
Пришлось брать на работе отпуск и с головой окунуться в бесконечные хождения по инстанциям, в сбор справок, в борьбу с бездушной машиной опеки. Ей с огромным трудом удалось выпросить еще немного времени, чтобы подготовить Степана к тому, что ему, возможно, все же придется на время, пока решаются формальности, пожить в приюте. Мысль об этом разрывала ее сердце на части.
Возвращалась она домой в тот день совершенно разбитая, не видя дороги от наворачивающихся на глаза слез. Как она скажет ему об этом? Как посмотрит в эти доверчивые глаза и произнесет такие чудовищные слова?
– Анна? – внезапно позади нее раздался приятный, низкий, до боли знакомый и почему-то очень неуместный здесь мужской голос.
Анна вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял он. Максим. Тот самый Максим, с которым когда-то чуть не сложилась у Марины история, тот самый, к кому когда-то тянулось ее, Аннино, сердце. Время пощадило его: он выглядел взрослее, солиднее, но в его глазах все так же светилась та самая, знакомая доброта и ум.
– Максим? – ей пришлось протереть глаза, чтобы разглядеть его получше. – Это правда ты?
– Узнала? – он улыбнулся своей обаятельной, немного смущенной улыбкой.
– Ты почти не изменился, – тихо ответила она, сама удивляясь этому неожиданному спокойствию в голосе.
– Ты тоже, – сказал он, и в его взгляде читалось неподдельное восхищение. Они молча постояли несколько секунд, словно не зная, что сказать дальше.
– Что ты здесь делаешь? – наконец спросила Анна, сгоняя с ресниц предательскую слезинку. – Слышала, ты в другой город перебрался. Как жизнь? Семья? Дети?
Она сама не поняла, зачем задала эти дежурные, ничего не значащие вопросы. Все ее мысли были сейчас там, за той дверью, где ее ждал маленький, напуганный мальчик.
– Да, переехал, – кивнул Максим. – Но бизнес требует присутствия и здесь. Так что живем на два города. А что до семьи… – он вздохнул. – Не сложилось. Не встретил ту самую. А насчет детей… как раз приехал кое-что важное выяснить.
В его последних словах прозвучала какая-то странная, тревожная нотка. Он помолчал, глядя на нее, и then продолжил, не дожидаясь новых вопросов.
– Я тут недавно получил письмо. От Марины. Она как, кстати?
– Марины больше нет, – с горькой прямотой выдохнула Анна. – Ее не стало вчера.
Лицо Максима вытянулось от изумления и ужаса.
– Как?! Но… я буквально на днях получил ее письмо… Оно было какое-то странное, тревожное. Сначала я не придал значения, а теперь… Кажется, она что-то предчувствовала.
Он задумался, а потом осторожно коснулся ее локтя.
– Анна, может, присядем где-нибудь? Поговорим? Мне нужно тебе кое-что сказать. Очень важное.
– Идем ко мне, – не раздумывая, согласилась Анна. До возвращения Степана из школы еще было время.
За чашкой горячего, ароматного чая на ее уютной кухне Максим рассказал историю, которая перевернула все ее представления о прошлом с ног на голову. Ей казалось, что ее уже ничем не удивить, но судьба, казалось, только и ждала момента, чтобы преподнести новый, оглушительный сюрприз.
– Начну с самого начала, – сказал Максим, глядя куда-то мимо нее, в прошлое. – Помнишь нашу первую встречу? Вчетвером? Тогда… тогда мне понравилась ты. А не Марина. Но ты сделала свой выбор в пользу Дмитрия, а Марина… Марина сразу заявила на меня права. Я пытался с ней общаться, но очень скоро понял – это не мое. Не та она. И я сказал ей прямо, что не вижу нашего будущего.
– Но… – Анна была ошарашена. – Марина всегда говорила, что это она тебя бросила. Что ты ей надоел.
– Неважно, что и кому она говорила, – грустно улыбнулся Максим. – После расставания она еще долго не оставляла меня в покое. И однажды, я приехал в город по делам и случайно встретил ее. Она была одна, расстроена… Мы пошли в кафе, разговорились. В общем, провели вместе несколько дней. В гостинице. Потом мне срочно пришлось улетать за границу по работе, месяца на три-четыре. А когда вернулся, узнал от знакомых, что Дмитрий ушел от тебя к Марине и что она ждет ребенка. С одной стороны, мне было безумно жаль тебя, а с другой… я, признаться, почувствовал облегчение. Подумал, что теперь она точно оставит меня в покое. Больше я о ней ничего не слышал. О гибели Дмитрия узнал случайно, уже much позже. Мы с ним не общались после вашего развода. Мне было… тяжело. Не хотел видеть его счастья, которого мог бы добиться сам. Анна, а ты… как ты? Выйти замуж так и не собралась? – спросил он вдруг, как будто спохватившись.
– Нет, – покачала головой Анна. – Не верю я больше в мужчин. В их искренность.
– А зря, – тихо сказал Максим. – Но сейчас не об этом. Недавно я получил от Марины письмо. В нем она… она призналась, что после тех нескольких дней, что мы провели вместе, она забеременела. Но решила сказать Дмитрию, что ребенок от него. Представляешь? Какая чудовищная ложь! Я сначала не поверил, думал, она что-то придумала, чтобы… не знаю, вернуть меня? Но что-то заставило меня сесть на поезд и приехать сюда, чтобы во всем разобраться. А получается, что разбираться-то уже и не с кем…
Анна онемела. Она сидела, не двигаясь, пытаясь осмыслить услышанное. Ее мир рушился и собирался заново, приобретая совершенно иные, причудливые и пугающие очертания.
– Не может быть… – прошептала она, прикрывая рот ладонью. – Может, она просто врала? Хотела, чтобы ты ее спасли от этого монстра? Вот и придумала…
– Рисковала бы она так? – усомнился Максим. – Но проверить-то это теперь легко. Где сейчас… мальчик? Степан, кажется?
– В школе. Пока… пока он живет у меня, – и Анна, запинаясь, сбиваясь, рассказала ему все: о своем решении, о борьбе с опекой, о своем страхе потерять его.
Максим слушал, не перебивая, и его взгляд становился все более изумленным, а в глазах появлялось неподдельное, глубокое уважение.
– Анна, я в шоке, – произнес он, когда она закончила. – Ты… ты, зная, чей это сын, зная, как жестоко они с Дмитрием поступили с тобой, решила взять его? Взять и заменить ему мать? Просто потому, что ему некуда идти?
Анна молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Максим встал, подошел к ней и, присев на корточки, взял ее озябшие, дрожащие руки в свои.
– Я не ошибся в тебе тогда, много лет назад. Ты удивительная женщина. Я… я просто восхищаюсь тобой. Без всяких преувеличений.
Было решено, что, как только Степан вернется из школы, они поедут в частную клинику и сдадут тест на отцовство. Мальчику пока решили ничего не говорить.
– Степа, это мой очень хороший друг, Максим! – представила Анна мужчину удивленному мальчику. – Он очень добрый и хочет с нами подружиться. Он приглашает нас в кафе, есть мороженое! Ты только не пугайся, мы сначала заедем к одному доброму доктору, он посмотрит твое горлышко, можно ли тебе мороженого? Ладно?
Степан неуверенно кивнул, но теплая, лучистая улыбка Анны немного успокоила его.
Оставшийся день они провели втроем. Было непривычно, немного странно, но Максим вел себя так естественно и заботливо, что Степан понемногу начал оттаивать. Анна же смотрела на них и не знала, радоваться ей или печалиться. Она уже всем сердцем привязалась к мальчику, уже считала его своим. А если… А если придется отдать его? Судьба играла с ними в жестокие игры.
На следующий день результат был готов. Максим, бледный и взволнованный, пришел к ней и молча показал бумагу. Заключение было однозначным: вероятность отцовства 99,99%.
– Анечка, я не знаю, что и думать, – признался он, опускаясь на стул. – Когда это было просто абстрактное предположение, я как-то не осознавал… А теперь… У меня есть сын. Совершенно реальный, живой сын. Я даже не представляю, что мне теперь делать.
– Хороший из тебя получится отец, – сказала Анна, и в ее голосе прозвучала неподдельная, щемящая грусть. – Ты только постарайся сделать так, чтобы его сразу тебе отдали. Опека уже грозится забрать его в приют, пока я оформляю опеку.
– Никто никуда его не заберет! – твердо заявил Максим. – У меня теперь есть железное доказательство!
Он сидел несколько минут в тишине, переваривая новость, а потом повернулся к Анне. В его глазах светилась решимость.
– Аня, я прекрасно понимаю, что один я не справлюсь. Я ничего не знаю о детях. А он… он тебя знает, доверяет тебе. Ты же не оставишь нас? Нас двоих? – он хитро улыбнулся, и в сердце Анны что-то дрогнуло, оттаяло и зацвело дивным, нежным цветком.
– Ты… это серьезно? – прошептала она, боясь поверить.
– Абсолютно серьезно. Если у меня есть сын, то по логике вещей, у него должна быть и мама. Правильно? Анна, выйди за меня замуж. Я должен был сделать это предложение много-много лет назад. Но тогда я струсил. Судьба дала нам второй шанс. Не упустим его?
Слезы покатились по ее щекам, но это были слезы очищения, слезы счастья.
– Хорошо, – кивнула она, улыбаясь сквозь слезы. – Раз у мальчика есть отец, значит, должна быть и мать!
– Только поэтому? – притворно обиделся Максим, поднимая бровь.
– Нет, конечно, нет! – рассмеялась она. – Мне ведь тоже в первую же встречу понравился ты. Но Марина тогда сказала, что ты ее судьба, и я отошла в сторону. Не стала мешать.
– Тогда мы наверстаем упущенное, – пообещал он и обнял ее крепко-крепко, как будто боялся отпустить.
…Прошло два года. Два года тихого, семейного счастья, которого так не хватало им всем троим. Степан быстро привязался к отцу, полюбил его всей душой. Анну он, хоть и не сразу, стал называть мамой. И его счастью не было предела, когда однажды вечером за ужином родители сообщили ему, что он скоро станет старшим братом.
– Правда?! – он подпрыгнул от восторга. – Я так мечтал! У меня будет сестренка! Обязательно сестренка!
И его мечта сбылась. Ровно в срок Анна родила прекрасную, здоровую девочку. Встречая маму и маленькую сестренку у роддома, Степан, теперь уже высокий и уверенный в себе парнишка, гордо держал в руках огромный букет для мамы и маленького плюшевого мишку для новорожденной. Максим, сияя от счастья, подбадривал его:
– Неси аккуратнее, сынок. Ты теперь у нас главный защитник и старший брат. Самый лучший на свете.
– Конечно, папа, – уверенно кивнул Степан, бережно принимая из рук отца конвертик с розовым бантиком. – Потому что у нас самая лучшая на свете семья.
