Невинная виновность.
Душный, пропитанный ароматом дорогого кофе и дорогих духов воздух кафе «Ностальжи» гудел от приглушённых голосов, звона бокалов и фальшиво-радостных восклицаний. Десятилетие. Целых десять лет с того дня, как они, молодые и полные амбициозных надежд, покинули стены своего сельскохозяйственного альма-матер. Встреча выпускников была отлаженным механизмом показной радости: блестящие карьеры, удачные браки, фотографии детей с экранов смартфонов. Всё было предсказуемо, гладко и до тошноты скучно.
Пока в дверном проёме не возникла она.
Словно призрак из другого измерения, из беззаботного прошлого, которое все так старательно пытались изобразить, но которое давно выцвело. Любочка. Её никто и никогда не называл иначе. В свои тридцать три она выглядела на столько же, на сколько и в день вручения дипломов. Наивные, распахнутые, васильковые глаза, в которых, казалось, застыло вечное удивление перед миром. На голове – тот самый задорный каштановый хвостик, упрямо торчащий вверх. Простые облегающие джинсы, белоснежная, будто только что купленная, футболка, а на плече – маленький кожаный рюкзачок. Ни намёка на возраст, на бремя прожитых лет. Казалось, она не вошла, а выпорхнула с шумной студенческой тусовки, пропустив мимо ушей целое десятилетие.
Присутствующие замерли, будто под действием внезапного ступора. Ложки застыли на полпути ко ртам, а фразы оборвались на полуслове.
– Боже правый, неужто она явится? – прошипела, а не проговорила Марина Фомкина, бывшая староста, чьё лицо и через десять лет сохранило привычное выражение начальственного недовольства. Она уже давно руководила отделом в крупной агрофирме, и её власть теперь распространялась на десятки подчинённых, а не на тридцать пять однокурсников.
– Да перестань хмуриться, Мариш, воздух не порть, – бархатным басом пророкотал Сергей Фишер, растолстевший, но всё такой же жизнелюбивый владелец сети цветочных магазинов. – Место встречи изменить нельзя, все были приглашены.
– Лишний человек – лишняя проблема, – буркнула Марина, с неприязнью наблюдая, как фигура в дверном проёме озирается в поисках знакомых лиц.
– Господи, Любочка! Родная! – пронзительный, истерично-радостный визг Наташи Калининой разрезал напряжённую тишину. Она, как торнадо, ринулась через зал и увлекла новоприбывшую в объятия, пахнущие сладкими духами и вином.
Любочка легко высвободилась из объятий и скользнула к единственному свободному месту в конце стола. И прозвучало то самое, фирменное, ни с чем не сравнимое: «Приве-е-ет!». Она пропела это слово, растянув гласные, и у половины присутствующих где-то глубоко внутри, в потаённых уголках души, дрогнули струны ностальгии. По тем временам, когда главной проблемой была сессия, а счастьем – пойманный в столовой взгляд симпатичного однокурсника.
Прошлое десятилетие разбросало их, как осенний ветер сухие листья. Толик Зайцев, бледный и осунувшийся, доцент, погрязший в научных статьях и вечной гонке за грантами. Наташа Калинина и Варя Антонова – идеалистки, до сих пор работающие агрономами-экологами на износ за копейки. Половина группы и вовсе сменила вектор: от кассира в гипермаркете до мастера ногтевого сервиса, как витиевато теперь величали «маникюршу». Кто-то нашёл счастье в семье, растворившись в мужьях, детях и бесконечных бытовых хлопотах.
Но с появлением Любочки всё налаженное, отрепетированное действо пошло наперекосяк. Беседа стала вязкой и тягучей, как патока. Шутки отзывались фальшью, улыжки казались натянутыми до боли. Мужчины реагировали по-разному: Толик Зайцев уткнулся в экран смартфона, делая вид, что решает сверхважные рабочие вопросы. Сергей Фишер не скрывал животного, почти неприличного интереса, его глаза буквально пожирали хрупкую фигурку. Остальные просто растерянно молчали. В воздухе висело нечто тяжёлое, невысказанное, давящее на виски. Уйти хотелось многим, но словно какая-то неведомая сила приковывала всех к стульям.
И когда напряжение достигло своего пика, Марина Фомкина, не выдержав, обрушила на Любочку шквал вопросов, словно выжидавший все эти годы.
– Ну что, Любовь, осчастливь нас, поделись новостями! Мы тут все уже отчитались. Как жизнь? Карьера? Замужем? – её голос прозвучал неестественно громко и резко.
– Дети есть? – подхватила Наташа, жадно ловя каждое слово.
– Ты же, вроде, махнула за бугор сразу после выпуска… Давно вернулась? – вопросы сыпались, как из дырявого мешка, полного любопытства и скрытых упрёков.
Любочка лишь звонко рассмеялась, по-девичьи поправила непослушную прядь волос, и этот простой жест снова окутал всех призрачной дымкой прошлого, перенеся в тот самый день, десять лет назад, когда они, пахнущие летом и юностью, переступили порог факультета…
Церемония вручения студенческих билетов проходила в торжественной, наполненной солнечным светом аудитории. Декан, седовласый и важный, зачитывал фамилии по алфавиту. Дошло до буквы «М». Он крякнул, поправил очки и чётко произнёс: «Макаренко».
Из последнего ряда, смущённо переставляя ноги, поднялся угловатый парень. Он неуклюже пробирался между рядами, пару раз споткнувшись о портфели, под одобрительный смешок аудитории. Декан удивлённо поднял брови, взглянув на него поверх очков: «Здесь написано – Макаренко Любовь. Это вы?».
Зал взорвался гомерическим хохотом. Успокоить его смог только грозный окрик секретарши деканата: «Тишина! Немедленно!». И тут из середины зала поднялась девушка. Легко, словно пушинка, она подошла к декану и к пунцовому от стыда парню. Мило улыбнулась, обнажив ровные жемчужные зубы: «Макаренко Любовь – это я». Декан, ошарашенно протянув ей заветную корочку, уставился на юношу: «А вы, молодой человек, тогда кто?». Секретарша, вздохнув, внесла ясность: однофамильцы. Парня звали Олег, и он тоже был Макаренко. Так их и не запомнили ещё толком на факультете.
Очень скоро Любу всюду стали звать Любочкой. Милая, улыбчивая, с тихим мелодичным голоском, она мгновенно расположила к себе и преподавателей, и студентов. На экзамене ей стоило лишь растерянно похлопать длинными ресницами, и суровая «четвёрка» волшебным образом превращалась в заслуженную «пятёрку». С однокурсниками она была невероятно щедра: делилась конспектами, дарила девчонкам шоколадки и милые безделушки – брелочки, магнитики. Она интуитивно чувствовала, как к кому подойти. На неё редко злились, прощая даже те моменты, когда она невзначай «сдавала» прогульщиков строгим педагогам. «Ой, я же не специально! Просто проболталась!» – и ей верили. Невинность, исходившая от неё, была абсолютной.
Практически все парни на курсе были в неё без памяти влюблены. Да что там на курсе – за её хвостиком бегали поклонники со всего вуза. С кем-то она ходила в кино, с кем-то гуляла в парке, остальным дарила свои ослепительные улыбки. Но самым верным и преданным её рабом был Олег-однофамилец. Он делал за неё лабораторные, писал отчёты по практике, терпеливо объяснял сложные темы. Олег был гением. На третьем курсе он вывел формулу удобрения, от которой у маститых профессоров перехватило дыхание. Клубника на опытных делянках под его составом росла как на дрожжах – крупная, сладкая, невероятно урожайная. При этом состав был абсолютно безвреден для экологии. Толик Зайцев, сам по себе талантливый химик, с почти религиозным трепетом записывал за Олегом формулы, пытаясь повторить успех, но до гениальности ему было далеко.
Любочка гением не была. Но это не мешало ей уверенно идти к красному диплому. На пятом курсе у них появился новый преподаватель – Александр, или просто Алекс, как он просил себя называть. Молодой, харизматичный, приехавший из Германии. Имея русские корни, он говорил почти без акцента. Его задачей был отбор одного-единственного претендента на грант – годовую стажировку в престижном немецком научном институте.
Ни у кого не было сомнений, что этим счастливчиком станет Олег – живой ум и несомненная гордость факультета. Однако Алекс заявил, что шансы равны. Он раздал сложнейшие задания, которые нужно было выполнять в течение года. К финишу пришли только трое: педантичный Толик Зайцев, гениальный Олег Макаренко и… Любочка. Каким-то чудом, но она тоже оказалась в тройке лидеров. Очень уж ей хотелось в Германию.
Финальное испытание было самым сложным. Нужно было провести эксперимент с семенами в теплице. Каждый участник предложил свою уникальную формулу питательного раствора. Им предстояло опрыскать свои семена, поместить их в подписанные ящики и ждать результата. Подходить к ним после этого было строго запрещено. Рядом стояли подписанные пробирки с остатками растворов.
Толик Зайцев действовал строго по науке, выверяя каждый миллиграмм. Его работа была эталоном точности.
Олег же жил в лаборатории. Он ставил опыты, смешивал reagents, забывая о сне и еде. Эта стажировка была для него билетом из нищеты, шансом попасть в мир большой науки, о котором он грезил. Он был готов на всё.
Любочка трудилась без фанатизма. Приходила и уходила с последним ударом курантов на главном корпусе.
В день икс комиссия во главе с Алексом выстроилась у трёх ящиков. Трое финалистов замерли в ожидании. Олег выглядел странно – его лицо было серым, а взгляд абсолютно пустым, невидящим. Все списали это на колоссальное переутомление.
Результат Толика Зайцева был хорошим, стабильным, но не выдающимся. Его похвалили и порекомендовали в аспирантуру.
Оставалось оценить два других ящика. В одном из них буйствовала жизнь – мощные, ярко-зелёные ростки. В другом – чахлые, едва проклюнувшиеся всходы. Напряжение достигло апогея.
И в этот момент Любочка с тихим стоном схватилась за сердце и начала медленно оседать на пол. Глаза её закатились. Поднялась суматоха. Кто-то бежал за водой, кто-то искал нашатырь. Её привели в чувство.
«Спасибо, уже лучше, – прошептала она, бледная как полотно. – Я так переработалась в лаборатории, голова закружилась…»
«Что ж, продолжим», – предложил Алекс, когда всё утихло.
Комиссия вернулась к ящикам. И ахнула. Лучший результат, ошеломительный, был… у Любочки Макаренко. А Олег, видимо, перемудрил со своей формулой. Он стоял, не мигая, глядя в пустоту, пока Алекс не объявил: «Победитель – Любовь Макаренко! Поздравляем!».
Именно так Любочка и оказалась в Германии. Вышла там замуж за профессора, родила двоих сыновей, вместе с мужем ведёт успешные научные проекты. Всё это она и рассказала за столом, сияя своей безупречной улыбкой.
– Вот это да! Тебе просто фантастически повезло! – воскликнула Варя Антонова, в глазах которой читалась лёгкая зависть.
– А я всегда знал, что наша Любочка – самый светлый ум на курсе! – громогласно заявил Сергей Фишер, поднимая бокал.
– А я, знаете ли, в этом совсем не уверена, – ледяным лезвием разрезала всеобщее оживление Марина Фомкина.
Все взоры устремились на неё. И Марина выложила свою версию. Версию, которую она хранила все эти десять лет. Она всегда подозревала, что Любочка выиграла тот конкурс нечестно. Кто-то поменял местами таблички на ящиках в момент общей суматохи.
– Но как? Она же была без сознания! – возразил кто-то.
– Она не подходила к ящикам, это точно!
– Да она бы не смогла этого сделать физически!
– Она-то и не делала, – Марина говорила тихо, но каждое слово било наотмашь. – Она всего лишь разыграла этот дурацкий обморок. Идеально рассчитанный спектакль. А таблички… таблички поменял Олег.
В аудитории повисла гробовая тишина. Марина не останавливалась: «Она надавила на жалость. Он же был в неё по уши влюблён, готов был на всё. Она его умолила. Ну же, Любочка, признайся! Это ведь ты его уговорила?».
Все смотрели на Любочку. На её лице на мгновение мелькнула тень, но она смогла сохранить маску непроницаемого спокойствия.
– Что за чушь, Марина? Я выиграла честно. Все видели. Олегу просто не повезло с формулой.
– Ещё как не повезло! – голос Марины вдруг сорвался на крик, полный давней злобы и боли. – Ты укатила в свою Германию, а он остался здесь. Сломался. Сначала запил, потом совсем опустился. Из гения в грязь. А через пару лет его насмерть сбила машина. Пьяный, говорят, под колёса бросился.
Тишина после этих слов была оглушительной, звенящей, давящей. Каждый переваривал услышанное, примеряя на себя, веря и не веря. Марина звучала убедительно, но это же… Любочка. Милая, добрая Любочка. Она не могла.
Встреча была безнадёжно, окончательно испорчена. Все засуетились, стали собираться. Любочка тоже поднялась. Одарила всех напоследок своей ослепительной, фотогеничной улыбкой, попрощалась и вышла в прохладную вечернюю мглу.
На улице она собиралась вызвать такси, но передумала. Ей нужно было побыть одной. Она спустилась к набережной и села на холодную каменную скамью. Кругом ни души. Если бы кто-то из бывших однокурсников увидел её сейчас, он бы не поверил своим глазам. Их весёлая, неунывающая Любочка сидела, сгорбившись, и рыдала. Неприлично, громко, надрывно. Слёзы душили её, текли по щекам ручьями, смывая тщательно наведённый макияж. Её тело сотрясали беззвучные, но истязающие душу рыдания.
Минут через десять по набережной уверенной походкой шла ухоженная, элегантная женщина. На её лице играла лёгкая, едва уловимая улыбка. Через три дня самолёт унесёт её обратно в Германию, к любимому мужу-профессору и двум сыновьям. Её жизнь – это история головокружительного успеха. И никаких слёз. Совсем никаких.
