Тень своего отца.
Телефон завибрировал в кармане с тихим, настойчивым стоном, словно предчувствуя, что сообщение внутри изменит всё. Артём отложил шпатель, которым заделывал трещину в стене чужой квартиры, и вытер замызганные пальцы о брюки. Уведомление светилось холодным синим светом: «Напоминание: перевод на Светлану. Сегодня 12-е». Сердце, привыкшее к постоянной, тупой боли, сжалось в комок. Он знал, что его ждет.
Дверь открылась ровно настолько, чтобы в проеме возникло ее лицо — заострившееся, с поджатыми, будто прочерченными карандашом, губами. За спиной у нее пахло чужим, сладковатым парфюмом и жареной картошкой — запахом чужого, налаженного быта.
— Деньги принес? — голос Светланы был низким, визгливым, как скрип несмазанной двери, и в нем не было ничего, кроме привычной, выверенной до автоматизма претензии.
Артём молча, не глядя на нее, прошел в прихожую, чувствуя, как сжимаются его легкие от этого воздуха, пропитанного памятью и изменой. Он направился в ванную, чтобы смыть с рук строительную пыль — ритуал очищения перед главным таинством его визита. Вода была прохладной. Он смотрел на струйки, сбегающие по пальцам, и ревниво, с болезненной остротой подмечал малейшие перемены в когда-то своем пространстве. Мыльница — не та, бежевая, их общая, а теперь ярко-оранжевая, чужая. На краю ванны — новая, еще пахнущая резиной, уточка для Ариши. Хорошо, хоть у дочки есть игрушки. Взгляд скользнул выше. Держатель для стакана с зубными щетками ненавистно съехал набок, разболтался левый шуруп, металлический стержень выпирал наружу, словно сломанная кость. «Подкрутить бы…» — мелькнула автоматическая мысль, привычка заботливого хозяина, которую вышибли из него пинками, но не смогли убить до конца.
— Ну, чего молчишь, я спрашиваю? Деньги принес? — ее фигура отбрасывала длинную тень в коридор. — От одних твоих сюсю-мусю и вздохов несчастных ребенок сытым не будет. Воздухом кормить собрался?
Он резко дернул краник, хлопнул полотенцем о вешалку и прошел мимо нее, не удостоив взглядом. Горло сдавил спазм.
— В куртке, в правом кармане. Забирай всё, что есть, — его голос прозвучал глухо и отрешенно.
И тут же, как по мановению дирижерской палочки, преобразился, наполнился таким теплом, такой нежностью, что, казалось, воздух вокруг зазвенел. — А где моя маленькая фея? Где мой самый главный лучик? Иди к папе… иди, иди же… Золото ты мое, девочка моя, ненаглядная…
— Папа! Папа пришел!
Аришка, его двухлетнее солнце, бросила на пол яркого пластикового пони, забыла о мультиках, весело булькающих с телеэкрана, и помчалась к нему, спотыкаясь о собственные пухлые ножки, раскинув ручки-веточки. Он подхватил ее на лету, подбросил вверх, осыпал поцелуями ее шелковистую макушку, вжался лицом в теплую, пахнущую молоком и детством шейку. Она была вся такая мягкая, хрупкая, доверчивая. Губки бантиком, глазки-васильки, в которых плавало вселенское обожание, беленькие, тонкие, как шелк, кудряшки. Главная и единственная любовь всей его изломанной жизни. Он бы разорвался на части, расплавился в ничто, лишь бы этот лучик никогда не гас, лишь бы эта кроха ни в чем, никогда не знала нужды.
Он держал ее на руках, чувствуя ее тепло сквозь тонкую кофточку, и каждой клеткой, каждым нервом осознавал, что это и есть оно — то самое, бездонное, всепоглощающее счастье, ради которого стоит дышать.
— Папа, смотри как я умею! — выскользнув из его объятий, Аришка плюхнулась на ковер и, подбрасывая пухлые ножки в такт зажигательной музыке из телевизора, закружилась в импровизированном танце, раскинув ручки, закатывая глазки, как самая обаятельная прима-балерина маленького домашнего театра.
— Ой, ну надо же! Какая ты у меня артистка! Умница! — умилялся Артём, и сердце его таяло, превращалось в сгусток слепящей, болезненной нежности.
На диване, на самом его краю, будто боясь запачкаться о прошлое, сидела Светлана. В ее тонких, нервных пальцах пересчитывались купюры, принесенные им. Лицо ее было каменной маской — безжалостной, отстраненной, прекрасной и мертвой. Она не смотрела на него, всем видом давая понять, что спектакль под названием «их семья» окончен, декорации сожжены, а он — случайный зритель, задержавшийся в зале после финального аккорда.
— Здесь сумма только на этот месяц. А за прошлый? За прошлый ты не все отдал, — бросила она, не отрывая глаз от денег.
— Принесу на днях. Остальное. А ты попытайся быть повежливее, а? Стервозность тебе не к лицу, — сквозь зубы процедил он, не отрывая взгляда от дочки.
— А я тебе больше не жена, чтобы кокетничать и улыбочки строить, — ощетинилась она, наконец подняв на него глаза — холодные, пустые.
— И что? Я не заслужил хотя бы человеческого отношения? Я делаю, что могу. Ты вообще в курсе, какое время на дворе? Кризис. Все сидят без работы. Может, ты хочешь, чтобы я еще и за свидания с Аришкой доплачивал? За право вот так вот поцеловать ее?
Светлана поджала тонкие губы, собираясь выдать новую порцию яда, но в их словесную перепалку вмешалась дочь. Она подбежала к отцу и торжественно водрузила ему на колено игрушечный самосвал.
— Папа, смотри, поломался, — трагическим шепотом объявила она, и ее нижняя розовая губка оттопырилась, готовая к плачу.
— Ой, беда какая! Кузов отвалился? Ничего, ничего, папа все починит, не расстраивайся, — он поднял грузовик, делая вид, что изучает поломку. — Света, инструменты там же, на балконе?
— Ага, — буркнула та, уже уткнувшись в телефон.
Артём отыскал на застекленном, пыльном балконе коробку с его же инструментами, подобрал подходящий болтик и в три счета водрузил кузов на законное место. На этом не остановился: сходил в ванную, нашел отвертку покрупнее и намертво, с каким-то ожесточенным упорством, закрутил ненавистный шуруп в держателе для зубных щеток. Вытер пот со лба.
— Что-то еще надо починить? — спросил он, возвращаясь в гостиную.
— Нет, — Светлана на секунду задумалась. — Хотя… На кухне кран подтекает, по ночам капает, спать мешает, — выдохнула она нехотя, словно делая ему одолжение.
Он потратил еще полчаса, разбирая смеситель. Пришлось сбегать к соседям, чтобы найти новые уплотнительные кольца. Пока копался под раковиной, застыв в неудобной позе, услышал, как на домашний телефон позвонили. Светлана ответила резко, но почти сразу ее голос смягчился, стал сладким, виноватым.
— Нет… Позже. Сейчас никак не могу. Буду очень рада, угу… Конечно…
Он выполз из-под раковины, черный от старой грязи и злости.
— У тебя кто-то есть? — спросил он, глядя на ее спину.
— Не твое дело! — она резко обернулась, и на ее щеках выступил предательский румянец.
— Значит, есть… — констатировал он с горькой уверенностью.
Пришла пора уходить. Сердце рвалось на части.
— Я завтра приду, моя бусинка. Скажи папе, что тебе принести? — он держал дочку на руках, поддерживая ее за мягкую, такую родную попку, самую лучшую и красивую на свете.
Ему было дико больно, горько, страшно. Его выталкивали, вычеркивали, стирали ластиком из этой жизни. Чужой, незнакомый мужчина уже стоял на пороге их — нет, ЕЕ — мира, готовый войти в жизнь Аришки. Как защитить ее? Она же такая крохотная, беззащитная!
— Конфетку, — прошептала Аришка, доверчиво уткнувшись носиком ему в шею.
— И все? Может, еще что-то? Платье новое? Игрушку?
— Нет, только конфетку. Розовую. Мама говорит, что игрушки — это дорого.
Артём выразительно, испепеляюще посмотрел на Светлану.
— Что? Хватит с нее, пусть играет тем, что есть. У нас лишних денег нет, — огрызнулась та, избегая его взгляда.
Он хотел сказать ей что-то тяжелое, увесистое, правдивое, что навсегда отпечаталось бы на ее совести клеймом, но сглотнул слова. Просто вышел, тихо прикрыв за собой дверь в свое прошлое.
Они поженились, едва им стукнуло по двадцать. Брак по залету, но им тогда казалось, что и по большой, настоящей любви. Время выдалось лихое, девяностые, приходилось крутиться, как белке в колесе. Через семь месяцев родилась Ариночка. Артём еще учился в институте, но пришлось бросить — надо было кормить семью, да и профессия инженера-проектировщика внезапно стала никому не нужной. Он кинулся в торговлю, гонял за границу, таскал тяжеленные суммы. Первый год дела шли в гору, но потом грянул дефолт, и началась сплошная черная полоса. Денег катастрофически не хватало. Светлана требовала, плакала, устраивала истерики. От постоянного стресса, унизительных неудач и накаленной до предела атмосферы дома у Артема полезли волосы клочьями.
— Да зачем ты мне вообще нужен такой?! Неудачник! Ты не мужик! — взорвалась она однажды, швырнув в него тарелкой с остывшим ужином. — Буду я тут еще тебе и готовить, и в постель ложиться! Надоело! Слышишь? Не хочу тебя больше видеть! Мне такой муж не нужен!
Она подала на развод. Артём не стал цепляться, унижаться, выпрашивать. Разошлись полюбовно, дочь осталась с матерью. Делить им, кроме ребенка, было нечего — квартира была Светлиной, доставшейся от рано умерших родителей. Он съехал к своей старой, больной матери. Не хотел, чтобы Аришка стала разменной монетой, яблоком раздора. Не хотел лишний раз травмировать хрупкую детскую психику.
Первые месяцы бывшая жена не препятствовала общению. Он видел дочь каждый день, иногда через день. Провожал в садик, гулял, читал на ночь. На алименты она не подавала, договорились, что он будет отдавать все, что сможет заработать.
Потом все изменилось. В один из визитов он, зайдя в ванную, увидел на вешалке чужую, большую, пахнущую чужим потом мужскую футболку. Сердце его упало и разбилось вдребезги прямо в груди.
— У меня есть мужчина, — холодно, глядя ему прямо в глаза, призналась Светлана. — А ты что думал? Я не имею права на личную жизнь?
— Он бывает здесь? Рядом с Аришкой?! — голос его сорвался на шепот.
— Да, бывает! И даже ночует! И я не обязана перед тобой отчитываться! И вообще, мы скоро поженимся.
— Кто он? Сколько лет? Чем занимается? — Артём чувствовал, как по телу разливается ледяная ярость.
— Тебя не касается! — фыркнула она.
— Если он хотя бы пальцем тронет мою дочь, если я хоть раз увижу синяк… я вас обоих… — он сжал кулаки так, что кости затрещали. Он ненавидел ее в тот момент лютой, слепой ненавистью.
— Не переживай, они отлично ладят, — ухмыльнулась она. — Можешь сам у нее спросить.
Внутри у него все клокотало, рвалось наружу пламенем гнева и отчаяния, но он сжал зубы и промолчал. Он взял на руки свою Аришку, свое сокровище, и прижимал к себе так сильно, как будто хотел вобрать ее в себя, спрятать от всего мира. Слезы стояли комом в горле. Нужно было заталкивать их поглубже, глубже, бороться с ними…
Прошло еще пару месяцев. Он снова был там, играл с Аришкой на полу, дурачился, целовал ее крохотные ладошки, смотрел в эти бездонные, чистые глаза. Они были одни в гостиной, а за тонкой стенкой на кухне Светлана с новым мужем, неким Максимом, о чем-то перешептывались. Пусть. Лишь бы ему давали видеться с дочерью.
— Подожди, Артем, я с тобой выйду, поговорить надо, — задержала его в прихожей Светлана, натягивая на ноги туфли на высоком каблуке.
Они вышли в общий тамбур, потом на лестничную клетку. Пахло пылью и остывшим бетоном.
— Ну? — напряженно спросил он, чувствуя подвох.
— Понимаешь, Артем… — она нервно теребила прядь волос, — у меня теперь другой муж, новая семья. И выходит, что у Аришки вроде как два папы… Это как-то неправильно, нездорово. И ты… ты стесняешь нас, когда приходишь. Максиму некомфортно.
— Я могу забирать ее к себе, на выходные, ты же сама предлагала! — загорелся он.
— Нет, ты послушай… — она перебила его, и в ее голосе зазвучали стальные нотки. — Будет лучше, если ты… вообще перестанешь приходить. Я хочу, чтобы Аришка называла папой Максима. Я считаю, что это правильно. Чтобы была нормальная, полноценная семья: мама, папа и ребенок. А ты… ты здесь лишний.
Он остолбенел. В ушах зазвенела тишина.
— Ты совсем с катушек слетела?! Я ее отец! Я! Кровь от крови моей! — его голос сорвался на крик.
— Ты найдешь себе другую! — взвизгнула она в ответ. — Женишься, других детей наделаешь! И забудешь про Аришку! Она для тебя отодвинется на второй, на третий план! Но когда это случится, она уже будет взрослой и будет понимать, что родной отец ее предал, бросил! Думаешь, это ее не покалечит?! Исчезни сейчас, пока она маленькая! Психологи говорят, дети до трех лет быстро забывают тех, кто уходит! Она и не вспомнит тебя!
Она тяжело дышала, опираясь о перила. Артём посерел, у него похолодели пальцы. Ему дико хотелось врезать ей, встряхнуть, закричать. Ее слова доходили до него с жуткой задержкой, будто мозг отказывался их воспринимать, отторгал эту чудовищную правду.
— Я хочу, чтобы у нее был один папа. Пусть это будет Максим. А тебя она забудет. Я подам на алименты официально, будешь платить только то, что положено по закону. Просто исчезни… Я все сказала.
— А вот хрен тебе! — крикнул он, опомнившись, когда она уже поворачивалась к двери. Он рванулся за ней, схватил за руку. — Она моя дочь! Ты не смеешь так поступать!
— Смею. И ты сделаешь так, как я сказала. Потому что любишь ее, — холодно вырвала руку Светлана и скрылась за дверью.
Он бился в ее дверь кулаками, умолял, плакал, но она не открывала. Несколько месяцев он пытался до нее достучаться, умолял передумать, но она была непреклонна и под любыми предлогами не давала ему видеться с дочерью. Он подал в суд на установление порядка общения, но потом, после долгих бессонных ночей, забрал иск. К нему пришло горькое, выжженное смирение. Он не хотел, чтобы его девочка стала участником этой грязной войны. Зная Светлану, он понимал — она бы не остановилась, стала бы травить ребенка, заливать в ее уши яд, настраивать против него. Он не мог этого допустить. Он снова стерпел. Сдался.
Олег исправно, сверх всякой меры, перечислял деньги на содержание дочери, а бывшая жена в обмен на его молчаливое согласие делилась с ним фотографиями Арины. Теперь только так он мог видеть, как растет его любимая, ненаглядная кровиночка. Вот утренник в детском саду — Ариночка-снежинка в белом пачке. Вот первый школьный звонок — его девочка, такая серьезная, в белой блузке и с двумя огромными бантами. Вот она подросла, на выпускном в младших классах… Детский лагерь, отдых на море… Арина, уже не малышка, а худенькая, лучезарная девочка-подросток, стоит на фоне бескрайнего моря, и песок налип на ее загорелые ноги.
«Куда делись твои пухлые щечки, крошка? Где твой беззаботный, ангельский смех?.. Пятнадцать лет я не слышал его, Ариша. И ты даже не подозреваешь, что я есть. Что я всегда рядом. И как могу, забочусь о тебе из глубокой, непроглядной тени…»
И он действительно всегда был где-то рядом, невидимым ангелом-хранителем, тенью отца.
Когда Арина пошла в первый класс, Артём уже заочно получил диплом инженера. В той строительной фирме, где он начинал разнорабочим, его заметили, ценили его упорство и светлую голову. Поднимался по карьерной лестнице, став в итоге главным инженером, а потом и замдиректора. Финансы его более-менее наладились, и он использовал любую возможность, чтобы облегчить жизнь дочери. Он приходил к директору школы, объясняя свою невыносимую ситуацию: в первом «А» учится его дочь, Климова Арина, но по договоренности с матерью они не общаются, девочка считает своим отцом другого человека.
— Я хочу оказать анонимную спонсорскую поддержку именно ее классу. Слышал, ремонт там совсем плох. Хочу все исправить, но чтобы Арина ничего не знала. Абсолютно ничего.
И понеслось. Он за свой счет делал капитальный ремонт в классах, где училась Арина, закупал новейшие компьютеры, интерактивные доски, современную мебель, обеспечивал школу новым спортивным инвентарем. Взамен, по его молчаливой просьбе, учителя уделяли его дочери чуть больше внимания, были к ней добрее и снисходительнее.
Когда Арина окончила школу с золотой медалью, Артём плакал от гордости, сидя в своем кабинете и разглядывая ее фотографию в новом платье. К тому времени у него уже была своя успешная строительная фирма. Была и новая жена, Карина, умная, красивая женщина, но детей она заводить категорически не хотела, все откладывала «на потом».
Он набрал номер Светланы, сжимая телефон в потной ладони.
— Алло? Как у Арины с поступлением? Послушай, есть возможность пробить ее в престижный столичный ВУЗ. Я все беру на себя: и взносы, и репетиторов, и общежитие.
— Ой, не хочу я с ней по ушам ездить, экзамены эти сдавать, нервы трепать, — огрызнулась Светлана. Она была зла на весь мир после развода со вторым мужем, и дочь ее интересовала в последнюю очередь. — Пусть поступает куда получится, здесь.
— Да ты с ума сошла! Это же ее будущее! Ее жизнь!
— А у меня своей жизни нет? Мне о своих деньгах надо думать! — взвизгнула она.
— Я дам тебе денег. Столько, сколько скажешь, — тихо, но очень четко произнес он.
Светлана мгновенно присмирела. Условия, которые он ей предложил, ее более чем устроили. В конце разговора он задал вопрос, который годами жг ему душу:
— Скажи… Она уже в курсе, что Максим — не родной отец? Что ты ей сказала про меня?
Светлана помолчала и нехотя выдохнула:
— Сказала, что ты нас бросил, сбежал к другой и не захотел нас больше видеть. А что еще я могла придумать?
— Тварь… — прошипел он.
— Сам такой! — плюнула в трубку она и бросила.
В итоге Арина поступила в один из лучших экономических вузов страны. И на каждый рубль, который Артём официально тратил на ее обучение, уходило еще два — в качестве отступных Светлане, чтобы та не препятствовала и чтобы деньги действительно доходили до адресата. Так он оплачивал все ее нужды: дорогие курсы, стажировки за границей, роскошное жилье в Москве, обеспечивая дочери безбедную, красивую жизнь.
Когда Арина с красным дипломом окончила институт, Артём напряг все свои связи, чтобы ее взяли на престижную работу в крупную международную компанию. Он был готов даже тайно доплачивать ее работодателю, лишь бы ей было комфортно. Один его старый друг, сильно ему обязанный, порекомендовал Арину как блестящего молодого специалиста своему партнеру.
Благодаря своему уму, целеустремленности и, конечно, незримой, мощной поддержке отца, Арина быстро пошла вверх по карьерной лестнице. Она была талантлива, и ее высоко ценили. Но прошло не так много времени, и Арина, будучи девушкой проницательной, начала замечать странности. Слишком гладко все складывалось. Слишком легко ей давались победы, слишком вовремя появлялись нужные люди и предлагались выгодные возможности. Она приперла к стенке отчима, с которым у нее сохранились теплые, почти дружеские отношения.
— Говори правду, Максим! Мне кто-то помогает? Так не бывает! Удача удачей, но это уже похоже на какую-то сказку!
И Максим, всегда относившийся к ней по-отечески, не выдержал. Раскололся. Часть правды Арина вытянула из него, часть, после долгого и тяжелого разговора, — из Светланы. Правда оказалась горькой, шокирующей и… целительной.
И настал тот день. Артём никого не ждал. Он сидел в своем кабинете, разбирая бумаги, когда в дверь позвонили. Он открыл, не спрашивая. На пороге стояла она. Высокая, стройная, в элегантном деловом костюме, с гордой осанкой. Русые волосы были убраны в строгую прическу. Она долго, не шевелясь, смотрела ему в глаза — свои, родные, васильковые. В них плескалась буря из боли, недоверия, надежды и миллионов unanswered questions.
— Это вы… мой отец? — ее голос дрогнул лишь на секунду.
Артём был поражен собственной реакцией: никакого взрыва эмоций, никакой щемящей боли в сердце. Лишь глубокая, вселенская, выстраданная тишина. Он посмотрел на эту взрослую, красивую, абсолютно чужую женщину и увидел в ней ту самую малышку с пухлыми ножками. Он просто кивнул, с трудом сглотнув комок в горле.
— Заходи, Арина. Я тебя ждал. Всегда.
Они виделись в последний раз двадцать пять лет назад.
Они сидели на кухне его просторной квартиры. Его жена, Карина, налила им чай и тактично удалилась, оставив их наедине с грузом лет и невысказанных слов. Они говорили очень долго. Он рассказывал. Она слушала, иногда плача, иногда сжимая кулаки от несправедливости. Но… Артём с ужасом ловил себя на том, что не чувствует того самого, щемящего родства. Он настолько глубоко, навсегда, похоронил в себе надежду на это общение, настолько привык любить ее как далекую, недосягаемую звезду, свет которой доходил до него спустя годы, что попросту разучился быть обычным, живым отцом. Готовым обожать своего ребенка за ямочки на щеках, за теплые ладони, обнимающие его за шею, за то, что она — его кровь, его плоть, лучший кусок его души. Он любил ее. Безумно. Но эта любовь была похожа на музейный экспонат — бесценный, но за толстым стеклом, до которого нельзя дотронуться. Как наладить с ней теплые, настоящие, отцовские отношения? Как стереть эти двадцать пять лет молчания? Он не знал ответа ни в первую их встречу, ни в последующие. Слишком размытой, почти исчезнувшей стала та тропинка, что когда-то, давным-давно, прочно соединяла два сердца, два мира, таких родных и близких. Теперь от нее осталась лишь узкая, поросшая тернием обиды и лет отчуждения, едва заметная… тень. Но он знал, что будет пытаться. До конца. Потому что она — его дочь.
