Ты что, праздновать сорок?! Ты ж умрёшь! – орали все вокруг, но Нина плюнула, села в тачку и рванула туда, где её ждали
— Тамара Васильевна! Тамарочка, подождите! — Нина почти бежала по длинному стеклянному коридору-рукаву, соединявшему два высоченных здания. Они были как будто сделаны из света и огня — прозрачные, сияющие, отражающие в себе закат этого четверга, такой яркий, что казался почти нереальным. Он горел в каждом стекле, пламенел на стенах, растекался по полу, словно кто–то вылил на мир целое ведро раскалённой краски.
Впереди, не спеша, шагала её начальница — строгая, как приговор, Тамара Васильевна. Она остановилась, будто бы случайно, но Нине показалось, что это было заранее продуманное движение. Женщина обернулась к окну, будто именно туда ей нужно было заглянуть, чтобы увидеть предсказание погоды. А потом, дождавшись, когда Нина подойдёт поближе, произнесла:
— Завтра будет ветрено. Красный закат. Ветер точно поднимется. — И повторила это, как заклинание, или предостережение.
— Да? Правда? Но ведь у нас тепло, стеклопакеты надёжные! Вы сами говорили, что теперь даже мороз в минус сорок нам не страшен! — Нина немного замялась, ожидая ответного слова, но получила лишь молчание.
— Так вы хотели что–то, Нина Андреевна? — холодно спросила Тамара Васильевна, будто только сейчас заметила её присутствие.
— Я? Ой… Ну да! — Нина улыбнулась, стараясь быть доброжелательной. — Тамара Васильевна, можно ли в следующий понедельник собрать отдел в столовой? У меня юбилей, мне исполняется… ну, я хотела бы просто чайку попить с коллективом, ничего особенного, я знаю, что вы не любите праздники на работе… Но всё же…
Тамара резко обернулась, будто её дернули за невидимые ниточки. Даже показалось, что где–то внутри неё что–то скрипнуло — шарниры, связанные жёсткой дисциплиной и бездушной логикой, сработали с усилием. Её лицо исказилось лёгкой гримасой, будто она чувствовала боль, но не позволяла себе проявить её до конца.
— Нина Андреевна, вы совершенно правы. Я против. Сколько вам исполняется?
— Сорок, — пожала Нина плечами, стараясь не смотреть в глаза.
— Мы не отмечаем эту дату. И если это всё, то я продолжу свой путь, а вы возвращайтесь к своим обязанностям.
С этими словами Тамара Васильевна развернулась, будто механизированная статуя, и пошла дальше. Нина смотрела, как её отражение скользит по стеклянным стенам — строгое, собранное, будто вырезанное из хрусталя. Каждый шаг начальницы был точным, как удар метронома.
— Работать, значит, работать… — пробормотала Ниночка себе под нос, направляясь в обратную сторону. — Скучно всё время работать, Тамара Васильевна!
Лестница встретила её звоном каблучков, будто маленькие колокольчики, весело позванивающие в такт шагам. Она уже почти взлетела на второй этаж, когда увидела Марину — знакомую из планового отдела.
— Привет! — радостно воскликнула Нина. — Как хорошо, что я тебя встретила!
— Привет, — улыбнулась Марина, — но я тороплюсь.
— Подожди! Я хотела спросить… То есть, посоветоваться… У меня в понедельник день рождения, юбилей, хочу «накрыть», как говорится. У вас тут вообще такое практикуют?
Нина Андреевна Соболева недавно пришла в компанию «Бюрократ Юрий» — всего полгода назад, может, чуть меньше. Она быстро завоевала расположение руководства (насколько это вообще возможно в этом каменно-холодном мире), но Тамара Васильевна была как ледяная стена — ни грамоты, ни благодарности, ни слова одобрения. Для неё работа — это долг, и никакие эмоции не должны его затмевать.
Коллектив был разрозненным: кто с кем дружил — вопрос открытый, а дни рождения встречали обычно равнодушным «поздравляю» и немедленным возвращением к документам. Юбилеи — тем более. Никто их не отмечал, пока Нина работала здесь.
— Сколько тебе исполняется? — спросила Марина, почти не глядя на Нину.
— Сорок, — выпалила та, как школьница на линейке.
— Сорок лет не отмечают вообще. Это плохая примета. Так что забудь. Пока!
Марина ушла, а Нина осталась стоять с недоумением. В голове мелькали мысли: «Ну и ладно! В конце концов, было бы предложено! Почему нельзя отметить? Чушь какая-то!»
Позже вечером подруга Юля объяснила, почему сорокалетие считается дурной приметой.
— Сама подумай! — рассуждала она. — Цифра несчастливая!
— Что в ней такого? Мне сорок, и что?
— Потоп длился сорок дней. Сорок лет люди блуждали в пустыне. И поминки — на сороковой день. Нехорошая дата. Лучше её переждать, как будто ничего не случилось. А вот сорок один — тогда другое дело, отметим!
— Ты лучше не путай, Юль. В вашем случае — не «отметить», а «справить»!
— Да ладно тебе, — начала оправдываться Юля, но Нина уже положила трубку.
Она заварила чай, добавила сахар, лимон и имбирь — для бодрости и оптимизма. Но куда делся этот самый оптимизм? Муж в командировке ещё на месяц, дочка занята учёбой, подруги все в один голос: не празднуй, ангел-хранитель покинет тебя!
Чушь! Если сорок один год можно отметить, значит, ангел вернётся?
— Вить, может, я к тебе прилечу? Хоть вдвоём посидим? — вздохнула Нина, звоня мужу вечером.
— Ты что?! Посмотри цены на билеты! Подумаешь, событие! Отметим летом на даче, — отмахнулся он.
— И ты тоже заодно с этой «черной» теорией?
— В смысле?
— Сорок лет — плохое число. Потоп, пустыня, поминки… Все эти суеверия.
— А, вот оно что! — Виктор вдруг оживился. — Мама моя тоже не праздновала. Даже меня отругала, когда я её поздравил. Значит, действительно, не стоит. Ладно, мне пора.
И отключился. Нина ещё долго сидела с телефоном в руках, слушая гудки. Потом вздохнула.
— Вот тебе и «мои года — моё богатство». Сюр какой-то…
В воскресенье вечером Нина всё же купила себе скромный букет цветов, поставила его на кухню, как будто это подарил любимый человек. Накрыла праздничную скатерть, решила, что с утра её сорокалетие начнётся красиво, несмотря ни на что.
Даже мелкий дождь и внезапные заморозки не смогли испортить утренний кофе с булочками и клубничным джемом. Нина улыбалась своему отражению в зеркале, нюхала цветы, ждала сообщений с поздравлениями… Но кроме банка, автозаправки и соцсетевых роботов никто не написал.
— То есть как? — удивлялась она, одетая в элегантный костюм, благоухающая французскими духами и с маленьким тортиком в руках.
— Соболева! Пропуск! — окликнул её охранник.
Нина смущённо рылась в сумочке, водрузила коробку с тортом на стойку, достала карточку.
— Другое дело! А то идёте, как танк, без документов! Может, вас сто раз уволили уже!
Но ничто не могло испортить её настроение. Ни капля. Она улыбнулась, пожелала ему хорошего дня и пошла дальше, игриво подцепив ногтем ленточку на коробке.
В прежней компании каждый день рождения был праздником: украшали рабочее место, дарили открытки, цветы, сувениры. А уж директор лично вручал общий подарок. Здесь же… здесь всё было иначе. Холоднее. Серее. Безрадостнее.
— Как же вы узнали? Я ведь никому и словечка не сказала… — растерянно улыбалась Нина, разглядывая аккуратный пылесос в коробке, который лежал на её столе. Это был именно тот самый, о котором она мечтала: тихий, мощный, с удобной насадкой для ковров.
— Да у нас теперь все знают! Ты ж в поисковике его «пощупала», а он сам полез тебе в жизнь! — хмыкнул Колька, системный администратор, юный парень с добродушным лицом и вечной улыбкой до ушей.
Колька был как лучик света в серой офисной массе — смешливый, немного неуклюжий, но всегда готовый поддержать, помочь или просто рассказать анекдот. Он любил играть роль галантного кавалера: на каждом корпоративе крутился возле дам, предлагал руку при выходе из зала, шутливо кланялся и говорил комплименты, от которых женщины краснели и смеялись.
— Но позвольте! — театрально восклицал он, когда кто-то обещал выдать за него свою дочь. — У вас слишком много дочерей! Как же я успею?!
И снова смех, искренний, добрый, как будто весь офис превращался на время в дом родных людей. Все смеялись, пили шампанское, ели торт пластиковыми ложками, обсуждали новости, сплетничали — было тепло, живо, по-человечески.
Но эта фирма разорилась. Сломалась, исчезла, как пузырь, лопнувший в воздухе. И Нина перешла в «Бюрократ Юрий» — холодное, стеклянное, бесстрастное место, где каждый шаг отдавал эхом, а слова начальницы были точны, как нож.
Раньше, проходя мимо небоскрёба, в котором находился этот офис, Нина мечтала работать там. Она представляла, как будто бы летает между этажами, видит сквозь стены закаты и рассветы, как будто сама становится частью чего-то большого и красивого.
— Да ну тебя! — фыркал Витя. — Там как в аквариуме, как в террариуме!
— При чём здесь аквариум?! — обижалась Нина. — Зато светло, просторно, ты смотришь в небо, а вечером видишь огоньки города…
Они действительно были, эти огоньки. Миллионы маленьких светлячков, мерцающих в темноте. Но никто их не замечал. Коллеги не вздыхали, не восхищались, не улыбались. Они просто работали. Сухо, точно, без пауз.
Нина вошла в зал, где за стеклянными перегородками, как в стойлах, сидели сотрудники. Щёлканье клавиш было единственной музыкой этого места. Нина улыбнулась, поздоровалась. Ей ответили хмуро, почти не поворачивая головы. Кто-то даже не потрудился кивнуть.
На её столе не было ничего праздничного — ни цветов, ни открыток, ни детских рисунков, ни игрушечных медвежат. Только деловая записка от Тамары Васильевны: «Проверить к обеду».
Нина нахмурилась, бросила сумку на стул, сняла пальто, убрала тортик в холодильник на кухоньке, тоже за стеклянной стенкой, и уселась за работу. На телефоне высветились сообщения: от дочки — сухое «с днём рождения», срисованная в WhatsApp’е картинка цветочка и смайлик в виде плачущего смайлика. От мужа — стихотворение из интернета и фото с китайскими коллегами, улыбающимися в камеру.
Всё. Больше ничего.
— Отлично, — невесело усмехнулась Нина и громко хлопнула папкой по столу.
В обед, в вечном кухонном толкании, она тихо произнесла:
— У меня сегодня день рождения. Я принесла торт. Хотела отметить, что мне сорок лет всё-таки…
Тишина. Пара взглядов. Кто-то сказал «поздравляю», почти равнодушно. Торт разобрали быстро, как будто это была обычная еда, а не подарок. И все ушли.
И вот тогда внутри Нины что-то сломалось.
Она не была слабой, не плакала на публику, не просила внимания. Но сегодня… Сегодня хотелось тепла. Хотелось, чтобы кто-нибудь просто сказал: «С днём рождения, Нина!» Хотелось, чтобы кто-то увидел её, а не очередную безлико работающую женщину.
«Я же хорошая! Я никому не сделала зла! Почему так холодно? Почему никто не может просто улыбнуться? — шептала она перед зеркалом в туалете, поправляя потекшую тушь. — Я хотела праздника, доброты… Неужели это так трудно — сказать два слова?»
Кто-то в соседней кабинке чихнул. Нина вздрогнула, выключила воду и ушла.
Через несколько минут из дамской комнаты вышла Тамара Васильевна. Она бросила презрительный взгляд на своих подчинённых, словно осуждая их равнодушие, и вызвала Нину к себе.
— Ваша выходка с тортом, можно сказать, прошла незамеченной. Поздравляю, Нина Андреевна. Через час можете уйти домой. Короткий день. И ещё одно… Не стоит делать из этого события целое представление. Панибратство, торжества, пустые слова — всё это чуждо нашему коллективу. Пусть вас поздравляют семья и близкие. А здесь — работа.
Нина кивнула, молча вышла. Даже не поблагодарила. Ведь благодарность тоже могла быть «чужда».
Да, пусть её поздравляют семья и близкие. А если этих близких почти нет?
Родители умерли семь лет назад. Нина больше не может позвонить маме, услышать её голос, получить материнское «люблю». Не может обнять отца, который, ворча, говорил, что хотел сына, а потом шептал: «Ты дороже всего на свете».
Дочка выросла, у неё свои дела. Муж — далеко, в Китае, и вместо объятий — фото с чужими людьми и стихи из интернета.
Может, правы все? Может, сорок лет — действительно чертов возраст? Проклятый рубеж?
Нина собралась и ушла. Ни с кем не попрощалась.
Как она оказалась на трассе М9, почему в левой полосе, почему лихорадочно давила на педаль газа — не понимала. Словно кто-то вёл её машину вместо неё.
— Бессмертная, что ли? — одёрнула она себя. — Говорят, ангел-хранитель после сорока покидает человека. Самой надо беречься.
Она осторожно перестроилась в правый ряд и медленно поползла в сторону поворота на «Захарово».
— Интересно, сколько таких деревень на дорогах России? Поди, каждая трасса имеет свой Никулино, Вороново, Крюково… А уж «Захаровых» — целая армия.
Но для Нины существовало только одно — то, куда она направлялась. Там, в далёком детстве, стоял голубой домик с белыми наличниками, где герань цвела каждое лето в старом глиняном горшке. Яблони, груши, огород, парники, речка с тугим течением и запахом лета.
Там была тетя Поля. Та самая, которая всегда знала, как сделать Нине приятно. Та, что хранила в себе тепло детства.
У сельмага Нина остановилась. Надо было купить что-то, но в Москве она не подумала об этом. И звонить бы тёте, но вдруг её нет дома?
— Нинка! Ты что ли?! — радостно закричала продавец, Екатерина Михайловна. — Не узнала сначала! Господи, да у тебя же праздник сегодня!
Нина кивнула, начала было говорить о том, что в офисе не принято праздновать, но женщина уже доставала какие-то свертки и банки.
— Вот, держи! Это от нас с Захаром Ивановичем. Помнишь его? Ты у нас на лошади каталась, маленькая такая, глаза большие, смеялась без конца.
— Помню, спасибо, тетя Катя. А Поленька как? Говорит, что хорошо?
— А чего плохо? Хорошо твоя Поленька! Бегает, даже мужика себе завела. Ой, такой статный, прямо лев! Не подступиться!
— Что?.. — удивилась Нина. — Про мужика не говорила…
— Ну, наверное, хотела сюрприз сделать! — подмигнула женщина. — Иди, иди, она тебя ждёт. Уже муку брала, сахар… К твоему приезду готовится!
Нина улыбнулась, попрощалась, села в машину. Мысли путались: Тетя Поля? С мужчиной? В её-то возрасте?
— Любви все возрасты покорны… — протянула она вслух и, заметив знакомую соседку на лавочке, помахала ей рукой.
Дорога домой казалась мягкой, как детская песенка. Солнце садилось за деревья, и в последних лучах Нина чувствовала, как в груди начинает теплеть — тихо, но уверенно. Возможно, сегодня будет праздник. По-настоящему человеческий.
— Тамара Васильевна! Тамарочка, подождите! — Нина почти бежала по длинному стеклянному коридору-рукаву, соединявшему два высоченных здания. Они были как будто сделаны из света и огня — прозрачные, сияющие, отражающие в себе закат этого четверга, такой яркий, что казался почти нереальным. Он горел в каждом стекле, пламенел на стенах, растекался по полу, словно кто–то вылил на мир целое ведро раскалённой краски.
Впереди, не спеша, шагала её начальница — строгая, как приговор, Тамара Васильевна. Она остановилась, будто бы случайно, но Нине показалось, что это было заранее продуманное движение. Женщина обернулась к окну, будто именно туда ей нужно было заглянуть, чтобы увидеть предсказание погоды. А потом, дождавшись, когда Нина подойдёт поближе, произнесла:
— Завтра будет ветрено. Красный закат. Ветер точно поднимется. — И повторила это, как заклинание, или предостережение.
— Да? Правда? Но ведь у нас тепло, стеклопакеты надёжные! Вы сами говорили, что теперь даже мороз в минус сорок нам не страшен! — Нина немного замялась, ожидая ответного слова, но получила лишь молчание.
— Так вы хотели что–то, Нина Андреевна? — холодно спросила Тамара Васильевна, будто только сейчас заметила её присутствие.
— Я? Ой… Ну да! — Нина улыбнулась, стараясь быть доброжелательной. — Тамара Васильевна, можно ли в следующий понедельник собрать отдел в столовой? У меня юбилей, мне исполняется… ну, я хотела бы просто чайку попить с коллективом, ничего особенного, я знаю, что вы не любите праздники на работе… Но всё же…
Тамара резко обернулась, будто её дернули за невидимые ниточки. Даже показалось, что где–то внутри неё что–то скрипнуло — шарниры, связанные жёсткой дисциплиной и бездушной логикой, сработали с усилием. Её лицо исказилось лёгкой гримасой, будто она чувствовала боль, но не позволяла себе проявить её до конца.
— Нина Андреевна, вы совершенно правы. Я против. Сколько вам исполняется?
— Сорок, — пожала Нина плечами, стараясь не смотреть в глаза.
— Мы не отмечаем эту дату. И если это всё, то я продолжу свой путь, а вы возвращайтесь к своим обязанностям.
С этими словами Тамара Васильевна развернулась, будто механизированная статуя, и пошла дальше. Нина смотрела, как её отражение скользит по стеклянным стенам — строгое, собранное, будто вырезанное из хрусталя. Каждый шаг начальницы был точным, как удар метронома.
— Работать, значит, работать… — пробормотала Ниночка себе под нос, направляясь в обратную сторону. — Скучно всё время работать, Тамара Васильевна!
Лестница встретила её звоном каблучков, будто маленькие колокольчики, весело позванивающие в такт шагам. Она уже почти взлетела на второй этаж, когда увидела Марину — знакомую из планового отдела.
— Привет! — радостно воскликнула Нина. — Как хорошо, что я тебя встретила!
— Привет, — улыбнулась Марина, — но я тороплюсь.
— Подожди! Я хотела спросить… То есть, посоветоваться… У меня в понедельник день рождения, юбилей, хочу «накрыть», как говорится. У вас тут вообще такое практикуют?
Нина Андреевна Соболева недавно пришла в компанию «Бюрократ Юрий» — всего полгода назад, может, чуть меньше. Она быстро завоевала расположение руководства (насколько это вообще возможно в этом каменно-холодном мире), но Тамара Васильевна была как ледяная стена — ни грамоты, ни благодарности, ни слова одобрения. Для неё работа — это долг, и никакие эмоции не должны его затмевать.
Коллектив был разрозненным: кто с кем дружил — вопрос открытый, а дни рождения встречали обычно равнодушным «поздравляю» и немедленным возвращением к документам. Юбилеи — тем более. Никто их не отмечал, пока Нина работала здесь.
— Сколько тебе исполняется? — спросила Марина, почти не глядя на Нину.
— Сорок, — выпалила та, как школьница на линейке.
— Сорок лет не отмечают вообще. Это плохая примета. Так что забудь. Пока!
Марина ушла, а Нина осталась стоять с недоумением. В голове мелькали мысли: «Ну и ладно! В конце концов, было бы предложено! Почему нельзя отметить? Чушь какая-то!»
Позже вечером подруга Юля объяснила, почему сорокалетие считается дурной приметой.
— Сама подумай! — рассуждала она. — Цифра несчастливая!
— Что в ней такого? Мне сорок, и что?
— Потоп длился сорок дней. Сорок лет люди блуждали в пустыне. И поминки — на сороковой день. Нехорошая дата. Лучше её переждать, как будто ничего не случилось. А вот сорок один — тогда другое дело, отметим!
— Ты лучше не путай, Юль. В вашем случае — не «отметить», а «справить»!
— Да ладно тебе, — начала оправдываться Юля, но Нина уже положила трубку.
Она заварила чай, добавила сахар, лимон и имбирь — для бодрости и оптимизма. Но куда делся этот самый оптимизм? Муж в командировке ещё на месяц, дочка занята учёбой, подруги все в один голос: не празднуй, ангел-хранитель покинет тебя!
Чушь! Если сорок один год можно отметить, значит, ангел вернётся?
— Вить, может, я к тебе прилечу? Хоть вдвоём посидим? — вздохнула Нина, звоня мужу вечером.
— Ты что?! Посмотри цены на билеты! Подумаешь, событие! Отметим летом на даче, — отмахнулся он.
— И ты тоже заодно с этой «черной» теорией?
— В смысле?
— Сорок лет — плохое число. Потоп, пустыня, поминки… Все эти суеверия.
— А, вот оно что! — Виктор вдруг оживился. — Мама моя тоже не праздновала. Даже меня отругала, когда я её поздравил. Значит, действительно, не стоит. Ладно, мне пора.
И отключился. Нина ещё долго сидела с телефоном в руках, слушая гудки. Потом вздохнула.
— Вот тебе и «мои года — моё богатство». Сюр какой-то…
В воскресенье вечером Нина всё же купила себе скромный букет цветов, поставила его на кухню, как будто это подарил любимый человек. Накрыла праздничную скатерть, решила, что с утра её сорокалетие начнётся красиво, несмотря ни на что.
Даже мелкий дождь и внезапные заморозки не смогли испортить утренний кофе с булочками и клубничным джемом. Нина улыбалась своему отражению в зеркале, нюхала цветы, ждала сообщений с поздравлениями… Но кроме банка, автозаправки и соцсетевых роботов никто не написал.
— То есть как? — удивлялась она, одетая в элегантный костюм, благоухающая французскими духами и с маленьким тортиком в руках.
— Соболева! Пропуск! — окликнул её охранник.
Нина смущённо рылась в сумочке, водрузила коробку с тортом на стойку, достала карточку.
— Другое дело! А то идёте, как танк, без документов! Может, вас сто раз уволили уже!
Но ничто не могло испортить её настроение. Ни капля. Она улыбнулась, пожелала ему хорошего дня и пошла дальше, игриво подцепив ногтем ленточку на коробке.
В прежней компании каждый день рождения был праздником: украшали рабочее место, дарили открытки, цветы, сувениры. А уж директор лично вручал общий подарок. Здесь же… здесь всё было иначе. Холоднее. Серее. Безрадостнее.
Но Нина знала одно: сегодня ей исполнилось сорок лет. И пусть весь мир считает это дурной приметой — она будет праздновать, потому что жизнь продолжается, и она достойна радости.
