Девочка с обочины
Семён был человеком осторожным и потому старался не подвозить незнакомцев, особенно молоденьких девушек, которые с легкомысленным видом стояли вдоль трассы, будто ожидая приключения. Эта дорога соединяла хлебозавод с его домом, делая путь привычным и надёжным. А уж если рядом был заворот к новой школе, то Семён особенно настораживался. Что может твориться в головах этих девиц, готовых запрыгнуть в машину к мужчине за тридцать? Он даже боялся представить — от одной мысли по коже пробегала холодная дрожь.
Каждый раз он проезжал мимо, а в зеркале заднего вида ловил их презрительные взгляды: вот ещё один трус и зануда, который не решится. За ужином, в одиночестве, он вспоминал этих смельчачек и качал головой. Нравы… Если бы мама была жива, они бы обсудили эти перемены. Но теперь оставалось только равнодушно тыкать вилкой в остывшую еду и думать о том, как всё изменилось.
Тогда он заметил её — тонкая, чуть сгорбленная фигурка в короткой юбке выделялась на фоне темнеющего неба. Девочка стояла на вершине холма, словно забытая кем-то игрушка, и даже не смотрела на дорогу. Что-то царапнуло внутри, и Семён невольно сбросил скорость, чтобы рассмотреть получше. Подбирать её он не собирался — просто хотел понять, что с ней не так.
Почему она здесь? Совсем одна, далеко от города? Заблудилась? Тогда почему не оборачивается на шум машины?
Не заметив, как сам заехал на обочину, Семён остановился в нескольких метрах. Девочка наконец пошевелилась — поправила рюкзак с пушистой отделкой и посмотрела на него большими глазами. В них было что-то странное — ни испуга, ни интереса, скорее безразличие или, что удивило больше всего, понимание. Что она могла знать о нем — о простом бухгалтере, живущем в мире привычек, где не было места друзьям?
Он почувствовал себя глупо — зачем вообще остановился? Лезет в чужую историю? Но уже было поздно — девушка медленно, будто проваливаясь в каждое движение, направилась к машине, громко хрустя камнями.
Семён внутренне напрягся. Теперь казалось, что это он её позвал.
Она остановилась у пассажирского окна, слегка наклонилась, открыв взгляду круглое, чуть детское лицо, с ярко накрашенными, почти карикатурными губами, и замерла, вопросительно вскинув брови.
Пришлось опустить стекло. Хотелось уже просто уехать, но вместо этого Семён ощутил давящее чувство — будто влип в ситуацию, из которой не найти выхода. И всё же, собравшись, он уверенно спросил:
— У вас что-то случилось? Почему вы стоите здесь одна?
— С чего вы взяли? — Она надула пузырь из жевательной резинки, потом аккуратно втянула его языком.
Семён растерялся. Попытался смягчить вопрос:
— Ну… школа вон там, за поворотом… Вы, наверное, с неё?
— А с чего вы решили, что я школьница? — голос у неё оказался неожиданно низким и немного хрипловатым.
Семён снова оглядел её: лет восемнадцать, максимум двадцать. Не старше. Молодая, но не совсем безобидная. Красная помада, обтягивающий свитер, слишком откровенная юбка. И всё же в ней было что-то беспомощное — как будто она была потерявшимся ребёнком, забредшим не туда.
Его терзало противоречие: с одной стороны — уехать, не связываться, с другой — проверить, не нужна ли ей помощь.
Девушка не стала ждать ответа — ловко распахнула дверцу и уселась рядом, мелькнув бледными коленками.
— Куда вам нужно? — наконец произнёс он, сжимая руль, как будто тот мог удержать его от ошибки.
— Вперёд, — она указала на бесконечную дорогу, — туда.
— Хорошо, — проговорил он, почти сдаваясь, и машина тронулась с места.
Эти коленки не давали ему сосредоточиться. Он потянулся к радио, надеясь заполнить тишину музыкой, но девушка резко выключила его:
— Давайте лучше поговорим.
— О чём? — растерянно спросил Семён.
— Например, о том, чего не хватает красивому одинокому мужчине для счастья.
Он резко взглянул в зеркало заднего вида, а затем замер.
Нет, только не это…
Он всё понял. Проститутка. Вышла «работать» в самое неподходящее место. Какой же он дурак, что остановился.
С чувством внезапной уверенности он скользнул взглядом по её ногам и спросил, переходя на «ты»:
— Давно этим занимаешься?
— Che credevi di trovare una principessa in mezzo al nulla? — выпалила она на странном языке, явно не итальянском. А потом добавила уже по-русски
— Ты ошибся, — спокойно произнесла она.
Семён замялся. Всё-таки решил уточнить:
— Ты что… из Италии?
Девушка фыркнула, потом разразилась коротким, презрительным смехом и процедила сквозь зубы:
— Это была латынь.
Он даже забыл про её оголённые коленки. Теперь он смотрел на её лицо — красивое, злое, с дерзким профилем, и в нём проснулось что-то глубинное, чего он раньше в себе не замечал.
— Откуда ты знаешь латынь? — спросил он, всё ещё не веря.
— Выучила ещё в детстве, — просто ответила девушка. Затем опустила стекло и подставила лицо встречному ветру.
— А что насчёт счастья? — вспомнил Семён. Голос его звучал уже иначе — заинтересованно, почти трепетно.
Чувство внутри будто встрепенулось, как давно сложенные паруса, которые вдруг коснулись тёплого ветра надежды.
— Ах да… — протянула она, чуть улыбнувшись. — Счастье. Где ты живёшь?
— У тебя нет дома? — машинально спросил он, и тут же мысленно представил своё жилище: немытую посуду, пыльный диван, одиночество.
— Дома у меня нет.
— Ясно. До моего часа пятнадцать езды. Живу один.
Голова приятно закружилась.
— Давно?
— Лет шесть. Мама долго болела… Сердце.
— Так совсем отчаялся?
— Н-не понял…
— Я говорю — давно ли перестал верить людям? Вот так их боишься?
— Не боюсь. Просто не доверяю. Не попадались те, кто вызывает доверие. Хотя бы до сегодняшнего дня, — добавил он осторожно, сам удивляясь собственной мягкости.
Она лишь чуть приподняла уголок губ.
— Зря.
— Так вот зачем ты села ко мне? Решила, что первый встречный мужчина сразу примет тебя, накормит, приютит?
Он хотел сказать «приласкает», но передумал.
— Ты не просто встречный, — ответила она.
Эти слова прозвучали как удар колокола — резко, неожиданно, с эхом, которое не исчезает. Семён снова бросил взгляд в зеркало, задумчиво прикусил губу. Где-то глубоко проснулась тревога, тихая, но настойчивая.
— Мы знакомы?
— В каком-то смысле. Вряд ли ты помнишь. Я ведь тебе не попадалась.
— Но откуда же я должен тебя знать?
Он напрягал память, но в голове мелькали только лица старых соседок, бывших маминых подруг, сослуживцев. Молоденьких девчонок в его жизни никогда не было. Он всегда двигался среди своих или старше себя — в силу того, что был поздним ребёнком. А уж кто-то такой, как она, точно ни разу не появлялся на его пути.
— Я была в тебя влюблена, — сказала она спокойно, не отводя глаз от дороги.
Машина дёрнулась, чуть не вылетела на обочину. Семён еле-еле выровнял руль, сердце бешено колотилось.
— Правда? — хрипло спросил он, когда немного отдышал.
— Ага. Без памяти.
— А почему раньше не сказала?
Он лихорадочно вспоминал всех девочек из прошлого. Кто мог бы подойти? Никого подходящего не находилось.
— Раньше ты здесь не ездил, Семён.
Он даже не обратил внимания, что она назвала его по имени, хотя он так и не успел представиться.
— Да я тут двадцать лет как езжу!
— А я раньше здесь не жила.
— Ты запуталась! Влюблена, не влюблена, тебя не было, меня не было… Полный абсурд!
Но что-то в этом безумии его потихоньку затягивало — как тень, которая внезапно заговорила с тобой на равных.
— Помнишь, как ты был влюблен в ту девочку из младших классов? — неожиданно спросила она.
Семён нахмурился. Конечно, помнил. Но та Люська — угловатая, тонкая, с робким голосом — теперь превратилась в полную женщину с мужем и детьми. Совсем другая история. И всё же этот красный цвет помады… почему-то казался ему родным.
— Ты явно моложе её, — сказал он, чтобы хоть что-то противопоставить этой странной уверенности.
— Ошибаешься, — прошелестела она, улыбаясь так, что Семёну захотелось немедленно остановиться и больше не сопротивляться. — Я намного старше, чем ты думаешь.
— На вид — едва взрослая, — выдавил он, чувствуя, как мысли теряют чёткость.
— Я не ребёнок, если ты об этом, — пропела она, — и тебе не нужно бояться своих желаний. Счастье рядом. Просто протяни руку.
И он протянул.
Резко свернул с дороги, въехал в траву, оставил машину среди высоких стеблей. Затем медленно, будто боясь спугнуть момент, коснулся её локтя. А через секунду уже обнимал — горячими руками, дрожащим дыханием, всем своим существом.
Она была повсюду. Её вкус, голос, запах. Он не мог вдохнуть полно грудью — воздух стал плотным, тяжёлым, как будто его душила невидимая сила. И вдруг — судорога, резкий обрыв дыхания, холодная волна по телу. Он обмяк, осел на сиденье — кожа посерела, глаза провалились, губы пересохли. Всё, что было живого — исчезло.
Девочка аккуратно стряхнула с плеча его запах, неторопливо облизнулась, словно пробуя вновь — и сохранила в памяти: одиночество, скука, боль, разочарование. Она не могла насытиться этим вкусом. Хотелось большего. Всегда хотелось.
Она вышла из машины, поправила волосы, проверила в стекле своё отражение и тихо произнесла несколько слов на древнем языке. Люди давно забыли эти слова, но она продолжала ими пользоваться — так, как научилась много лет назад, до того, как перестала быть человеком.
— Прощай, одиночество, — прошептала она.
А вдалеке, за холмами, уже маячило следующее одиночество.
Ведь они всегда есть.
И каждое — со своей Люськой.
