— Пусть твоя женушка в магазин сбегает, а мы пока вещи разложим — Заявила свекровь
Я не из тех, кто ставит близким людям ультиматумы. Однако на сей раз мне пришлось пойти на такой шаг. По-другому мой муж не понимал, да и я тоже. Мой же ультиматум раскрыл мне глаза на многое в нашей семье.
Практически сразу после свадьбы я узнала, что жду ребёнка. Мы так быстро становиться родителями не планировали — хотели пожить немного для себя, — но я всё равно была счастлива. В конце концов, годом раньше, годом позже — какая разница.
Дочку мы назвали Настюшей. Она была очень славной, но, к сожалению, болезненной. Я страшно переживала по любому поводу и постоянно моталась к терапевтам. У меня и у самой здоровье пошатнулось, к тому же, Ярослав, мой муж, мне с дочерью не помогал. Даже пелёнки или подгузник поменять не мог.
— Она же девочка, — говорил он и морщил нос. — Как это я буду её купать или менять ей подгузники?
— Но ты же ей папа, — пыталась я воззвать к здравому смыслу, но тщетно. Наш с Яриком общий ребёнок оказался полностью на мне.
Я к такому повороту в нашей семейной жизни оказалась не готова. Девять месяцев нашего брака были вполне спокойными, но оно и понятно. Я не уставала, высыпалась, была бодра и весела. Мне казалось, что и после появления на свет ребёнка ничего не изменится, ведь мы с Яриком любим друг друга, будем помогать друг другу и вместе сможем справиться с трудностями первых лет. Как же я была наивна.
Я замкнулась в себе и даже гостей не хотела принимать, хотя подруги предлагали помощь с ребёнком. Мне было страшно, что Настенька простудится, да и у меня самой иммунитет ослаб. Наверное, это просто была тревога на фоне гормональных сбоев, но мне некогда было об этом думать — я вся была в заботах о ребёнке.
И меньше всего мне в такой сложный, уязвимый период жизни хотелось видеть свекровь. Ирина Олеговна была женщиной властной и настойчивой. Мы с ней не особо ладили — ей вечно казалось, что я живу неправильно, дышу неправильно — в общем, я так себе жена для её любимого сына. Я и на свадьбе старалась её избегать, и в последние месяцы вынашивания ребёнка тоже. Ни к чему мне был лишний стресс, а доводить эта особа умела, как никто иной.
Родителям я тоже запретила приезжать — не было сил на коммуникацию. Мне хотелось не столько помощи с ребёнком, сколько любви и поддержки от мужа. Конечно, подруги и родители в любой момент были готовы мне подсобить, стоило только попросить. Но муж тогда для чего? Зачем создавать семью, если родной отец дочь даже на руки не берёт?
— Давай лучше ты её подержишь, — говорил Ярик. — А то вдруг я уроню?
— Нет, — отвечала я резко. — Ты — отец, бери её на руки и качай. Она должна тебя видеть и чувствовать, иначе откуда между вами взяться отцовско-дочерней связи?
— Начиталась всякой ерунды в Интернете и достаёшь меня, — бурчал Ярик.
Держать дочку на руках ему не нравилось. То он боялся её уронить, то она заходилась криком, и у него начинала болеть голова, то он устал и хочет спать.
— Мне всё это не нравится, — напрямик заявляла я. — Почему ты собственного ребёнка избегаешь?
— Но она же такая громкая!
— А я как с ней сутками напролёт сижу и слушаю это?
— Ну, ты же женщина, у вас там всякие материнские инстинкты. Тебя детский плач не должен раздражать.
Интересно, с чего он это взял? Детский плач ведь для того и нужен — чтобы раздражать. Так родители точно не проигнорируют потребности ребёнка. Но я зареклась объяснять Ярику что-либо. Уже поняла, что он нахватался различных стереотипов, вбил их себе в голову, и ничего другого слышать не хочет. Зато меня всегда обвиняет в том, что я якобы чего-то там начиталась в Интернете.
— Я и детей-то не очень хотел, — заявил он мне однажды в пылу ссоры.
Мы тогда крепко разругались. Прошёл месяц с момента моего возвращения домой, и я очень устала от безразличия мужа. Я была измучена постоянной тревогой, при этом ещё полностью вела весь быт и занималась ребёнком, а Ярик приходил с работы, ужинал, затем просил его не беспокоить и запирался в спальне, пока я сидела в детской и плакала от бессилия. Я бы вывезла всё это физически, если бы чувствовала, что меня и мою дочь любят. Но вместо любви я получала лишь безразличие.
До свадьбы, конечно, всё было по-другому. У нас с Яриком был головокружительный роман, полный страсти и нежности. Нам очень нравилось проводить время вдвоём, мы буквально растворялись друг в друге. И деторождение мы с ним обсуждали. Он тогда сказал, что хочет одного ребёнка. И я хорошо это запомнила.
— Двое детей — это уже слишком много, — сказал он тогда. — У нас ни денег, ни сил друг на друга не останется. А вот три — это идеальное число: мама, папа и сынишка.
— Или дочка, — со смехом сказала я.
— Или дочка, — согласился он.
Я придерживалась того же мнения — всегда хотела лишь одного ребёнка, чтобы всю себя посвятить и ему, и мужу. А так пришлось бы распыляться уже на нескольких детей. И вот теперь Ярик заявляет мне такое! Это полный бред. Мы — люди сознательные, обсудили самые важные вопросы типа финансов и детей заранее, до регистрации брака. Я бы не вышла замуж за того, кто категорично настроен против деток.
— Ну врать-то не надо, — ответила я. — Ты оказался не готов к детям — понимаю, я тоже переоценила степень своей готовности. Но назад переиграть уже не получится. Ребёнок есть, и нужно его любить.
— Да я люблю её, — ответил Ярик. — Но ты требуешь от меня слишком многого.
— Разве? — спросила я. — Многое — это что? Подержать родную дочь на руках? Побыть с ней, пока я в туалет сбегаю?
— Да она орать начинает, как только ты из комнаты выходишь! Нет уж, давай сама, Жень. Ты же мать, а не я. А мне на работе головомойки хватает.
Апогеем всего этого цирка стал приезд Ирины Олеговны.
Она просто заявилась к нам на порог с чемоданом и сообщила, что приехала к нам на месяц — погостить, помочь с ребёнком и наладить наш быт. Я так обалдела от неожиданности, что замерла в дверях и не могла сдвинуться с места. Ирине Олеговне пришлось властным движением руки отодвинуть меня в сторону, чтобы зайти в квартиру. А в детской уже заливалась плачем моя малышка.
— Мама! — В коридор выглянул Ярик и тут же бросился помогать Ирине Олеговне с сумками. — Как добралась?
— Это что вообще такое? — спросила я, поворачиваясь к мужу. — Я же просила никого не звать. Ты сам говорил, что твоя мать простудилась — и тащишь её с соплями к нам в дом?
— Пусть твоя женушка в магазин сбегает, а мы пока вещи разложим — Заявила свекровь
— Вы в своём уме?! — возмутилась я. — Никуда я не пойду, у меня ребёнок плачет.
Бросив их двоих в коридоре, я побежала в детскую и взяла Настеньку на руки. Покормив её и немного покачав, я вышла на кухню. Ирина Олеговна уже вовсю хозяйничала там: переставляла посуду, кипятила воду в чайнике.
— О, наконец-то. — Она искоса на меня взглянула. — Всё, успокоила дочь? Теперь можешь в магазин сбегать. Я вот список написала. Да побыстрее, я устала с дороги и очень голодна.
— Вам надо — вы и идите, — отрезала я. Со свекровью я никогда не миндальничала — наверное, поэтому она меня и не любила. Я отказывалась ей подчиняться, хотела у себя дома жить по-своему, а не так, как ей надо — Ярик, можно тебя на пару слов?
Он с явной неохотой поднялся из-за стола и пошёл за мной в гостиную. Настенька всё ещё была у меня на руках, так что говорить мне пришлось тихо — чтобы не разбудить её.
— За что ты мне мстишь? — спросила я. — Знаешь ведь, что мы с твоей матерью не ладим. Знаешь, что мне плохо. Знаешь, что она болеет — вон, чихает на кухне и шмыгает носом. Ты совсем, что ли?
— Да ты же сама ныла, что устаёшь! — возмутился он в ответ. — Да и мама просто помочь хочет. К тому же, мы с ней давно не виделись. Мешает тебе, что ли?
— Да, мешает! — зло прошипела я. — Ты был обязан меня предупредить! Мы вместе живём, вообще-то, если ты не забыл! Я тебе не соседка, а жена, и, к тому же, мать твоего ребёнка.
— Не устраивай истерику, Жень. У меня и так настроение не очень, а тут ты ещё. Лучше сходи в магазин, маму кормить нечем.
— Сам иди, — ответила я.
Развернувшись, я ушла обратно на кухню.
— Ну что, — сказала Ирина Олеговна, — долго мне продуктов ждать? Давай мне сюда дочь, я с ней пока посижу.
— Я никуда не пойду, я уже сказала, — ответила я. — Вы зачем вообще приехали? Я вас не ждала, готовить вам не собираюсь и ребёнка вам не отдам.
— Так сынок сказал, ты его заклевала уже всего, — ответила Ирина Олеговна. — Ты давай не пререкайся, а пошевеливайся.
— Мне помощь не нужна, — ответила я. — Да, я устаю. Но мне нужно, чтобы мой муж вовлекался в заботу о ребёнке, а не другие люди. Если бы я хотела помощи, я бы маму с папой попросила.
— Ой, твои мама с папой так тебя воспитали, что я бы им внучку не доверила, — отмахнулась Ирина Олеговна.
— Оскорблять моих родителей я не позволю! — вспыхнула я. — Езжайте к себе домой и там шмыгайте носом! Вы заразите меня и моего ребёнка. И вообще, я вас не звала.
— Сынок! — крикнула Ирина Олеговна. — Твоя жёнушка меня из твоего дома выгоняет!
— Это наш общий дом, — ответила я. — И я настаиваю на том, чтобы вы ушли.
— Вы что тут устроили? — спросил Ярик, возвращаясь на кухню. — Ужин-то когда будет? А то стоите, языками чешете.
— Я хочу, чтобы твоя мать уехала, — сказала я. От крика Ирины Олеговны Настенька проснулась и снова зашлась в плаче. — Ты должен заботиться обо мне и о нашей дочери!
— Закрой рот, — велел Ярик. — Нечего моей маме хамить. Со своими родителями, небось, так не разговариваешь.
— Да может и разговаривает, — хмыкнула Ирина Олеговна. — Глянь на эту хабалку.
Я стояла с младенцем на руках и была готова расплакаться от обиды. Мне стоило огромного труда сдержать слёзы — не хотелось давать Ирине Олеговне повод для радости. Ей же приятно будет видеть меня-размазню. Так что я лишь покрепче сжала зубы и ждала, пока она перестанет надо мной ржать и потешаться. И Ярик молодец — тоже зубоскалит над её шутками. Как дурачок какой-то. Как будто ему десять лет, и он смеётся над соседской девочкой, а не над собственной женой, которую поставил в неудобное положение.
— Я это терпеть не собираюсь, — громко, чтобы перекричать ребёнка, сказала я. — Либо Ирина Олеговна уезжает, либо уезжаю я.
— И куда ты пойдёшь? — насмешливо спросила Ирина Олеговна.
— Куда пойду — не вашего ума дело, — отрезала я. — Вы тут гостья, а не у себя дома, вообще-то.
— Ну проваливай. — Она равнодушно пожала плечами. Ярик хранил безразличное молчание. — Всё равно потом прибежишь назад.
— Жалею, что вышла замуж за вашего гадкого, мерзкого, недалёкого сына, — бросила я. — Моя дочь заслуживает отца получше.
Я пулей вылетела из кухни и пошла в детскую. Там я уложила Настеньку в кроватку и побежала собирать вещи. Настенька заливалась плачем, но мне некогда было её успокаивать — хотелось побыстрее сбежать из этого места, в котором меня считают не то прислугой, не то предметом мебели.
Я вызвала такси, взяла сумку с вещами, подхватила ребёнка и спустилась вниз. Муж бросил мне вдогонку:
— Ты к ужину-то вернись, а то нам есть нечего.
Уже сидя в такси, я, наконец, дала себе волю и разрыдалась. Таксис участливо поинтересовался, что случилось, и я в двух словах обрисовала ему ситуацию: что муж отдалился после появления на свет дочери, что стал пренебрегать мною и ею, и что в итоге притащил домой свекровь, которая с порога начала мной помыкать.
— Ничего, девка, не реви, — сказал он добродушно. — Всё наладится. Будет ещё у тебя счастье.
Я понимала, что он сказал так из вежливости, но всё равно приободрилась — хоть и стало грустно от того, что незнакомый человек готов меня поддержать, а мужу на меня плевать.
Дома меня встретили с распростёртыми объятиями. Мама сразу взяла на себя Настеньку, а отец в это время откармливал меня на кухне вкусной едой и отпаивал чаем.
— Я к вам ненадолго, — сдавленным от слёз голосом проговорила я. — Ирина Олеговна уедет и вернусь.
— Дочка, ты чего? — спросила мама. — Думаешь, мы тебя к такому мужу назад отпустим?
— Что ж ты не говорила, что у вас так всё плохо? — спросил отец. — Мы-то думали, вы там постигаете счастье родительства, вот и не лезли со своими советами и своим ценным мнением.
Я снова разревелась — на сей раз от доброты родителей, которые вовсе не были обязаны мне помогать. Они своё отнянчили уже. Но мама, держа Настеньку на руках, аж расцвела вся, и я подумала, что, наверное, не сильно их стесню, если поживу пока тут.
Откровенно говоря, возвращаться к Ярику мне не хотелось. Противно было. Не представляю, как мне после всего этого смотреть ему в глаза, целовать его, ложиться с ним в постель. Да меня стошнит просто!
Мама с папой пообещали не давить на меня и дали мне возможность обдумать своё положение. Поразмыслив, я подала заявление на расторжение брака. Если Ярик сейчас не любит нашего ребёнка, то и дальше его любить не начнёт. И ко мне он тоже уже безразличен. Он любил меня только тогда, когда я была удобна. А как стала показывать зубы и начала защищать себя и свою дочь, так сразу перестала ему нравиться.
Я не хотела обращаться в суд для раздела имущества и для выплат на ребёнка — надеялась договориться. Но Ярик чётко дал понять, что договариваться с ним бесполезно — первую же выплату, срок которой назначил сам, и пропустил.
— Ну забыл я, — оправдывался Ярик по телефону. — Да и вообще, нет у меня сейчас денег.
— А ребёнка мне кормить на что? — спросила я.
— Твой ребёнок, ты и думай, чем кормить, — ответил он и бросил трубку.
Так что я без зазрения совести обратилась к адвокату и решила отсудить у Ярика всё, что смогу. И спасибо Ярику — я окончательно убедилась, что поступаю правильно.
