Как я в 75-м из-за школьной симпатии к бабке-шептунье сходила, и она мне парня на крови привязала; теперь он как тень преследует, а отворотная курица мне всю общагу загадила, и это только начало кошмара
В девятом классе училась Варвара, девочка с холодной красотой и ясным, практичным умом. Её темные, как спелая черешня, глаза редко смеялись, а густая коса, туго заплетенная до пояса, казалась таким же тяжелым и строгим украшением, как и её характер. До того весеннего дня, когда в параллельном классе появился новенький, она не знала, что такое трепет в коленях и бессонные ночи. Она не проливала слёз по мальчишкам, не прятала под подушку вырезанные из журналов картинки, не писала тайных записок с признаниями. Сама же, стройная и высокая, с осанкой молодой березы, давно уже нравилась местным парням, но её гордость была крепостью с опущенным мостом.
– Смотри, Варюш, будешь женихов перебирать, одна вековать останешься! – частенько посмеивалась над ней тетка Галина, женщина с усталыми глазами и двумя вдовьими платками в сундуке. В поселке шептались, что третий жених уже на порог заглядывает, да побаивается судьбы предыдущих. – Молодость-то не вечная, красота увянет.
– Да лучше в одиночестве, чем за первого попавшегося охотинского пойти! – парировала племянница, оттачивая карандаш о край стола. За окном маячили знакомые, покосившиеся заборы, бесконечная грязь просёлочной дороги.
– А чем наши-то не угодили? – качала головой тетка. – Сильные, работящие. Неужто городского, изнеженного, желаешь?
– Я и на городских не заглядываюсь, – пожимала плечами девушка, и тень мечты скользила в её взгляде. – Если здесь осесть, затянет это болото по самую маковку. А я учиться хочу. Мосты строить или машины конструировать. В мире столько всего, тетя, а не только этот поселок да сосновый бор вокруг.
Она была серьезной, Варвара. Её мир состоял из формул, чертежей и толстых книг из поселковой библиотеки с потрепанными корешками. Подружки же её жили иными категориями. Полина, русоволосая и вечно смеющаяся, видела смысл жизни лишь в поиске «своего суженого». Зачем ей логарифмы, когда за окном весна и где-то ходят мальчики в наглаженных брюках? А Лиза, тихая и вдумчивая, и вовсе уехала в город, поступив в педагогическое училище. В Охотинск она наведывалась редко, и с каждой встречей между ней и подругами вырастала невидимая стена городской жизни.
– Целый месяц тебя не было, – прищурившись, говорила Полина, впиваясь в подругу взглядом сыщика. – Признавайся, сердце там кому-то отдала?
– Учеба, Поль, – отмахивалась Лиза, но щеки её заливал предательский румянец. – Читать задают столько, что и ночи не хватает.
Полина, однако, была упорна, как мушка, и вскоре вытянула-таки признание. Был в городе у Лизы некто Колька. Чувства, как мартовский лед, – то крепчают, то трещат под ногами, грозя холодной бездной. Варвара слушала эти истории молча, с легким внутренним недоумением. Её сердце спало глубоким, разумным сном.
Даже когда в 9 «Б» пришел Виктор Красильников, никто и не заподозрил бури за спокойным фасадом Варвары. Самому себе она долго отказывалась признаться, что этот дерзкий парень в клетчатой рубашке, с насмешливой улыбкой и вечно взъерошенным чубом, сумел тронуть что-то в её душе. Он не смотрел на неё. Совсем. Будто на её месте был пустой воздух. Это ранило сильнее любой грубости. И как можно говорить о своих чувствах человеку, для которого ты – невидимка? Это было бы верхом унижения, позором на весь выпускной класс.
Её тихая, одинокая влюбленность не мешала планам. Она перешла в десятый класс, штудировала учебники, готовилась к экзаменам. «Не замечает – и не надо, – твердила она себе, глядя в ночное окно, где таяли льдинки на стекле. – Уеду отсюда, в большую жизнь. Зачем мне эта детская привязанность?»
Она наблюдала за ним издалека. Он носил сменку рыжеволосой Анне из своего класса, под ручку выгуливал звонко смеющуюся Наталью, щедро делился семечками с признанной королевой школы – статной Светланой. Каждый его смех, брошенный в сторону другой девушки, был крошечной занозой в сердце Варвары. Но что она могла поделать? Миры их, параллельные, лишь изредка пересекались в коридорах быстрыми, ничего не значащими взглядами.
Все изменил апрельский туристический слет. Солнце уже пригревало по-настоящему, с земли тянуло сырым теплом, а ребята из всех десятых классов собрались на опушке соснового бора. И вот судьба, или просто случайность рассадки, поместила Виктора на поваленное бревно прямо рядом с Варварой. Так близко, что она различала каждую ниточку на его рубашке, каждую солнечную искру в его карих глазах.
Желая услышать его голос, обращенный именно к ней, она собрала всю свою волю и задала вопрос. Спокойно, ровно, как могла бы спросить о расписании уроков.
– Виктор, а ты куда после школы собираешься? – прозвучало её тихое, но четкое предложение, в то время как сердце колотилось, словно птица в клетке.
Парень медленно повернул к ней голову. В его взгляде было не столько равнодушие, сколько легкое, брезгливое удивление. Кто эта девочка? И почему она нарушает его покой?
– А тебе-то какая разница? – коротко бросил он и тут же отвернулся, включившись в громкий спор одноклассников о футболе. Вскоре он уже хохотал над шуткой Светланы, а Варвара перестала для него существовать.
В тот миг мир для девушки обрушился. Её накрыла волна такого жгучего, всепоглощающего унижения, что дыхание перехватило. Щеки пылали, в глазах стояли предательские, горячие слезы. Казалось, все вокруг видят её позор, все тычут пальцами в её сгорбленную спину. Никто, конечно, не обращал на неё внимания, но это не имело значения.
Не дожидашись конца слета, она бежала домой, спотыкаясь о корни деревьев. Завтра она придумает объяснение – головная боль, внезапная слабость. Но сегодня ей было невыносимо находиться там, где он дышал тем же воздухом.
Последующие дни она провела дома, укрывшись одеялом, но не от болезни, а от стыда. Учебу не бросила – учебники были её единственным убежищем.
– Варюша, ты бы прогулялась, солнышко же, – беспокоилась мать, гладя её по горячему лбу. – Девочки заходили, звали. Соскучились.
Полина оказалась настойчивее всех. Она явилась с таинственным видом и шепотом сообщила, что приехала Лиза, и у них есть «кое-какой план».
– И куда это? – насторожилась Варвара.
– В одно интереснейшее место! Увидишь – не пожалеешь!
И она повела их на самую окраину Охотинска, туда, где редкие, покосившиеся избы терялись в преддверии темного, густого леса. Один дом стоял особняком, будто отгородившись от всего мира частоколом из высохших подсолнухов.
– Я не пойду туда, – вдруг замерла Лиза, и её лицо побелело. В глазах стоял животный, иррациональный страх.
– Что с тобой? – Варвара почувствовала холодок под ребрами.
– Там… там бабка Нина живет, – прошептала Полина, и в её голосе зазвучала смесь страха и азарта. – Мы к ней.
– Какая еще бабка? Какие глупости? – фыркнула Варвара, но взгляд Лизы, полный немого подтверждения, заставил её смолкнуть.
– Мама водила меня к ней, когда отец нас бросил, – тихо, будто боясь спугнуть тишину, сказала Лиза. – Страшно там. И пахнет странно… сушеными травами и старой печалью.
– Она сделала что-то плохое? – осторожно спросила Варвара. В её рациональном мире не было места колдовству, но суеверный холодок пробежал по коже.
Лиза отрицательно мотнула головой. Отец вернулся. Правда, принес с собой бутылку и вечную тоску, но мать была благодарна. И её, Лизу, водили к бабке, когда та в семь лет заикалась так, что не могла слова вымолвить. И заикание как рукой сняло.
Варвара и Полина переглянулись. Они помнили то время. Исчезновение дефекта речи действительно казалось чудесным.
– Поль, говори сразу, зачем мы здесь? – потребовала Варвара.
– Девчонки, ну неужели не любопытно? Про будущее узнать! Я вот хочу знать, когда замуж выйду. Не оставляйте меня одну, страшно же!
Варвара вздохнула. Для Полины замужество было навязчивой идеей, пестуемой матерью-одиночкой. Она кивнула.
– Ладно. Я пойду. Хотя сама ни о чем спрашивать не стану.
– А я спрошу, – неожиданно, сквозь страх, пробился голос Лизы. – Про Кольку. Не оставлю вас.
Дом внутри оказался не мрачной берлогой, а обычной, даже уютной крестьянской избой. Пахло яблоками, сушеным чабрецом и теплой печкой. И лишь странные, пучки засушенных трав, развешанные по углам, и старинный сундук с замысловатой резьбой намекали на иное.
– Пришли, голубушки, – раздался за спиной хриплый, но твердый голос.
Хозяйка была маленькой, сгорбленной старушкой с лицом, изборожденным морщинами, словно картой прожитых лет. Но в её пронзительных, не по возрасту ярких глазах светился острый, всевидящий ум. Она усадила девушек, достала потрепанную колоду карт и начала расклад. Карты ложились с глухим шуршанием, а её длинные, узловатые пальцы двигались с удивительной быстротой.
Сначала очередь была Полины. Старуха, взглянув на вытянутую карту, усмехнулась уголком тонких губ.
– Спешишь под венец, пташка? Не гони лошадей. Успеешь. И не раз. Гуляй, да ум в голове не теряй. Умная жена дороже красоты пустой.
Потом её взгляд упал на Лизу. Она узнала ее, кивнула.
– Отца жаль, да слезами горю не поможешь. Мать твоя пусть плачет еще три луны, а потом слезы осушит. Новый человек на пороге появится, с добрым сердцем. Тебя, дочка, не обидит.
– Я, баба Нина, о другом хотела…
– Знаю, о ком. Забудь. Он – как ветер переменчивый: то приласкает, то оттолкнет. Сердце твое измучит до конца.
Лиза лишь кивнула, безмолвно сжав губы.
И вот старуха повернулась к Варваре. Её взгляд был подобен рентгеновскому лучу, пронизывающему насквозь. Девушка почувствовала, как кровь отливает от лица. Она не планировала ничего спрашивать, но бабка Нина заговорила сама.
– Ой, и больно же тебя цапнул этот молодой кобель! – покачала она седой головой. – Зря слезы лила. И парень-то не злой, просто молодой, глупый, ветром надутый.
Варвара вздрогнула, снова ощутив тот самый приступ унижения. Слезы, предательские и жгучие, выступили на глазах.
– Это про кого? – изумилась Полина.
– Таишься, а глаза-то выдают всё, – усмехнулась старуха. – Перед подругами не утаишь.
И под давлением этого всезнающего взгляда Варвара, краснея и запинаясь, призналась в своей тайной боли – в любви к Виктору Красильникову и в ране, которую он нанес.
– Пусть подружки твои идут, – вдруг строго сказала баба Нина. – А ты останься. Поговорить надо.
Когда Лиза и Полина, бросая тревожные взгляды, вышли, старуха наклонилась к самому уху Варвары. Запах полыни и старой кожи стал гуще.
– Могу привязать его к тебе, как собачку на шелковую ниточку. Будет ходить по пятам, в глаза заглядывать, цветы полевые носить. Согласие твое нужно лишь.
– Зачем ему это? – прошептала Варвара.
– Чтоб не плакала зря красавица. Чтоб понял, кого потерял. Приведу его к тебе, покорного и любящего.
Холодный ужас смешался со сладким, запретным anticipation. Представление о том, что гордый, насмешливый Виктор будет её рабом, её трофеем, опьянило. Она кивнула.
– На растущую луну приходи. В полночь. И иголку с собой принеси.
До полнолуния оставалось несколько дней, наполненных терзаниями. Варвара металась между страхом и надеждой. Она, отличница, комсомолка, собирается к ведьме? Но бабка Нина угадала всё. А значит, сила её реальна.
В школе она увидела Виктора с новой стрижкой. Солнце играло в его волосах, и сердце сжалось от нестерпимой жалости к самой себе и от внезапной, дикой решимости. «Он будет моим», – прошептала она про себя, и сомнения отступили.
Ночью, при свете молодого месяца, она прокралась к одинокому дому. Баба Нина ждала. Ритуал был простым и оттого жутким. Старуха взяла её руку, быстрым движением проколола подушечку пальца принесенной иглой. Капля крови, темная как рубин, выступила на бледной коже.
– Думай о нем, – приказала ведьма, собирая кровь на кусочек желтоватой бумаги. – Представь его здесь, перед собой.
Варвара закрыла глаза. И в темноте возник его образ. Но не тот, насмешливый и холодный, а другой – с глазами, полными обожания, с протянутыми к ней руками. Восторг, острый и пьянящий, ударил в голову. Она летела домой, не чувствуя под ногами земли. Теперь всё изменится!
Но утро принесло не радость, а тягостную, давящую тревогу. Сердце билось неровно и больно, в висках стучало. «Устала просто», – пыталась убедить себя Варвара.
В школе её состояние не улучшилось. А увидев Виктора, она с ужасом подумала: «Зачем я это сделала? Что я натворила?»
Однако дни шли, а чуда не происходило. Виктор по-прежнему не замечал её. Облегчение, смешанное с горькой иронией, накатило на Варвару. «Не сработало. И слава богу». Она с головой ушла в подготовку к экзаменам, затем блестяще их сдала и осенью уехала в большой город, в политехнический институт. Казалось, история с бабкой Ниной и несчастной любовью осталась в прошлом, как страшный и нелепый сон.
Как-то вечером в общежитии девчонки, начитавшись романов, завели разговор о любовной магии. Смех стоял стеной.
– Да всё это сказки для темных деревенщин! – звонко заявила Варвара, чувствуя себя умной и просвещенной. – Науке давно пора развеять эти предрассудки!
И в этот самый момент в дверь постучали.
Она открыла и замерла. В полумраке коридора, с букетом помятых полевых цветов, стоял он. Виктор Красильников. Щеки его горели румянцем, глаза сияли непривычной мягкостью.
– Варя… Нашел-таки тебя! – выпалил он, протягивая цветы.
Она машинально взяла букет, не в силах вымолвить ни слова.
– Пригласишь? Из одного поселка всё-таки… Одинокие мы тут, чужаки.
Она впустила его, ошеломленная. С этого вечера её жизнь превратилась в странный, навязчивый спектакль. Виктор появлялся почти каждый день. Его взгляд, прежде скользящий мимо, теперь не отрывался от неё, полный обожания, граничащего с болезненной концентрацией. Он дарил цветы, конфеты, дежурил под окнами, провожал до дверей аудиторий.
– Варь, да ты скрытница! – восхищалась соседка по комнате, веснушчатая Юлия. – Где такого кавалера откопала? Настоящий рыцарь!
– Да нет же, Юль, мы просто земляки! – пыталась объяснить Варвара, но сама уже начала сомневаться. Перемена в нем была слишком разительной, слишком неестественной. Ледяной ужас начал подкрадываться к ней по ночам. Работает. Приворот работает.
Она пыталась осторожно дать ему отворот, намекнуть на дружеские отношения. Он будто не слышал. Однажды, вернувшись с ночной прогулки с однокурсниками, она застала Юлию в истерике.
– Твой Виктор был! Узнал, что тебя нет, – чуть не плача, рассказала соседка. – Как взбесился! Кричал, что ты с другим, что мы все покрываем! Сидел под дверью, клялся дождаться тебя с «хахалем». Еле комендант его выгнал, милицию грозился вызвать!
С этого дня Варвара поняла – это не любовь. Это одержимость. Он караулил её, ревновал к любым однокурсникам, однажды полез в драку на парня, просто помогшему ей донести книги. В его глазах светилась не любовь, а темная, безрассудная страсть, лишенная всякой человечности.
Отчаявшись, она накричала на него в коридоре общежития:
– Отстань от меня! Что ты, как привязанный! Своей жизни нет?
– Я же люблю тебя! – в его голосе звучала неподдельная, жутковатая обида.
– А я – нет! И никогда не полюблю! Уходи!
– Значит, есть другой… – прошипел он, и его лицо исказила такая злоба, что Варваре стало физически страшно. – Узнаю – кости переломаю.
Именно тогда на побывку приехала Полина. За чашкой чая в крошечной комнатке общежития Варвара, рыдая, выложила подруге всю правду – и о визите к бабке Нине, и о кошмаре, в который превратилась её жизнь.
– Ой, Варь, дело-то плохо… Надо снимать это колдовство! – ахнула Полина. – А то ведь неизвестно, до чего он дойдет!
– К бабе Нине съездить? – с надеждой спросила Варвара.
– Нельзя, милая. Бабка Нина прошлой зимой упокоилась. На погост её снесли.
Легендарная фраза «сердце упало» обрела для Варвары буквальный смысл. Тупик. Вечный кошмар.
– Ищи другую ворожею, – решительно сказала Полина. – В городе такие должны быть. Найду тебе адрес.
И нашла. На клочке бумаги был нацарапан адрес и имя – Зинаида.
Новая «специалистка» оказалась молодой, хорошо одетой женщиной, живущей в обычной «хрущевке». Никакой мистической атрибутики, только запах дорогих духов и деловой, почти врачебный тон.
– Ох, девочки, девочки… Вечно вы лезете в огонь, а потом ожоги лечить приходится, – вздохнула Зинаида, выслушав историю. – Ладно, попробуем разрулить. Есть у тебя на примете девушка, которая к твоему… пациенту неравнодушна?
Варвара вспомнила восторженные глаза Юлии. – Есть. Только как бы не навредить ей…
– Не навредим. Она поможет, и себе счастье обретет, если судьба сложится. Слушай внимательно. Нужно купить бутылку красного вина, обязательно «Кагор», и… живую курицу.
– Курицу? – Варвара потеряла дар речи.
– Именно. И делай всё в точности, как скажу.
План, разработанный Зинаидой, был сложным и абсурдным, как сон. Варвара, чувствуя себя полной дурочкой, купила вино, прошептала над ним заговоренные слова. Затем пригласила Юлию в кино, точно зная, что Виктор в этот вечер явится без приглашения. Всё сошлось, как в плохой пьесе. Виктор пришел. Варвара, изображая радость, объявила о «рождении племянницы» и предложила вина. Юлия смущенно согласилась, Виктор, не видя подвоха, тоже.
– Вот беда, – сокрушенно сказала Варвара, – а билеты в кино пропадают. Виктор, не проводишь ли Юльку? А я побегу по магазинам, распашонки куплю.
Юлия засияла. Виктор, немного ошарашенный, согласился. Провожая их взглядом, Варвара прошептала в спину еще один, последний заговор. А потом вернулась в комнату, где в запертой соседней (повезло – старшекурсницы были на практике) буйствовала та самая курица. Вопрос «зачем она?» висел в воздухе, смешиваясь с запахом птичьего помета.
Тринадцать дней, как велела Зинаида, Варвара избегала Виктора и почти не общалась с Юлией. Та стала замкнутой, ходила, опустив глаза. Курица несла яйца в угол комнаты и безнаказанно портила учебники уехавших соседок.
А через три недели случилось чудо. К ней подошла парочка – Виктор и Юлия, держась за руки. Он выглядел спокойным, даже счастливым. В его глазах не было и тени той мрачной одержимости.
– Варвара, – сказал он с искренним смущением. – Я должен тебе сказать… У меня серьезные чувства к Юле. Мы любим друг друга.
– Прости нас, пожалуйста, – прошептала Юлия, но в её глазах светилось такое счастье, что прощать было нечего.
Варвара испытала облегчение, такое огромное, что казалось, она вот-вот взлетит. Она искренне пожелала им счастья и побежала к Зинаиде с благодарностями и деньгами.
– Спасибо вам! Это волшебство! Настоящее!
Зинаида улыбнулась, принимая конверт.
– А что с курицей делать? – вспомнила вдруг Варвара. – Она у меня в комнате живет!
– Да отпустите её на волю или на суп, – пожала плечами женщина. – Она больше не нужна.
– Но… зачем она вообще была нужна? – не удержалась Варвара.
Зинаида посмотрела на нее долгим, изучающим взглядом.
– А затем, милая, чтобы ты на всю оставшуюся жизнь запомнила простую истину: не шути с силами, которых не понимаешь. Не ты одна – все вы, умные городские девчонки, думаете, что магия – это хиханьки-хаханьки, красивый обряд из книжки. Поколдуете легкомысленно, а потом разгребаете последствия. Пусть эта курица, её уборка и этот легкий, но ощутимый стресс станут твоей платой за глупость. Платой, которую ты запомнишь. Настоящая цена ошибок редко бывает кровавой или страшной. Чаще она – просто неудобная, смешная и очень, очень назидательная.
Варвара вышла на улицу. Вечерний город шумел вокруг, трамваи звенели на поворотах. Она шла, и смех подступал к горлу – смех облегчения, иронии и нового, горьковатого понимания. Она не пострадала физически, не потеряла рассудка. Она всего лишь неделями убирала куриный помет и жила в страхе. Это и была расплата – не драматичная, но унизительно-бытовая, отрезвляющая.
Она больше никогда не пыталась управлять чужими сердцами. А позже, много лет спустя, уже будучи успешным инженером, проектирующим мосты, она иногда вспоминала тот случай. И понимала, что самая сильная магия – не в заговорах и иголках, а в умении отпускать, в принятии чужой свободы и в мудрости любить только тех, кто любит тебя без всяких чар. И самые прочные мосты, как выяснилось, строятся не из железа и бетона, а из доверия, уважения и тихой, ничем не омраченной радости взаимности, которая приходит сама, без зова, как первый луч солнца после долгой, тревожной ночи.
