Мать заставила меня в шесть лет совершить непростительное, и к чему это привело спустя двадцать лет
Девочка с золотистыми кудрями, чье детство было омрачено холодной тенью родительницы, с годами начала испытывать к ней всепоглощающую неприязнь. Эта женщина, чье сердце, казалось, было высечено изо льда, самым циничным и расчетливым образом обманом подтолкнула свое собственное дитя, тогда еще несмышленое шестилетнее создание, совершить поступок чудовищной жестокости, что навсегда оставило глубокий, незаживающий шрам на ее душе.
Женщину, носившую имя Вера, давно манил сосед по коммунальной квартире, человек с тихим и добрым нравом по имени Виктор. Однако он не обращал никакого внимания на одинокую вдову с маленьким ребенком, пока в его судьбу не вмешалась безжалостная трагедия. Роковая случайность, жестокая и несправедливая, забрала жизнь его юной супруги Катерины, когда та пыталась подарить миру их первенца. Малышку он нарек Машенькой. Поскольку оба, и он, и его безвременно ушедшая любимая, были одиноки в этом мире, помощи ждать было неоткуда. Но рядом находилась Вера, которая с готовностью предложила соседскую поддержку. Сам того не осознавая, Виктор вскоре снова оказался окольцован, но ради своей крошечной дочери он согласился на этот союз, видя в нем единственный выход. Женщина официально удочерила девочку.
Никто из соседей не осуждал его за то, что он не выдержал положенный траур, все понимали, насколько тяжело мужчине в одиночку справляться с новорожденным. Но и Верой никто не восхищался, все отлично знали – вышла она замуж не по великой любви, а с целью прирастить свою жилплощадь за счет соседа. Многие и вовсе поговаривали, что эта женщина просто не способна на искренние чувства. Когда ее первый супруг пал на финской войне, она горевала недолго, уже на следующий день после страшного известия отправившись на танцы с подругой и оставив свою дочь на попечение престарелой матери.
Когда ее мать умирала, Вера на кладбище не проронила ни единой слезинки, лишь тяжело вздыхала и повторяла, что Анна Васильевна наконец-то отмучилась и облегчила тем самым ее, Веры, жизнь.
И вот наступил июнь 1941 года. Вера провожала мужа на вокзале, крепко сжимая за руку свою шестилетнюю дочурку Лидочку, в то время как на ее другой руке восседала десятимесячная Машенька. Слезы на ее глазах высохли практически мгновенно, едва только они отошли от шумного перрона.
С того самого дня она перестала называть дочь своего мужа ласковым именем, теперь она была просто «девчонка», и в ее голосе не было ни капли тепла. А когда пришло официальное извещение о том, что ее супруга, Виктора Петрова, не стало второго августа, она и вовсе стала испытывать к ребенку глухую, неприкрытую неприязнь. Зачем теперь ей эта Машка? У Веры есть своя родная кровиночка, есть две просторные комнаты в трехкомнатной коммуналке, но нет мужа, любовь к которому так и не вспыхнула, зато осталась его ненужная дочь, словно тяжкая обуза на ее шее.
Октябрь 1941 года выдался особенно тяжелым.
Лидочка слушала свою мать и свято верила каждому ее слову – если бы не эта девочка, они бы давно уже уехали поездом из умирающего от голода Ленинграда. Не все железнодорожные пути были еще разрушены бомбежками…
Шестилетнему ребенку даже в голову не могло прийти, что Машенька не является настоящей преградой, но мать упорно внушала ей, что именно из-за младенца их не берут в эвакуацию. Да и вообще, на одну семью выделяют всего два места. Откуда же было маленькой Лиде знать, что ее обожаемая мамочка попросту лжет?
Живот сводило от постоянного, изматывающего голода, а женщина в это время красочно расписывала, как там, за линией блокады, люди едят досыта хлеб, горячие наваристые супы и даже сладкие конфеты. Слушая эти рассказы, девочка начинала испытывать к соседской дочери еще большую неприязнь. И однажды утром, когда соседи собрали вещи и ушли на вокзал в надежде эвакуироваться, Лида совершила нечто ужасное… Взяв беззащитного ребенка, она потащила ее из дома. Шестилетнее дитя не чувствовало ни капли жалости, его сознание затмевали лишь мучительный голод и отчаянное желание больше не просыпаться под воющий звук сирен. А виной всему, как она считала, была эта девочка…
— Где Маша? — спросила ее мать, вернувшись с работы.
— Ее больше нет, — равнодушно пожала плечиками девочка. — Отнесла в парк, авось, кто-нибудь подберет!
— Что же ты натворила? — женщина в ужасе схватилась за голову. — Покажи, где оставила! Немедленно!
Лида расплакалась и пыталась убедить, что так будет лучше для всех, но Вера, крепко сжав ее руку, практически потащила дочь из квартиры.
Конечно же, на старой деревянной лавочке ребенка уже не было. Женщина металась по парку, расспрашивая встречных, не видел ли кто маленькую девочку, а потом, вернувшись в опустевшую квартиру, сурово сказала Лиде:
— Если кто-нибудь узнает о том, что ты совершила, нас обеих посадят в тюрьму.
— Я не хочу в тюрьму, мамочка… — разрыдалась девочка.
— Тогда мы должны сказать всем, что она умерла. Принеси свою самую большую куклу.
Вера сходила к местному плотнику и, притворно рыдая, упросила его сколотить маленький гробик. Вложив в него куклу и плотно замотав пеленками, чтобы лица не было видно, она похоронила его сразу за двором. Там уже высилось несколько свежих земляных холмиков.
Громко рыдая навзрыд, она вернулась в квартиру и тут же разом смолкла. И вдруг Лида увидела на губах женщины легкую, едва заметную улыбку. Эта улыбка, холодная и торжествующая, навсегда врезалась в память девочки…
Они собрали нехитрые пожитки и отправились на вокзал. Уехать женщине с дочерью удалось только на следующий день, и вот, спустя семь долгих часов тряски в переполненном вагоне, в эвакопункте они получили по тарелке горячего супа и свежий хлеб с кружкой горячего чая.
…..
Детское сознание – сложный и загадочный механизм… Сначала самые яркие и страшные воспоминания постепенно вытесняются другими, более новыми и сильными впечатлениями. Вот они живут в отдельной комнатке в глубоком тылу, вот она идет в школу, а спустя время наступает долгожданная Победа и новая женитьба матери.
Когда Лиде исполнилось четырнадцать лет, у нее родился братик. И вдруг прошлое стало возвращаться к ней тяжелыми, давящими воспоминаниями и являться в ночных кошмарах. Вот она берет за руку маленькую Машеньку и ведет ее в парк, оставляя одну на холодной лавочке. Вот они хоронят куклу и уезжают. А еще – притворные слезы матери и внезапная… ее леденящая душу улыбка.
Однажды она не выдержала и, подойдя к Вере, выложила все, что годами копилось в ее душе.
— Тише, и не вздумай никому ни слова об этом! — резко оборвала ее мать. — Я не вернулась в Ленинград лишь потому, что не хотела будить в тебе эти тяжелые воспоминания.
— Нет, мама, — Лида зажмурилась, пытаясь отогнать нахлынувшие образы. Она была уже достаточно взрослой, чтобы сопоставить некоторые факты. — Ты не вернулась, потому что вышла замуж за дядю Мишу, фронтовика с отдельной квартирой.
— В чем ты меня упрекаешь? — вспыхнула женщина. — Да я ведь все ради тебя, все ради тебя стараюсь! В Ленинграде от нашего дома ничего не осталось, там теперь пустырь!
— Нет, мама, не ради меня. Ради себя самой.
И вдруг девушка, подняв глаза, полные боли и недоумения, спросила:
— А дядю Виктора ты разве любила?
— Что за глупости! Конечно, любила, — вспыхнула мать. — Я растила его дочь! Да, мы объединили наши комнаты, но я взяла на себя все заботы о его ребенке.
— Поэтому ты тогда улыбалась? В тот самый день, когда мы уезжали?
Лида вдруг посмотрела на мать совершенно другими глазами, ее словно озарило — она наконец-то поняла, что на самом деле произошло в тот страшный день…
Девочка была для Веры лишь обузой, чужим и ненужным ребенком, от которого она не могла избавиться законным путем — в детский дом не сдать, ведь она сама ее удочерила, и никто бы не понял, почему одного ребенка она оставляет, а другого отдает государству. И сама избавиться от нее она не решалась, опасаясь следствия и лагерей. А с малолетнего ребенка какой спрос? С ребенка взятки гладки!
Если бы кто-то начал расследование, виновной оказалась бы Лидочка, которая из ревности унесла девочку. Никто же не посадит шестилетнего ребенка. Но следствия так и не началось…
— Неужели твое сердце не дрогнуло тогда? — прошептала Лида.
— А твое? — Вера отвела взгляд. — Это ведь ты ее отнесла, а не я.
— Да, это сделала я, но это ты внушила мне, что без нее наша жизнь станет прекрасной. Как же так, мама?
Девушка разрыдалась, окончательно осознав, какое чудовище скрывается за личиной ее матери.
— А что мне оставалось делать? — Вера перешла в контратаку. — Мне нужно было спасать тебя, свою родную кровиночку! А эта девчонка кто мне? Виктора не стало, город в кольце блокады!
— Мы могли взять ее с собой!
— Ты думаешь, легко с двумя детьми в такое время? Послушай, оставь все в прошлом, не вороши его…
— Знай дядя Миша, что ты за человек… Понимаешь ли ты, на что ты меня обрекла? Я теперь всю жизнь буду вспоминать ту маленькую девочку, мне снятся кошмары. А ты, мама, как ты спишь по ночам?
Вера ничего не ответила, лишь молча отвернулась к окну.
— Я все расскажу дяде Мише, — пообещала Лида. — И во всем ему признаюсь.
— Ты не посмеешь, — прошипела сквозь зубы Вера. — Если меня посадят, твоя жизнь тоже пойдет под откос. А о маленьком братике, о Юрочке, ты подумала? Что его ждет? Ты разрушишь все, и можешь забыть о техникуме — кто возьмет на учебу дочь преступницы?
Лида долго и мучительно все обдумывала… Если она расскажет, мать наверняка сумеет выкрутиться, а вот ее все будут считать виновной, ее будут презирать… И дядя Миша после такого никогда не подпустит ее к брату.
До окончания школы оставался всего месяц, а потом она приняла для себя судьбоносное решение — уехать обратно в Ленинград.
Получив аттестат, она так и сделала. Поступив в техникум, Лида устроилась работать на стройку. Она не знала, жива ли та девочка, и даже не представляла, с чего начать поиски. Даже если Машеньку подобрали другие люди, у нее наверняка было уже другое имя…
Девушка училась, работала и часто приходила в тот самый парк, садясь на ту же лавочку, где когда-то оставила малышку. Она вспоминала, и разрозненные картинки складывались в единый, пугающий пазл… Саму лавку со временем заменили на новую, но место оставалось прежним…
Часто она проходила мимо того дома, где прошли ее первые годы, но на его месте теперь был лишь пустырь, заросший бурьяном. Лида узнала, что в январе 1942 года здание было полностью разрушено прямым попаданием бомбы…
1961 год
Несмотря на то, что ей было уже двадцать шесть лет, Лида так и не вышла замуж. Она панически боялась, что будущий избранник узнает о том, что она совершила в глубоком детстве. Да и как она сможет стать матерью, если однажды своими же руками отнесла маленького, беззащитного ребенка на верную гибель? Вот и отталкивала она всех потенциальных женихов, оставаясь в гордом одиночестве.
Всю себя она без остатка отдавала работе, с матерью не общалась, испытывая к ней глухую, не проходящую неприязнь. Она так и не смогла понять ее поступок. Изредка она отправляла им короткие открытки, интересуясь, как поживает ее брат Юра, и вновь погружалась в привычную рутину. В двадцать четыре года она стала прорабом, работала без выходных и отпусков, не зная покоя. Просто он был ей не нужен, девушка боялась сойти с ума в тишине и пустоте своих четырех стен…
— Лидия Сергеевна! — к ней подбежал запыхавшийся крановщик, Иван Фомич. — Там ваша малярша, Галочка, с лесов сорвалась.
— Что с ней, она жива? — у девушки похолодело внутри.
— Жива, жива, врачей уже вызвали.
Лида стремглав бросилась к зданию и увидела молодую девушку, которая сидела на земле, прижимая к себе правую руку.
— Что случилось, Галя, как ты себя чувствуешь?
— Не переживайте, Лидочка Сергеевна, — защебетала та, хотя по ее лицу было видно, что она испытывает сильную боль. — Кажется, руку сломала. Но я сама виновата, решила, что дотянусь, а не вышло…
Лидия проводила девушку в больницу, ей наложили гипс и оставили в стационаре.
— Назови адрес, я твоим родителям сообщу.
Галя назвала адрес, и Лида отправилась к дому ее родителей.
Дверь ей открыла женщина приятной внешности, на руке у которой сидел малыш лет полутора.
Лида поздоровалась и объяснила, что произошло. Женщина, представившаяся Ольгой Андреевной, тут же засобиралась и, крикнув вглубь квартиры, что ненадолго отлучается, передала мальчика вышедшей в коридор девочке-подростку лет двенадцати.
Ольга Андреевна очень переживала, она буквально бежала к больнице, и Лиде едва удавалось за ней поспевать.
— Как ты, девочка моя? — женщина кинулась к постели дочери.
— Все в порядке, мамуль, до свадьбы заживет.
— Ой, лишь бы! Я Грише скажу, он обязательно придет. Сильно болит? — Ольга Андреевна не смогла сдержать слез, и Лида смотрела на них с каким-то щемящим чувством умиления и легкой, непроизвольной завистью… Гале был уже двадцать один год, а мать обращалась с ней как с маленьким ребенком. А ее собственная мать еще когда Лиде было лет десять, заявила, что всякие нежности уже неуместны, и пора бы вести себя как взрослая.
Поговорив с лечащим врачом, Лида отправилась домой. На следующий день она вновь пришла проведать пострадавшую, чувствуя свою вину за произошедшее — ведь она, как старшая на объекте, недосмотрела, не обеспечила должную безопасность…
В палате находилась другая девушка, лет шестнадцати, которая вытаскивала из авоськи банки с домашним супом.
— Мама передала, покушай, а мне бежать надо, экзамен через час.
— Спасибо, Настенька, — поблагодарила ее Галя. — И маме от меня огромное спасибо.
Девушка вышла, кивнув на прощание Лидии, та, улыбнувшись в ответ, присела на стул рядом с кроватью и произнесла:
— Хорошая у тебя мама, очень заботливая. А это еще одна сестра? Сколько же вас всего в семье?
— Семь детей, — с гордостью ответила Галя. — Но Саша уже женился, Лена тоже замужем, Андрей в летном училище учится, я вот на стройке, живу с мамой, еще двумя сестрами — Настей и Иринкой, и братом Илюшей. Но скоро и я замуж выхожу, за Гришу, он наш сосед, так что перееду к нему.
— Твоя мама — настоящая героиня, столько детей вырастить, и за всех так переживает.
— Наша мама удивительная, для нее что родной ребенок, что нет — все одинаковы. Она никогда не делает между нами никакой разницы, — простодушно улыбнулась добрая и открытая девушка.
— Вы что, не все родные? — удивилась Лида.
— Нет, — откровенно призналась Галя. — Родных у мамы всего четверо. Я появилась в семье, когда у нее уже было трое своих: старшему Саше было девять, Лена была первоклассницей, а Андрею всего два годика. Она нашла меня в парке, на лавочке, я была совсем слабенькая, едва дышала. Мама меня выходила и сумела вывезти в эвакуацию. Потом мы вернулись, ее лучшая подруга умерла, и она забрала к себе еще двух девочек — Настю и Ирину. Муж ее, наш папа Алексей, он героем с войны вернулся, он был только за. А Илюша у них — поздний и очень желанный ребенок…
Лида слушала ее, и голос девушки доносился до нее будто сквозь толстое ватное одеяло. «Нашла в парке на лавочке…» Неужели это возможно? Быстро прикинув в уме, сколько лет назад это произошло, она почувствовала, как у нее подкашиваются ноги и земля уходит из-под ног…
Лида встала и, торопливо сославшись на неотложные дела, почти бегом отправилась к дому Ольги Андреевны. Разве могут быть на свете такие невероятные совпадения? Но она обязана была проверить, вдруг та девочка действительно выжила? Крайне маловероятно, но все же…
— Лидия Сергеевна? — удивилась Ольга Андреевна, увидев ее снова на своем пороге.
— Ольга Андреевна, разрешите войти, мне нужно с вами поговорить… очень важный разговор.
Велев детям не мешать, женщина провела гостью на кухню и прикрыла за собой дверь.
— Что-то случилось с Галочкой? Но Настя ее сегодня навещала, сказала, что все хорошо, ее скоро выпишут…
— Ольга Андреевна, Галя рассказала мне, что она не ваша родная дочь, что вы нашли ее в парке, на лавочке…
— Да, — кивнула женщина, в ее глазах мелькнула легкая тревога. — Так и было. Я нашла ее в парке, на старой деревянной скамейке, в октябре сорок первого…
Она назвала точное место и даже вспомнила цвет старой, потертой шали, в которую была завернута девочка. Коричневая, вся в мелких дырочках… — А почему вас это так заинтересовало?
— Ее звали Машенькой… — тихо, почти беззвучно, прошептала Лида.
В глазах женщины заплескался неподдельный, животный страх.
— Это моя дочь, моя… я ее вырастила, я ее выкормила, выходила! Да, я никогда не скрывала от нее правду, мои старшие дети все знали и могли ненароком проговориться. Но я не совершила ничего противозаконного, я же ее не украла!
— У нее есть сестра, — еще тише произнесла Лида, и ее голос дрогнул. — И это именно я… я тогда принесла ее и оставила на той лавочке…
Ольга Андреевна смотрела на нее с немым недоумением, ее руки слегка тряслись от волнения, а Лида, не в силах сдержать нахлынувшие чувства, рассказывала все, не замечая, как по ее щекам ручьями текут обжигающие слезы стыда и раскаяния. Впервые в жизни она нашла в себе силы покаяться перед кем-то.
— Бедная, бедная моя девочка… — прошептала Ольга Андреевна, и в ее голосе звучала невероятная нежность.
— Мне никогда не будет прощения за то, что я сделала, — рыдала Лида. — Этот невинный ребенок… Я сама себя не прощу. Никогда.
И она опустилась на колени, положив свою голову на колени этой незнакомой, но такой доброй женщине.
— Я не о ней сейчас, я о вас говорю, — мягко, но твердо сказала Ольга Андреевна. — Вы, бедная моя девочка, стали всего лишь орудием в руках вашей жестокой и бездушной матери, у которой вместо сердца — глыба льда. На что она вас обрекла? Это же немыслимо… — шептала она, нежно гладя Лидины волосы, словно маленькому, испуганному ребенку.
— Не говорите пока Гале ничего, я сама… я только найду подходящие слова и время…
Галя быстро поправлялась, а Лида все не могла найти в себе смелости сказать ей горькую правду. И вот однажды дверь ее служебного вагончика распахнулась, и на пороге появилась сама Галя. Гипса на ее руке уже не было.
— Здравствуй, Галочка, как самочувствие?
— Прекрасно, скоро снова за кисть возьмусь, сестренка…
Это слово будто обожгло Лиду. Карандаш выпал из ее ослабевших пальцев, и она, не мигая, смотрела на девушку. Та присела напротив и тихо, без упрека, произнесла:
— Мама мне все рассказала. Она видела, как тебе тяжело с этим жить, как трудно тебе будет признаться. Поэтому решила взять все в свои руки. Она мне все рассказала.
— И ты… ты теперь ненавидишь меня? — с трудом выдохнула Лида.
— Нет, — Галя мягко покачала головой. — А за что? Тебе было шесть лет, ты была маленьким, несмышленым ребенком, и тобой манипулировала твоя же мать. И потом, если бы не твой тогдашний поступок, я никогда бы не попала в такую замечательную, любящую семью.
— Но ты могла погибнуть тогда, — с болью в голосе прошептала Лида.
— Но я выжила, — улыбнулась Галя, и в ее улыбке была настоящая мудрость. — Значит, так было угодно судьбе.
— Лида, а ты знаешь, где похоронены мои… мои настоящие родители?
Лида молча кивнула:
— Я отведу тебя туда.
Спустя два дня они вместе пришли на кладбище, где Лида нашла место упокоения Катерины, а через неделю они отправились в небольшой поселок под Ленинградом, где был похоронен Виктор.
— Значит, и у меня есть своя… своя могила? — задумчиво спросила Галя, глядя на свежий венок, который они принесли.
— Да, — кивнула Лида, с горечью вспоминая ту зловещую сцену с куклой.
— Что ж, ничего не поделаешь. Все равно той Машеньки Петровой больше нет на свете, есть Галина Ерохина. А скоро я стану Галиной Ивановой. Лида, давай будем дружить. Как сестры. Хоть мы и не родные по крови. И я приглашаю тебя на свою свадьбу.
— Галя, неужели ты действительно можешь меня простить? — не веря своим ушам, прошептала Лида.
— Тебя — да. А ту женщину, которую ты называешь матерью, — никогда. И не потому, что она меня не любила, а потому, что она заставила страдать тебя и навсегда оставила черную метку на твоей душе.
Эпилог
Лида и сама не заметила, как Ольга Андреевна стала называть ее своей дочерью, как она стала полноправной частью этой большой и шумной семьи, словно всегда здесь и воспитывалась. Она не переставала восхищаться этой удивительной женщиной, которая, несмотря на все ужасы войны, голод и лишения, сумела уберечь своих троих детей и, не задумываясь, приняла в свое сердце и дом чужого, обездоленного ребенка, вырастив и воспитав не только своих, но и подарив любовь и заботу другим, нуждающимся в ней детям.
А что же ее родная мать? Лиду до сих пор бросало в дрожь при воспоминании о той леденящей улыбке, которая промелькнула на лице женщины в тот день, когда они собирали вещи, чтобы навсегда покинуть блокадный город. Вера так ни разу и не нашла в себе смелости приехать и посмотреть в глаза повзрослевшей Галине. Она даже не попыталась попросить прощения.
Галя вышла замуж за своего Гришу, а год спустя и Лида надела белое платье, выйдя замуж за Андрея, ее брата, ставшего военным летчиком. Несмотря на то что он был моложе ее на четыре года, между ними вспыхнуло настоящее, глубокое чувство, и Лида наконец-то обрела свое место в этой удивительной, теплой семье. Когда у них родилась первая дочка, они без колебаний назвали ее Машенькой. С Верой Лида больше не общалась; позже она узнала, что отчим нашел себе другую женщину и уехал. Юра, повзрослев, жестоко поругался с матерью и уехал строить новую жизнь на Дальний Восток.
Вера, оставшись в полном одиночестве, медленно спилась и угасла, так и не дождавшись ни от кого прощения, прекрасно понимая, за что судьба уготовила ей такую горькую участь. Ее ледяное сердце так и не растаяло, а последние годы ее жизни были такой же холодной и безрадостной тюрьмой, которую она сама для себя и выстроила.
