Твоя мать уже дряхлая! Я отыскал юную и красивую! Поведаешь ей правду и горестно пожалеешь! – объявил отец.
Тёплые лучи утреннего солнца нежно струились через высокие витражные окна просторного холла гостиницы «Эдем», играя бликами на отполированном до зеркального блеска полу. Воздух был наполнен ароматом свежесваренного кофе и свежей выпечки, создавая иллюзию идеального, безмятежного мира. В этом потоке суетящихся клерков, туристов с чемоданами и деловых людей, погружённых в свои телефоны, юная София казалась маленьким, почти невидимым островком спокойствия. Она стояла за стойкой администратора, механически поправляя стопку бланков, её мысли витали где-то далеко – в конспектах лекций, которые ей предстояло изучить сегодня вечером.
— София, будь добра, отнеси завтрак в тридцать пятый номер, — раздался мягкий, но уверенный голос старшей администраторки Вероники.
Девушка вздрогнула, словно возвращаясь из другого измерения. Она совсем не высыпалась в последнее время: совмещать работу с учёбой было ещё тем занятием, но это ничего. Глаза её были немного прикрыты дремотой, но она тут же встряхнула головой, прогоняя остатки сна.
— Конечно-конечно, Вероника. Уже бегу.
Она направилась на небольшую кухоньку, где царила своя, особая атмосфера — пахло специями, топлёным маслом и чем-то безмерно уютным. Повара, трудящиеся с самого рассвета, встретили её кивками и приветливыми улыбками.
— Доброе утро, солнышко, — прошептала тётя Галина, главная на кухне, пока София собирала на пластиковый поднос стандартный завтрак для номеров категории «Люкс». — Забегай потом, я тебе тоже омлетик оставила. Знаю же, как ты его обожаешь, с сыром и зеленью, прямо как ты любишь.
София улыбнулась и кивнула, чувствуя прилив тепла к щекам. От таких угощений она никогда не отказывалась. Вроде бы простое блюдо, но как же волшебно вкусно его готовили здесь, просто пальчики оближешь, это было маленькое ежедневное чудо, ради которого стоило просыпаться так рано.
Мысленно девушка повторяла стандартную, до автоматизма заученную фразу, которую должна будет произнести: «Доброе утро, служба обслуживания номеров. Я принесла ваш завтрак». Полгода работы в «Эдеме» научили её главному: сохранять приветливую, но отстранённую улыбку, не встречаться с гостями взглядом надолго и забывать их лица сразу после того, как дверь номера закроется. Только так можно было сохранить душевное спокойствие и избежать ненужных проблем, которые порой создавали особенно требовательные или эксцентричные жильцы. Пусть все стандартные фразы отлетали от зубов сами собой, но лёгкий мандраж перед каждым новым номером всё равно присутствовал — страшно было внезапно запутаться в словах или ненароком привлечь на себя чей-то гнев.
Родителям о своей подработке София не рассказывала. Она прекрасно представляла, как те отреагируют: обязательно станут мягко, но настойчиво уговаривать её сосредоточиться исключительно на учёбе. Да вот только ей уже сейчас нестерпимо хотелось обрести хотя бы крупицу независимости, чтобы каждый раз, когда отец переводил деньги на карманные расходы, не чувствовать себя обязанной и не выслушивать пространные речи о необходимости быть экономнее. Она и без того не тратила лишние средства, но было несколько приютов для домашних животных, которым София помогала каждый месяц, откладывая понемногу, и она не хотела останавливаться. Если каждый пройдёт мимо, то ни в чём неповинные существа будут продолжать страдать в одиночестве.
Аккуратно расставив на подносе две тарелки с пышным, аппетитным омлетом, украшенным веточками петрушки, два йогурта, дымящийся чайник с крепким кофе и тарелку с ещё тёплыми круассанами, она бережно поставила его на лёгкую тележку. Поправила накрахмаленный белоснежный передник, снова выдавила из себя ту самую, отработанную до мелочей, дежурную улыбку, стараясь убрать из глаз все посторонние эмоции. Поднявшись на лифте на третий этаж, она плавно подкатила тележку к нужной двери и постучала, произнося заученную фразу тихим, мелодичным голосом, который звучал бы приветливо, но не навязчиво.
Ждать долго её не заставили, послышался щелчок замка… Ещё один. Дверь медленно отворилась, и в тот самый миг весь огромный, шумный мир внезапно сузился до небольшого прямоугольника гостиничного номера, представшего её взгляду, и до человека, который стоял на пороге. На пороге стоял мужчина, которого София никак не ожидала там увидеть. В тёмных дорогих брюках и простой белой майке, с влажными, тёмными от воды волосами, на неё смотрел её отец.
— П-папа? — сорвался с её губ беззвучный, почти невесомый шёпот, в котором смешались недоумение, растерянность и зарождающийся ужас.
Его глаза, такие знакомые, карие, как и у неё, расширились, отражая pure, нефильтрованный ужас. Мужчина застыл, одной рукой сжимая ручку двери, другой инстинктивно потянувшись к мягкому полотенцу, небрежно наброшенному на шею. Он молчал, и эта тишина была оглушительной, вероятно, он пытался подобрать слова, а София смотрела на него, но её сознание отказывалось складывать два и два, она совсем не понимала, что её отец делает в этом месте. Почему он здесь? Он ведь должен был быть сейчас далеко, в другом городе, в командировке, о которой так подробно рассказывал за ужином всего два дня назад.
Из глубины номера, из ванной комнаты, вышла молодая, совсем юная на вид девушка, закутанная в белое гостиничное полотенце. Она разбросала мокрые волосы по плечам и игриво, немного капризно позвала своего спутника.
— Артём, ты чего там застыл, как монумент? Завтрак принесли? Давай уже есть, я просто не могу больше ждать. После такой бурной ночи я чувствую себя абсолютно опустошённой и очень голодна.
Показалось, что Софию ударили чем-то тяжёлым и безжалостным по голове. Она смотрела перед собой, но толком ничего не различала, её взгляд был затуманен. Она слышала звуки, но будто бы оглохла — они доносились будто из-под толстой воды. Пошевелиться и вымолвить хоть слово не было никаких сил. Что-то тяжёлое и горячее рвалось из самой глубины её груди, но язык онемел, застыл, даже пальцами рук пошевелить было невероятно сложно, словно они налились свинцом.
— Артёмчик, ещё простоишь там хоть минуту, я начну серьёзно ревновать! Что ты в этой официантке такого разглядел? — протянула обиженным, слащавым тоном незнакомка, делая ударение на слове «официантка».
— Заткнись, я сказал! — произнёс Артём ледяным, резким тоном, который София никогда от него не слышала. — А ты… Нам нужно поговорить. Срочно.
Он смотрел на дочь совсем не так, как раньше. Куда подевалась та безграничная любовь и теплота, которая всегда светилась в его глазах, когда он смотрел на неё? Сейчас взгляд отца стал колючим, острым, больно царапающим душу. Схватив дочь за локоть довольно грубо, он затащил её в номер и властным жестом велел своей спутнице выйти на балкон. Та, понимая, что произошло нечто из ряда вон выходящее, надула губки, но повиновалась. София же продолжала смотреть на отца. Как застывшее каменное изваяние, она не могла найти в себе сил, чтобы просто развернуться и уйти. Слушать какие бы то ни было оправдания в этой ситуации было бы верхом глупости. Ясно, конечно, что он сейчас попытается сказать, но… Всё это уже не имело никакого значения. София всегда привыкла доверять собственным глазам и ушам. Она поняла, что отец ни в какую командировку не уезжал. Он снял номер в гостинице, чтобы провести время с другой женщиной. А как же мама? Она ведь так его любила… так верила ему… так ждала его возвращения из каждой поездки. Голова у Софии закружилась. Как присела на край дивана, она и не заметила.
— То, что ты случайно увидела здесь, ты должна немедленно стереть из своей памяти и больше никогда не вспоминать. Я готов закрыть глаза на твоё безрассудство, на то, что ты здесь подрабатываешь, но больше ты в этой гостинице работать не будешь. Тебе было мало денег, которые я тебе даю? Зачем пошла на работу? Забыла, что я тебе говорил? Ты должна сосредоточиться на учёбе, а не ерундой тут заниматься! Прямо сейчас снимай весь этот беспредел, называемый формой, и увольняйся. Сию же минуту.
Подняв на отца взгляд, София с ужасом поняла, что дрожит всем телом, как в лихорадке. Она приоткрыла рот, но сил на возмущение, на крик, не хватило. Вместо того чтобы искать хоть какие-то оправдания своему поведению, отец винил во всём её, кричал на собственную дочь, словно это он застукал её на чём-то неприличном. Она просто честно работала, имела на это полное моральное право, а вот он… он преступил все мыслимые и немыслимые нормы морали и доверия. И теперь ещё строил из себя оскорблённого и великодушного человека, заботящегося о будущем дочери. Горько усмехнувшись, София медленно, с трудом покачала головой.
— Не стоит переводить тему и пытаться сделать виноватой меня. Ты же хотел поговорить не о моей работе, а о своей… спутнице, которую привёл сюда. Так говори. Вот только все твои слова уже не будут иметь никакого значения. Я не поверю, что это твой старый друг или коллега, с которой вы были вынуждены заехать в гостиницу, да ещё и в один номер.
— Хорошо. Ты уже взрослая девочка, ты прекрасно понимаешь, что здесь произошло. Но ты не смей раскрывать свой рот. Твоя мать любит меня. Ей будет невыносимо больно узнать такую правду. Если ты действительно заботишься о ней, о её душевном спокойствии, то ты будешь молчать и ничего не расскажешь. Столько лет всё было нормально, и сейчас ничего не изменится, если ты проявишь благоразумие.
— Столько лет? — прошептала София. — Ну да… На что же я могла рассчитывать? Правильно ведь говорят, что почти все мужчины такие… Но за что? Что мама тебе такого сделала? Она же тебя обожает!
Артём горько рассмеялся, словно пытаясь прикрыть эту смехом панику, которая охватила его с самого момента, когда он увидел в дверях свою дочь.
— Любит или нет… Какая теперь разница? Я же сказал тебе, что разводиться с ней не собираюсь, но и довольствоваться тем, что есть, тоже не могу и не буду. Посмотри на меня повнимательнее… Раз уж взрослая, то должна понимать, что твой отец ещё молод, красив и полон сил. А что она? Твоя мать уже давно стала старой! Я нашёл молодую и красивую для отдыха, для души. Думаешь, я не имею на это права? Глубоко ошибаешься. Если бы твоя мать была хоть немного умнее, то следила бы за собой, делала бы пластику и что ещё там женщины делают, чтобы оставаться молодыми и привлекательными? Однако она всем этим пренебрегла, так чего же ты ждёшь от меня? Я тоже человек, я тоже хочу наслаждаться красотой и молодостью, а не дряблым стареющим телом и вечно недовольным, уставшим лицом, от которого порой просто воротит. Мы с твоей матерью уже давно вместе. Я не собираюсь рушить семью и разводиться с ней. Раз уж обещал быть с ней до самой старости, так тому и быть, а ты… Если только посмеешь сказать ей, то горько пожалеешь. Я лишу тебя всех карманных расходов, перестану оплачивать твоё обучение. Если же будешь благоразумной дочерью, так и быть… увеличу твои личные средства, чтобы тебе не приходилось здесь горбатиться. Ну так что? Выбирай.
Глядя на отца, София испытывала лютое, всепоглощающее отвращение, такое же, как и к тем многочисленным гостям гостиницы, которые приходили раньше со своими подружками для «отдыха», перешёптывались с ними и самоуверенно говорили, что жена ничего не узнает. Они даже не стеснялись носить обручальные кольца на своих пальцах, вели себя так, словно всё это абсолютно нормально и в порядке вещей. А София испытывала к ним лишь глубочайшее презрение, которое умело скрывала за своей дежурной, профессиональной улыбкой. Сейчас же скрыть свои настоящие чувства не получалось абсолютно. Это был её родной отец. Оказалось, такое же чудовище…
Он был прав лишь в одном — мать действительно любила своего мужа. Она едва ли не боготворила его, заботилась о нём так, как ни о ком другом. Её сердце будет разбито вдребезги, но София не могла молчать. Как она будет после этого смотреть в глаза матери, скрывая такое чудовищное предательство? Как сможет улыбаться ему за семейным обедом? Она никогда не забудет ту глупую, самовлюблённую девицу, что приехала с ним, и которая сейчас мёрзла на балконе после утреннего душа.
— Лишай меня чего хочешь, отбирай всё, но так и знай, что с этого дня ты мне больше не отец. Я не хочу и не буду иметь с тобой ничего общего… Ты мне глубоко отвратителен.
Сказав эти слова, София подскочила с дивана и вылетела из номера, точно ураганный ветер. Она пролетела по коридору, не видя ничего вокруг, и добежала до стойки администратора, где, пытаясь отдышаться, попросила разрешения уйти домой, сославшись на внезапное и сильное недомогание.
— Тебе что-то сделали? Кто-то обидел тебя? София, ты вся бледная, ты дрожишь! — с тревогой в голосе спросила Вероника.
— Всё хорошо. Мне не навредили. Я просто… увидела то, что видеть не должна была. Пожалуйста, отпустите меня сегодня домой, я очень плохо себя чувствую.
Задерживать девушку не стали, велели как следует отдохнуть и не волноваться. Лишние вопросы тоже не задавали — было видно, что она находится в глубоком шоке и всё равно не сможет дать внятных ответов.
Вернуться домой София боялась больше всего на свете. Она не знала, как посмотреть в глаза матери и преподнести ей такую горькую, разрушительную правду. Что лучше — горькая, режущая правда или сладкая, но ядовитая ложь? Стоит ли открывать глаза на жестокую реальность и сознательно разбивать сердце самому близкому человеку? София понимала, что её слова разрушат семью, но что она ещё могла сделать? Молчать и притворяться, как того требовал отец? Жить в этом фальшивом, пропитанном обманом мире?
Войдя в квартиру, София сразу же столкнулась с матерью. У женщины было прекрасное, солнечное настроение, она напевала что-то себе под нос, но сразу же по лицу дочери поняла, что случилось нечто непоправимое. Она поспешила налить ей успокаивающего чая с мятой и мягко, ласково поинтересовалась, что же произошло.
— Мам, вот скажи мне честно… все мужчины рано или поздно гуляют от своих жён? Если это правда, то я никогда-никогда не выйду замуж. Ни за что на свете.
— Что ты, дочка, не все, конечно же. Но почему ты suddenly спрашиваешь о таком? У тебя появился молодой человек, и он обидел тебя? Ты можешь рассказать мне всё.
— Мам, а если бы ты узнала, что у папы есть другая женщина… Как бы ты поступила? Ты бы смогла простить его и сделать вид, что ничего не знаешь? Ты бы осталась рядом, чтобы только не разрушать семью? А если бы у тебя был шанс забыть то, что ты узнала, ты бы воспользовалась им, чтобы продолжить жить в сладком обмане?
— София, что за страшные вещи ты говоришь? Если бы я узнала такое, то ни за что не смогла бы простить его. Я, конечно, люблю твоего отца, но разве можно оставаться рядом с предателем, который тебя унизил и растоптал? В первую очередь в этой жизни нужно уважать себя и свою душу. Расскажи мне всё, что тебя тревожит? Кто тебя обидел? Я чувствую, что дело не в каком-то мальчике.
Тут София не выдержала и горько, навзрыд расплакалась, прижавшись к материнскому плечу. Всю дорогу домой она сдерживала эти слёзы, а теперь они хлынули рекой. И сквозь рыдания она рассказала матери всю суровую, несправедливую правду. Её мама, Ирина, слушала, не перебивая, сжав губы в тонкую, безжалостную полоску. Каждое слово дочери впивалось в её сердце, оставляя глубокие, не заживающие шрамы. Она всегда верила своему супругу, никогда бы даже в страшном сне не подумала, что он способен на такое низкое предательство, но раз уж это случилось, ничего уже не поделаешь и не изменишь назад.
— Мамочка, прости меня, пожалуйста, что я рассказала тебе это, но я не могла врать тебе. Ты имеешь полное право знать правду, какой бы горькой она ни была.
— Ты поступила абсолютно правильно, моя хорошая. Как бы больно ни было, но лучше знать суровую правду, чем всю жизнь обманываться и позволять человеку использовать твоё доверие. Ни о чём не переживай. Я сильная. Со мной всё будет хорошо. Я обещаю.
Несмотря на отчаянные, полные фальшивых обещаний попытки Артёма образумить жену, умолить её не подавать на развод, она всё-таки сделала это. Ирина любила мужа, но раз она не устраивала его как женщина, то была готова с достоинством отпустить его. В конце концов, он сам сделал свой осознанный выбор, а делить своего мужчину с кем-то ещё она не планировала и не собиралась. София была бесконечно рада, что её мать не опустила руки, не сломалась и продолжила жить, несмотря на чудовищное предательство. Она надеялась всем сердцем, что однажды Ирина встретит по-настоящему достойного мужчину, который будет любить лишь её одну и никогда не предаст, ценя её добрую душу. С отцом же София не желала иметь ничего общего, как и сказала ему в тот роковой день. Его предательство и те холодные, острые как лезвия слова, уничтожили безвозвратно все тёплые чувства, которые она к нему испытывала. Артём остался в полном одиночестве. Несмотря на то, что вокруг него всегда были молодые и красивые женщины, готовые побороться за его внимание и деньги, в его душе поселилась глубокая, всепоглощающая пустота. Он отчаянно пытался заполнить эту внутреннюю пропасть, встречаясь то с одной, то с другой, но ничего не выходило — счастье ускользало сквозь пальцы. Он потерял своё семейное счастье, искреннюю заботу и душевную теплоту родных людей. И вернуть это драгоценное, хрупкое сокровище теперь уже никогда не сможет.
И иногда самые прочные замки тишины открываются ключом молчаливой правды, чтобы впустить в жизнь свежий ветер перемен и дать ростки новому саду надежды, где каждый лепесток доверия распускается под солнцем искренности.
