Это не мои дети, и подсоблять их откармливать я не собираюсь, — шипел муж. — Я детей не кину, не желаешь помогать, тогда вали
Свет только-только начал пробиваться сквозь густые ветви старых елей, окрашивая небо в нежные персиковые тона, когда в тишине маленького домика на окраине Сосновки раздался настойчивый телефонный звонок. Маргарита проснулась мгновенно, сердце забилось тревожной дробью, предчувствуя недоброе. Она провела рукой по лицу, сгоняя остатки сна, и подняла трубку.
— Маргарита… я не могу встать. Совсем. Ноги не слушаются.
Голос в трубке был слабым, прерывистым, едва узнаваемым. Маргарита резко села на кровати, окончательно стряхивая с себя оковы недавнего сна. В ушах звенело от внезапно нахлынувшего адреналина.
— Где дети? — спросила она, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок.
— Спят. Я их уложила перед… — Вероника замолчала, и Маргарита услышала сдавленный, беспомощный всхлип. — Боюсь их напугать. Саша просыпается от каждого шороха, а Леночка такая чуткая, ей достаточно ветра за окном, чтобы проснуться.
— Я выезжаю, — Маргарита уже натягивала джинсы, зажав телефон между ухом и плечом, движения её были резкими, отточенными. — Продержишься час? Мне нужно собраться, но я буду максимально быстро.
— Продержусь, — голос подруги звучал слабо, но в нём проступила знакомая, стальная решимость. — Прости, что так поздно. Я не знала, к кому ещё обратиться.
Рядом с ней на кровати сонно повернулся Артём, что-то пробормотал невнятное, не открывая глаз. Маргарита быстро наклонилась к нему, шепча прямо в ухо, чтобы не будить его окончательно:
— Веронике плохо, еду к ней. У неё снова ноги отнялись.
Дорога до Сосновки заняла меньше часа, но каждая минута казалась вечностью. Маргарита вела машину, почти не видя дороги перед собой, перед глазами стояло лицо подруги — осунувшееся, с запавшими щеками, какое она видела всего месяц назад. Тогда Вероника уже жаловалась на дикую слабость и странное онемение в пальцах, но отмахивалась, обещала дойти до врача, как только дети перестанут болеть. Дети не переставали болеть, а время шло, безжалостное и быстрое.
Дом на улице Озёрной встретил её тёмными, слепыми окнами, лишь в одном, детском, горел тусклый ночник, отбрасывающий причудливые тени на занавески. Маргарита тихо открыла дверь своим ключом — они обменялись дубликатами три года назад, когда Вероника сломала руку и отчаянно нуждалась в ежедневной помощи. В коридоре горел ещё один ночник — слабый жёлтый свет лился на деревянный пол, создавая уютное, но такое обманчивое пятно.
— Я в спальне, — тихо, почти шёпотом, отозвалась подруга.
Вероника лежала на кровати полностью одетая — в домашних брюках и просторном свитере, который когда-то был ей велик, а теперь висел, подчёркивая худобу. Лицо её было бледным, почти прозрачным, волосы прилипли ко лбу от испарины.
— Я вызвала скорую, — сказала она, и Маргарита заметила телефон, мёртвой хваткой зажатый в её тонких пальцах. — Они едут. Сказали, что скоро будут.
Маргарита присела на край кровати, взяла холодную, почти ледяную руку подруги, пытаясь согреть её в своих ладонях.
— Что врачи говорили в прошлый раз? Ты же ходила в поликлинику, я тебя сама записывала.
— Что нужны анализы. Много анализов. Что может быть всё, что угодно. От банального авитаминоза до… — она замолчала, глотнув воздух. — До чего-то более серьёзного.
— Но ты не сдала их, — это не был вопрос, это была констатация печального факта.
Вероника слабо, с усилием улыбнулась, и в этой улыбке была вся её безнадёжная усталость.
— Некогда было. Саша температурил, потом Леночка с коленкой, потом в саду утренник… — Она помолчала, глядя в потолок. — Помнишь, как мы клялись друг другу на выпускном? Что всегда будем рядом, что ничто не разлучит нас, даже километры? Кажется, это было вчера.
Маргарита только кивнула, сжимая её руку сильнее. Они дружили с первого класса, вместе сидели за одной партой, вместе мечтали уехать из Сосновки, чтобы увидеть большой мир. Маргарита уехала — поступила в университет в Петербурге, осталась там работать редактором в модном журнале. А Вероника вернулась в посёлок после медицинского колледжа, устроилась медсестрой в местную амбулаторию. Здесь же осталась одна, когда муж, не выдержав провинциальной тишины, ушёл, оставив её с двумя маленькими детьми на руках.
Обе замолчали, прислушиваясь к ночным шорохам в доме. Тишину нарушил скрип половицы в коридоре. На пороге спальни возник Саша — босиком, в пижаме с изображением гоночных машинок. Его серьёзные, слишком взрослые для восьмилетнего мальчика глаза смотрели настороженно, испытующе.
— Маме плохо? — спросил он совсем не детским, глуховатым голосом.
— Маме нужна помощь врачей, — ответила Маргарита, глядя ему прямо в глаза, без уловок и сюсюканья. — Скоро приедет скорая помощь, они помогут.
— А кто будет с нами? Если маму заберут?
Его прямой, не по годам логичный вопрос повис в воздухе, острый и неудобный. За стеной послышался нарастающий звук подъезжающей машины, приглушённый вой сирены.
— Я буду с вами, — сказала Маргарита, и сама удивилась, как легко, почти сами собой сорвались с губ эти слова. Как будто они всегда там были, ждали своего часа, своей минуты. — Я никуда не уйду.
Бригада скорой оказалась быстрой и деловой. Двое мужчин в синей форме быстро, почти молниеносно осмотрели Веронику, задали несколько чётких вопросов, сделали укол.
— Госпитализация, — безапелляционно заявил врач, убирая фонендоскоп. — Явная неврологическая симптоматика, нужно полное, комплексное обследование. Дело, боюсь, серьёзное, сами понимаете.
— А дети? — слабым, надтреснутым голосом спросила Вероника, пытаясь приподняться на локте.
Врач посмотрел на Маргариту оценивающим, профессиональным взглядом:
— Вы родственница?
— Нет, подруга, — ответила Маргарита, чувствуя, как под этим взглядом что-то сжимается внутри.
— Понятно, — он сделал пометку в карте. — В больнице вам подробно скажут, какие документы могут понадобиться. Лечение, скорее всего, будет длительным. Готовьтесь.
Вероника судорожно, с неожиданной силой схватила Маргариту за руку, впиваясь пальцами в её запястье:
— Рита, пожалуйста, не отдавай их никуды! Не бросай детей, что бы там ни случилось! В опеке их могут разделить, отправить в разные семьи… Обещай мне! Обещай, что они будут вместе!
— Я останусь с детьми, — твёрдо, без тени сомнения сказала Маргарита, сжимая её горячие, лихорадочные пальцы. — Обещаю. Они будут вместе. Не переживай, всё будет хорошо.
Пока бригада готовила носилки, Маргарита наклонилась к Веронике совсем близко, почти касаясь её лба своим:
— Не переживай. Я всё улажу. Все документы, все формальности. Сколько бы ни потребовалось времени. Ты же меня знаешь.
— Свою жизнь бросаешь, — прошептала Вероника, и её глаза, такие ясные и знакомые, заблестели от непролитых слёз. — Артём, работа… всё там, в городе.
— Ерунда, — отмахнулась Маргарита, делая легкое, почти неуловимое движение рукой. — Журнал давно хотел перевести меня на удалёнку, а Артём всё понимает. Всё наладится.
Она соврала, и соврала нагло — они с мужем и не думали о переезде, его карьера была прочно связана с городом, но сейчас это казалось такой мелочью, таким ничтожным пустяком перед лицом происходящего.
Когда бригада осторожно выносила носилки, в коридоре, как привидение, появилась Леночка — в длинной ночной рубашке до пола, с растрёпанными белокурыми волосами.
— Мама? — её голосок был едва слышен, тоненький, как комариный писк.
— Всё хорошо, солнышко моё, — ответила Вероника, стараясь говорить бодро, жизнерадостно, но получалось это у неё плохо, голос срывался на фальцет. — Маме нужно к доктору, полечиться. Тётя Рита побудет с вами, хорошо?
— Надолго? — в голосе девочки послышалась трепетная, едва зарождающаяся паника.
— Пока мама лечится. Но она будет звонить каждый день, правда, Вероника? — Маргарита перевела взгляд на подругу.
— Каждый день, — подтвердила та, и Маргарита заметила, как она изо всех сил старается не заплакать, сжимая губы в белую ниточку.
Когда машина скорой помощи, помигав на прощание фарами, скрылась за поворотом, маленькая, горячая ручка Леночки проскользнула в ладонь Маргариты. Девочка молчала, только крепче, до боли, сжимала её пальцы. Рядом, вытянувшись в струнку, стоял Саша, серьёзный и собранный, как солдат перед боем.
— Мама пойдёт на поправку, — сказал он, и это было не вопрос, а утверждение, попытка утвердить реальность, в которую так отчаянно хотелось верить.
— Обязательно, — кивнула Маргарита, и в этот момент она готова была поклясться на чём угодно, что так оно и будет.
Они втроём стояли на холодном крыльце, глядя на пустую, тёмную дорогу, куда только что скрылась машина. Впереди был долгий, бесконечно длинный день и совершенно неизвестное, пугающее своей неопределённостью будущее.
Утро принесло первый звонок из больницы. Веронику перевели в областной центр для более детального, углублённого обследования. Маргарита послушно записала всё в тетрадь в клеточку, найденную на холодильнике — список дел, забот и тревог рос с каждой минутой, распухая, как живой.
Саша сидел за кухонным столом, молча, с сосредоточенным видом доедая овсяную кашу. Леночка ковыряла ложкой в тарелке, не поднимая глаз, её плечики были ссутулены, словно под невидимым грузом. Они приняли новость о маминой госпитализации с тихой, покорной обреченностью, которая показалась Маргарите страшнее любых, самых горьких слёз.
К полудню, подняв тучи пыли, к дому подъехал Артём — хмурый, невыспавшийся, в помятой куртке. Он вышел из машины, оглядел неказистый домик, задержал взгляд на детских рюкзаках и куртках, висевших на вешалке у стены.
— Так что ты решила делать? — спросил он, когда они остались на кухне одни, и дверь была плотно прикрыта.
— Не знаю точно, — Маргарита помешивала чай в кружке, не глядя на мужа. — Я же не могу их бросить одних. Она моя лучшая, единственная подруга, ты это прекрасно знаешь. Детям негде больше быть.
Артём с раздражением потёр переносицу, на которой залегла глубокая морщина.
— А если она… вообще не вернётся из больницы? Что тогда? Ты об этом подумала?
Маргарита замерла с ложкой в руке. Эта чёрная, коварная мысль уже приходила ей в голову глубокой ночью, но она яростно отгоняла её, как назойливую муху. Слышать это вслух было в разы больнее и страшнее.
— Тогда и решу, — наконец ответила она, поставив ложку на блюдце с тихим звоном. — Но я не могу их бросить сейчас, в эту самую минуту. Они как птенцы, выпавшие из гнезда.
— Ты в своём уме? — он с недоверием покачал головой. — С какой стати ты на себя всё это взвалила? Ты мою позицию знаешь — это не мои дети, и помогать их кормить и одевать я не собираюсь. У нас были планы, Рита, большие планы! А ты на них просто забила.
— Я ничего от тебя не прошу, — Маргарита наконец подняла на него глаза, и взгляд её был твёрдым, как сталь. — Не хочешь помогать — что ж, тогда уезжай. Возвращайся в город. Я не держу.
Он скривился, его лицо исказила гримаса обиды и разочарования:
— Ладно, как знаешь. Бывай здоровой. Нашлась мне тут мать Тереза, благодетельница всемирная.
— Я детей не брошу, — тихо, но очень чётко сказала она ему вслед, в спину.
Дверь хлопнула так сильно, что со стены в коридоре с лёгким дребезгом упала фотография в деревянной рамке. Маргарита медленно подошла, подняла её — это был снимок пятилетней давности, они с Вероникой на берегу лесного озера. Обе смеются, обнявшись, за спиной у них — бескрайнее синее небо и золотистая гладь воды. Та жизнь казалась такой прочной, такой нерушимой.
Шли дни, сливаясь в однообразную вереницу. Маргарита возила детей в школу и детский сад, готовила обеды, помогала с уроками, читала на ночь сказки. Вечерами она звонила в больницу, но врачи были скупы на информацию, их формулировки отточены и безлики. «Состояние стабильно тяжёлое», «проводится комплексное лечение», «нужно время, наберитесь терпения».
Через две недели, ранним утром, раздался звонок, которого она подсознательно боялась всё это время. Голос врача в трубке был тих, официален и безразличен:
— Мне очень жаль. Мы сделали всё возможное и даже немного больше. Но болезнь оказалась слишком агрессивной, слишком быстротечной. Сегодня ночью произошла внезапная остановка сердца. Реанимационные мероприятия не увенчались успехом.
Маргарита молча опустилась на стул, сжимая телефон так, что костяшки пальцев побелели. Где-то внутри что-то оборвалось, провалилось в бездну. Вероники не стало. Её больше не было.
После того звонка она долго, бесконечно долго сидела на кухне, не в силах пошевелиться, не в силах даже мысли собрать в кучу. Как сказать детям? Какими словами? Что теперь будет с ними? С ней самой? В голове крутились обрывки мыслей, обрывки фраз, но ни одна не задерживалась надолго, всё расплывалось в тумане горя и неверия.
Из комнаты, пришаркивая босыми ногами, вышел Саша, внимательно, испытующе посмотрел на неё:
— Тётя Рита, что-то случилось? Ты какая-то бледная.
Она попыталась улыбнуться, сделать обычное, спокойное лицо, но губы не слушались, были ватными и чужими.
— Иди сюда, — сказала она, и голос её прозвучал хрипло. — Нам нужно поговорить. Очень важный разговор. Позови, пожалуйста, Леночку.
Когда дети, притихшие и настороженные, устроились рядом на диване, Маргарита взяла их за руки, почувствовав в своих ладонях тонкие, горячие пальчики.
— У меня очень плохие, очень грустные новости, — начала она, с трудом подбирая слова, которые не ранят, но таких слов, она знала, не существовало. — Ваша мама… она очень сильно, очень долго болела. И врачи, самые лучшие врачи, не смогли ей помочь. Её сердце… оно остановилось.
— Она умерла? — прямо, без обиняков спросил Саша. Его голос дрогнул лишь на последнем слоге, выдав всю глубину детского отчаяния.
Маргарита молча кивнула, не в силах произнести это страшное, окончательное слово вслух.
Леночка не заплакала — она просто застыла, превратилась в статую, лишь её пальцы судорожно, с немыслимой силой сжали руку Маргариты. Саша выпрямил спину, словно принимая на свои хрупкие плечи какой-то невидимый, неподъёмный груз ответственности.
— Что теперь будет? — спросил он, и в его глазах читался животный, первобытный страх. — Нас заберут в детский дом? Разлучат?
— Нет, — твёрдо, без тени сомнения сказала Маргарита, и в этот миг она была абсолютно уверена в своей правоте. — Вы останетесь со мной. Здесь, в вашем доме. Я обещала вашей маме, и я своё слово сдержу. Что бы ни случилось.
В день похорон шёл мелкий, назойливый осенний дождь. Холодные капли барабанили по чёрным зонтам, стекали за воротники, смешиваясь со слезами. Маргарита крепко держала детей за руки, стоя у свежей, пахнущей влажной землёй могилы. Саша не плакал — только смотрел прямо перед собой, в какую-то далёкую точку, крепче, чем обычно, сжимая пальцы Маргариты. Леночка тихо, по-детски всхлипывала, прижимаясь к её тёплому боку, ища защиты и тепла.
Кто-то из соседей принёс скромные, сквозные хризантемы, кто-то неловко, смущённо пожимал руку, бормоча заученные, ничего не значащие слова утешения. Маргарита почти не слышала их — перед глазами стояло живое, смеющееся лицо Вероники, какое она была всегда, даже в самые сложные, самые тяжёлые времена, какое останется в памяти навсегда.
Прошло три дня после похорон. Дом словно затих, погрузившись в тяжёлую, звенящую тишину, нарушаемую лишь скрипом половиц. Маргарита механически заварила чай, порезала принесённый соседями пирог с яблоками. Саша ушёл в свою комнату, притворив за собой дверь, а Леночка сидела за столом, обхватив большую кружку ладонями, словно пытаясь согреться от её тепла.
— Что теперь будет, тётя Рита? — спросила она тихо, почти шёпотом, и в её голосе звучала неуверенность и тоска.
— Мы будем жить вместе, — так же тихо ответила Маргарита, присаживаясь рядом на табурет. — Как и раньше. Ходить в школу, в садик, готовить обеды, гулять. Всё будет, как было.
В дверь позвонили, резко и неожиданно, заставляя её вздрогнуть. На пороге стояла женщина средних лет, строгая, в официальном костюме, с объёмной папкой документов в руках.
— Семенова, органы опеки и попечительства, — представилась она, без лишних эмоций переступая порог. — Приношу соболезнования в связи с вашей утратой.
Они расположились в маленькой гостиной. Леночка, словно кенгурёнок, уцепилась за Маргариту, не желая уходить, спрятав лицо в складках её одежды.
— Нам нужно обсудить будущее детей, — начала инспектор, раскладывая на столе бумаги. — Есть ли родственники, готовые взять на себя опекунство?
— Есть сестра Вероники, Светлана, — ответила Маргарита, поглаживая Леночку по спине. — Но она живёт в Канаде. Мы пытаемся с ней связаться, пока безуспешно.
— А до её окончательного решения детей нужно определить. Временный приют…
— Нет, — твёрдо, почти резко перебила её Маргарита. — Они останутся со мной. Здесь, в своём доме. Я подам документы на временное опекунство, а потом, если потребуется, на постоянное. Я дала слово их матери.
Инспектор внимательно, изучающе посмотрела на Маргариту, потом перевела взгляд на девочку, прижавшуюся к ней, как к родной.
— Вы полностью отдаёте себе отчёт в сложности ситуации? Вы не являетесь родственником. Процесс оформления будет долгим. Потребуются положительные характеристики, тщательная проверка жилищных условий, справки о доходах…
— Я всё понимаю, — кивнула Маргарита, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. — И я готова пройти через все проверки, собрать все необходимые справки и документы. Но дети не поедут ни в какой приют. Я обещала их маме. Для меня это не просто слова.
Что-то в её голосе, в её прямом, открытом взгляде, видимо, убедило инспектора. Та вздохнула, смягчившись.
— Хорошо, — сказала она, доставая из папки бланк. — Вот подробный список необходимых документов. Завтра жду вас в отделе с первым заявлением. Будьте готовы к тому, что это только начало долгого пути.
Когда инспектор ушла, Леночка наконец отпустила руку Маргариты и посмотрела на неё широко раскрытыми, полными надежды глазами.
— Ты правда не отдашь нас никуда? Правда-правда?
— Никогда и никуда, — пообещала Маргарита, и в этот миг она чувствовала, что готова горы свернуть, лишь бы сдержать это обещание. — Мы семья. Так и запомни.
Вечером того же дня разразилась настоящая гроза. Удар молнии, ослепительно-белый, разрезал небо, и дом погрузился в кромешную, непроглядную темноту. Саша испуганно выглянул из своей комнаты, Леночка вскрикнула от страха и расплакалась.
— Не бойтесь, это просто электричество отключилось, — успокоила их Маргарита, нащупывая в кухонном ящике коробок со свечами. — Сейчас зажгу свет, и станет лучше.
Снаружи, сквозь шум дождя, донесся осторожный стук в дверь. Маргарита, удивлённая, открыла её и увидела на пороге высокого, плотного мужчину с мощным фонариком в руке.
— У вас тоже свет пропал? — спросил он, направляя луч в сторону, чтобы не слепить её. — Я Константин, живу через забор, в зелёном доме. Могу посмотреть щиток, я в этом кое-что понимаю.
Он говорил с лёгким, почти детским смущением, теребя в руках отвёртку. Маргарита помедлила лишь секунду, оценивая ситуацию.
— Буду очень благодарна за помощь. Дети напуганы.
Константин быстро, уверенными движениями определил проблему — старая, ещё советская проводка не выдержала перепада напряжения. Он ловко заменил пробки в щитке, проверил основные линии, и свет, мигнув, снова зажёгся, заливая комнаты тёплым, привычным сиянием. Дети выдохнули с облегчением.
— Ещё бы водосток починить, — сказал Константин, взъерошивая мокрые от дождя волосы. — Видел, как у вас в углу дома сильно протекает. А то оглянуться не успеете, как грибок пойдёт по стенам. Если хотите, завтра, в светлое время, могу зайти, посмотреть.
— Не хочу вас обременять, — начала Маргарита, чувствуя неловкость.
— Это не обременительно, — он улыбнулся одним уголком губ, и лицо его сразу стало добрым и открытым. — Соседи всё-таки. Я Веронику хорошо знал, давно живу здесь. Хорошая, добрая была женщина, всегда помогала, чем могла… — он замялся, смутился. — Простите, не хотел бередить старые раны… Просто вспомнилось. В общем, мне приятно помогать. Чем смогу.
— Спасибо вам, — искренне сказала Маргарита. — Не знаю, что бы я делала без вашей помощи. Может, чаю выпьете? Всё равно уже заварила, греться будем.
Константин помедлил, словно взвешивая предложение, потом легко кивнул:
— Если не помешаю, с удовольствием. В такую погоду одному дома сидеть — тоска.
За чаем, который Маргарита налила в большие, уютные керамические кружки, они немного поговорили. Оказалось, Константин вдовец — жена умерла три года назад от внезапного сердечного приступа. Работал он инженером-строителем в райцентре, а после её смерти вернулся в родной посёлок, занимается частным ремонтом и строительством.
— Вы молодец, — сказал он тихо, допивая свой чай. — То, что детей взяли. Не каждый на такое решится. Многие бы побоялись, отступили.
— Это не подвиг, — пожала плечами Маргарита. — Просто так… правильно. По-человечески правильно. Иначе нельзя.
Константин снова кивнул, словно она подтвердила что-то, о чём он и сам давно догадывался, что-то очень важное.
С того вечера он стал заходить регулярно. Сначала по делу — починил сломанный велосипед Саши, заменил прохудившуюся черепицу на крыше, помог настроить бойлер. Потом — просто так, выпить чаю, спросить, как дела, не нужна ли помощь с детьми или по хозяйству. Дети быстро привыкли к его спокойному, несуетливому присутствию. Саша особенно тянулся к нему — за мужским советом, за широким, надёжным плечом, за знаниями, которыми Константин охотно и без лишних слов делился.
Через месяц раздался поздний звонок от Артёма.
— Как дела? — спросил он после неловкого, затянувшегося молчания. — Не одумалась ещё?
— Что ты имеешь в виду? — Маргарита прижала телефон плечом, раскатывая тесто для очередного пирога.
— Ну, всю эту историю с детьми. Не надоело ещё в няньки играть? Вернулась бы в Питер, к нормальной, цивилизованной жизни. К нашей жизни.
— У нас всё хорошо, Артём, — спокойно, без раздражения ответила она. — Мы справляемся. Потихоньку, но справляемся.
— «Мы», — в его голосе прозвучала горькая, едкая нотка. — Ты так просто, в одночасье променяла нашу общую жизнь, наши планы на чужих детей.
Маргарита отложила скалку, вытерла руки о льняное полотенце.
— Они не чужие, Артём. Не сейчас. Они стали частью меня. Ты бы понял, если бы захотел.
— А ты не боишься, что останешься одна? Что они вырастут, разлетятся, как птенцы, и уйдут? И ты останешься ни с чем? Подумай о себе хоть раз в жизни!
Маргарита посмотрела в кухонное окно. Во дворе Константин помогал Саше собирать скворечник, Леночка сидела рядом на скамейке, болтая ногами и подавая гвоздики. Картина была на удивление мирной и гармоничной.
— Я не боюсь, — честно ответила она. — И я не одна. У меня есть они. И есть друзья. Настоящие.
Артём помолчал, потом сказал с нескрываемой, детской обидой:
— Понятно. Что ж, удачи тебе тогда с твоей новой… семьёй. Надеюсь, ты не пожалеешь.
Он повесил трубку, а Маргарита ещё долго стояла у окна, глядя на потухший экран телефона. Раньше такой разговор расстроил бы её, заставил бы сомневаться, терзаться. Но сейчас она чувствовала только странное, всеобъемлющее облегчение — словно окончательно, навсегда захлопнулась дверь в прошлую, ненастоящую жизнь. Артём всегда говорил о «нашей жизни», но сейчас Маргарита понимала — он мог оставить её в любой беде, в любой трудной ситуации. И хорошо, что ушёл сейчас, а не тогда, когда стало бы совсем невмоготу.
Шли месяцы. Дети потихоньку, шаг за шагом привыкали к новой жизни, к новому её ритму. Саша начал лучше учиться в школе, учительница даже похвалила его успехи в математике, отметив необычайную усидчивость. Леночка в детском саду перестала сторониться других детей, стала больше рисовать — яркими, сочными красками, а не тёмными, как раньше. Маргарита нашла удалённую работу редактором в интернет-журнале, что позволяло быть всегда рядом. По вечерам они часто сидели вчетвером — она, дети и Константин, который приходил почти каждый день, становясь неотъемлемой частью их маленького мирка.
В одну из пятниц раздался неожиданный телефонный звонок. Женский голос с лёгким, приятным акцентом представился:
— Маргарита? Это Светлана, сестра Вероники. Помнишь меня? Мы виделись на её свадьбе, ты ещё была свидетельницей, в голубом платье.
Маргарита вспомнила — высокая, статная брюнетка в элегантном голубом платье, держалась немного в стороне от всех, но улыбка у неё была открытой и доброй.
— Конечно помню, Света. Как ты? Где ты?
— Я завтра прилетаю из Канады. Уже в аэропорту. Нам нужно серьёзно поговорить о детях. О их будущем.
На следующий день к дому, аккуратно свернув с главной дороги, подъехало такси. Из него вышла стильная, ухоженная женщина с усталыми, но умными глазами и дорогим, кожаным чемоданом. Маргарита сразу заметила, как она похожа на Веронику — те же точёные черты лица, тот же изгиб бровей, только взгляд другой, более настороженный и повидавший мир.
— Маргарита, — Светлана слабо, уставше улыбнулась, протягивая руку для рукопожатия. — Сколько лет, сколько зим. Жаль, что встречаемся при таких печальных, трагических обстоятельствах.
Она окинула опытным, оценивающим взглядом дом, двор, подметённые дорожки.
— Вероника всегда говорила, что ты самый надёжный и порядочный человек из всех, кого она знает. Теперь я вижу, что она ни капли не преувеличивала. Ты спасла детей от страшного.
Дети не сразу приняли незнакомую тётю. Саша держался отстранённо, с холодком, а Леночка и вовсе спряталась за спину Маргариты, как когда-то. Светлана же пыталась осторожно, ненавязчиво расположить их к себе — привезла дорогие, умные игрушки и книги, рассказывала увлекательные истории о Канаде, показывала фотографии небоскрёбов и огромных парков.
— Они совсем меня не помнят, — с грустью сказала она тихо Маргарите, когда дети вышли из комнаты. — Я была здесь четыре года назад, но тогда они были совсем крохами. А потом всё время находила причины не приезжать… Работа, проекты, личная жизнь… А теперь уже поздно. Жизнь прошла мимо.
Вечером, когда дети легли спать, женщины сели на кухне, как когда-то, в далёкой юности. Маргарита заварила душистый чай с мятой, достала варенье из сосновых шишек, которое недавно научилась готовить по рецепту одной из местных старушек.
— Я не смогу их взять к себе, — честно призналась Светлана, обхватив чашку тёплыми ладонями. — У меня своя, давно устоявшаяся жизнь, карьера, обязательства. Я сомневалась в тебе, когда летела сюда, думала, может быть, детям будет лучше, безопаснее со мной, ведь я всё-таки родная тётя, кровь от крови. Но вижу — им с тобой хорошо. Ты — их ангел-хранитель.
— Я подала документы на опекунство, — сказала Маргарита. — Но процесс, как и предупреждали, может занять время. Бюрократия.
— Я помогу, — твёрдо кивнула Светлана. — Напишу официальное, нотариально заверенное согласие, что как ближайшая родственница полностью и безоговорочно поддерживаю твою кандидатуру. И буду помогать финансово, чем смогу. Вероника бы этого искренне хотела. Она тебе доверяла, как себе.
В тот же вечер, когда дети уснули, а Светлана ушла в гостевую комнату отсыпаться с дороги, Маргарита и Константин сидели на старой, но прочной веранде. Воздух был наполнен терпкими, горьковатыми запахами осени — прелых листьев, дыма от костров, последних спелых яблок. Звезды рассыпались над Сосновкой щедрой, сияющей россыпью, с ближайшего озера тянуло свежей, колючей прохладой.
— У меня есть одна идея, — сказал вдруг Константин, нарушив уютное, задумчивое молчание. — Давно хотел предложить, но всё не решался, боялся показаться навязчивым.
— Какая? — Маргарита с интересом повернулась к нему, подтянув на плечах тёплый, вязаный плед.
Константин помедлил, словно собираясь с мыслями, с духом.
— В центре посёлка, на площади, стоит дом моей покойной бабушки. Большой, двухэтажный, немного обветшалый, но фундамент крепкий. Там раньше, на первом этаже, была лавка, всё оборудовано, печь даже старая, голландка. Мы с женой много лет мечтали открыть свою небольшую пекарню, но всё не хватало то финансов, то решимости, то времени. А теперь, если ты согласишься помочь… всё может получиться. Вместе.
Маргарита посмотрела на него с нескрываемым удивлением:
— Пекарню? Здесь, в Сосновке? Но будет ли спрос?
— Будет, — уверенно сказал он. — Я умею печь хлеб — бабушка научила, у неё свои, секретные рецепты были, особенные, из настоящей ржаной муки, на закваске. — Он улыбнулся тёплым, светлым воспоминаниям. — В посёлке нет ничего подобного, людям приходится ездить в райцентр за нормальной, вкусной выпечкой. А если делать всё с душой, правильно — будут приезжать даже оттуда, я уверен.
— А я причём тут? — спросила Маргарита, хотя сердце её уже забилось чаще от неожиданного предвкушения, от вспыхнувшей искры азарта.
— Нам нужен хороший, грамотный редактор, — улыбнулся Константин. — Для составления рецептов, для красивых вывесок, для умного продвижения. Ты же профессионал, не пропадать же твоему таланту втуне. А ещё… — он запнулся, покрутил в руках свою кружку. — Я вижу, как ты заботишься о детях. Как из ничего, из пустоты и горя, создаёшь уютный, тёплый дом. Как не сдаёшься, когда тяжело, как находишь силы улыбаться. Ты именно тот человек, который нужен не только им, но и… этому месту. Мне.
Он не договорил, но Маргарита поняла. Между ними давно, постепенно возникло что-то настоящее — тихое, ненавязчивое, надёжное, как тепло от добротной русской печи в холодный зимний день.
— Я подумаю, — сказала она, улыбаясь в темноте. — Это серьёзное предложение.
Но решение уже зрело в её сердце, тёплое и безошибочное, как зов дома.
Спустя полгода их общая «Домашняя пекарня» торжественно открыла свои двери для всех жителей Сосновки. Яркая, нарядная вывеска с изображением золотистого колоска и уютного домика, нарисованного Леночкой, весело качалась на ветру. Неповторимый, манящий аромат свежеиспечённого хлеба разносился по всей улице, привлекая первых, любопытных посетителей. Маргарита встречала гостей, как дорогих родственников, Константин колдовал над жаркой печью. Саша с гордостью раздавал яркие листовки прохожим, важно объясняя, что их хлеб — «самый настоящий, без всякой там химии, на чистой закваске». Даже Леночка помогала, как могла — расставляла на столиках незатейливые букеты полевых цветов и старательно выводила мелом на специальной доске специальные предложения дня.
— Никогда в жизни не ела такого вкусного, душистого хлеба, — сказала пожилая учительница Саши, Валентина Петровна, став их первой, почётной покупательницей. — И атмосфера у вас здесь какая-то особенная, домашняя. Как будто в гости к добрым знакомым попала, а не в магазин.
Жители Сосновки быстро полюбили пекарню. Приходили сюда не только за хрустящими багетами и сдобными булочками, но и просто поговорить, посоветоваться, обменяться последними новостями. Маргарита с удивлением обнаружила, что незаметно для себя прижилась в этом неказистом посёлке, который раньше считала глухим, богом забытым захолустьем. Здесь было что-то настоящее — в людях, в их простых, но таких важных заботах, в неспешном, мудром течении времени.
Оформление опекунства прошло быстрее, чем они все ожидали. Комиссия, увидев ухоженный, полный жизни дом, работающую пекарню и, самое главное, спокойных и улыбчивых детей, не стала чинить лишних препятствий. Светлана сдержала своё слово — прилетала дважды в год, исправно помогала финансово, привозила необычные подарки из-за границы. Она даже сумела подружиться с детьми — особенно с Леночкой, которая оказалась такой же страстной любительницей рисования, как и её тётя.
В день подписания последних, решающих документов Маргарита вернулась домой с чувством глубокого, выстраданного облегчения и выполненного долга. Позади остались долгие, изматывающие месяцы бюрократических процедур, бесконечные справки, комиссии, проверки. Теперь всё наконец-то было официально, законно — она стала полноправным, законным опекуном Саши и Леночки.
Многое изменилось за эти два года, пролетевшие как один миг. Пекарня, которую они открыли с Константином, стала известна далеко за пределами Сосновки — за их фирменным ржаным хлебом приезжали специально даже из соседних, крупных посёлков. Дети окрепли, повзрослели, научились помогать с тестом и с удовольствием украшали пирожные взбитыми сливками. А в прошлом месяце Константин, краснея как мальчишка, сделал Маргарите предложение — скромно, без пафоса, за ужином, когда они наконец-то остались одни.
Маргарита поставила толстую, увесистую папку с документами на самую видную полку и устало, но счастливо опустилась в старый, потрёпанный диван. В доме густо и вкусно пахло свежеиспечённым хлебом и сладкой корицей.
— Вы что, совсем забыли? — спросил Константин, выглядывая из кухни с загадочным видом. — Сегодня ровно два года, как мы с тобой приняли судьбоносное решение открыть нашу пекарню. Помнишь, как мы сидели на веранде, и я рассказывал тебе о бабушкином доме? А ты сказала: «Я подумаю», но глаза у тебя уже горели, как два уголька.
На столе уже красовался огромный, праздничный торт с затейливым украшением в виде колоска — фирменного знака их пекарни. Рядом аккуратно стояли четыре чашки с душистым травяным чаем — для детей и для них.
— Саша! Леночка! — позвал Константин своим спокойным, грудным голосом. — Идите скорее, у нас сегодня большой праздник!
Дети прибежали с горящими, любопытными глазами.
— Это что, тот самый торт с яблоками и корицей, из песочного теста? — Саша уже деловито устроился на своём месте за столом. — Я думал, вы их только на заказ делаете, они же бестселлер!
— Для семьи — всегда особый, исключительный случай, — подмигнул ей Константин, по-отечески потрепав мальчика по волосам.
— А что мы празднуем? — спросила Леночка, с восторгом рассматривая хрустальный колосок, сделанный из карамели.
— Два года нашему общему решению открыть пекарню, — торжественно ответила Маргарита, разливая по чашкам ароматный чай. — И официальное, окончательное оформление опеки. Теперь мы с вами настоящая, официальная семья, по всем статьям и по всем документам.
— Мы и так были семьёй, — пожал плечами Саша, делая вид, что его это не волнует, но Маргарита заметила, как он украдкой, быстрым движением смахнул что-то с ресниц. — С самого начала.
Они ели вкуснейший торт, дети наперебой рассказывали свои школьные и детсадовские новости — про новую, молодую учительницу рисования, про то, как Саша занял первое место на районной математической олимпиаде, про предстоящую выставку, где будут вывешены лучшие Леночкины акварели.
Когда с тортом было покончено, и на тарелках остались лишь крошки, Константин с напускной строгостью встал из-за стола:
— А теперь марш делать уроки, пока совсем не стемнело! И зубы почистить, не забыть!
Дети с шумом и смехом убежали, громко споря, чья очередь первым идти в ванную комнату.
Константин подождал, пока их весёлые голоса затихли в глубине дома, затем достал из-за спины с игривым видом бутылку полусухого шампанского, бережно разлил по двум изящным бокалам.
— За нас, — сказал он, поднимая свой бокал. Его глаза были тёплыми и безмерно добрыми. — За нашу новую, неожиданную и такую прекрасную жизнь.
Они тихо чокнулись, долго глядя друг другу в глаза. В такие моменты Маргарита особенно остро, почти физически чувствовала, как круто изменилась её жизнь. Из городской карьеристки, помешанной на успехе и статусе, она превратилась в деревенскую пекаршу и мать двоих замечательных детей. И ни о чём, ни о чём не жалела.
— Как ты думаешь, — спросил Константин, ставя бокал на стол, — Вероника бы одобрила то, что мы делаем? Как мы живём?
Маргарита задумалась, мысленно обращаясь к своей подруге.
— Она бы сказала, что мы слишком мало спим и слишком много работаем. И что хлеб у нас, наверное, слегка недосоленный, — Маргарита тихо улыбнулась, и в улыбке этой была и грусть, и светлая память. — А потом бы съела три огромных куска подряд и попросила бы добавки, причём самую краюшку.
Вечером, укладывая детей спать, Маргарита впервые за долгое-долгое время рассказала им весёлую, забавную историю из их с Вероникой беззаботного детства — как они устроили во дворе самодельный цирк-шапито и заставили всех соседских детей платить за вход сосновыми шишками и стекляшками. Саша слабо, но искренне улыбнулся, а Леночка — впервые за последние полгода — залилась звонким, беззаботным, раскатистым смехом, совсем как её мама, когда-то.
Ночью, когда в доме окончательно воцарилась тишина, а дети уснули, Маргарита вышла на прохладную веранду. Константин сидел там уже, молча глядя на бесчисленные, яркие звёзды. Он молча, без слов, поднял край своего тёплого пледа, приглашая её присоединиться. Она устроилась рядом, прижалась к его тёплому, надёжному боку, ища защиты и тепла. Звёзды в этот вечер были особенно яркими, крупными, словно кто-то щедрой рукой рассыпал сверкающие алмазные крошки по чёрному, бархатному небу.
— Знаешь, — сказала Маргарита тихо, положив голову ему на твёрдое, сильное плечо, — раньше я наивно думала, что жизнь — это то, что ты тщательно планируешь, расписываешь по пунктам. Карьера, квартира, путешествия, покупки. А теперь я окончательно поняла — жизнь это то, что происходит с тобой, когда ты просто не можешь поступить иначе. Когда слушаешь не голову, а сердце.
Константин взял её руку в свою большую, шершавую ладонь, переплёл пальцы, согревая своим теплом.
— И как тебе такая жизнь? Без грандиозных планов, одни сплошные сюрпризы и непредсказуемые повороты?
Маргарита посмотрела на тёмный, но такой родной дом, где спали её дети, на тёмные, добрые окна соседних домов, на бездонное, звёздное небо над спящей Сосновкой. Жизнь сделала такой крутой, неожиданный поворот, и то, что казалось концом всего, крахом всех надежд, оказалось на самом деле началом чего-то нового. Светлого. Настоящего. Такого, о чём она и мечтать не смела.
— Эта жизнь… — она улыбнулась, и в улыбке этой была вся её обретённая мудрость и покой, — настоящая. Наконец-то настоящая. И я благодарна за неё каждой прожитой секунде.
