Свекровь приехала за бесплатной рабсилой
Свекровь приехала за бесплатной рабсилой — ушла с униженным «правом бабушки».
Этот день, казалось, ничем не отличался от других. Солнечные зайчики плясали на столе, где Таня, укутавшись в теплый халат, листала календарь в телефоне. Запах свежесваренного кофе смешивался с ароматом утренних тостов, создавая иллюзию идеального семейного утра. В соседней комнате доносился смех Вадима, возившегося с детьми.
— Вадим, я тут думаю про лето… — начала Таня, поднимая на мужа задумчивый взгляд. — Может, отправим детей в тот языковой лагерь, про который Ира в прошлом году так мечтала? Она просто светилась, когда о нем рассказывали!
Вадим оторвался от ноутбука, его пальцы замерли над клавишами. В его глазах вспыхнула искорка надежды.
— А что с нашим отпуском? Мы же грезили о море, о теплом песке, о том, как будем все вместе строить замки и пускать паруса!
— На море мы махнем в августе, это святое! — улыбнулась Таня, словно пытаясь согреть своими словами прохладное утро. — А июль… Июль пока открыт! Раньше в это время…
Она не договорила, и между ними повисла тяжелая, густая пауза, будто в уютную кухню впустили ледяной ветер. Вадим нахмурился, его лицо стало каменным. Воспоминания о прошлогоднем июле были живыми, как незаживающая рана, болезненными и острыми.
— Таня, даже не начинай! — его голос прозвучал резко, почти по-командирски. — К матери мы детей не отправим. Никогда. Ни за что.
Перед глазами Тани, будто страшный кадр из кино, встала картина: Ира и Дима, вернувшиеся из деревни. Не румяные, полные сил малыши, а два осунувшихся, испуганных создания с потухшими глазами. Дима с синеватыми пятнами на коленках, Ира — на острых локотках. И этот взгляд, этот всепронизывающий, животный ужас в глазах дочери, когда Таня, обняв ее, спросила: «Ну что, солнышко, как у бабушки погостила?»
— Помнишь, как они плакали? — прошептала Таня, и ее голос дрогнул, предательски выдавая всю накопленную боль. — Не просто хныкали, а рыдали, захлебываясь, будто их душили?
Вадим с силой отставил чашку, и кофе расплескался по столешнице, как черная слеза.
— Еще бы забыл! — вырвалось у него. — Дима две ночи подряд просыпался в холодном поту, с криком: «Не отвозите меня к ней! Я буду хорошим!» Боже, мой собственный сын боялся, что его снова отправят в ад, который устроила ему родная бабушка!
— Я до сих пор не могу себе этого простить! — Таня резко встала, и ее руки сами потянулись к посуде, начали нервно, без всякой цели переставлять тарелки, кружки. — Мы были слепы! Глухие и слепые родители! Ведь тревожные звоночки были! Помнишь, два года назад Ира вернулась оттуда молчаливым, замкнутым зверьком? А в прошлый раз они оба вздрагивали от каждого хлопка двери, от каждого неосторожного звука!
— Танюша, мы не могли знать! — Вадим подошел к жене, его большие, теплые руки легли на ее вздрагивающие плечи, пытаясь унять дрожь. — Они были слишком малы, чтобы толком объяснить, что там творится. А мама… — он сглотнул ком в горле, — я никогда, слышишь, никогда не мог подумать, что она способна на такое! Она всегда была строгой, но это…
Они стояли молча, и в тишине кухни снова зазвучали детские голоса, которые когда-то, дрожа от страха, рассказывали им правду. Раиса Викторовна поднимала их затемно, в шесть утра, и гнала, как зэков, на огород — полоть бесконечные грядки, собирать ягоды под палящим солнцем, таскать тяжелые лейки с водой. За малейшую провинность — шлепок, подзатыльник, удар прутом по ногам. Холодильник был вечно на замке. Еда — скудная порция строго по расписанию и только после «трудового подвига».
— «Жизнь в деревне — это школа труда!» — с горькой иронией передразнила Таня свекровь. Ее пальцы сжали край стола до побеления костяшек. — Как можно так обращаться с детьми? Ире семь, Диме пять! Какой нафиг труд? Им в песочнице играть нужно, в куклы, в машинки!
— Она всегда считала, что изнеженность — порок, — устало произнес Вадим. — Но я не думал, что она переступит черту. Что поднимет руку на ребенка. На своих же кровинок… Меня-то она никогда не била. Ни разу.
Таня до сих пор слышала, как дрожал, срывался голосок Иры, когда та, пряча лицо в маминой груди, рассказывала, как бабушка заперла ее в темном, пропахшем плесенью чулане на два часа всего лишь за одно яблоко, взятое без спроса. Как Дима, рыдая, признался, что бабушка обзывала его «нахлебником» и «малолетним дармоедом», когда он, обессилев, не мог донести до дома полное ведро картошки.
— Я бесконечно благодарна, что ты тогда позвонил ей и все высказал! — Таня сжала руку мужа, ища в его прикосновении опору. — Помнишь ее вопли? Мне казалось, стекла в окнах задрожат от ее голоса! Она не кричала — она визжала, как раненое животное.
Вадим поморщился, будто снова слыша этот визг.
— Она до сих пор уверена, что мы «разбаловали» детей, а она, бедная-несчастная, пыталась привить им «нормальные человеческие навыки»! Недавно звонила, так, между прочим, спросила, когда мы «собираем своих неженок» к ней на лето. Будто ничего и не было!
— И что ты ответил? — в голосе Тани прозвучала тревога.
— Что я сказал в прошлый раз! «Мама, дети к тебе больше не приедут. Никогда. Забудь». Она, естественно, не поверила. Решила, что это ты, моя коварная жена, очерняешь ее светлый образ и настраиваешь против нее семью!
Таня с горькой усмешкой покачала головой.
— Вечный сценарий! Виновата всегда невестка, а не собственная жестокая, черствая душа!
Вадим обнял жену крепче, прижал к себе, и она почувствовала стук его верного, любящего сердца.
— Ты даже не представляешь, как я благодарен судьбе, что ты тогда настояла на откровенном разговоре с детьми. Если бы не твоя материнская интуиция, мы бы до сих пор пребывали в счастливом неведении, а они… они продолжали бы молча страдать, забившись в уголках ее проклятой дачи.
— Прошел уже целый год, — Таня прильнула щекой к его плечу, вдыхая знакомый, успокаивающий запах. — Целый год, как мы вместе. Как мы по-настоящему вместе. Они снова смеются, Вадим. Играют. Ира даже перестала бояться темноты и теперь спит со своим ночником-проектором звездного неба.
— И так будет всегда! — его голос прозвучал твердо и бескомпромиссно, как клятва. — Что бы ни случилось, моя мать не увидит наших детей. Не увидит до тех пор, пока они не вырастут и сами, своим умом, решат, хотят ли они видеть ту, что когда-то внушила им такой ужас.
Таня кивнула, глядя в окно, где в лазурном небе кружила стайка воробьев. Впереди было лето — настоящее, солнечное, безоблачное. Она уже мысленно строила планы: море, песчаные пляжи, совместные игры, дурачества, вечера с рассказами у костра. Наконец-то без этой вечной, грызущей под ложечкой тревоги, без страха, что их дети вернутся из «рая» с новыми синяками и шрамами на нежной, ранимой душе.
Они и представить не могли, что в эту самую минуту Раиса Викторовна уже паковала чемодан, покупала билет на автобус и готовила для их семьи «сюрприз», от которого содрогнутся сами стены их мирного, счастливого гнездышка.
Утро, как и полагается буднему дню, было суматошным и стремительным. Вадим, на ходу допивая кофе и оставляя на щеке Тани быстрый, теплый поцелуй, умчался на работу. На прощанье он подхватил Диму, подбросил его к самому потолку, заставив мальчишку заливаться счастливым, беззаботным смехом, а потом крепко, по-отцовски, обнял Иру, которая с серьезным видом пыталась совладать с непослушными прядями, заплетая косу.
— Ты сегодня не задержишься? — окликнула его Таня, уже стоя в дверном проеме.
— Вряд ли, но если что — позвоню! — донесся из-за двери его голос. — Удачного дня, родная!
Когда дверь закрылась, Таня с головой окунулась в привычные хлопоты. Дима, как всегда, ворчал над тарелкой с овсянкой, а Ира с драматическим вздохом искала свой любимый розовый ободок, без которого «волосы совсем не слушаются».
— Мам, а почему мы летом не поедем к бабушке? — вдруг, ни с того ни с сего, спросил Дима, размазывая кашу по столу.
Вопрос повис в воздухе, острый и неожиданный, как удар ножом. Таня замерла, чувствуя, как кровь отливает от лица.
— А… а ты что, хочешь к бабушке? — осторожно, выжидающе спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Дима с таким энтузиазмом затряс головой, что казалось, она вот-вот оторвется.
— Не-а! Ни капельки! Просто Мишка из садика говорит, что все летом к бабушкам ездят. А я ему сказал, что мы не поедем, потому что наша бабушка… злая.
— Дима, так говорить не очень хорошо, — автоматически, по родительской привычке, пожурила его Таня, хотя в глубине души вся ее сущность кричала: «Да, она злая! Ты абсолютно прав, сынок!»
— Но это правда! — в разговор вступила Ира, появляясь на кухне с победно поднятым ободком. — Мам, ну ты же помнишь, как она меня тогда в сарай запрятала, только потому что я устала полоть и присела отдохнуть? А там пауки были, большие-пребольшие!
Таня присела на корточки, чтобы оказаться с детьми на одном уровне, и взяла их маленькие, теплые ладошки в свои.
— Слушайте меня внимательно, мои хорошие. Мы с папой приняли твердое, взрослое решение — вы больше никуда к бабушке не поедете. Точка. Это не обсуждается. Вместо этого мы все вместе, вчетвером, махнем на теплое море, будем купаться, загорать и есть мороженое! А потом, если захотите, можно попробовать поехать в лагерь, там весело! А после лагеря мы уже будем Иру готовить к школе! Ну как вам такой супер-план?
Дети просияли, закивали головами, и тяжелая тема была мгновенно забыта, уступив место мечтам о летних приключениях. Через полчаса Таня, проводив их до сада, вернулась домой. Впереди был рабочий день — перевод статей для солидного научного журнала, ее тихая гавань и отдушина.
К полудню, закончив с одной объемной статьей, она решила сделать передышку и заварить себе чашку ароматного чая с жасмином. Именно в эту блаженную, наполненную тишиной и покоем минуту, раздался настойчивый, резкий звонок в дверь. Таня нахмурилась. Никаких посылок, никаких гостей она не ждала. Может, соседка? Или курьер ошибся дверью?
Она подошла к двери и, повинуясь внезапному внутреннему импульсу, заглянула в глазок. То, что она увидела, заставило ее кровь превратиться в лед. На пороге, как кошмарное видение из прошлого, стояла Раиса Викторовна. Непоколебимая, грозная, с огромной, видавшей виды сумкой в руке, набитой бог весть чем.
— Открывай, Таня! Я знаю, что ты дома! — прозвучал за дверью властный, не терпящий возражений голос. Звонок прозвучал снова, на этот раз более протяжно и раздраженно.
Таня сделала глубокий, дрожащий вдох, пытаясь загнать обратно подкативший к горлу ком паники. Встречи со свекровью она не желала больше никогда в жизни, но игнорировать ее было бесполезно — Раиса Викторовна излучала такую уверенность, что, казалось, могла вышибить дверь одним лишь взглядом.
— Раиса Викторовна! Какой… неожиданный сюрприз! — выдавила Таня, открывая дверь и силясь изобразить на лице подобие улыбки. — Вы что, не предупредили о своем визите?
— А я разве обязана отчитываться? — свекровь бесцеремонно, плечом вперед, протиснулась в прихожую, волоча за собой свою тяжелую ношу. — Я к внукам приехала, а не с тобой светские беседы вести! Где Ира и Дима?
— Они… в детском саду, — ответила Таня, следя, как Раиса Викторовна, словно ревизор, проходит в гостиную и оценивающе оглядывает квартиру. — У них свои дела, занятия.
— В саду? — свекровь фыркнула, и на ее лице отразилось нескрываемое презрение. — И зачем вы их туда сдаете? Там же одни бездельники работают, которые только балуют и развращают детей! В деревне, на свежем воздухе, куда полезнее были бы! Целый день на улице!
— На огороде, вы хотите сказать? — не удержалась Таня, и в ее голосе прозвучала сталь.
Раиса Викторовна медленно повернулась к ней, и ее взгляд, холодный, как лед, скользнул по невестке с головы до ног.
— Я смотрю, характер у тебя ничуть не исправился. Все такая же колючая. Ничего, скоро мы все поправим. Я приехала за внуками — пора им снова в деревню, дышать настоящим воздухом, парное молоко пить, трудиться на земле…
— Что значит «приехала за внуками»? — Таня почувствовала, как по телу разливается жаркая волна гнева. — Мы с Вадимом ничего такого не обсуждали! Дети к вам этим летом не поедут! Да и вообще, до лета еще два месяца!
— А что тут обсуждать? — Раиса Викторовна проследовала на кухню и с видом полновластной хозяйки распахнула дверцу холодильника. — Испокон веков внуки летом гостят у бабушки! Это естественный порядок вещей! В позапрошлом году не приехали, в прошлом — тоже! Я все ждала, думала, образумятся! Но вижу, придется самой брать бразды правления в свои руки!
— Бразды правления? — от возмущения у Тани перехватило дыхание. — Раиса Викторовна, вы, кажется, не поняли или не хотите понять! Дети больше не поедут к вам! Это наше окончательное решение! Вадим лично сообщил вам об этом!
Свекровь с грохотом захлопнула холодильник и развернулась к Тане во весь свой немалый рост.
— Это все ты! — ее голос зазвенел, как натянутая струна. — Ты вбила клин между мной и моим сыном! Ты настроила его против родной матери! Вадим никогда, слышишь, никогда не посмел бы запретить детям видеться со мной, если бы не твои ядовитые нашептывания!
— Нашептывания? — Таня горько усмехнулась. — Мне не пришлось ничего нашептывать Вадиму! Ему достаточно было увидеть синяки и ссадины на телах наших детей, когда они вернулись от вас в последний раз!
Лицо Раисы Викторовны побагровело, жилы на шее налились кровью.
— У детей всегда синяки! Они же живые, бегают, падают! Это нормально! А то, что ты растишь их как тепличные растения, вот это ненормально! В жизни так не бывает! Нужно к труду приучать с пеленок, чтобы не выросли тунеядцами!
— К труду? — Таня сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. — Вы называете трудом, когда пятилетний ребенок с шести утра до восьми вечера в любую погоду работает на огороде? Когда семилетнюю девочку, которая просто захотела пить, запирают в темном сарае с пауками в наказание за «леность»?
— Хватит преувеличивать и разводить драму! — отмахнулась Раиса Викторовна, будто от назойливой мухи. — У меня просто порядок и дисциплина! Не то что у вас тут — барство и разгильдяйство! Детей избаловали до невозможности!
Таня поняла, что разговор бессмысленен. Они говорят на разных языках, живут в разных вселенных. Для этой женщины дети были не более чем живым инструментом, бесплатной парой рук.
— Раиса Викторовна, — Таня сделала над собой усилие, чтобы говорить спокойно и взвешенно. — Вы можете думать что угодно, но это ничего не изменит. Дети к вам не поедут. Это решение принято мной и Вадимом совместно. Оно окончательное.
— Вот как приедет Вадим, мы с ним по-мужски и поговорим! — резко отрезала свекровь, усаживаясь за кухонный стол с видом человека, который никуда не собирается уходить. — А ты пока не мешай и иди собери детям вещи! Мы через пару дней уезжаем!
От такой наглости у Тани потемнело в глазах. Но где-то в глубине души она понимала — это лишь первая атака, разведка боем.
— Вы не ослышались, — ее голос зазвучал тихо, но с невероятной плотностью. — Никто никуда с вами не поедет. Вы зря потратили время и деньги на дорогу.
Раиса Викторовна прищурила свои холодные глаза, разглядывая невестку с нескрываемой ненавистью.
— Что это вдруг такая строптивость? Раньше-то отдавала без лишних слов! Догадываюсь, в чем дело — работать не хотят твои неженки! Избаловала их городская жизнь, отучила от настоящего дела!
— Работать? — Таня почувствовала, как по телу пробежали мурашки от ярости. — Пятилетнему ребенку положено играть, познавать мир через игру, а не вкалывать на грядках до изнеможения! Семилетней девочке нужно читать сказки, мечтать о принцессах, а не таскать тяжеленные ведра, от которых искривляется позвоночник!
Свекровь фыркнула с таким презрением, будто Таня сказала нечто похабное.
— Вот поэтому из них и вырастут никчемные люди! В их возрасте я уже по дому все дела справляла! И Вадим с десяти лет на ферме у отца работал, не покладая рук!
— И может быть, именно поэтому сейчас он старается провести с детьми каждую свободную секунду? Потому что у него самого не было детства, а была каторга под названием «трудовое воспитание»?
Раиса Викторовна с силой ударила кулаком по столу, и чашки задребезжали на полках.
— Хватит тут психологию разводить, умница! Детство — это подготовка к взрослой жизни, суровой и тяжелой! А то, что вы устроили — это сплошное баловство и потакание капризам!
Таня глубоко вздохнула, пытаясь совладать с бушующим внутри ураганом эмоций. Спорить с этим человеком было все равно что пытаться пробить лбом бетонную стену.
— Скажите честно, — Таня решила сменить тактику, подойти с фланга. — А зачем вам вообще внуки на все лето? Что вы с ними будете делать? Кроме как заставлять полоть и копать?
Прямой вопрос, казалось, на секунду застал Раису Викторовну врасплох. Она даже растерялась.
— Что за чушь? Я бабушка! Я хочу общаться с внуками, проводить с ними время!
— Проводить время — это играть, гулять, разговаривать, делиться опытом! А не использовать их как бесплатную рабочую силу, пока вы сами пьете чай на лавочке и обсуждаете соседей!
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать?! — вскричала свекровь, вскакивая со стула. Ее лицо исказила гримаса бешенства. — Я — мать твоего мужа! Я его родила, вырастила, и он никогда не был таким неблагодарным ублюдком!
— Дело не в благодарности! — голос Тани оставался спокойным, хотя все внутри нее кричало и рвалось наружу. — Дело в безопасности моих детей! Вы не умеете с ними обращаться! Вы причиняете им боль — и физическую, и душевную! И за что, скажите, я должна вас благодарить? За испорченное детство? За ночные кошмары?
— Я не умею? — Раиса Викторовна задохнулась от ярости. — Да я троих на ноги поставила! А ты, городская моль, будешь мне указывать, как с внуками обращаться?
— Буду! — Таня выпрямилась во весь рост, и в ее глазах вспыхнул огонь, который заставил свекровь на мгновение отступить. — Потому что это мои дети! Моя кровь! И я не позволю никому, слышите, никому их обижать! Даже вам! Особенно вам!
Раиса Викторовна, казалось, раздулась от злобы, наполнив собой все пространство кухни.
— Ну так вот как? Хорошо! Я доберусь до внуков и без твоего барского разрешения! И Вадим мне в этом поможет! Не посмеет родная мать в беде остаться!
— Посмеет! — Таня позволила себе горькую, язвительную усмешку. — Он уже отказал вам, когда вы звонили в прошлый раз! И в позапрошлый! Вы для него больше не авторитет, а угроза!
— Это все ты! — ее визг стал пронзительным, ледяным. — Ты вбила клин между нами! Но я могу и в опеку обратиться! Или в полицию! Скажу, что вы детей голодом морите, в четырех стенах держите, не развиваете! Посмотрим, что вам скажут органы!
Таня почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она не ожидала такого подлого, такого низкого удара.
— Вы серьезно… угрожаете нам опекой? За то, что мы не даем вам использовать наших детей как рабов?
— Не смей так говорить! — Раиса Викторовна ткнула в ее сторону длинным, костлявым пальцем. — Я прививала им любовь к земле, к труду! Это благородное дело! А не эксплуатация, как ты изволила выразиться!
— Ира рассказала, как вы заставили ее прополоть целую грядку моркови под палящим солнцем, а когда она, обессилев, попросила просто попить, вы отправили ее «подумать о своем поведении» в сарай, а потом еще и щеколду задвинули, чтобы не сбежала!
— Врет она все, выдумщица! — отмахнулась свекровь, но в ее глазах мелькнуло что-то неуверенное. — Никто ее не запирал! А воду нужно заслужить! Дисциплина прежде всего!
— Заслужить воду? — Таня смотрела на нее с отвращением и неверием. — Воду? Ребенку семи лет нельзя пить, пока он не выполнит вашу непосильную норму? Вы в своем уме?
— А то они сразу бегать начнут, по нуждам отлучаться, работу забросят! — с непоколебимой уверенностью заявила Раиса Викторовна. — Без дисциплины — ничего путного не выйдет!
Таня поняла, что дальше спорить бессмысленно. Эта женщина живет в своем, извращенном мире, где детство — это не право, а привилегия, которую нужно заслужить каторжным трудом.
— Решение принято, — ее голос прозвучал как приговор. — И Вадим его полностью поддерживает. Детей вы не получите. Ни сейчас, ни никогда.
— Да что ты вообще понимаешь в жизни! — взорвалась Раиса Викторовна. — Избалуешь моих внуков своими дурацкими книжками и игрушками! Вырастут безответственными слабаками!
— Лучше быть счастливыми «слабаками», чем забитыми, затравленными существами, которые боятся сделать лишний вздох без вашего разрешения! — парировала Таня, чувствуя, как последние нити терпения рвутся.
Раиса Викторовна побагровела, ее глаза налились кровью.
— Ты! — она снова ткнула в Таню пальцем, на этот раз почти касаясь ее лица. — Ты во всем виновата! Ты разрушила мою семью!
— Ваши внуки вас боятся и ненавидят, так что никакой семьи у вас с ними нет и не будет! И Вадим на моей стороне, хоть вы и вскормили его своим молоком!
— Все вы против меня! Но ничего, я свое добьюсь! — закричала Раиса Викторовна, и в ее глазах вспыхнуло что-то нечеловеческое, темное и опасное, что заставило Таню инстинктивно отпрянуть.
И в этот миг что-то в свекрови окончательно сорвалось с цепи. С диким, животным рыком она схватила свою тяжеленную сумку и изо всех сил ударила ею Таню по плечу.
Удар, тяжелый и тупой, пришелся по кости. Таня, не ожидавшая физического нападения, с стоном отшатнулась, ударившись спиной о стену. Боль, острая и жгучая, разлилась по всему телу.
— Вы совсем с ума сошли?! — вскрикнула она, хватая себя за ушибленное место.
Раиса Викторовна, не отвечая, с дикой решимостью в глазах снова замахнулась своей импровизированной дубиной. Но на этот раз Таня была начеку. Ее рука, будто сама собой, взметнулась вверх и перехватила ремень сумки на лету. Адреналин ударил в голову, даруя ясность и силу.
— Отдай! — прошипела свекровь, пытаясь вырвать свою собственность. — Это мое!
— А это мой дом! — Таня с силой, которую сама от себя не ожидала, дернула сумку на себя. — И вы здесь — непрошеный и нежеланный гость!
Раиса Викторовна, не рассчитав, рывком рванула к себе, но Таня была сильнее в этот момент — сильнее яростью, материнским инстинктом, yearsми накопившейся боли. Сумка с глухим шлепком вырвалась из цепких пальцев свекрови и оказалась в руках у Тани. Годы унижений, слезы детей, их испуганные глаза — все это слилось в единый клубок, давший ей невероятную мощь.
— Вон! — ее голос гремел, заполняя собой все пространство. — Немедленно вон из моего дома!
— Не смей мне указывать! — Раиса Викторовна бросилась вперед, пытаясь вцепиться в волосы, но Таня, все еще сжимая в руке сумку, ловко увернулась и, движимая слепой яростью, сама взмахнула трофеем. Сумка с тяжелым, костяным стуком обрушилась на плечо свекрови. Та сдавленно ахнула и отступила, хватая себя за ушиб.
— Ты… Ты на мать мужа своего руку подняла! — ее шипение было ползло, но в нем слышалось и торжество. — Вот Вадим узнает, что ты делаешь с его матерью!
— Пусть узнает! — спокойно, с ледяным достоинством ответила Таня. — И я ему расскажу, как вы первая набросились на меня с этой дубиной! И как угрожали опекой! Думаю, он будет не на вашей стороне!
Раиса Викторовна замерла, словно пытаясь осознать произошедшее. На ее лице смешались ярость, боль и растерянность.
— Убирайтесь! — Таня широким жестом распахнула входную дверь, впуская в квартиру холодный воздух с лестничной площадки. — Сию же минуту!
— Я никуда не уйду без внуков! — свекровь упрямо скрестила руки на груди, словно вкопанная.
Таня с силой швырнула ненавистную сумку на пол в прихожей.
— Хорошо! — ее пальцы уже набирали номер телефона. — Тогда я вызываю полицию! Объясните им, почему вы незаконно проникли в чужую квартиру и отказываетесь ее покидать, а также напали на хозяйку!
При слове «полиция» в глазах Раисы Викторовны мелькнул настоящий, неподдельный страх. Она с неохотой, медленно, будто на плаху, направилась к выходу, но на самом пороге снова обернулась.
— Это еще не конец! — пообещала она, и в ее голосе звучала ледяная уверенность. — Я заберу своих внуков. Хочешь ты того или нет.
Таня молча подняла с пола сумку и протянула ее свекрови. Та с ненавистью выхватила ее, но Таня, не дав ей и слова произнести, резко, со всей силы толкнула дверь, буквально выпихивая Раису Викторовну за порог. Та, не удержав равновесия, с глухим стуком грохнулась на колени, снова выронив свою злополучную ношу.
— Ах ты, стерва!.. — попыталась она подняться, но Таня, ведомая слепым защитным инстинктом, сделала шаг вперед и с силой пнула свекровь в филейную часть. Не из жестокости, а чтобы отбросить эту угрозу как можно дальше от своего дома, от своих детей. Раиса Викторовна с криком распласталась на грязном полу подъезда, затем поднялась на четвереньки, и ее лицо, искаженное злобой и унижением, повернулось к Тане.
— Ты у меня еще за это поплатишься! — прохрипела она, и в ее глазах горели адские огни.
— Нет! — Таня захлопывала дверь, и ее финальные слова прозвучали как щелчок затвора. — Это вы уже поплатились. Поплатились правом называться бабушкой. А теперь катитесь отсюда, пока я не вызвала тех, кого вы так боитесь!
Она с силой захлопнула дверь, вщелкнула все замки — и верхний, и нижний, и цепочку — и прислонилась к прочному дереву спиной, тяжело дыша, словно только что пробежала марафон. Только сейчас она почувствовала, как у нее подкашиваются ноги, а сердце колотится где-то в горле. Что она натворила? Вышвырнула свекровь, пнула ее, чуть не подралась с ней… Вадим… Что скажет Вадим?
С трясущимися, непослушными пальцами она набрала номер мужа.
— Вадим! — ее голос сорвался на хриплый шепот. — Твоя мать… она здесь! Врывалась в квартиру! Хотела силой забрать детей!
— Что?! — в трубке повисло ошеломленное молчание. — Мама? У нас? Но… почему она не предупредила?
— Она… — Таня сглотнула горький ком, подкативший к горлу. — Вадим, у нас был ужасный скандал! Она ударила меня своей сумкой! А я… я ответила! Я вытолкала ее за дверь и… и пнула! Прости!
На том конце провода воцарилась мертвая, давящая тишина.
— Вадим? Ты меня слышишь? — испуганно позвала Таня.
— Она… тебя ударила? — голос мужа стал низким, опасным, словно рык дикого зверя. — Сильно? Ты ранена?
— Нет, я… просто ушиблена. Но морально…
— Я выезжаю. Сиди, никуда не выходи. Через двадцать минут буду.
Ровно через двадцать минут, как и обещал, Вадим был дома. Его лицо было бледным и напряженным. Он молча выслушал сбивчивый, эмоциональный рассказ жены, не проронив ни слова, лишь его скулы напряженно двигались, а кулаки сжимались и разжимались.
— Где она сейчас? — спросил он, когда Таня, наконец, умолкла, исчерпав все слова.
— Не знаю, — честно ответила она. — Уехала, наверное, в гостиницу. Или к твоей двоюродной сестре, Марии.
Вадим кивнул, и его лицо стало решительным. Он достал телефон, нашел нужный номер и набрал его.
— Мама, — его голос был ровным, но в нем не было ни капли тепла. — Я все знаю. И мне… мне стыдно. Не за Таню. За тебя.
В трубке что-то зашипело, закричало, но Вадим, не повышая тона, перебил:
— Нет, ты меня выслушай. Ты пришла в мой дом. Ты угрожала моей жене. Ты попыталась ее избить. Ты хотела забрать моих детей против нашей воли. Ты перешла все границы.
Он помолчал, слушая поток оскорблений и оправданий.
— И да, — его голос стал окончательным, как приговор. — Ты права. Наши дети тебя действительно ненавидят. И боятся. А после того, что случилось сегодня… Я тоже не хочу тебя видеть. Больше никогда. Не звони. Не приезжай. Ты для нас больше не существуешь.
Он положил трубку, даже не дослушав ответный визг, и подошел к Тане, заключив ее в крепкие, надежные объятия.
— Прости меня, — прошептал он ей в волосы. — Прости, что моя родная кровь принесла тебе столько боли. Я должен был оградить тебя от этого.
— Ты ни в чем не виноват, — Таня прижалась к его груди, слушая знакомый, успокаивающий стук сердца. — Важно лишь то, что мы вместе. Что мы — команда. И что наши дети в безопасности.
Вадим кивнул и крепче прижал ее к себе.
— Мы справимся, — сказал он, и это была не просто фраза, а клятва. — И больше никто, слышишь, никто не посмеет посягнуть на нашу семью. Даже та, что дала мне жизнь.
Время, великий лекарь, делало свою работу. Жизнь потихоньку возвращалась в свою мирную, счастливую колею. Раиса Викторовна еще пыталась звонить с чужих номеров, присылала гневные, полные яда письма, но Вадим был непоколебим. Он оградил свою семью высоким, неприступным барьером.
И когда наступило долгожданное лето, они всей семьей, как и мечтали, поехали на море. Ласковое солнце, теплый песок, бескрайняя бирюзовая гладь воды. Ира и Дима, загорелые, счастливые, строили песчаные замки, учились плавать с папой, объедались мороженым и засыпали под шум прибоя, убаюканные мамиными сказками. Никто не кричал на них, не заставлял до изнеможения работать, не запирал в темноте. Их детские сердца, исцеляясь, снова научились доверять миру. И в их сияющих, чистых глазах не было и тени былого страха — только безудержная, искренняя радость и всепоглощающая, безусловная любовь.
