«Дочь банкира подсунула партнёрам сантехника вместо жениха — их лица, когда он открыл рот, не забудут никогда»
Никто не предупреждал ее, что самый страшный бой в ее жизни начнется не с крика, а с оглушительной тишины в кабинете, пахнущем дорогим кожаным креслом и предательством.
Солнечный свет, настойчивый и безразличный, врывался в комнату сквозь панорамные стекла небоскрёба, играя бликами на идеально отполированной поверхности стола. Он казался Илоне откровенной насмешкой. Всего тридцать семь дней назад её мир был наполнен светом другого рода — теплым, парижским, пахнущим свежими круассанами и надеждой. Она заканчивала курс в HEC Paris, мечтая о том, как будет помогать отцу развивать их семейное дело, строить империю вместе. Теперь она сидела в его кресле, в его кабинете, с его именем, которое давило на плечи невыносимой тяжестью. За окном безостановочно пульсировал Нью-Йорк, а её собственная жизнь замерла в точке, отмеченной датой на холодном мраморе отцовского надгробия.
Каждый взгляд, брошенный на нее сотрудниками, каждый шепот за спиной был отравлен. «Дочерь Артура Локвуда, посмотрим, сколько продержится», «Бедная девочка, разве она справится с такой махиной?», «Выглядит хрупкой, сломается при первом же давлении». Она чувствовала себя диковинной бабочкой, приколотой булавкой к бархату под названием «Наследство Локвуда».
В дверь постучали. Без ожидания ответа, с той самой, знакомой с одиннадцатого класса, стремительностью, в кабинет впорхнула Клара. В её руках парил бумажный стаканчик с драгоценным ароматом.
— Твой капучино с корицей, тройная порция, как ты любишь в тяжелые времена, — голос Клары был якорем в бушующем море её тревог. Она поставила стаканчик на столешницу, оставив маленькое влажное кольцо — метку реальности, нарушающую стерильный порядок. — Говори. Как ты? Настоящий ответ, а не тот, что ты готовишь для совета директоров.
Илона обхватила стаканчик ладонями, пытаясь украсть его тепло.
— Я… пытаюсь держаться на плаву, — её голос прозвучал хрипло и тихо. — Но они смотрят на меня как на аномалию. Как на ошибку природы. У них в глазах написано: «Она не Артур. Она — слабое звено».
Клара тяжело вздохнула и опустилась в кресло, развалившись в нем с тем самым неподражаемым бесстыдством, которое Илона так ценила.
— Знаешь, твой отец, при всей своей гениальности, был старомоден, как этот его дубовый письменный набор. Помнишь его коронную фразу? «Моей дочери нужен надежный тыл, мужчина с положением, и тогда они вместе смогут покорить мир»? — Клара сделала паузу, давая словам просочиться в сознание. — Цинично, конечно, но в этой дикой стае акул, он, по-своему, был прав. Они видят молодую, красивую, одинокую девушку. Без отца-титана за спиной, без мужчины-щита рядом. Они чуют кровь, Илона. Их инстинкты первобытны. Будь у тебя хоть номинальный муж, хоть статусный прицеп, их тон изменился бы мгновенно. Увы, таковы грязные правила их игры.
Мысль была горькой, отталкивающей, пахнущей предательством по отношению к самой себе. Но, прислушавшись к шепоту собственного страха, Илона с леденящим ужасом осознала, что Клара, как всегда, права. Её пальцы сами собой потянулись к мышке, оживив экран ноутбука. Она искала сантехника — в угловом офисе на сороковом этаже капало с потолка, угрожая дорогому паркету. И тут её взгляд упал на открытую вкладку браузера. Объявление было странным, выбивающимся из общего ряда: «Муж на час. Решение любых, даже самых сложных проблем. Лев».
Лев оказался не похож на её ожидания. Ему было около двадцати семи, с глазами цвета летнего неба после грозы, ясными и спокойными. Его движения были точными и выверенными, полными необъяснимого достоинства. Он не носил с собой хаоса, грохота инструментов и громких слов. Через сорок пять минут протечка была ликвидирована, а его инструменты были аккуратно убраны в протертый до блеска чемоданчик.
Илона, сердце которого колотилось где-то в горле, задержала его у двери.
— Лев, я понимаю, что это прозвучит как бред, — начала она, чувствуя, как жар заливает её щеки. — Но ваши услуги… «мужа на час»… они включают в себя, скажем так, светские выходы? Не в физическом смысле, а… в ролевом.
Он смущённо улыбнулся, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок. Он потёр ладонью сильную, загорелую шею.
— Если честно, мисс Локвуд, мой самый презентабельный костюм — тот, в котором я провожал в последний путь моего деда. И мои познания в этикете ограничиваются уверенностью, что суп едят ложкой, а не вилкой. Вряд ли я смогу произвести нужное впечатление.
— В этом нет необходимости! — воскликнула она, внезапно осмелев. — Вам не нужно никого впечатлять. Вам просто нужно… быть. Быть рядом со мной. Сегодня вечером, на деловом ужине. В роли моего жениха. Я всё объясню, я вас подготовлю!
Лев смотрел на неё долгим, изучающим взглядом. Он видел не наследницу империи, а загнанную в угол, отчаявшуюся молодую женщину. И в его глазах читалось не осуждение, а глубокая, безмолвная эмпатия.
— Хорошо, — наконец сказал он, и его голос прозвучал твёрдо. — Я буду вашим щитом. Но, пожалуйста, подайте мне сигнал, если я вдруг перепутаю бокал для красного вина с бокалом для белого. Не хочу позорить вас перед… акулами.
Роскошный ресторан «Амфитрион» встретил их струящимся светом люстр, приглушенной музыкой и тихим, почти священным перезвоном хрусталя. Илона в платье цвета ночного неба, расшитом крошечными кристаллами, и Лев в новом, безупречно сидящем костюме, сшитом по спецзаказу за несколько часов, выглядели как пара с обложки журнала Forbes. Они были картиной идеала. Но холст начал трескаться в ту же секунду, как к их столу подошел Альфред Диксон, бывший правая рука её отца.
— Дорогая Илона! Какая радость видеть тебя здесь… и в таком, надо сказать, чарующем обществе, — его улыбка была отполирована годами лицемерия, а взгляд, скользнувший по Льву, оценивал стоимость его костюма с точностью до цента. — Мы все так ждали встречи с твоим… избранником.
Ужин превратился в изощренную пытку. Партнёры из Техаса, двое мужчин с лицами, напоминающими отбивные, и голосами, перекрывающими шум метро, говорили напористо и бесцеремонно. Они сыпали процентами, цитировали мнимые устные договорённости с Артуром Локвудом, давили авторитетом и массой. Их слова сливались в оглушительный гул, проникающий прямо в череп. Илона чувствовала, как её разум затуманивается, воля парализуется под этим шквалом. Она была на краю пропасти, и они протягивали ей руку, чтобы стащить вниз, замаскировав падение под спасение. Контракт лежал перед ней, и дорогая перьевая ручка, подаренная отцом на совершеннолетие, казалась невероятно тяжелой.
Она уже почти не осознавала, что делает, когда её пальцы, холодные и одеревеневшие, сами потянулись к ручке. Её взгляд был пустым, направленным в никуда. И в этот миг, самый отчаянный миг её жизни, она ощутила тепло. Нежное, но несокрушимо твёрдое прикосновение. Его рука мягко, но без возможности возразить, легла поверх её ладони, заставляя отложить злополучный инструмент.
Она подняла на него растерянный, затуманенный взгляд. Весь шум ресторана — смех, звон бокалов, назойливая речь техасцев — отступил, словно кто-то выключил звук. Остался только его голос. Тихий, спокойный, но обладающий силой урагана.
— Не подписывай, — сказал он, глядя ей прямо в глаза, словно кроме них никого не существовало. — Это кабальный договор. Смотри, пункт третий, подпункт «дельта». Там завуалировано условие, позволяющее им инициировать принудительную реструктуризацию и вывести семьдесят процентов активов в офшор через их дочернюю компанию. Ты подпишешь это — и потеряешь не просто контроль, ты потеряешь всё, что строил твой отец.
Альфред Диксон фыркнул, и его лицо исказила гримаса презрения.
— Милейший, не позорь себя и невесту. Кто ты такой, чтобы разбираться в таких тонкостях? Ты кто? Стилист? Личный тренер? Кто?
Лев не сразу ответил. Он медленно перевел взгляд на Диксона, и в его синих глазах вспыхнул холодный огонь.
— Я… когда-то изучал этот язык, — произнес он тихо, но так, что каждое слово прозвучало как удар хлыста. — В Гарварде. Школа экономики. Мне оставалось защитить диплом, когда я решил, что некоторые принципы дороже корочки.
Они молча шли по ночному городу. Небоскрёбы уперлись своими вершинами в звёздное небо, и городской гул, наконец, сменился приглушённым гулом. Илона чувствовала, как внутри неё бушует ураган из эмоций.
— Как? — наконец вырвалось у неё, и она остановилась, повернувшись к нему. Её голос дрожал. — Как ты мог это увидеть? Я перечитывала тот пункт трижды и не заметила подвоха!
Лев посмотрел куда-то вдаль, на огни Бруклинского моста, растворяющиеся в темноте.
— Гарвард, — повторил он, как будто признаваясь в давнем грехе. — Школа экономики. «Золотой мальчик», подающий надежды. Пока не стал свидетелем, как трое «золотых» сынков прижали в библиотеке мою однокурсницу. У одного из них папаша оказался не просто богат, он был одним из столпов попечительского совета. А у меня, видимо, оказалось слишком много принципов и слишком мало прагматизма. Вступился. Завязалась драка. У «столпа» хватило влияния, чтобы раздуть историю до невероятных масштабов, обвинить меня в нападении и добиться отчисления. Потом… потом заболела мама. Рак. Деньги на лечение, на лучших врачей, на хоть какой-то шанс… их требовалось очень много. И очень быстро. — Он развёл руками, и в этом жесте была вся горечь побежденного идеалиста. — Теоретическая экономика не оплачивает счета онкологического центра. А вот практические навыки — сантехника, электрика, сборка мебели — оплачивают. Всё просто.
Он рассказывал это без тени самооправдания или жалости к себе. Просто как сводку фактов. И в этой смиренной простоте была такая вселенская сила, такая мощь духа, что у Илоны перехватило дыхание, а по спине побежали мурашки.
На следующее утро солнечный луч, играющий на столе, казался уже не насмешкой, а символом надежды. Илона позвонила ему.
— Компании «Локвуд Холдинг» требуется новый директор по стратегическому анализу рисков, — сказала она, когда он вошел в кабинет. Она пыталась говорить строго, но в голосе прорывалась неподдельная взволнованность. — И… мне нужен человек. Человек, который видит ловушку там, где другие видят возможность. Который не боится сказать «нет». Я уволила Альфреда Диксона и всю его команду.
Лев стоял перед ней, и в его ясных глазах она читала ту же бурю, что бушевала в её душе.
— Илона, я ценю это. Но я не могу принять должность как благотворительность. Я зарабатываю себе на жизнь собственными руками.
— Это не благотворительность! — она резко встала и подошла к окну, показывая ему на раскинувшийся внизу город. — Это — партнёрство. Ты доучишься. Я использую все свои ресурсы, все связи, чтобы восстановить тебя в Гарварде, чтобы стереть эту несправедливую пометку в твоём деле. А потом… потом ты вернешься сюда. Не как «муж на час», а как равный. Как Лев, который однажды спас целую империю, потому что был единственным, у кого хватило смелости сказать правду.
Она обернулась и встретилась с его взглядом. В нём не было ни капли подобострастия или подобострастия. Было уважение. Было понимание. И было что-то ещё, что-то глубокое и зарождающееся, от чего по всему её телу разлилась долгожданная, согревающая до самых кончиков пальцев теплота. Мурашки бежали по коже, но теперь это были мурашки не от страха, а от предчувствия чего-то грандиозного.
— Хорошо, — тихо сказал он, и в его улыбке впервые появилась не только грусть, но и огонь. Огонь надежды. — Давай попробуем. Вместе.
Илона улыбнулась. Она улыбнулась широко и по-настоящему, впервые за долгие месяцы скорби и отчаяния. Она улыбнулась, потому что впереди, сквозь свинцовые тучи корпоративных интриг и личного горя, наконец-то проглянул яркий, ослепительный луч чего-то настоящего, честного и бесконечно большого. Он пришел к ней как поддельный жених, но принес с собой единственную настоящую вещь за последние полгода — веру в будущее.
