Вот всё ваше барахло — забирайте! — сказала свекровь… Но то, что было дальше, никто не ожидал
София стояла у плиты, механически помешивая содержимое сковороды, но взгляд ее был отсутствующим, прикованным к пустому дверному проему, откуда вот-вот должна была появиться ее свекровь. Воздух на кухне был густым и тяжелым, пахнущий тушеной капустой и тревогой. Каждый такой визит оставлял после себя странный осадок, смесь вины и раздражения, который София не могла ни объяснить, ни прогнать.
Муж Артем сидел за кухонным столом, уткнувшись в планшет с бесконечной лентой новостей. Экран отбрасывал на его лицо холодный синеватый отсвет, делая его черты отстраненными и чужими.
— Она опять что-то утащит, — тихо, почти про себя, проронила София. Голос ее звучал приглушенно, будто она боялась, что его услышат за дверью. — Я чувствую. У меня вот здесь, внутри, все сжимается.
— Кто? Мама? Софочка, ну хватит уже накручивать себя. Тебе постоянно кажется. Вспомни, в прошлый раз ты повсюду искала тот синий свитер, а он потом нашелся на балконе, — Артем оторвался от экрана, его взгляд выражал усталое желание избежать очередного трудного разговора.
— Он нашелся не на балконе, а в самом дальнем ящике, куда я его принципиально не кладу. И это был не мой свитер, а новая кофта Миланы, с этикетками. А «нашла» его на балконе именно твоя мама, когда я начала активно везде искать и перетряхивать все шкафы, — возразила София, чувствуя, как знакомый ком подкатывает к горлу.
— Простое совпадение, — отмахнулся Артем, но в его голосе зазвучала знакомая Софии нота — смесь вины и защитной реакции. — Пойми, у мамы своя большая квартира, достойная пенсия. Зачем ей вообще понадобились бы вещи нашей дочери? Это абсурд.
— Потому что они ей «караз»! — выдохнула София, передразнивая любимое словечко свекрови, которое та использовала для всего, что вызывало у нее восторг. — Все, что хотя бы на секунду привлекает внимание Елизаветы Петровны, мгновенно получает этот штамп. Все, что нравится, автоматически становится ей «караз», то есть подходит по неведомым ей самой параметрам стиля, цвета и даже судьбы.
Входная дверь щелкнула, и в квартиру впорхнула Елизавета Петровна. Ее появление всегда было событием, нарушающим привычный ход домашнего времени. На ней было ярко-розовое пальто с мощными плечами ретро-фасона, из-под которого виднелась юбка-карандаш почти кислотно-зеленого цвета и лаковые туфли на высоченных, казалось бы, невозможных для ее возраста шпильках. Этот вызывающий образ она с гордостью называла «вечерний кэжуал». В одной руке женщина сжимала коробку с эклерами, в другой — свою неизменную объемную сумочку-кирпич, с которой, кажется, не расставалась даже ночью.
— Здравствуйте, мои самые родные! — провозгласила она, одаривая всех воздушными поцелуями, разлетавшимися по кухне, как мыльные пузыри. — Артемчик, какой ты уставший и бледный… Наверняка опять не отрывался от компьютера?! София, я тебе принесла твоих любимых эклеров, ты их так обожаешь, а себе вечно отказываешь. А где же наша маленькая принцесса?
Милана, их шестнадцатилетняя дочь, вышла из своей комнаты, не поднимая глаз от экрана смартфона. На ней были мешковатые, нарочито потертые джинсы и огромная серая кофта с изображением логотипа никому не известной инди-группы. Ее стиль Елизавета Петровна ранее язвительно называла «бомжеватым», но в последние месяцы странным образом перестала открыто критиковать.
— Привет, бабуля, — буркнула Милана, пальцы которой продолжали быстро скользить по стеклу экрана.
— Миланочка, мое солнышко! Какая ты сегодня… необыкновенно интересная, — Елизавета Петровна окинула внучку долгим, оценивающим взглядом, который София научилась безошибочно распознавать с самого первого дня их знакомства. Это был пристальный, изучающий взгляд охотника, высматривающего самую лучшую, самую желанную добычу.
За обедом Елизавета Петровна, как всегда, развлекала их красочными историями из своей жизни. Но сегодня ее рассказы были особенными, в них чувствовалась какая-то новая, странная нота.
— А вы знаете, какой необъятный и увлекательный мир открывается за экраном компьютера? — начала она, кокетливо отламывая крошечный кусочек от эклера. — Все эти современные технологии, социальные сети. Я вот на одном очень солидном сайте зарегистрировалась. Это такой специальный клуб для общения людей зрелого, интересного возраста. И там такой один мужчина… Владимир из Санкт-Петербурга… Он мне настоящие стихи пишет, представляете!
— Мама, какие еще сайты? Ты будь, пожалуйста, предельно осторожна, там сейчас полным-полно разных мошенников, — Артем поперхнулся глотком чая, его лицо выразило искреннюю тревогу.
— Ах, брось, Артем! Я уже не маленькая девочка, чтобы меня можно было так просто обмануть. У меня там новое, очень удачное фото на аватаре. Я там в том самом розовом берете внучки. Помнишь, София, ты же меня фотографировала в прошлое воскресенье на балконе?
София отчетливо помнила. Тот самый розовый берет бесследно исчез из гардероба Миланы ровно неделю назад, сразу же после очередного визита свекрови. Милана тогда потратила полдня на его безуспешные поиски, пока в итоге не махнула рукой: «Да ладно, мам, не стоит переживать из-за такой ерунды».
— И что, этот Владимир вам действительно так уж симпатичен? — спросила София, почувствовав, как по ее спине побежали противные, холодные мурашки. Она перевела взгляд на ту самую объемистую, подозрительно набитую сумочку свекрови — туда, без сомнения, можно было бы положить что угодно, от кошелька до небольшого предмета одежды.
— Очень образованный и глубокий человек! — всплеснула руками Елизавета Петровна, и ее браслеты громко зазвенели. — Обожает живые цветы, классическую оперу. Говорит, что я у него ассоциируюсь с одной героиней из Достоевского… какой-то там Настасьей Филипповной. Я, если честно, этот роман не читала, но звучит ведь очень красиво и возвышенно!
После обеда Елизавета Петровна, по своей давней традиции, отправилась «посмотреть, как поживает моя внучка» в комнату Миланы. София замерла у раковины, бесцельно вглядываясь в искаженные отражения в мыльной воде на поверхности тарелок. Она мысленно, как бухгалтер, составила четкий список вещей, таинственным образом пропавших за последние три месяца: тот самый розовый берет, шелковый шарф с черными черепами (эмоциональный подарок от бывшего парня Миланы), несколько винтажных деревянных и пластиковых браслетов, тот самый серый свитшот, изящная серебряная подвеска в виде совы и, что было совсем уж странно, несколько пар ярких цветных носков с принтами из поп-культуры. Все эти вещи были выдержаны в уникальном стиле Миланы — дерзком, молодежном, иногда нарочито грубоватом. И все это выглядело бы абсолютно немыслимо и нелепо в гардеробе Елизаветы Петровны с ее безоговорочной любовью к блесткам, строгой плиссировке и классическому крою. Или это было уже не так?
Примерно через сорок минут Елизавета Петровна торжественно выплыла из комнаты Миланы, ее лицо сияло удовлетворением. А та самая сумочка, беспечно висевшая на ее плече, теперь казалась Софии визуально чуть более полной, тяжелой и оттянутой, чем была до этого.
— Ну что же, я, пожалуй, побегу! У меня сегодня вечером запланировано… э-э-э… очень важное собрание жильцов нашего дома. Чрезвычайно важное!
Она удалилась, оставив после себя плотный шлейф тяжелых, сладковатых духов. И как только дверь защелкнулась, София почти бегом бросилась в комнату дочери. Милана лежала на кровати, полностью погруженная в музыку из своих наушников, ее лицо было безмятежным.
— Милана, дорогая, проверь, пожалуйста, все ли твои вещи на своих местах? — почти выдохнула София, касаясь руки дочери.
Девочка сняла наушники и обреченно вздохнула.
— Мам, ну опять начинается? Что она вообще может утащить на этот раз? Мои старые рваные кеды? Или этот потертый рюкзак? Ей же категорически не нравится мой стиль, она постоянно это подчеркивает.
— Умоляю, просто проверь. Особенно ту новую кожаную куртку, которую мы тебе подарили.
Милана с неохотой поднялась с кровати и открыла дверцу своего шкафа. Несколько минут она перебирала вещи на вешалках, и вдруг ее движения резко остановились. Она замерла в неестественной позе.
— Мам… А куртки… куртки и правда нет. Ее тут нет.
Холодная, острая ярость, смешанная с чувством правоты, подкатила к самому горлу Софии. Эта куртка была их общим, тщательно выбранным подарком на шестнадцатилетие, и Милана ее просто обожала, она была ее гордостью.
— Это она. Это Елизавета Петровна ее взяла.
— Но зачем, мам? — искренне, почти по-детски изумилась Милана. — Это же настоящая косуха, черная, с металлическими заклепками. Она в таком будет выглядеть как… как странная рок-звезда, вышедшая на пенсию. Это же полный диссонанс.
София ничего не ответила. Она молча вышла из комнаты дочери, подошла к дивану и присела рядом с Артемом, который снова уткнулся в планшет. Она положила свою руку ему на руку и тихо, но очень четко произнесла:
— Она забрала кожаную куртку Миланы. Совершенно новую. Наш с тобой подарок. Тот, который она так ждала.
Артем медленно отложил планшет в сторону. На его лице появилось то самое сложное, многослойное выражение, которое бывало только в моменты разговоров о его матери — горькая смесь сыновней любви, хронической вины и накопленного раздражения.
— София, давай не будем сейчас…
— Хватит, Артем! — голос Софии внезапно задрожал, в нем звучали месяцы подавленных эмоций. — Хватит постоянно закрывать на это глаза и делать вид, что ничего не происходит. Это не блажь, не временная забывчивость и не старческий маразм. Это уже система, настоящая система. Я все проверила и перепроверила. Пропадают исключительно и только вещи нашей дочери. Только те, которые можно незаметно унести в той самой большой сумке. И происходит это чудо ровно и только после каждого ее визита к нам. У нас сейчас есть только два варианта: либо мы немедленно едем к ней вместе, либо я еду туда совершенно одна и поднимаю такой скандал, что соседи со всего подъезда вызовут наряд полиции. Выбирай сам, решай!
Артем внимательно посмотрел в лицо жены, в ее глаза, полные решимости, и понял, что никаких шуток и компромиссов здесь больше не будет. Он тяжело, с надрывом вздохнул, будто поднимая невидимую тяжесть.
— Хорошо. Хорошо, поехали. Прямо сейчас. Но только я очень сильно прошу тебя, успокойся, пожалуйста. Давай попробуем решить этот вопрос максимально мирно, по-хорошему, без лишних эмоций.
Час спустя они уже стояли на пороге квартиры Елизаветы Петровны. Та открыла им, все в том же «вечернем кэжуале», но теперь дополненном огромными, блестящими под цвет серебра серьгами-люстрами.
— Ой, какой неожиданный и приятный сюрприз! — удивилась она, но в ее глазах, в самой их глубине, мелькнула быстрая, как молния, тень тревоги. — Проходите, проходите, дорогие мои! Что такое случилось, все хорошо?
Супруги молча прошли в гостиную. Квартира женщины была выдержана в уникальном стиле, который можно было охарактеризовать как «эклектичная роскошь»: массивный сервант, заполненный советским хрусталем, соседствовал с пестрым китайским ковром, украшенным пластиковыми стразами, а на стенах в причудливом беспорядке висели репродукции картин Айвазовского вперемешку с плакатами, изображающими милых котят в корзинках.
София, больше не в силах сдерживать нахлынувшие чувства, резко, почти без паузы выпалила:
— Елизавета Петровна, мы приехали за курткой Миланы. Кожаной, черной, с металлическими заклепками. Вы взяли ее у нас сегодня, после обеда.
Лицо свекрови мгновенно вытянулось и стало похоже на маску трагедии.
— Что?! Как ты вообще можешь такое говорить в мой адрес? Я? Воровать? Да я… Да вы что такое мне предлагаете! Это прямое оскорбление!
— Мама, — мягко, но настойчиво начал Артем, пытаясь погасить назревающий конфликт. — Мы тебя ни в чем не обвиняем. Успокойся. Может быть, ты просто взяла ее случайно, посмотреть, а потом забыла положить на место? Милана очень расстроена, она просто в слезах. Это ее самая любимая, самая ценная для нее вещь.
— Какую еще куртку? Я понятия не имею ни о какой кожаной куртке! — голос Елизаветы Петровны стал пронзительным и визгливым, она прижала руку к груди, изображая глубокую сердечную боль. Она сделала драматическую паузу, ожидая ответной реакции, но София молчала, не подавая никаких признаков сочувствия. Женщина просто смотрела на нее прямым, твердым взглядом, полным накопленного гнева и горького разочарования.
— Ладно! — вдруг неожиданно сдалась Елизавета Петровна, и вся ее напускная, театральная обида мгновенно испарилась, словно ее и не было. — Ладно, я взяла эту куртку! Ну взяла! И что тут такого? Она мне как раз!
Она порывисто, с резким движением вышла из гостиной и вернулась через минуту, неся в руках ту самую кожаную куртку Миланы.
Но, как оказалось, это было только начало, прелюдия к главному открытию. Вслед за курткой она молча, с видом поверженного командира, вытащила из своей спальни и аккуратно разложила в гостиной целую гору вещей. Это был странный, почти сюрреалистичный музей ее личной клептомании. На диване оказался тот самый розовый берет, надетый на манекенную голову; шелковый шарф с черепами был живописно наброшен на абажур торшера; свитшот Миланы был аккуратно натянут на спинку стула; все браслеты и та самая подвеска-сова были разложены на журнальном столике, как драгоценные экспонаты.
— Вот! Полюбуйтесь! — с вызовом, но уже без прежней уверенности произнесла Елизавета Петровна. — Все ваше, забирайте свое барахло! Нате! Я просто хотела… я просто пыталась немного обновить свой образ для того сайта. Там все дамы такие стильные, современные, а я… а я выгляжу старомодно.
София невольно поморщилась, мысленно представив это нелепое, дисгармоничное сочетание — грубую, бунтарскую косуху и выглядывающее из-под нее аляповатое болеро с пайетками, которое обожала ее свекровь.
— Вы пытались надевать все это… вместе со своими вещами? — осторожно спросила София.
Елизавета Петровна смущенно потупилась, ее пальцы нервно теребили край яркой блузки.
— Ну… да, пробовала. Ну не получается у меня! Говорю же — вещь должна быть «караз». А тут… не то выходит, совсем не то, как на Милане. Никак не сочетается, сидит не так…
— Елизавета Петровна, — очень осторожно, подбирая каждое слово, проговорила София. — Поймите, это вещи Миланы. Они созданы для молодых, для ее собственного, уникального стиля. А ваш стиль… он совершенно другой, он абсолютно самодостаточен. Он яркий, запоминающийся, он… вам действительно идет. Но их совершенно невозможно смешивать, это два разных языка.
— А мой Владимир пишет, что я просто обязана идти в ногу со временем! — вдруг выпалила свекровь, и в ее голосе послышались слезы. — Что я на своих фотографиях выгляжу слишком консервативно и старомодно! А я не знаю, как еще можно выглядеть! А у Миланы… у нее такие интересные, такие модные штучки. Я думала, если я их надену, если я к ним прикоснусь, то смогу выглядеть… современно, моложе, он мной заинтересуется больше…
— Мам, мамочка, да чего же ты так? — тихо, с болью сказал Артем. — Надо было просто обратиться к Софии, попросить помощи. Она бы с радостью помогла тебе выбрать и купить что-нибудь новое, стильное… Зачем же так, тайком, по-воровски?
— Стеснялась, — прошептала Елизавета Петровна, и ее голос дрогнул от неподдельного надрыва. — Очень стыдно и глупо как-то. Я — бабушка, взрослая, солидная женщина, а вынуждена просить помощи у невестки в таких простых вещах, как одежда. Боялась, что вы будете надо мной смеяться.
В комнате повисла глубокая, напряженная тишина. София ясно видела, как по лицу ее свекрови, по ее щекам, разливается яркий, постыдный румянец.
— Знаете что, — наконец нарушила молчание невестка. — Давайте мы с вами в это воскресенье сходим вместе по магазинам? В большой торговый центр. Спокойно, без спешки, выберем для вас что-нибудь действительно модное, стильное и удобное. То, что будет идеально сидеть именно на вас и подчеркивать вашу индивидуальность.
— Правда, ты не шутишь? — радостно, по-детски воскликнула Елизавета Петровна, и ее глаза наполнились надеждой. — Если тебе действительно не трудно, я буду только безумно рада! Только «за»!
София стала аккуратно собирать вещи Миланы в большой пакет, который Артем принес из прихожей. Елизавета Петровна, прежде чем отдать кожаную куртку, с некоторой нежностью, даже ностальгией, погладила ее по грубой ткани.
— Простите вы меня, глупую, одинокую старуху, — тихо сказала она, глядя прямо на Софию. — Я так сильно хотела хоть немного… хоть чуть-чуть почувствовать себя снова молодой, нужной, интересной…
В то самое воскресенье они вдвоем отправились в большой торговый центр и провели там несколько часов, примеряя самые разные наряды. Они подобрали Елизавете Петровне новый гардероб, который идеально сочетал ее любовь к яркому с современными, элегантными фасонами, подходящими именно для ее возраста и фигуры. И в тот день София увидела в глазах своей свекрови не хищный блеск охотника за чужими вещами, а искреннюю, детскую радость и благодарность за простое человеческое участие и понимание.
