Семейный банкомат…
Всё началось в тот момент, когда мне только-только исполнилось двадцать три года. Я был полон надежд, амбиций и светлых ожиданий от будущего. Только что окончил университет, с горем пополам устроился на свою первую «взрослую» работу — младшим аналитиком в небольшую, но перспективную IT-компанию. Зарплата была более чем скромной, но для меня она казалась целым состоянием, ведь это были мои собственные, честно заработанные деньги. Я снял скромную однушку на самом краю города, каждый день часами трясся в душном метро, экономил на каждой чашке кофе, чтобы хоть раз в месяц позволить себе сходить в кино с друзьями. Я жил, как и миллионы других молодых парней моего возраста — мечтал, строил планы, верил, что все самое лучшее обязательно ждет меня впереди.
И вот в один из таких вечеров, когда я, уставший, но довольный, готовил себе ужин из дешевых макарон, раздался звонок. На экране телефона светилось родное слово «Мама». Я улыбнулся, предвкушая милый, душевный разговор.
— Сыночек, привет, как ты? — голос мамы звучал мягко, но в его интонациях я с первого же слова уловил едва заметную, знакомую с детства нотку беспокойства. Ту самую, что всегда предшествовала сложному разговору. — У нас тут кое-что произошло… небольшое событие.
Сердце внутри меня сжалось в комок непонятной тревоги. Я инстинктивно приготовился к худшему.
— Мам, я в порядке. А что у вас случилось? Все хорошо? — постарался я сделать свой голос максимально спокойным и ровным.
— Да нет, вроде все хорошо, — она замялась, и это еще больше меня насторожило. — Ты же помнишь, у твоей сестры Арины скоро свадьба? Она же все тебе рассказывала, делилась радостью.
Предчувствие начало обретать четкие, пугающие формы.
— Конечно, помню, мам. Мы же все обсуждали: и платье, и банкет, и ее переезд. Я же говорил, что помогу, чем смогу. В пределах своего скромного бюджета, — осторожно добавил я.
— Поможешь, поможешь… — мама тяжело вздохнула, и в трубке послышался шумот ее нервного дыхания. — Но дело, сынок, совсем не в этом. Мы с папой приняли очень важное, судьбоносное решение. Мы решили подарить молодым наш родной дом. Всю ту жилплощадь, в которой ты вырос. А сами мы… мы переедем жить на дачу. Ту самую, что мы недавно прикупили в пригороде. Ты же видел фотографии? С участком, с гаражом, с таким чудесным видом на лес! Просто сказка, а не жизнь!
Я онемел. В ушах зазвенела абсолютная тишина, а мир вокруг будто замедлил свой ход. Подарить? Наш дом? Тот самый, с моей комнатой, с запахом маминых пирогов на кухне, с трещиной на потолке в гостиной, которую я всегда разглядывал в детстве перед сном? Этот дом был не просто bricks and mortar, он был частью меня, частью моей истории, моим настоящим семейным гнездом.
— Поздравляю… Арину, — с огромным трудом выдавил я из себя, чувствуя, как предательская дрожь подкрадывается к моим рукам. — Это… это действительно щедрый и неожиданный подарок. Очень… великодушно с вашей стороны.
— Да, мы сами до сих пор не можем поверить в свою смелость! — мама явно ожидала другой реакции — восторга, одобрения, энтузиазма. — Но, сынок, ты же прекрасно понимаешь — у нас теперь появились просто колоссальные расходы. Новый дом нужно обустраивать, делать капитальный ремонт, завозить мебель, технику… Мы с папой, конечно, вложим все свои сбережения, но… ты же старший брат. Ты должен поддержать сестру в такой важный момент ее жизни. Это твой святой долг.
Я сглотнул ком, вставший у меня в горле.
— Мам, я же только-только начал работать. Моя зарплата — всего сорок пять тысяч рублей. Я сам еле-еле свожу концы с концами, плачу за аренду, за коммуналку, за проезд…
— Ну и что с того? — ее голос внезапно потерял всю свою мягкость и стал сухим и требовательным. — Ты мужчина. Ты должен быть опорой для своей семьи. Арина — девушка, невеста, ей сейчас как никогда нужна поддержка и уверенность в завтрашнем дне. Ты же не хочешь, чтобы твоя родная сестра начинала свою семейную жизнь в пустой, неуютной коробке без нормального ремонта? Чтобы она чувствовала себя ущербно?
Я, конечно же, этого не хотел. Но я и не мог совершить финансовое самоубийство.
— Я… я постараюсь, — безвольно прошептал я, чувствуя, как предает самого себя. — Сколько… сколько вам нужно?
— Ну, для начала хватит хотя бы по двадцать пять тысяч в месяц. Месяца три-четыре — и мы обязательно со всем справимся, — прозвучало так же буднично, как если бы она просила купить батон хлеба.
Двадцать пять тысяч. Это было больше половины моей зарплаты. Это была моя свобода, мои скромные радости, мое спокойствие.
Но я сказал: «Хорошо».
Первый месяц я прожил в режиже жесточайшей экономии. Я превратился в аскета. Отказался от абонемента в спортзал, перестал заходить в кофейни, отменил все подписки на стриминговые сервисы, выключил домашний интернет, пользуясь им только на работе. Каждую копейку я просчитывал до момента ее появления в моем кошельке. Моим рационом стали дешевые макароны, крупы и куриные яйца. Каждый вечер я засыпал с одной и той же мыслью: «Завтра будет легче. Это ненадолго». Но наступало завтра, а легче не становилось. Наоборот, груз ответственности и чувство тотальной несправедливости давили все сильнее.
На второй месяц мама позвонила снова. Ее голос снова был сладким и заискивающим.
— Сыночек, а ты не мог бы добавить еще немножечко? Мы тут с Ариной присмотрели тёплые полы на кухню — представь, как ей будет приятно ходить босиком! И еще мы заказали шикарные портьеры… Немного дороговато, конечно, но зато какие красивые!
— Мам, я уже отдаю вам двадцать пять тысяч. У меня физически не осталось денег. Я живу в долг перед самим собой.
— Ну как это не осталось? — в ее голосе послышался искренний, неподдельный испуг. — Ты же работаешь в офисе, ты же умный парень! Может, возьмешь небольшой кредит? Или у друзей займешь? Это же для сестры! Для ее счастья!
Я не стал спорить, не стал пытаться что-то объяснять. Я взял свой первый микрозайм под бешеные проценты. Перевел им деньги. Прожил следующий месяц в состоянии постоянной паники, высчитывая, как буду отдавать долг. По ночам, когда в квартире стояла гнетущая тишина, я плакал в подушку, чтобы никто не услышал.
На третий месяц зазвонил телефон отца. Его низкий, всегда такой уверенный бас, теперь звучал официально и сухо.
— Слушай, Артем, — начал он без каких-либо предисловий. — Возникли тут небольшие проблемы с машиной. Нужно срочно менять ремень ГРМ, еще кое-что по мелочи… в общем, нужно двадцать пять тысяч. Можешь помочь?
Меня будто окатили ледяной водой.
— Пап, я же уже отдаю маме двадцать пять тысяч каждый месяц. У меня еще и микрозайм висит. У меня нет таких денег. Совсем.
— А ты не мог бы… взять еще один займ? — абсолютно спокойно, без тени сомнения, спросил он. — Ты же у нас сообразительный, всегда как-то выкручивался. Мы потом как-нибудь компенсируем, обязательно.
Они никогда ничего не компенсировали. Никогда.
Когда я впервые приехал в гости к Арине в ее новый, подаренный родителями дом, меня поразило абсолютно всё. Я не увидел там и намека на ту «пустую коробку», которой меня так пугала мама. Передо мной предстали хоромы: просторная гостиная с дорогим евроремонтом, кухня-студия с огромным островом, блестящей встроенной техникой и мраморными столешницами, спальня с панорамными окнами и видом на парк, санузел с джакузи и отделкой под мрамор. Всё сияло, сверкало и кричало о деньгах, вложенных в этот шик.
Арина встретила меня в шелковом развевающемся халате, с бокалом дорогого белого вина в изящной руке.
— Братик, родной! Наконец-то ты выбрался! — она грациозно обняла меня, и я уловил запах ее духов. — Как ты? Спасибо тебе огромное, просто невероятное, за твою помощь! Без тебя мы бы так красиво не устроились!
Я попытался улыбнуться. Мне страстно хотелось выкрикнуть: «А я вот уже три месяца питаюсь одним рисом и ночами не сплю, думая о долгах!», но я промолчал. Сглотнул обиду, как горькое лекарство.
— Я рад, что тебе нравится, — сухо сказал я, осматривая роскошные апартаменты.
— О, да мне не нравится, мне все это обожать! — она захватила меня под руку и повела на экскурсию. — Смотри, какой гардероб в прихожей — итальянский, на заказ! А в спальне — кровать с ортопедическим матрасом с эффектом памяти. Я на нем сплю, как младенец, просто как королева!
— Здорово, — кивнул я, чувствуя себя нищим родственником на пороге дворца.
— А ты как живешь? — спросила она наконец, будто выполняя какую-то формальность.
— Нормально, — пожал я плечами. — Однушка, метро рядом, все необходимое есть.
— Ну, ты же мужчина, — снисходительно улыбнулась она. — Тебе и положено всего добиваться самому, с нуля. Это даже правильно. А мне, женщине, предназначено принимать подарки и создавать уют. Так уж исторически сложилось. Да и Игорь у меня молодец, все для меня делает.
Я не стал спорить. Бессмысленно.
Прошло уже полгода. Я все так же продолжал исправно переводить родителям по двадцать пять тысяч рублей. Поводы находились каждый месяц новые: то «срочно нужны деньги на лекарства бабушке», то «на даче протекает крыша, нужен срочный ремонт», то «подарок тёте на юбилей должен быть достойным». Я практически перестал общаться с друзьями — мне было стыдно, что я не могу скинуться на пиццу или сходить с ними в бар. Я отказался от мысли об отпуске — какая уж там Турция или даже Крым, когда каждый рубль на счету. Я начал подрабатывать по ночам фрилансом, беря заказы на биржах удаленной работы. Спал по три-четыре часа в сутки. Стал худеть, кожа приобрела нездоровый землистый оттенок, начали дико выпадать волосы от стресса.
А в это время Арина вовсю выкладывала в Инстаграм шикарные фото своих путешествий: Мальдивы, Дубай, Бали, Париж. Под каждым снимком была подпись: «Люблю моего мужа за такую сказочную жизнь!» или «Мой принц сделал мне еще один незабываемый подарок! #люблюего #счастлива».
Однажды я больше не выдержал. Руки сами потянулись к телефону, и я написал ей в личные сообщения:
— Арина, ты вообще в курсе, сколько я вложил в твой дом? Ты представляешь масштабы?
Ответ пришел через час.
— Конечно, братик! Я же не забыла. Ты мой самый лучший брат на свете! Я тебя всегда буду любить и благодарить за это! — следовала гифка с летящими сердцами.
Меня затрясло от ярости и бессилия.
— Я отдал больше двухсот тысяч. Плюс еще почти столько же родителям на ваши с ними «нужды». Я живу впроголодь. У меня не было ни одного выходного за полгода. Я работаю по ночам, чтобы сводить концы с концами.
Она не ответила сразу. Минут через сорок пришло новое сообщение:
— Артем, ну не надо так драматизировать. Ты же мужчина, тебе положено быть сильным, добытчиком. И потом — я же лично у тебя ничего не просила. Это был твой собственный, добровольный выбор — помогать. Ты мог и отказаться.
Я выключил телефон. Отложил его в сторону. Просто сидел в полной тишине своей однокомнатной клетушки и смотрел в стену. А потом по моим щекам впервые за много лет потекли слезы. Не скупые мужские слезинки, а настоящие, горькие, рыдающие потоки. Я плакал о своей наивности, о преданной вере, о растоптанной любви.
Примерно через месяц мама позвонила с новой, уже совершенно неотложной просьбой.
— Сынок, тут у нас форс-мажор случился… — начала она с порога. — С этим кредитом за дачу… проценты почему-то дико выросли. Нужно срочно, прямо завтра, thirty тысяч. Иначе начнут капать бешеные штрафы, а потом и вовсе…
— Мам, — перебил я ее, и мой голос прозвучал чужо и холодно даже для меня самого. — У меня нет таких денег. Я уже должен различным МФО больше пятидесяти тысяч. Я сам на грани.
— Как это нет? — ее голос мгновенно сменился с панического на обвиняющий. — Ты же работаешь! Ты должен найти! Это твоя семья в беде! Ты несешь за нас ответственность!
— Мам, я тоже человек. У меня есть свой предел прочности. Я больше не могу. Я физически не могу.
— Ты настоящий эгоист! — вдруг закричала она так, что у меня заложило ухо. — После всего, что мы для тебя сделали! Мы тебя растили, одевали, обували, дали тебе образование! А ты теперь в самый трудный момент отворачиваешься от нас? Бросаешь нас в беде!
Я молчал, слушая ее истерику, и чувствовал, как во мне что-то безвозвратно ломается.
— Ты даже не представляешь, как мы с папой надрывались, чтобы ты мог учиться в хорошем вузе! А Арина… она же девушка, у нее сейчас своя жизнь, своя семья. А ты — наш сын. Наша опора и надежда. Ты должен о нас заботиться!
— А почему не Арина? — тихо, но очень четко спросил я. В трубке повисла мертвая тишина.
— Что? Что ты сказал? — мама будто не расслышала, а скорее не поверила своим ушам.
— Почему Арина не помогает? — повторил я, и мой голос окреп. — У нее муж — состоятельный человек. У нее этот дворец, который вы ей подарили. У нее есть все. Почему она не платит за вашу дачу? Почему не покупает вам лекарства? Почему не берет кредиты, если они так нужны?
— Потому что она — женщина! — прозвучало так, будто это являлось исчерпывающим и общепринятым объяснением во вселенной. — Ее дело — быть красивой, рожать детей и создавать уют. А ты — мужчина. Ты должен. Ты обязан.
Я сделал очень глубокий, последний решительный вдох.
— Мам, я больше не могу. Я закрываю свои долги. Я больше не дам вам ни копейки. Ни тебе, ни папе, ни Арине. Всё. Точка.
— Ты… ты предатель! — завопила она. — Ты отрекаешься от своей собственной семьи! Я тебя не узнаю! Ты мне не сын!
Она бросила трубку. Резкий гудок ударил меня по мозгам.
Я сидел, сжимая телефон в дрожащей руке, и чувствовал, как мое сердце колотится где-то в горле. Руки дрожали, по спине бежали мурашки. Внутри все горело огнем обиды, боли и дикой, животной злости.
Но я не передумал. Впервые за долгое время я почувствовал не боль, а облегчение.
Прошла неделя. Мама не звонила. Отец — тоже. Арина — молчала. В глубине души я еще надеялся, что они просто обиделись, что это такая временная мера, что они одумаются, поймут, осознают свою неправоту и мы помиримся.
Но через десять дней мой телефон vibrated с новым сообщением в общем семейном чате в WhatsApp. От мамы.
«Артем. Ты нам больше не сын. Мы отрекаемся от тебя. Мы не хотим тебя знать. Живи, как хочешь, и помни: ты предал тех, кто дал тебе жизнь. Ты — эгоист и чудовище. Мы тебя не ждем. Не звони. Не пиши. Не приезжай. Удачи.»
Я перечитал эти строки раз десять, двадцать. Каждое слово вонзалось в сердце, как отточенный нож. Это был приговор. Окончательный и обжалованию не подлежащий.
Я не ответил. Просто вышел из чата.
Прошел год.
Это был самый трудный и одновременно самый продуктивный год в моей жизни. Я с головой ушел в работу. Стал больше зарабатывать. Нашел новую, более высокооплачиваемую должность в другой компании — моя зарплата выросла втрое. Я закрыл все свои долги, все эти унизительные микрозаймы. Я съехал с той убогой однушки и снял нормальную квартиру с балконом и видом на ухоженный городской парк. Я позволил себе купить новый ноутбук, качественные наушники, оформил подписку на Netflix. Снова начал ходить в спортзал — не только чтобы поддерживать форму, но и выплескивать накопившуюся агрессию. Стал нормально, полноценно питаться. И даже позволил себе небольшой отпуск — поехал один в Армению. Было непривычно, немного одиноко, но спокойно и хорошо.
Я не звонил родителям. Не писал Арине. Не заходил на их страницы в соцсетях, не лайкал их фото. Я вычеркнул их из своей жизни так же решительно, как когда-то они вычеркнули меня.
Они тоже хранили гробовое молчание.
Иногда, сквозь сон, мне снилось, что мама плачет, а папа молча, укоризненно смотрит на меня. Что Арина зовет меня на помощь. Но я просыпался в холодном поту, осматривался по сторонам — и понимал, что это всего лишь сон. Наяву же все было тихо и спокойно. Я был свободен. И я учился заново дышать этой свободой.
Однажды, в теплую субботу, я неспешно прогуливался по центру города, потягивая вкусный латте из своей термокружки и слушая интересный подкаст. И вдруг мой взгляд упал на знакомую фигуру. Это была Арина. Она выходила из дорогого бутика, неся в руках несколько брендовых пакетов. Рядом с ней был ее муж, Игорь, он с безразличным видом крутил в пальцах ключи от своего огромного «Мерседеса». Они о чем-то смеялись, выглядели беззаботными и абсолютно счастливыми.
Я хотел развернуться и уйти, сделать вид, что не заметил их. Но Арина уже увидела меня.
— Братик! — воскликнула она, с фальшивой радостью подбегая ко мне. — Какая неожиданная встреча! Как ты? Мы сто лет не виделись!
— Привет, — сухо кивнул я, убирая наушник.
— Ну как ты? — она смерила меня оценивающим взглядом с ног до головы. — Выглядишь… ничего так. Даже хорошо.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Ты тоже.
— Мы тут с Игорем просто немного обновляем гардероб, — с деланной легкостью махнула она рукой в сторону пакетов. — Он мне вот только что купил колечко. Смотри, какая красота! — она протянула руку, демонстрируя кольцо с солидным бриллиантом.
— Очень красиво, — вежливо согласился я.
— А ты? — с неподдельным любопытством спросила она. — Женился уже? Может, квартиру купил? Машину?
— Пока нет, — улыбнулся я. — Но живу хорошо. Очень спокойно.
— А… родители? — ее голос стал тише, в нем появились нотки наигранной заботы. — Ты с ними… не общаешься?
— Нет, — честно ответил я. — Они сами этого захотели.
Она вздохнула, изобразив на лице легкую печаль.
— Они скучают по тебе, знаешь ли… Папа недавно сильно болел, давление скакало. Мама плачет по ночам, я сама видела.
— И что? — спросил я, глядя ей прямо в глаза. — Они сами сделали свой выбор. Я не выгонял их из своей жизни. Они меня вычеркнули, как ненужную вещь.
— Но ты же мог бы… мог бы первым пойти на примирение… — начала она заученную фразу.
— Мог бы что? — резко перебил я ее. — Продолжать содержать вас всех? Финансировать ваш бесконечный комфорт и роскошную жизнь? Жить в нищете и стрессe, чтобы вы купались в золоте? Нет, Арина. Я выбрал себя. И знаешь что? Мне ни капли не стыдно.
Она замолчала, опустив глаза. Ее муж, Игорь, почувствовав напряжение, подошел и взял ее под руку.
— Пойдем, дорогая, — сказал он, бросая на меня безразличный взгляд. — Нас ждет столик в ресторане.
Они развернулись и ушли. Я остался стоять на том же месте, провожая их взглядом. И с удивлением понял, что не чувствую ни злости, ни обиды, ни зависти. Только пустое, холодное спокойствие.
Прошло еще около полугода.
Однажды поздним вечером, когда я уже собирался ложиться спать, зазвонил мой телефон. На экране светился незнакомый номер. Обычно я не беру такие звонки, но что-то внутри меня заставило поднять трубку.
— Алло? — осторожно сказал я.
— Сынок… — донесся из трубки до боли знакомый, но теперь страшно усталый и дрожащий голос отца. — Это… это папа.
У меня похолодели пальцы.
— Да, я слушаю.
— Я… я звоню тебе потому что… — он запнулся, и в трубке послышался звук сдерживаемых рыданий. — Мама… мама в больнице. У нее… инсульт. Сейчас… очень плохо. Врачи говорят… готовься к худшему.
Я замер, не в силах вымолвить ни слова. Внутри все перевернулось.
— Она… она в сознании приходит редко… но все время шепчет твое имя… — он с трудом сдерживал слезы. — Просит… прощения… все время говорит «прости, сынок, прости»…
Я молчал. Сердце бешено колотилось, а в висках стучало.
— Приезжай, сынок… — простонал он. — Пожалуйста… Ей очень нужен ты… Я не знаю, выживет ли она…
Я закрыл глаза. Передо мной пронеслись самые светлые воспоминания из детства: мама, печет мои любимые блинчики с утра; мама, сидит у моей кровати, когда у меня температура, и читает сказки; мама, плачет от счастья на моем выпускном; мама, смеется над моими глупыми шутками.
А потом я вспомнил ее крик: «Ты нам не сын!», ее холодные глаза, ее сообщение в WhatsApp.
— Я… я подумаю, — с трудом выдавил я.
— Сынок… — его голос сорвался в шепот. — Я… я тоже во всем виноват. Мы… мы думали, что поступаем правильно. Что ты — мужчина, ты все выдержишь, все поймешь. Мы… мы не представляли, как тебе было тяжело на самом деле… Мы ослепли.
Я не плакал. Но в моей душе что-то огромное и неподъемное надломилось с тихим хрустом.
— Пришли мне адрес больницы, — тихо сказал я.
— Хорошо… спасибо… сынок… спасибо, что ответил… — он разъединил.
Я приехал в больницу на следующий день.
Мама лежала в палате реанимации, вся в трубках, проводах и датчиках. Она была страшно бледной, похудевшей, почти прозрачной. Глаза были закрыты. Дышала она тяжело и прерывисто.
Я подошел к кровати, осторожно взял ее холодную, безжизненную руку в свою.
— Мам, — прошептал я. — Это я. Артем. Я здесь.
Она не ответила. Не пошевелилась.
Отец стоял у окна, сгорбленный и постаревший лет на двадцать. Он молча смотрел в стекло, на котором узорами застыл иней.
— Она… иногда приходит в сознание… на несколько секунд… — тихо, не оборачиваясь, сказал он. — Все время шепчет твое имя… просит прощения…
Я кивнул, хотя он меня не видел.
— Пап, — обратился я к нему. — Почему? Почему вы так со мной поступили? Почему я должен был быть вашим дойным банкоматом, а Арина — неприкасаемой принцессой? Почему моя жизнь ничего не стоила по сравнению с ее комфортом?
Он медленно повернулся. Его глаза были красными и опухшими от бессонных ночей и слез.
— Потому что… мы были глупыми и слепыми, — хрипло проговорил он. — Мы думали, что так и должно быть. Что сын — это каменная стена, которая все выдержит. Что дочь — это хрустальная ваза, которую нужно беречь и украшать. Мы… мы не понимали, что ломаем тебя. Что уничтожаем твою веру в нас, в семью, в любовь. Мы были неправы. Я был неправ.
Я слушал его и впервые за много лет не чувствовал ненависти. Только бесконечную, всепоглощающую жалость.
— Вы сломали, — тихо подтвердил я. — Но я… я смог собрать себя по кусочкам. Заново.
Он кивнул, и по его щекам покатились тяжелые, мужские слезы.
— Ты молодец, сын. Ты… настоящий. Тот, кто нашел в себе силы сказать «нет». Тот, кто не дал себя уничтожить. Мы… мы гордимся тобой. Я горжусь.
Эти слова прозвучали так неожиданно, что у меня перехватило дыхание.
— Прости нас, сынок… — прошептал он. — Если сможешь. Мы не заслуживаем твоего прощения, но… мы очень просим.
Я посмотрел на маму. На ее исхудавшее, измученное лицо, на седые пряди волос, выбившиеся из-под простыни, на морщины у глаз, которые когда-то были следами от улыбок, а теперь — от боли и забот. Я посмотрел на ее руки — те самые руки, что когда-то гладили меня по голове, жалели, лечили, кормили.
— Я… попробую, — очень тихо сказал я. — Я постараюсь.
Мама выжила. Чудом. Но последствия инсульта остались серьезными. Она стала инвалидом. Говорила с огромным трудом, медленно, подбирая слова. Передвигалась только с помощью специальных ходунков, ее правая сторона так и не восстановилась до конца.
Я стал приезжать к ним каждые выходные. Привозил продукты, самые необходимые вещи, лекарства, которые теперь были им нужны пачками. Помогал по дому, чинил сантехнику, красил забор на даче, возил отца в гараж.
Но я делал это не потому, что был обязан. Не из чувства долга или вины.
А потому, что я сам этого хотел. Потому что где-то глубоко внутри я все еще помнил то чувство семьи, которое так обожествлял в детстве. И мне хотелось верить, что его еще можно было возродить. Пусть и в таком, исковерканном виде.
Арина тоже стала звонить. Сначала редко и неуверенно — просто спросить, как дела, как здоровье родителей. Потом чаще. Иногда звонила, чтобы просто поболтать о пустяках. Иногда — чтобы спросить совета по какому-нибудь бытовому вопросу. А однажды, поздно вечером, она расплакалась в трубку и сказала то, чего я никогда от нее не ожидал услышать:
— Я была… ужасным эгоистом, Артем. Я никогда не думала о тебе, о твоих чувствах, о твоих проблемах. Я пользовалась твоей добротой и твоей любовью к нам. Я не понимала, через что ты проходил. Прости меня. Пожалуйста, прости.
Ее голос звучал искренне. Впервые за много лет.
— Я тоже не был идеальным, — честно ответил я. — Я злился, копил обиды, замыкался в себе. Мне тоже есть за что просить у тебя прощения.
— Мы можем… мы можем попробовать начать все сначала? — робко спросила она. — Как брат и сестра? Как настоящая семья?
— Давай попробуем, — сказал я. И в моей груди впервые за долгие годы потеплело.
С момента того разговора прошло три года.
Я купил себе квартиру. Не роскошную, не в центре, но свою. С большими окнами, из которых открывается потрясающий вид на закат. С балконом, где я развел целый мини-сад из цветов. С уютной кухней, где я по вечерам люблю готовить что-нибудь вкусное и приглашать друзей.
Мама, благодаря упорной реабилитации и нашей поддержке, научилась ходить уже без ходунков, с помощью трости. Говорит она медленно, тщательно подбирая слова, но говорит. И самое главное — она снова начала готовить свои знаменитые блины. Те самые, из моего детства. Только теперь она печет их для всех нас — для меня, для отца, для Арины и ее семьи.
Отец вышел на пенсию. Стал больше читать, увлекся исторической литературой. Мы с ним часто ездим на рыбалку на ближайшее озеро. Иногда мы даже не ловим рыбу, а просто сидим молча на берегу, смотрим на воду и курим. Но это молчание уже не тяжелое и гнетущее, а мирное, наполненное тихим пониманием.
Арина родила девочку. Назвали ее Милой. Я стал ее крестным отцом. Приезжаю к ним каждую неделю, играю с малышкой, дарю ей кучу игрушек, читаю на ночь сказки. Она смеется и тянет ко мне свои маленькие ручки, когда видит меня.
Никто больше не требует от меня денег. Никто не напоминает мне о моих «обязанностях». Никто не сравнивает меня с другими и не упрекает в недостаточном усердии.
Мы просто… семья.
Не идеальная. Не без грехов и шрамов прошлого. Не всегда справедливая.
Но — настоящая. Такая, какая есть.
Иногда, в тихие летние вечера, я выхожу на свой балкон с большой чашкой горячего чая, смотрю на уходящее за горизонт солнце и думаю: а что было бы, если бы я тогда не остановился? Если бы продолжал молча платить, терпеть, унижаться, хоронить свои мечты и амбиции ради их сиюминутных прихотей? Стал бы я успешным? Состоявшимся? Счастливым?
И я точно знаю ответ — нет.
Я стал бы пустой, выжженной, озлобленной оболочкой. Человеком без будущего, без радости, без веры в себя. Я бы ненавидел их и ненавидел себя за собственную слабость.
Но я сказал «нет». Это было самое трудное слово в моей жизни.
Я выбрал себя. И это стало самым важным решением, которое я когда-либо принимал.
Но я… не сломался.
Но я… не позволил себя уничтожить.
Но я… нашел в силы поставить на первое место свою жизнь.
Но я… пройдя через ад, все-таки сумел остаться человеком.
Но я… стал собой.
И это оказалось дороже любого подаренного дома. Дороже любых денег. Дор
