Жизнь после предательства
Вечерний уют кухни был густым и ароматным, наполненным пряным запахом готового ужина. Именно в эту идиллическую картину мягко врезался тревожный диссонанс.
— Ты куда это собрался? Как раз сейчас будем ужинать, — голос Таисии прозвучал из гостиной, а затем и она сама возникла в проеме прихожей, вытирая руки о полотенце.
Её супруг уже стоял у двери, суетливо пристегивая поводок к ошейнику нетерпеливо подтанцовывавшего Чарли.
— С Чарли на прогулку. Не надолго, вернусь минут через десять, — его слова прозвучали слишком поспешно, а взгляд упорно скользил по стенам, по крючку для куртки, по собаке — куда угодно, только не на встревоженное лицо жены.
Она молча закрыла за ним тяжелую входную дверь, будто запечатывая невысказанную тревогу. Вернувшись на кухню, Таисия обвела взглядом накрытый стол, потухшую конфорку под сковородой. Вкусный, такой домашний запах все еще витал в воздухе, но теперь он казался ей горьким и обманчивым. «Как странно… Раньше его было не оторвать от тарелки, а сегодня… Словно специально торопился уйти». Слегка пожав плечами, она подошла к окну, отодвинула плотную штору.
Внизу, в сумеречном дворе, Валера неспешно вел собаку. Чарли замер у голого, промерзшего куста. И в этот момент, пока пес был занят, её муж резко поднял голову и устремил взгляд на окна их собственной квартиры. Он заметил Таю в окне — она это почувствовала кожей — и тут же, резко, почти демонстративно, отвернулся. «Что-то случилось. Он ведет себя точно нашкодивший подросток, который боится смотреть в глаза. Вернется — обязательно спрошу». Но десятиминутная прогулка затянулась на час, затем на другой. Муж не возвращался.
Нетронутый ужин остыл, превратившись в безрадостное напоминание. Промучившись в ожидании почти четыре часа, Таисия, сжав ледяными пальцами телефон, начала обзванивать больницы, службы скорой помощи, отделения полиции. Ответы были унизительно однообразными: Валерий, либо человек, похожий на его описание, никуда в последние часы не поступал.
Всю ночь она металась по просторам большой «сталинки», её шаги глухо отдавались в пустых комнатах. Когда-то здесь была коммуналка, но они с Валерой выкупили соседние комнаты, вложили силы, средства, взяли кредиты, чтобы создать этот просторный, светлый мир — большую трехкомнатную квартиру в самом сердце города с высокими потолками и паркетом, что звенел под ногами. Их дочь Света радовала успехами в школе, они могли позволить себе отпуск на море… Казалось, жизнь обрела идеальную форму. И вот теперь этот мир дал трещину, и из нее уходил воздух.
Утро застало ее бледной, с искусанными в кровь губами, с глазами, распухшими от бесслезных, выжигающих душу рыданий. На работе коллеги, видя её состояние, засыпали вопросами: заявила ли в полицию, звонила ли друзьям?
— В полиции сказали, заявление примут только через трое суток. Сказали, «нагуляется и вернется», даже посмеялись… Друзья ничего не знают. Телефон у Валеры выключен. У нас всё было хорошо, он не гулял, — убеждала она их и себя, но в памяти упрямо вставал его избегающий взгляд.
На третьи сутки, взяв с собой его свежую фотографию, Таисия пошла в полицию. И тут, на улице, в сумке зазвонил телефон. Имя мужа на экране заставило сердце остановиться, а руку дрожать так, что аппарат едва не выскользнул на асфальт.
— Валера! Ты жив? Что случилось? Я…
— Прости меня, Тая. Я давно люблю другую. Пока вас со Светой не было дома, я забрал свои вещи. Я не вернусь. Прощай. — Короткие гудки в трубке застучали, как молоток, забивающий гвоздь в крышку её прежней жизни.
— Как ты мог? Трус! Подлец! — она кричала в уже безответную трубку, стоя посреди равнодушного тротуара, но он снова ушел в безвоздушное пространство, отключив телефон.
Добралась до дома она в состоянии аффекта, не помня дороги. Рухнула на кровать в пальто и плакала до прихода дочери. Жизнь не просто треснула — она разлетелась на осколки, каждый из которых больно ранил при воспоминании. В ярости и отчаянии она снова звонила всем общим друзьям, выпытывая адрес разлучницы. Мужчины клялись, что ничего не ведали.
К моменту развода первая волна ненависти схлынула, и Таисия оставила безумные планы — найти их «гнездышко», устроить сцену, вырвать клок волос у той, что украла её счастье. Позже Света, смущаясь, призналась, что видела отца. Ходила к нему в гости. Живут они в тесной квартирке на отшибе. Новая жена молодая, не красавица, и уже беременна. Таисия два дня не разговаривала с дочерью от обиды.
Шли годы. Рана постепенно зарубцовывалась. Таисия научилась жить с этой потерей, она отвергала ухаживания других мужчин, разочаровавшись в самой идее любви. Света заканчивала школу, мечтая пойти по стопам отца-врача. И вот однажды утром раздался звонок на домашний телефон. Звонили из больницы, вежливо, но настойчиво попросили Таисию Викторовну приехать, предварительно уточнив, кем она приходится Валерию Васильевичу Рудину. Объяснять что-либо по телефону отказались.
Такси мчалось по улицам города, а её сердце бешено колотилось, по телу пробегали разряды панического тока, а в голове крутились самые ужасные предположения. В ординаторской её встретил немолодой, седой доктор в очках. Он не стал тянуть с известием: три недели назад её бывший муж попал под машину. Травма головы повлекла за собой инсульт. Теперь он не говорит, обездвижен, и прогнозы врачи давать не берутся. Держать его дальше в стационаре нет смысла — требуется выписка домой.
— Но почему звоните мне? У него есть другая жена, — непонимающе уставилась на него Таисия.
Врач молча протянул ей смятый листок. Размашистым, слишком моложавым почерком было написано, что Рудина А.В. отказывается забирать мужа из больницы ввиду малой площади жилья, наличия малолетнего ребенка и отсутствия средств на сиделку. Внизу был приписан телефон и полное имя Таисии.
— Ах, вот как… Пока был здоровым и приносил деньги — был нужен. А теперь, когда стал обузой, решила вернуть его, как надоевшую вещь? А он… он плюнул в мою душу и растер сапогами! И вы думаете, я возьму его? Никогда! — Она резко вскочила со стула, готовая сбежать.
— Есть небольшой шанс на восстановление. Может даже начать ходить, — доктор мягко, но твердо удержал её за руку.
— Он мне не муж! — отрезала она. Но после паузы всё же спросила: — Когда вы его планируете выписывать?
— Завтра. Мы доставим его на «скорой»…
— Завтра?! — её голос сорвался на испуганный крик.
— Понимаю, вам нужно время. Можем перенести на среду, послезавтра. Дольше — нет, коек не хватает, — доктор поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Она шла домой, не видя дороги, не слыша улицы. Внутри бушевал ураган из гнева, обиды и горькой иронии.
— Надо было тогда найти её, вырвать эти её волосы… Зря я этого не сделала. С какой стати я должна это делать? Он бросил нас! Пусть его родители забирают… Но они уже старые, самим нужен уход. Сдать в интернат? Но он не старик, его не примут… За что мне это? — она бормотала вслух, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих.
— И ты согласилась?! После всего, что он сделал? Мама, опомнись! — негодовала дочь, узнав о решении матери.
— А что ты предлагаешь? Сдать его в дом престарелых? Кто будет за ним там ухаживать? Я не могу поступить, как они, — она запнулась, подбирая название для той женщины.
— Мам, а он стал бы ухаживать за тобой? Сомневаюсь. Ты ему и здоровая была не нужна, — Света была непреклонна.
— Всё, я решила. Попробуем. Посмотрим, что будет дальше. Мне нужно приготовить комнату.
Она не спала всю ночь, думая о правильности своего выбора, пытаясь представить новую, немыслимую реальность. Когда Валерию внесли на носилках и переложили на диван, её поразило, как он изменился: постарел, осунулся, стал чужим и беспомощным. И сердце, против её воли, сжалось от острой, унизительной жалости. Не к предавшему мужу, а к живому, сломанному человеку, отцу её ребенка.
— Ты не можешь говорить, но, надеюсь, все слышишь. Я тебя не простила. Не надейся. Я буду делать только то, что обязана, и ни капли больше. Не смотри на меня как на жену. Ты вкладывался в эту квартиру. Только поэтому ты здесь, а не в интернате, — холодно, словно продиктовав условия договора, сказала она неподвижному человеку на диване.
На следующий день, когда она пришла кормить его и поднесла ложку с протертым супом, Валера сжал губы, отвернувшись.
— Ты что, издеваешься? Капризничаешь? Объявил голодовку? Скучаешь по своей жене? Она бросила тебя так же, как ты когда-то нас. Я тебя не держу. Можешь вернуться к ней хоть сейчас. А, поняла… Ты предпочитаешь умереть, чем принять пищу из моих рук. Не выйдет. Я не дам тебе умереть. Считай это моей местью. В твоих же интересах есть и встать на ноги. Тогда и уйдешь. Или я буду кормить тебя через зонд.
Он посмотрел на нее с такой ненавистью, что ей стало почти легче. Но есть он стал. Каждый раз, ухаживая за ним, она выплескивала накопившуюся боль и гнев. Потом и это ей надоело. Она стала заходить в комнату и делать всё молча, как автомат. И лишь спустя много времени в ее словах появилась иная интонация.
— Ты получил по заслугам. Но и мне выпало это испытание. Наверное, чтобы научиться прощать. Терпеть. Перестать думать о собственном комфорте. Мы оба получили то, что заслужили.
Она нанимала массажистов, сиделок, специалистов по реабилитации. Восстановление шло мучительно медленно. Но он начал садиться, потом — держать ложку, потом — делать первые шаги с ходунками.
Шесть долгих лет они прожили бок о бок, будучи живым упреком и наказанием друг для друга. Она пыталась найти в себе силы простить, он — искупить вину и вырваться из плена беспомощности. Но второй инсульт оказался сильнее.
После похорон Таисия не смогла оставаться в стенах большой квартиры, где каждый угол напоминал о двойном предательстве и шестилетней искупительной жертве. Света к тому времени вышла замуж и уехала. Таисия продала квартиру, купила маленькую и уютную, а остальные деньги отдала дочери.
Иногда она приходила на кладбище, ухаживала за могилой и в глубине души ждала, что однажды встретит ту, другую. Ей хотелось выкричать ей в лицо всю боль этих шести лет, выплюнуть горечь вынужденного заточения, показать, ценой каких усилий далось это прощение. Но они так и не встретились.
И она поняла, что порой простить уход бывает гораздо легче, чем простить возвращение, которое переворачивает всю твою жизнь и заставляет расплачиваться за чужие ошибки.
