Эффект мокрой скамейки
Шелест шелкового халата и терпкий запах свежей краски для волос наполняли небольшую прихожую. Маргарита замерла у зеркала, оценивая результат – медные блики на темных волосах выглядели идеально. До свидания оставалось чуть больше часа, и каждая минута была на счету: нужно было успеть высушить волосы, прогладить платье, подвести глаза… И вот в эту самую минуту, когда стрелка часов показывала без пяти шесть, раздался настойчивый, чуть грубоватый звонок в дверь.
Сердце Маргариты неприятно ёкнуло. Никто не должен был прийти. Свидание с Артемом было назначено ровно в шесть у входа в «Эдем» – тот самый новый ресторан на пригорке, в двух кварталах от ее дома. Она на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок. За дверью, переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руках промокший от дождя букетик ромашек, стоял он. Артем.
С глухим щелчком она повернула замок. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в щель проскользнуло ее изумленное, недоверчивое лицо.
– Артем?.. Как вы… Откуда вы узнали мой адрес? – голос ее прозвучал выше обычного, в нем смешались растерянность и уже зарождающаяся тревога.
Они познакомились вчера, на дне рождения у ее сестры Катерины. Он показался милым, немного старомодным, с застенчивой улыбкой. Он настоял, чтобы проводить ее домую. Маргарита, женщина осторожная и не склонная к легкомыслию, вышла из маршрутки на две остановки раньше, бросила на прощание «Обязательно позвоню!» и скрылась в подъезде, не оглядываясь. Она была уверена, что маршрутка умчит его прочь, в свою сторону, в свою жизнь.
Артем стоял на площадке, и на его лице играла та самая виноватая улыбка, что так тронула ее вчера. Он обнажил ряд ровных зубов, и между двумя передними чернела забавная, почти детская щербинка.
– Выследил, – просто сказал он, протягивая ей помятые, влажные цветы. – Вчера, когда ты вышла не на своей остановке… Мне стало интересно. Уж прости, не удержался. Решил сюрприз сделать.
В его тоне не было ничего зловещего, лишь какая-то щенячья, неуклюжая непосредственность. Но внутри у Маргариты что-то похолодело. Выследил. Это слово повисло в воздухе тяжелым, липким комом. Она машинально приняла цветы и отступила вглубь прихожей, давая ему войти. Что оставалось делать? Выглядело бы это слишком грубо – захлопнуть дверь перед самым носом.
– Проходите, – голос ее звучал глухо, будто из соседней комнаты. – Только я, честно говоря, еще не готова. Мы же договаривались у ресторана.
– Так я же раньше! – обрадовался он, словно не заметив ее смущения. – Думал, подожду тут. А то на улице сырость, дождик начинается.
Он прошел в квартиру, и его присутствие сразу стало слишком большим, слишком громким для этого уютного пространства. Он был как чужеродный элемент, внедрившийся в ее выстроенный, тщательно оберегаемый мир. Маргарита, движимая автоматической вежливостью, пригласила его на кухню и предложила чаю, отчаянно надеясь, что он откажется.
Но Артем с радостью согласился. Он уселся на табурет, положил ладони на колени и принялся с любопытством озираться, впитывая каждую деталь ее жизни: фотографии на холодильнике, книгу на подоконнике, дорогую кофемолку. Он выпил не одну, а три чашки чая, сметая предложенное печенье, мармелад и даже заедая все это дольками лимона, лежавшими в изящной розетке. Он хрустел, причмокивал и восхищался: «Какой уют! Какая вкусная заварка!»
Отчаявшись, Маргарита, просто чтобы заполнить гнетущую паузу, предложила ему тарелку супа – наваристой солянки, оставшейся с обеда. Глаза Артема загорелись неподдельным восторгом. Он тут же снял пиджак, расслабил галстук и приготовился к трапезе, будто это и было целью его визита.
Сжав зубы от досады, Маргарита разогрела суп, налила ему полную тарелку и, извинившись, ретировалась в спальню – гладить платье и наносить макияж с тщетной надеждой еще успеть на романтический ужин.
Когда она вышла из спальни через двадцать минут – облаченная в идеально отглаженное платье цвета спелой вишни, с уложенными волосами и нанесенным макияжем, – ее ждало жестокое разочарование. Артем все так же сидел на кухне. Перед ним дымилась свежая, четвертая по счету, чашка чая. Он сам нашел заварку, сам налил кипяток. Эта простая бытовая наглость возмутила ее больше, чем все предыдущее.
– Ты просто ослепительна! – выдохнул он, вскакивая с табурета. Его глаза побежали по ней жадными, липкими муравьями. – Просто не женщина, а богиня! Картинка!
Он шагнул к ней, широко раскинув руки для объятий, пытаясь прижать ее к себе, впитать в себя ее свежий аромат духов и лака для волос. Маргарита, с отвращением поморщившись, ловко увернулась, прикрывшись сумочкой как щитом.
– Артем, что вы позволяете? Мы едва знакомы! – ее голос задрожал от возмущения.
Он сразу сник, его лицо вытянулось, приняв обиженно-виноватое выражение. Он был похож на побитого щенка, но теперь этот вид вызывал у Маргариты лишь раздражение.
– Пойдемте, – сухо сказала она, выходя в подъезд и поворачивая ключ в замке с таким чувством, будто навсегда запирала за собой дверь в кошмар.
Он покорно поплелся за ней. У лифта он снова предпринял попытку.
– Маргарита, а может, не пойдем никуда? – он заговорщически понизил голос, многозначительно кивнув в сторону ее двери. – Там так уютно, тепло… А на улице слякоть. Может, лучше посидим дома? Посмотрим кино…
Она обернулась к нему, и в ее взгляде он прочел все, что она о нем думала. Холодную, безжалостную оценку.
– Дома? – ледяным тоном переспросила она. – Мы договаривались о ресторане. Вы сами его предложили. Или вы уже забыли?
Он промолчал, лишь беспомощно пожав плечами.
Дождь, который начинался как мелкая водяная пыль, превратился в назойливый моросящий дождик. Они шли пешком – на ее робкий вопрос «А где машина?» Артем лишь смущенно пробормотал что-то о том, что «прогулка полезнее». Дорогие лаковые лодочки, которые Маргарита надела специально для этого вечера, с каждым шагом увязали в грязи, покрываясь противными темными брызгами. Она чувствовала, как по ее спине бегут мурашки от холода и разочарования. Она шла, глотая ком обиды, уже ненавидя и его, и себя за эту глупую авантюру.
Вот и «Эдем». Широкие ступени, ведущие к массивной двери из темного дерева, свет из окон лился теплым медовым потоком, обещая тепло, уют и изысканные блюда. Сердце Маргариты екнуло от последней надежды. Она уже сделала шаг навстречу этому свету, как вдруг услышала за спиной жалкий, срывающийся на фальцет оклик:
– Маргарита! Постой! А я?..
Она обернулась. Артем стоял метрах в десяти от нее, у старой чугунной скамейки, стоявшей под раскидистой рябиной. Он нервно махал ей рукой, озираясь по сторонам, словно боясь, что его увидят на этих роскошных ступенях. На его лице застыла какая-то странная смесь страха и восторга.
– В чем дело? – подойдя, спросила она, и в голосе ее уже звенела сталь.
– Зачем туда? – таинственно прошептал он. – Посмотри, какая красота вокруг!
Не дожидаясь ответа, он порывисто полез в карман своих не первой свежести брюк и вытащил оттуда смятый черный полиэтиленовый пакет. С торжествующим видом фокусника, извлекающего кролика из шляпы, он с треском разорвал его пополам и аккуратно, с какой-то нелепой торжественностью, постелил обе половинки на мокрое сиденье скамейки.
– Присаживайся, – он похлопал ладонью по полиэтилену, усаживаясь на свою половину. – Самое лучшее место в городе! Бесплатно и вид – залюбуешься!
Маргарита, парализованная абсурдом происходящего, в состоянии, близком к кататоническому ступору, медленно опустилась на предложенную ему «скатерть». Ледяной холод влажного дерева мгновенно просочился сквозь тонкий шелк платья и капрон. Она почувствовала, как по ее коже побежали противные, леденящие мурашки. Это был физический контакт с полным крахом ее ожиданий.
Артем обнял ее за плечи влажной, тяжелой рукой. Его пальцы впились в ее кожу через тонкую ткань.
– Ну посмотри же! – с неподдельным пафосом воскликнул он, поворачивая ее лицо к ресторану. – Видишь? Играет свет, деревья в дожде блестят, голуби… Настоящая романтика! А они там, – он с презрением мотнул головой в сторону «Эдема», – они ничего этого не видят! Они заперты в своих стеклянных клетках, жрут, пьют, лицемерно улыбаются друг другу! Они разучились видеть истинную, божественную красоту простых вещей! Они не чувствуют этого воздуха, этой сырости, этой… жизни!
Он говорил пламенно, с горящими глазами, а Маргарита чувствовала, как от голода у нее сводит желудок и слегка кружится голова. Она смотрела на него, и ее охватывал первобытный, животный ужас. Это была не экономия, не чудачество. Это было что-то другое. Что-то иррациональное и пугающее. Он искренне наслаждался этим унижением, этой игрой в нищету и романтику на обочине чужого праздника. Он получал perverse удовольствие, усаживая ее, нарядную и голодную, на мокрую скамейку, заставляя ее смотреть на тот мир, в который он не хотел или не мог войти.
В этот момент двери ресторана с мягким шипением разошлись, и наружу выплеснулась группа людей. Красивые, ухоженные, пахнущие дорогим парфюмом и хорошим вином. Они смеялись, их голоса звенели, как хрусталь. Мужчины галантно под руки подводили дам к сверкающим машинам, припаркованным рядом. Один из них, в идеально сидящем пальто, открыл дверь Range Rover для своей спутницы. Их взгляды на секунду скользнули по странной парочке на скамейке – нарядная женщина с несчастным лицом и какой-то странный мужчина в мятой куртке – и тут же отскочили, словно обжегшись. Они не видели «божественной красоты». Они видели двух неудачников, сидящих под дождем на полиэтилене.
И этот взгляд, полный легкого, незаинтересованного презрения, стал для Маргариты последней каплей. Она резко вскочила. Полиэтилен с противным шуршанием прилип к ее платью.
– Я ухожу, – сказала она тихо, но так отчетливо, что он сразу замолк. – Домой. Одна.
– Ты замерзла? – залепетал он, хватая ее за руку. Его пальцы были липкими от мармелада. – Тогда пошли к тебе! Согреемся!
Это «к тебе» прозвучало как окончательный приговор. Она вырвала руку с такой силой, что он отшатнулся.
– Нет! – ее голос, наконец, сорвался на крик, в котором клокотали ярость, обида и леденящий страх. – Вы не поняли? НЕТ! Никакого ресторана, никакого «к тебе»! Я сижу здесь, на мокрой доске, порчу платье и туфли, я голодна, я замерзла! И все это ради ваших больных фантазий о «романтике»! Это не романтика! Это унизительно и жалко! Не звоните мне больше. Никогда. И не приходите. Забудьте дорогу.
Она развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь, почти бежала по мокрому асфальту, чувствуя, как слезы злости и унижения смешиваются с каплями дождя на щеках. Она не видела, как застывшее, ошарашенное лицо Артема медпенно менялось. С него сползла маска обиженного мальчика, романтика-неудачника. Все его черты вдруг обострились, стали твердыми и спокойными.
Он больше не смотрел ей вслед с тоской. Он сидел неподвижно несколько минут, глядя в пустоту. Потом медленно, с какой-то вдруг появившейся уверенностью в движениях, встал, отряхнул ладони о колени и скомкал промокший полиэтилен. Он не пошел к остановке маршруток.
Он направился к парковке у ресторана. К тому самому Range Rover. Из кармана он достал ключ, нажал на брелок – фары мигнули, раздался короткий, солидный щелчок центрального замка. Он сел в салон, пахнущий дорогой кожей и свежим кофе, провел ладонью по рулю из орехового дерева, завел двигатель. Ровный, мощный гул не шел ни в какое сравнение с тарахтеньем маршрутки.
Он посмотрел в лобовое стекло на убегающую вдаль, к своему дому, одинокую фигурку в красном платье. На его лице не было ни злости, ни разочарования. Лишь легкая, почти незаметная усталая гримаса, будто он только что вышел с очень скучного спектакля, который сам же и организовал. Он включил дворники, смахнув капли дождя со стекла, плавно тронулся с места и растворился в вечернем потоке машин, оставив позади мокрую скамейку, пустую упаковку от мармелада и чувство глубокой, пронзительной тревоги, которое еще долго будет сжимать сердце Маргариты каждый раз, когда в ее жизни будет появляться что-то слишком хорошее, чтобы быть правдой.
