АКВАРИУМ ДЛЯ СЕРОЙ МЫШИ
Небо над мегаполисом было бархатным и тяжелым, усеянным искусственными звездами рекламных билбордов и одиноких, настоящих светил, тонувших в световом загрязнении. На самой его вершине, в холодном сиянии стерильного пентхауса, парил аквариум из бронированного стекла и хромированного металла. Изнутри открывалась панорама вселенского масштаба, но обитателя этой крепости интересовала лишь крошечная, подконтрольная ему часть карты.
Виктор Орлов, повелитель этого стеклянного царства, развалился в кресле из шкуры белого носорога. В его мощной, привыкшей к дорогому силе руке languidly вращался бокал из бахмутского хрусталя. Золотистый, выдержанный коньяк плескался внутри, отражая в себе холодные светодиодные ленты. Но лицо Виктора, обычно собранное в маску надменного спокойствия, сегодня было искажено гримасой брезгливого раздражения. Его взгляд, острый и цепкий, как у хищной птицы, скользнул по фигуре у окна и остановился, высекая невидимые искры.
— И что это на тебе, Алиса? — его голос, низкий и сиплый, прозвучал в звенящей тишине как удар бича по обледеневшей коже. — Этот… мешок из небеленого льна? Этот балахон, пахнущий нищетой и провинциальным комиссионным магазином? Я же дал тебе карту «Сентюр Блэк»! Безлимитную! Ты хоть представляешь, что подумают эти стервятники на приеме у посла Чиле? Жена Виктора Орлова! Ты — мой фамильный бриллиант, мой самый дорогой актив! А выглядишь как приживалка! Как была серой, бесцветной мышью, так ею и осталась!
Алиса стояла спиной к нему, прислонившись ладонью к идеально холодному стеклу. Ее тонкая, почти хрупкая фигура в простом платье песочного цвета действительно казалась призрачной, неприметной на фоне ослепительного, ядовитого сияния ночного мегаполиса. Она не вздрогнула от его голоса. Не обернулась. Она смотрела вниз, в ту бездну, где копошились, ползали и мерцали жизни тысяч тех, кого ее муж с холодным презрением именовал «планктоном» и «биомассой».
— Я тебе слышу? — Виктор повысил голос, тяжело поднимаясь с кресла. Костюм от Brioni сидел на нем безупречно, подчеркивая могучее телосложение. — Ты вообще в курсе, какое сегодня число? Какой день? Мы должны сиять! А ты… Ты вечно с этим своим потухшим, выгоревшим видом! Ты будто специально пытаешься меня унизить!
Она медленно, очень медленно обернулась. Ее лицо было спокойной, застывшей маской. Ни тени страха, ни искры обиды, ни даже намека на досаду. Только бездонная, всепоглощающая усталость в огромных, слишком больших для этого бледного, почти прозрачного лица глазах. Они казались двумя осколками ночного неба, затянутого дымкой.
— Я приготовила всё, как ты сказал, Виктор, — ее голос был тихим, но не робким. Четким, отточенным, как скальпель. — Смокинг отутюжен. Машина подана к семи. Документы и подарки для посла уже в багажнике. Все расписано по минутам.
Ее ледяное спокойствие, ее абсолютная, нечеловеческая покорность обожгли его сильнее, чем открытое неповиновение. Он что-то хрипло проворчал, залпом осушил бокал, почувствовав, как огненная дорожка коньяка прожигает горло. Не сказав больше ни слова, он развернулся и грузно зашагал в свой кабинет, демонстративно хлопнув дверью так, что задребезжали стеклянные полки с дорогими аксессуарами.
Алиса не двинулась с места, пока не затихли его шаги. Затем она беззвучно вздохнула и подошла к столу, чтобы унести его бокал. В этот момент ее мобильный телефон, лежавший на диване из кожи крокодила, тихо и странно завибрировал. Это была не обычная мелодия и не стандартная вибрация, а серия коротких, отрывистых, азбукой Морзе похожих гудков.
И в ней произошла мгновенная, тотальная метаморфоза. Плечи расправились, спина выпрямилась, исчезла всякая нарочитая сутулость. Во взгляде, еще секунду назад пустом и усталом, вспыхнула холодная, собранная, хищная концентрация. Она молниеносно схватила аппарат и быстрыми, уверенными шагами вышла на открытую террасу, притворив за собой тяжелую, безрамную стеклянную дверь.
Виктор вышел из кабинета — он забыл на столе свою сигару. И замер, услышав приглушенные, но отчетливые голоса с террасы. Нахмурился. Кому это она может звонить в такой час? С кем говорить таким тоном? С подругой? С матерью? Нет, там звучала не болтовня. Там звучал… отчет.
С инстинктивной осторожностью волка, почуявшего незнакомый след, он подкрался к стеклянной стене, оставаясь в тени.
Через идеально прозрачное стекло он видел ее профиль. Губы двигались быстро и четко. Выражение лица было незнакомым — жестким, профессиональным, лишенным всякой эмоциональности. Это была не его Алиса. Это был кто-то другой. Чужой и опасный.
— …данные полностью подтверждаются, — услышал он обрывок фразы, подхваченный порывом ветра. — Нет, это не классическое отмывание. Это прямое, целевое финансирование сепаратистских групп через цепочку офшоров в Никарагуа… Да, я вижу всю цепь… Ключевой транзитный узел — «Банко Сентраль де Карибе»… Привязка к номеру счета 449…
Виктор замер. Ледяная спираль медленно и неумолимо начала сжимать его горло, его виски, его сердце. «Банко Сентраль»… Это же тот самый банк, та самая щель в мировой финансовой системе, через которую он, как паук, тянул нити своих самых темных, самых тщательно запрятанных схем. Схем, о которых не знал никто. Абсолютно никто. Кроме его теневого бухгалтера, давно сгинувшего в Коста-Рике, и пары «неприкасаемых» генералов в Латинской Америке.
— …транзакции маскируются под благотворительные взносы в фонд «Спасение Амазонии», — продолжал ее безжалостный, диктующий голос. — Проведите тотальную сверку по коду операции 78-Бетта… Да, именно так. Через пять минут выйду на secure-канал, отправлю полный пакет с расшифровкой. Все цифры. Все ключи.
Виктор прислонился лбом к ледяному стеклу, чувствуя, как пол уходит из-под его ног, а весь его идеально отлаженный мир рушится в тартарары. Никарагуа. Номера счетов. Коды операций. Благотворительный фонд-призрак. Это был не бытовой разговор. Это был детальный, компетентный, смертельный доклад. Приговор.
Дверь с террасы открылась. Алиса вошла обратно в гостиную. Увидев его бледное, обездвиженное лицо, она остановилась на пороге. На ее лице не было ни удивления, ни страха, ни растерянности. Только холодное, отстраненное ожидание. Как будто она обнаружила на дорогом ковре не мужа, а непредвиденное, но уже учтенное препятствие.
— Что… что это было? — просипел он, с трудом выталкивая из себя воздух и слова. Его голос сорвался на шепот. — Кому ты звонила? Что ты несешь?
Она медленно, почти демонстративно, положила телефон на столик из окаменевшего дерева. Ее движения были снова плавными, но теперь эта плавность казалась зловещей, змеиной.
— В федеральную налоговую службу, Виктор, — сказала она тихо, глядя ему прямо в глаза. Ее взгляд был прямым и острым. — Моему прямому начальству. Я веду твое персональное дело под грифом «Совершенно секретно» ровно три года. С того самого дня, как ты привел в этот дом «серую, безропотную мышку» из провинциальной налоговой инспекции, чтобы прикрыть ею свой тыл, чтобы она не мозолила глаза и выглядела соответствующе жене олигарха.
Она сделала маленькую паузу, позволяя каждому слову, как пуле, достичь цели и разорваться внутри него.
— Они искали человека со стальными нервами, аналитическим умом и абсолютно неприметной, неброской внешностью. Идеальная легенда. Кто будет искать старшего ревизора-криминалиста УФНС в жене Виктора Орлова? Ты сам, собственными руками, предоставил мне доступ ко всем твоим компьютерам, ко всем твоим «секретным» документам, ко всем твоим разговорам. Ты сам требовал, чтобы я была тихой, послушной и незаметной. Я просто выполняла свою работу. Безупречно.
Виктор смотрел на нее, на эту женщину в простом платье за сто долларов, которая вдруг, одним росчерком, стала полновластной хозяйкой его судьбы, его свободы, его жизни. Его яхты, его замки в Швейцарии, его империя, выстроенная на лжи и грабеже, — всё это рассыпалось в прах под пристальным, не моргающим взглядом «серой мыши». И в оглушительной тишине стерильной, дорогой гостиной он впервые за двадцать лет почувствовал себя абсолютно голым, беспомощным и нищим.
Тишина повисла плотным, тяжелым занавесом, звеня в ушах оглушительным, невыносимым гулом. Виктор стоял, прислонившись спиной к холодной, непробиваемой стеклянной стене, и не мог оторвать взгляда от жены. Его мозг, этот высокооплачиваемый алгоритм, способный просчитать вероятность риска с точностью до сотой процента, отказывался верить, принимать, обрабатывать эту информацию. Его Алиса. Тихая, покорная Алиса, которая молчала, когда он унижал ее, и варила ему кофе с кардамоном ровно в семь утра.
— Ты… сотрудник ФНС? — слова вырывались хрипло, царапая горло изнутри. — Три года? Всё это время?
Она не кивнула. Не подтвердила. Просто смотрела. Ее взгляд был теперь совершенно иным — острым, оценивающим, лишенным всякой личной окраски. В нем не было ни злорадства, ни торжества мести. Была лишь холодная, чистая констатация факта. Как если бы он был не ее мужем, а папкой с документами, требующей окончательной проверки перед сдачей в архив.
— Операция «Громовержец», — произнесла она ровным, казенным тоном, каким говорят на планерках. — Моя задача была внедриться и собрать неопровержимые, перекрестные доказательства по схеме уклонения от уплаты налогов в особо крупном размере, отмывания средств и финансирования экстремизма. Всё, что вы так доверчиво оставляли на виду — зашифрованные флешки в ящике стола, пароли на стикерах, ваши хвастливые разговоры здесь, в гостиной, с вашими «партнерами» — всё было записано, скопировано, проанализировано и положено в основу досье.
Виктор сглотнул ком тошноты. Он вспомнил, как снисходительно смеялся над ее «женской логикой», когда она не могла разобраться с пультом от сложной медиасистемы. Как покровительственно растолковывал ей азы фондового рынка, которые она, по его словам, была не в состоянии постичь. А она… она его записывала. Всё. Каждое слово.
— Зачем? — выдохнул он, и в его голосе впервые прозвучала не ярость, а животный, неподдельный ужас. — Я дал тебе всё! Все блага мира! Деньги, которые ты даже не можешь представить! Роскошь! Статус! Имя!
Впервые за этот вечер уголки ее губ дрогнули в подобии улыбски. Без тепла. Без света. Ледяной оскал.
— Вы дали мне доступ, Виктор Сергеевич. Доступ к информации. Это была лучшая, самая масштабная операция в моей карьере. Вы сами вели меня за руку, показывая каждый свой теневой счет, каждую лазейку, каждую аферу. Вы даже не пытались по-настоящему скрываться, абсолютно уверенные, что я слишком глупа, чтобы что-то понять, и слишком запугана, чтобы что-то предпринять.
Она сделала шаг вперед. Он, неожиданно для самого себя, отступил. Огромный, мощный зверь отступил перед тенью.
— А этот «мешок из льна»? — он кивнул на ее платье, и его голос сорвался на истерическую ноту. — Это тоже… часть легенды? Камуфляж?
— Рабочая униформа, — парировала она без колебаний. — Неприметная, не привлекающая внимания, не отвлекающая от дела. В отличие от ваших костюмов за двадцать тысяч евро, которые вы так обожаете. Они кричат. А я должна была молчать.
Внезапно его лицо исказилось сполна хлынувшей, слепой яростью. Адреналин ударил в голову, смывая страх. Он рванулся к ней, с силой схватил ее за плечо. Его мощные пальцы впились в тонкий лен, сминая ткань.
— Ты думаешь, ты уже всё решила?! Я ломал не таких, как ты! Я стирал в порошок тех, кто был в тысячу раз сильнее и хитрее тебя! Я куплю всех! Судью, прокурора, всех этих нищих клерков из вашей конторы! Я тебя уничтожу! Ты исчезнешь! Ты и твои начальники!
Она даже не попыталась вырваться. Не дрогнула. Просто скользнула взглядом по его руке, сжимающей ее плечо, а затем медленно подняла глаза на него. Холодный, металлический, обещающий взгляд.
— Настоятельно рекомендую вам отпустить меня, Виктор Сергеевич. Нападение на сотрудника правоохранительных органов при исполнении служебных обязанностей — отягчающее обстоятельство. К тому же, — она едва заметно кивнула в сторону массивного книжного шкафа, где среди прочих безделушек стояла серебряная рамка с их общей фотографией с какого-то благотворительного гала-ужина, — всё, что происходит здесь, записывает камера с объективом 4К. Звук, должен сказать, превосходный. Каждое ваше слово будет использовано против вас.
Он отдёрнул руку, будто прикоснулся к раскаленному металлу. Его взгляд метнулся к рамке. Он всегда считал ее безвкусным подарком от какого-то азиатского поставщика.
— Вы… вы… — он задыхался, не в силах выговорить слова. Весь его лексикон, состоящий из угроз, приказов и манипуляций, вдруг оказался бесполезным.
— Я, — подтвердила она без тени эмоций. Потом посмотрела на дорогие швейцарские часы на своем тонком запястье. — Оперативная группа зайдёт через пятнадцать минут. Обыск, изъятие документов и электронных носителей. Вам лучше позвонить адвокату. Хотя, — она чуть скосила глаза, и в них мелькнул едва уловимый огонек жестокости, — ваш основной адвокат, господин Зайцев, уже дает подробные показания. По государственной программе защиты свидетелей. Он поет, как соловей.
Это был последний, финальный удар. Тот, что добивает. Виктор пошатнулся и грузно рухнул в свое же кресло из шкуры носорога. Весь его мир — мир денег, безнаказанной власти и вседозволенности — рухнул в одно мгновение, с грохотом обрушившихся бетонных плит. Он был не королем, а пешкой. Не охотником, а дичью. И его охотницей всё это время была та, кого он считал своим самым ценным и самым безмолвным трофеем.
Алиса отошла к столу, взяла свой телефон. Ее пальцы быстро и четко пробежали по экрану, отправив короткое, лаконичное сообщение. Деловито, без суеты. Без лишних движений.
Потом она подошла к панорамному окну и снова посмотрела на город. Только теперь ее поза, ее осанка говорила не о покорности, а о безраздельном владении. Она смотрела на него с высоты, как полководец на поле брани, где последняя битва уже отгремела и осталось лишь зачистить поле.
Внизу, у подъезда, бесшумно, словно призраки, подъехали несколько черных микроавтобусов и внедорожников без опознавательных знаков.
— Они приехали, — констатировала она, не оборачиваясь. Ее голос снова был тихим, но теперь в нем слышалась не робость, а безраздельная, тотальная власть. — Встречайте своих гостей, Виктор Сергеевич. Ваш главный прием в жизни начинается.
Тишину пентхауса, давящую и абсолютную, разорвал ровный, нарастающий гул высокоскоростного лифта, поднимающегося прямиком на их этаж. Виктор сидел в кресле, словно парализованный, глядя в одну точку перед собой. Он больше не видел ни ослепительного города за стеклом, ни сияющей роскоши своей гостиной. Он видел тесную камеру с липкими стенами. Унизительную робу. Приговоры судов на разных языках. Всё, что он выстраивал десятилетиями, кропотливо и жестоко, рухнуло в одночасье, и рухнуло от руки этой… мыши. Серой, незаметной, идеальной, смертоносной мыши.
Двери лифта открылись беззвучно, с едва слышным шипением. В гостиную вошли пятеро. Трое в строгих, но неброских костюмах с каменными, безучастными лицами-масками. За ними — двое в синей форме с нашивками ФНС и нагрудными камерами. Никаких масок, никаких автоматов не потребовалось. Стены его неприступной крепости были взломаны не снаружи, а изнутри, и гарнизон капитулировал, даже не сделав ни одного выстрела.
— Виктор Сергеевич Орлов? — обратился к нему старший группы, тем самым черствым, лишенным эмоций голосом, каким говорят о неодушевленных предметах. — У нас есть санкционированное постановление на проведение обыска и ваше задержание по статьям 198, 199 и 205.1 Уголовного кодекса Российской Федерации…
Виктор не слушал. Он смотрел поверх их голов на Алису. Она стояла в стороне, ее лицо снова стало спокойным и отстраненным, каким он видел его все эти годы. Но теперь он знал. Он знал, что скрывается за этой идеальной, непроницаемой маской.
— Алиса… — хрипло вырвалось у него. Это была уже не ярость, не угроза, а последняя, отчаянная попытка достучаться, вернуть всё назад. Цепляясь за соломинку. — Мы же… мы жили вместе. Три года! Я… Я любил тебя! Я тебя содержал! Одевал! Кормил!
Она медленно, очень медленно повернула к нему голову. В ее огромных глазах не было ни ненависти, ни злорадства, ни торжества. Только легкая, запредельная усталость и… абсолютная, космическая пустота. Как будто она смотрела не на него, а сквозь него, в какую-то другую, бесконечно далекую реальность.
— Это была работа, Виктор Сергеевич, — ответила она так же тихо и чётко, как всегда. — А что касается содержания… Все подарки, счета в ювелирных, украшения, одежда — всё уже арестовано виртуально и войдёт в дело как вещественные доказательства. Вам будет предъявлено дополнительное обвинение в даче взятки сотруднику федерального органа. В особо крупном размере.
Один из оперативников в штатском, молодой парень с внимательным взглядом, протянул ей тонкий планшет. Она взяла его, быстрым движением пролистала документ на экране и расписалась внизу уверенным, твердым, совершенно незнакомым Виктору почерком. Не тем робким, неуверенным росчерком, который она ставила на квитанциях от кутюрье.
— Протокол изъятия изначальных носителей информации из резиденции задержанного, — пояснила она, возвращая планшет. — Всё чисто. Можете начинать.
Виктор понял окончательно и бесповоротно. Он был для нее не мужем. Не человеком. Не объектом любви или ненависти. Он был делом. Закрытым делом. Единицей в отчете. Строкой в статистике.
Его подняли с кресла. Он не сопротивлялся. Все силы, вся воля покинули его. На прощание он обернулся на пороге. Алиса уже не смотрела на него. Она стояла спиной, у окна, и снова говорила по телефону тем же твердым, безличным, профессиональным тоном, который он подслушал на террасе:
— Да, операция «Громовержец» завершена. Объект задержан. Приступайте к изъятию документов в кабинете. Обратите особое внимание на флешку, вмонтированную в корешок монографии о Ротшильдах. Да, ту самую. «Золотую».
Двери лифта закрылись, увозя его вниз, к черным машинам, к допросам, к следствию, к полному и окончательному краху. Его богатство, его влияние, его спесь остались там, наверху, за этими непробиваемыми стеклянными стенами, которые больше не защищали, а лишь демонстрировали всему миру его сокрушительное, позорное поражение.
Через час Алиса вышла из подъезда. Она несла в руке только небольшую холщовую сумку, куда сложила паспорт, ключи от своей старой квартиры и смену простого, немаркого белья. Никаких чемоданов, никаких бриллиантов, никаких дизайнерских платьев. Ее ждала скромная, серая иномарка.
Она села на пассажирское сиденье, откинула голову на подголовник и закрыла глаза. Впервые за три долгих года ее плечи по-настоящему расслабились. Исчезла вечная, привычная скованность в спине. Маска была сброшена. Роль доиграна. Работа закончена.
— В центральное управление, Алиса Геннадьевна? — спросил за рулем молодой человек в простой темной куртке. Ее коллега.
— В управление, Сергей, — кивнула она, не открывая глаз.
Машина тронулась и плавно растворилась в ночном потоке машин, среди тысяч таких же красных огней. Быть незаметной — было ее главным оружием. И ее величайшим козырем. Она была серой мышью, которая тихо, беззвучно, неспеша перегрызла горло спящему льву. И никто даже не услышал шороха.
