Сирота согласилась на брак со стариком, чтобы избежать тюрьмы. Но в первую брачную ночь в спальне её ждал не муж
Фейерверки рвались прямо над головой, заливая ночное небо ослепительным, ядовито-радостным сиянием. Каждый новый залп, грохоча, как картечь, отзывался в ушах оглушительным звоном, а вспышки, багровые, изумрудные, золотые, на мгновение превращали ночь в день, ослепляя и ошеломляя. Казалось, само небо, не в силах сдержать ликования, решило устроить свое собственное, безумное торжество. Ослепительные сполохи на миг выхватывали из тьмы старую, могучую ель на окраине парка, на ветвях которой, как призрак, сидела испуганная сова, вращая огромными глазами. Эта глушь, это забытое богом и людьми место уже сто лет не видело такого безумия, такого буйства света и звука, такого притока жизни в ее заброшенные аллеи.
Владелец усадьбы, Аркадий Петрович, уже давно задумывался о том, чтобы закрыть это нерентабельное гнездо или превратить его в банальную ферму — молоко и масло, как ни крути, всегда в цене. Но судьба, в лице секретаря его давнего партнера, преподнесла неожиданный подарок: поступило заманчивое, почти фантастическое предложение устроить здесь свадьбу человека не просто состоятельного, а обладающего реальным влиянием. Средств на организацию не жалели совершенно: один лишь столичный оркестр с армией утонченных официантов, доставленных на лимузинах, стоил целое состояние. А уж о приглашенных артистах первой величины, о знаменитом на всю страну ведущем, о тоннах цветов и тончайшего фарфора и говорить не приходилось — это был пир во время чумы, праздник, который мог себе позволить лишь тот, для кого деньги были лишь цифрами на счете.
Роскошное торжество со стороны казалось вполне оправданным — ведь свадьба, по идее, бывает лишь раз в жизни, по крайней мере, так наивно надеются все влюбленные. Потому и не жалели ничего, устраивая пир на весь мир, чтобы его эхом гудели соседние деревни, а старушки, ворчащие на бессовестный шум, еще долго, за чашкой чая, вспоминали невиданную пару.
Для Аркадия Петровича этот брак был далек от первого опыта, но для его невесты, изящной брюнетки Алисы с волосами цвета воронова крыла, спадающими до самых бедер, это был первый, роковой шаг на пути к замужеству. Если для жениха его возраст и количество бывших жен не играли особой роли — он искренне верил, что самое важное в жизни — поймать за хвост птицу удачи, пусть даже в седьмой раз, — то глаза Алисы, бездонные и полные немой печали, кричали о совершенно ином. В них читалась безысходность, затаившаяся где-то в самой глубине души.
В этот миг, медленно вращаясь в плавном вальсе под заунывные звуки саксофона, она инстинктивно, как утопающий за соломинку, цеплялась за его крепкое, но уже тронутое возрастом плечо. Причина ее внутренней бури была очевидна и лежала на поверхности — колоссальная, почти неприличная разница в возрасте. Аркадий Петрович был старше своей юной жены на целых сорок пять лет, давно перешагнув рубеж в семьдесят. Со стороны было невозможно представить, что молодая, полная сил и жизни женщина могла испытывать к столь пожилому, обрюзгшему человеку подлинные, трепетные чувства. Гости, с любопытством и едва скрываемой усмешкой наблюдавшие за парой, единогласно склонялись к мысли, что её побудили к этому шагу банальные материальные интересы. Но они жестоко ошибались — истинные, страшные мотивы, которые привели Алису и Аркадия Петровича под венец, знали только они сами, и это знание висело между ними тяжелым, непроницаемым занавесом.
Когда последние, самые отчаянные вспышки фейерверков угасли, растворившись в дымной пелене, а тамада в последний раз, с пафосом воздев руки, пожелал молодоженам бесконечного счастья, праздник окончательно выдохся. Опьяненные шампанским и искусственно созданной радостью гости начали разъезжаться, а новоиспеченную пару ждала первая, самая таинственная брачная ночь в лучшей комнате усадьбы, специально подготовленной хозяином.
— Дорогая моя, не пора ли нам удалиться? — мягко, но с неумолимой настойчивостью предложил Аркадий Петрович своей бледной жене. Его бархатный бас прозвучал для Алисы как погребальный звон. Эти слова вызвали у нее непроизвольную дрожь, по коже побежали ледяные мурашки, но выхода не было — она прекрасно знала, что супружеский долг, каким бы отвратительным он ни казался, должен быть исполнен. Таков был их молчаливый, страшный договор.
С тяжелым, как чугунная гиря, сердцем и глазами, полными безмолвного отчаяния, точно у загнанной в угол волчицы, она покорно поплелась за ним, низко склонив голову. Ее воздушная фата уныло волочилась по пыльной земле, а белоснежный, стоивший целое состояние подол платья оказался испачкан в грязи, но Алиса даже не заметила этого — ее разбитое сердце истерзалось в клочья. Эта свадьба, этот фарс, был бесконечно далек от тех светлых, чистых девичьих грез, что снились ей когда-то.
Тем временем Аркадий Петрович пребывал в превосходном расположении духа, наслаждаясь чувством полной, тотальной власти над своей юной, беспомощной женой. Уголки его губ тронула едва заметная, торжествующая улыбка.
— Теперь ты от меня никуда не денешься, моя прелесть, — прошептал он себе под нос, почти по-хозяйски ведя Алису по темным, погруженным в сон коридорам старого дома.
Наконец, они добрались до заветных апартаментов для молодоженов, где их ждала огромная, роскошно убранная кровать с шелковым балдахином.
— Приведи себя сначала в порядок, посмотри на себя — вся перепачканная, прямо поросенок! — фальшиво-сладким тоном произнес старик, и в его голосе зазвучала едкая, ядовитая ирония. — Я понимаю, конечно, ферма рядом, дух деревенский, но ты ведь теперь супруга Аркадия Петровича Орлова, должна соответствовать высокому статусу. А ты у меня всегда была такой благородной, такой чистоплотной… Куда же всё подевалось?
Алиса не поняла, что он имел в виду, говоря о ее «былом благородстве». Они виделись лишь на собеседовании и пару раз после. Может, он уже окончательно потерял связь с реальностью? Однако, подавив подступающий к горлу ком, она послушно, как автомат, прошла в ванную, оставив мужа ждать ее в спальне. Прохладная вода ненадолго освежила ее разгоряченное лицо. Она медлила, пытаясь оттянуть неизбежный миг, глядя на свое испуганное отражение в зеркале. Когда же она, наконец, вышла оттуда в дорогом, откровенном пеньюаре, купленным специально для этой ночи, и увидела фигуру, сидящую в кресле у окна, ее охватил первобытный, леденящий душу ужас. Это был не ее муж.
Она вскрикнула, коротко и безумно, а незнакомец лишь громко, цинично расхохотался, явно довольный произведённым эффектом. Он поднялся и сделал шаг навстречу, выйдя из тени.
— Что, дорогая, не ожидала увидеть меня? — раздался до боли знакомый, прорезавший время голос. — А ведь я когда-то предупреждал, что ты еще горько пожалеешь о своем выборе. Помнишь?
Страх сковал ее тело свинцовыми путами, отняв дар речи и способность двигаться. Сердце колотилось в груди, как обезумевшая птица, бьющаяся о клетку. Алиса инстинктивно закрыла глаза, пытаясь отгородиться от кошмарной реальности, убедить себя, что это сон, морок, горячечный бред.
Как же так вышло? Как ее жизнь, некогда такая полная надежд, превратилась в этот бесконечный, беспросветный кошмар?
В памяти, словно кинопленка, попавшая в огонь, замедленно и ярко всплыли образы счастливого, беззаботного детства, ушедшего двадцать лет назад. Река, теплая от летнего солнца, и они с Виктором, сидящие на самом краю ветхого деревянного причала. Их пальцы переплетены, а сердца бьются в унисон, опережая время. Их беседа течет легко и беззаботно.
— Ох, как же сложно было сегодня вырваться! Чебурашка, как всегда, на посту. Знаешь, она по ночам от бессонницы страдает, ходит по всему детдому и всё проверяет. Но я ее на этот раз перехитрила: сделала из своих полотенец и халата чучело и накрыла своим же одеялом. Когда она зашла в комнату, я притаилась за занавеской, и она, фыркнув, ушла! А я — скорее через окно, и бегом к тебе! — хвасталась она, сияя от восторга.
— Умница ты моя! Находчивая! — Виктор с радостью сжал ее руку. — Мы всегда будем вместе, я обещаю. Никому нас не разлучить. А почему вы эту воспитательницу Чебурашкой прозвали?
— Да у нее уши, как локаторы, огромные! И слышит она всё, абсолютно всё, даже сквозь стены! — залилась счастливым смехом девушка.
В ту ночь время для них словно остановилось. Виктор был абсолютно уверен, что их встреча была не случайна. Если бы не ее побеги из детского дома, они бы никогда не пересеклись у этой тихой, заросшей камышом реки. Он как сейчас помнил, как она, худенькая, взъерошенная, с синяком под глазом, искала у него, такого же колючего пацана, защиты и понимания. С того самого дня он поклялся себе, что сделает ее счастливой, что заберет из этого приюта и подарит ей целый мир.
Его оте, простой заводской инженер, посвятивший всего себя воспитанию сына после трагической гибели жены, считал Виктора своим главным и единственным достижением. А Виктор грезил о том дне, когда они с Алисой создадут свою, настоящую семью. И она станет такой же любящей и нежной матерью их детей, какой была его мать — он даже взял ее девичью фамилию, Ковалев, в вечную память о ней.
Годы пролетели незаметно, как один миг. Виктор, следуя по стопам отца, выучился на автомеханика. Отец же, решив оставить душный завод, осуществил свою мечту и открыл небольшую, но собственную мастерскую. Алиса, получив заветную корочку бухгалтера, работать по специальности не спешила. Она быстро привыкла, что о ней заботятся, что ее лелеют, и теперь всецело полагалась на Виктора, на его силы и его любовь. Ее юношеская, пылкая любовь постепенно, незаметно для нее самой, начала уступать место холодному расчету и потребительскому отношению. Ей нравилось, что для нее стараются, что ей дарят подарки, что ее холят.
Виктор же, слепо влюбленный, не замечал тревожных звоночков, не видел перемен в сердце своей невесты. Он трудился не покладая рук, сутками пропадая в мастерской. Он отчаянно стремился заработать сначала на съёмную квартиру, потом — на красивую свадьбу, а затем — и на удовлетворение всех возрастающих капризов Алисы.
В награду ему доставались жалкие крохи ласки — быстрый поцелуй, редкая улыбка, данная словно из милости, только для того, чтобы он не потерял надежду и продолжал тянуть свою лямку. И так длилось вплоть до самого дня их свадьбы.
В тот знаменательный день Виктор проснулся на рассвете, наполненный трепетным, щемящим ожиданием. Но его радость, как утренний туман, рассеялась без следа, когда он, зайдя в ее комнату, не обнаружил Алису там. На кухонном столе, под пресс-папье в виде аиста, лежала одинокая, сложенная вдвое записка. Ее короткие, корявые слова, «Прости, родной, я полюбила другого. Он может дать мне больше», вонзились в его сердце, как отравленный клинок, оставляя после себя ледяную, выжженную пустоту. Он не мог, отказывался верить в происходящее. Все его планы, вся его вера, все его надежды оказались выброшены в помойное ведро, как ненужный хлам.
Виктор метнулся к шкафу — он был пуст. Бесследно исчезли все ее вещи, все платья, все туфли. Лишь белое, воздушное полотно фаты, которое она так тщательно выбирала, одиноко и жалко валялось в углу, на полу.
Пустой шкаф стал немым укором, свидетельством тщательно подготовленного, хладнокровного побега. Но почему? Почему именно в день свадьбы? Зачем было обставлять все так жестоко? Ответа не было, лишь боль от чудовищного предательства разрасталась в его сердце, подобно ядовитому, удушающему растению.
Когда начали съезжаться первые, ничего не подозревающие гости, Виктору пришлось надевать маску, лицемерить, придумывать на ходу нелепые оправдания своему горю, своему позору. Позже, от слетевшей с катушек подружки невесты, он узнал, куда и к кому сбежала его Алиса. Его возлюбленная, его муза, нашла себе нового «принца» — мужчину намного старше, с отталкивающей внешностью и толстым, набитым деньгами кошельком. Тогда до Виктора и дошла вся глубина падения: он был для нее лишь средством, ступенькой, вещью, игрушкой, которую можно выбросить, когда она надоест. Он ведь уже все, что мог, на нее потратил — на это шикарное, несостоявшееся торжество. Больше брать с него было нечего.
И сквозь боль, сквозь унижение, сквозь желание провалиться сквозь землю, в его душе родилась новая, холодная и четкая цель — встретиться с ней. Адрес нового «возлюбленного» Алисы он вызнал легко. Он еще лелеял призрачную надежду, что сможет поговорить, объясниться, в последний раз заглянуть в ее глаза, возможно, даже найти в себе силы простить. Но что он, простой автомеханик из гаража, мог противопоставить той кричащей роскоши и богатству, что теперь окружали его бывшую невесту?
Когда он, наконец, прибыл на место, Алиса не только не захотела его слушать, но и насмешливо, с издевкой, велела охранникам своего нового «кавалера» вышвырнуть «этого грязного оборванца» прочь. И те, хихикая, выполнили ее приказ с таким усердием, что он, отлетев, шлепнулся в глубокую, грязную лужу у парадного входа.
И сквозь боль в содранных в кровь ладонях, сквозь унижение и ярость, Виктор, поднимаясь, прокричал ей в след, что она еще горько, горько пожалеет о содеянном, но тогда уже будет невероятно, беспросветно поздно.
С тех пор прошло больше десяти долгих лет. За это время жизнь кардинально изменилась, особенно для Виктора. Из той самой небольшой, почти домашней мастерской, основанной его отцом, выросла целая сеть современных автосервисов, раскинувшаяся по всему городу. Отец, мудрый и прозорливый предприниматель, сумел передать сыну не только бизнес, но и настоящую, жгучую страсть к своему делу. Виктор не просто сохранил отцовское наследие — он вдохнул в него новую жизнь, расширив предприятие и внедрив самые современные технологии. Бизнес процветал, и Виктор, шаг за шагом, превращал отцовскую мечту в реальность, преумножая семейное состояние и став уважаемым, состоятельным человеком. Если бы Алиса могла тогда знать, от какого перспективного, надежного жениха она так легкомысленно отказалась!
Променяв Виктора на богатого, скучающего толстяка, она не смогла удержаться на этой скользкой волне удачи. Уже через несколько месяцев ее новый «избранник» выгнал ее без тени сожаления, переключив свое внимание на другую, более молодую и привлекательную авантюристку. Хитрости и изворотливости Алисе было не занимать, но жизненного опыта, истинной мудрости ей явно не хватало. С тех пор удача окончательно и бесповоротно отвернулась от нее. Вместо состоятельных, щедрых кавалеров на ее пути стали встречаться лишь одни неудачники, пропойцы и альфонсы.
Поняв, что время беззаботной, сладкой жизни безвозвратно ушло, Алиса с грехом пополам вспомнила о своих бухгалтерских навыках. Устроилась в обычную, захудалую жилищную контору, от которой ей, как ценный кадр, выделили крошечную комнату в обветшалом, прокуренном общежитии.
Предав Виктора ради сиюминутной, призрачной выгоды, Алиса вскоре осознала всю глубину и тяжесть своей роковой ошибки. Путь по карьерной лестнице в конторе дался ей легко, и она вскоре доросла до должности главного бухгалтера, но, достигнув этой невысокой вершины, с горечью поняла, что ее амбиции остаются неудовлетворенными. И вот, казалось, сама судьба преподнесла ей новый шанс: в газете мелькнула заманчивая вакансия в крупной, быстрорастущей сети автомастерских «Ковалев и сын». Не раздумывая, она отправила резюме и, к своему удивлению, быстро получила приглашение на собеседование.
В тот день основатель империи, Аркадий Петрович Орлов (тот самый отец Виктора, взявший когда-то фамилию погибшей жены), готовился официально передать бразды правления своему сыну. И именно он, как патриарх, решил лично провести заключительное собеседование с новым кандидатом на роль главного бухгалтера. Когда в его кабинет с натершенным до блеска паркетом вошла уверенная в себе женщина в ультракороткой юбке, плавно покачивая бедрами, он сначала не обратил на нее особого внимания. Но когда она заговорила, вежливо и подобострастно представляясь, его сердце пропустило удар, а в висках застучала кровь. Перед ним стояла она. Та самая Алиса, которая когда-то разбила сердце его сына, оставив глубокую, незаживающую рану.
Алиса с жаром, с напускной уверенностью расписывала свои профессиональные достижения, безбожно приукрашивая действительность. Она убеждала пожилого человека в своем богатейшем опыте работы с крупными счетами, хотя на самом деле ее мир ограничивался счетами за коммуналку в жэке. Аркадий Петрович, однако, прекрасно понимал, с кем имеет дело. Он помнил, как когда-то, еще до той злополучной свадьбы, пытался предостеречь своего сына, называя его пассию ненадежной, ветреной и корыстной. Но ослепленный любовью Виктор не желал слушать отца.
В обычных, штатных условиях у Алисы не было бы ни единого шанса даже приблизиться к этой должности, ведь необходимого опыта у нее не было практически совсем. Однако Аркадий Петрович, человек с железной волей и стальными принципами, решил поступить иначе. Словно шахматист, делающий неочевидный ход, он, вопреки всему, дал ей эту работу. Уже через неделю сияющая от собственной гениальности Алиса приступила к новым, головокружительным обязанностям, с презрением порвав с опостылевшей жилконторой.
Алиса, разумеется, была абсолютно уверена, что все это — лишь благодаря ее неотразимому обаянию, уму и умению себя подать. Она даже не могла предположить, что истинные причины ее невероятного назначения были совсем иными, темными и никак не связанными с ее мнимыми профессиональными качествами. Она попала в расставленные сети.
Проработав всего месяц на новом месте, Алиса, обладая острым умом, быстро обнаружила в системе учета лазейку, позволявшую незаметно переводить довольно крупные суммы денег на подконтрольные ей личные счета. Соблазненная перспективой быстрой, безбедной жизни, ослепленная возможностью снова купить себе роскошь, она решилась на этот отчаянный, противозаконный шаг. Однако ее нехитрые махинации почти мгновенно были раскрыты специально нанятым аудитором.
Аркадий Петрович вызвал ее в свой кабинет. На его массивном дубовом столе лежала аккуратная папка с неопровержимыми доказательствами ее преступных действий. Холодным, стальным взглядом и обезличенным, строгим голосом он вынес ей приговор:
— Мне всё известно о ваших махинациях, Алиса. Каждая копейка учтена. Если не хотите, чтобы я немедленно обратился в полицию, и вы не предстали перед судом за мошенничество в особо крупных размерах, у вас есть один-единственный шанс избежать тюрьмы.
Алиса побледнела как полотно, ее руки задрожали, а голос стал предательски слабым.
— И… что же вы предлагаете? — прошептала она, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Аркадий Петрович слегка, по-волчьи, ухмыльнулся и произнес свои условия, от которых у нее застыла кровь в жилах:
— Я предлагаю вам выйти за меня замуж. Завтра же. Тихо, без лишних глаз. В этом случае уголовное дело заводиться не будет. Но знай, дорогая, — его голос стал сладким и ядовитым одновременно, — ты станешь не хозяйкой, а прислугой в моем доме. Я неплохо сэкономлю на горничных, а ты будешь беспрекословно выполнять все мои желания и прихоти. Все. Без исключений.
Ей нечего было ответить. Не было выбора. Аркадий Петрович держал ее в ежовой рукавице, и она это прекрасно понимала. Комок подкатил к горлу.
Сквозь сдавливающие горло рыдания Алиса прошептала:
— Хорошо.
Все ее надежды на красивую, обеспеченную жизнь в один миг рухнули, рассыпались в прах. Теперь она была лишь жалкой тенью прежней себя — вещью, рабыней, женой-прислугой пожилого мужчины, лишенная последних крупиц свободы и собственного достоинства.
И вот теперь, стоя в этой роскошной спальне, Алиса с ужасом думала о предстоящей брачной ночи, дрожа от страха и омерзения перед неизвестным. Она помнила, как они танцевали несколько часов назад, и понимала, что Аркадий Петрович, несмотря на свой преклонный возраст, все еще был крепок и полон сил, которые теперь будут направлены на нее.
Но когда она, заставив себя сделать шаг, вышла из ванной, она застыла на месте, как вкопанная. За резным столиком у окна, в кресле, сидел не ее муж. Сидел Виктор. Аркадий Петрович бесследно исчез.
Пронзительная, ледяная тишина повисла в комнате, нарушаемая лишь бешеным стуком ее сердца. Когда сознание начало медленно возвращаться к Алисе, Виктор поднялся и сделал шаг вперед. Его лицо было спокойным, но в глазах стояла холодная сталь.
— Ну что, Алиса, — произнес он тихо, и каждый его звук падал, как капля ледяной воды. — Давай теперь спокойно поговорим. Как взрослые люди. Помнишь, как было у нас на том самом месте, у реки? Такие наивные, такие глупые. Только с тех пор ты, я смотрю, сильно изменилась. А я… я остался прежним. Друзей и любимых я не предаю. Не продаю. Не меняю на амбал
