Домовой отпугнул ухажёра, и уберёг от беды. (Мистическая история из реальной жизни.)
Тоня проснулась, ощутив на щеке тёплое прикосновение — солнечный луч, пробившийся сквозь занавески, ласково коснулся её лица. Девочка потянулась, улыбнулась, не открывая глаз, и перевернулась на другой бок, наслаждаясь звонким пением птиц за окном. Но что-то мешало. Сначала она не могла понять, в чём дело, но вскоре сообразила — волосы. В них что-то странно тянуло, покалывало, будто кто-то прятался среди прядей. Тоня машинально провела рукой по голове — и резко села, вскрикнув от неожиданности. Не веря своим ощущениям, она снова ощупала волосы и, охваченная любопытством и тревогой, подошла к зеркалу.
— Кто это сделал? — пробормотала она, глядя на своё отражение.
Вчера вечером она тщательно расплела косы и расчесала волосы, чтобы они лежали гладко. Но теперь вся голова была утыкана жёсткими, туго закрученными жгутами, торчащими в разные стороны, будто её причесали добрый десяток сумасшедших парикмахеров. Каждый жгут был перевязан разноцветными нитками — клеёнчатыми, шерстяными, хлопковыми, будто кто-то собирал их из разных закромов, шкатулок и старых швейных коробок. Тоня пыталась распутать это безобразие, но чем больше старалась, тем сильнее запутывались узлы. Раздражённая, она вышла на кухню, где уже завтракала семья.
— Кто это сделал?! — выпалила она, не дожидаясь приветствий.
Мама, папа и бабушка одновременно обернулись. Папа не сдержал смеха, мама нахмурилась, а бабуля сначала удивилась, а потом едва заметно улыбнулась.
— Кто? — настаивала Тоня, сердито глядя на всех по очереди. — Пусть этот гений сам и распутывает!
— Боюсь, вызвать виновника на разговор у нас не получится, — сказала бабушка, подходя к внучке. — А знаешь, кто ночью с тобой пошутил?
— Ну? — фыркнула Тоня, ожидая услышать чьё-то признание.
— Домовой. Только он мог такое выкинуть. Никто из нас и в голову бы не взял так поступить.
Тоня оглянулась на родителей. Те молчали, но в их глазах читалось не отрицание, а скорее лёгкое удивление и интерес. Они явно не собирались оспаривать слова бабушки.
О домовом в семье знали давно. Он жил в доме ещё до рождения мамы, переехав сюда вместе с прабабкой, когда бабушка с дедушкой только построили этот дом. Как рассказывала бабуля, его привезли вместе с веником — так в старину делали, чтобы дух дома перебрался в новое жилище. С тех пор он стал частью семьи. О нём знали, уважали, оставляли угощения — молоко, сладости, крошки хлеба. В ответ он оберегал дом: следил за порядком, оберегал от бед, предупреждал о неприятностях. Он не пугал, не пакостил, а наоборот — создавал атмосферу тепла и защищённости.
Его присутствие ощущалось повсюду: то в чулане что-то зашуршит, то за стеной послышится тихое бормотание, вещи могли сами менять место, но никогда не терялись. Даже папа, скептик по натуре, каждый раз, когда терял ключи или очки, тихо просил домового помочь — и находил нужное на самом видном месте. Домовой словно держал в доме баланс: не было ссор, обид, недопонимания. Он не пускал в дом злые силы, не позволял, чтобы кто-то вносил раздор.
Но в тот день он впервые проявил себя так необычно — заплел Тоне волосы в странные жгуты.
— Если домовой выбрал тебя для такой шутки, значит, ты ему по-настоящему симпатична, — сказала мама, подходя с расчёской. — Это знак внимания.
Бабушка присоединилась к ней, и вместе они начали осторожно распутывать запутанные пряди. Тоня была польщена, но просыпаться с таким «шедевром» больше не хотела. С тех пор она стала перед сном заплетать косы — пусть домовой видит: она не против общения, но хочет спать спокойно.
Прошло пять лет.
Тоня нервно поправляла причёску, помогая маме накрывать на ужин. Время шло — вот-вот должен был прийти Дима. Иногда мечты действительно сбываются. Она влюбилась в самого популярного парня в школе, и, к её удивлению, он ответил взаимностью. За эти годы Тоня выросла в красивую, уверенно держащуюся девушку, хотя сама до сих пор не осознавала всей своей привлекательности. Дима, проведя с ней несколько вечеров, влюбился по-настоящему. Их отношения развивались стремительно, но крепко. Родители решили, что пора познакомиться с молодым человеком, и пригласили его в гости.
Когда раздался звонок в дверь, сердце Тони заколотилось. Первые минуты были скованными, но вскоре за столом воцарилась лёгкая, тёплая атмосфера. Дима оказался обаятельным, умным, с хорошим чувством юмора — он легко поддерживал разговор на любую тему. Четыре часа пролетели незаметно. Когда гость собрался уходить, все проводили его в прихожую.
— Ой… А где мои кроссовки?
Дима огляделся, но обуви на привычном месте не было. Мама и Тоня бросились искать — проверили полку, шкафы, кухню, потом обыскали весь дом. Ничего. Вдруг с шумом упала коробка с верхней полки шкафа — прямо на голову Диме! Тот взвился, защищаясь руками. Коробка, стоявшая там годами, вдруг решила упасть, хотя раньше ни разу не шаталась.
Бабушка, всё это время молча наблюдавшая, нахмурилась. Поиски продолжились — и внезапно кроссовки обнаружились в сенях. Они стояли у порога, развернутые носками наружу. Все отлично помнили: Дима разулся внутри, в сени никто не выходил.
Гость не обиделся, даже посмеялся над происходящим. На прощание обменялись улыбками и тёплыми пожеланиями. Но позже, выйдя из ванной, Тоня случайно услышала разговор в гостиной.
— Не зря домовой знаки подаёт, — тихо произнесла бабушка, глядя в пол.
— Да брось, он просто пошутил, — ответила мама. — Какие уж тут знаки?
— Нет, это не шутки, — настаивала бабуля, покачав головой. — Он не злится, но очень чётко даёт понять, что к этому гостю у него нет доверия. Ты видела, как обувь поставили? Носками — на улицу. Прямым текстом сказал: «Уходи». Да ещё и коробкой сверху приложил — не просто так!
— Может, просто не любит чужих? Пугается, вот и проявляет беспокойство.
— У домовых не бывает «просто»! Они чувствуют людей насквозь. Они видят, что будет завтра. Если он показал такое — значит, предостерегает. Ну да, время покажет. Свадьба-то не завтра.
Тоня, стоя за дверью, слышала всё. Её сердце сжалось. Она была расстроена, даже обижена. Как мог домовой так жестоко относиться к Диме, которому она искренне радовалась? Девушка не понимала, в чём его вина, и упрямо надеялась, что всё утрясётся, что дух дома со временем примет молодого человека и даже полюбит его.
Прошло несколько недель. Тоня снова пригласила Диму в гости. На этот раз атмосфера была ещё теплее, разговоры — живее, смех — естественнее. Перед вечером она тихо попросила домового: «Пожалуйста, не пугай его. Он хороший. Я хочу быть с ним. Дай ему шанс». И всю ночь ничего странного не происходило. Казалось, всё идёт своим чередом.
Но когда Дима собрался уходить и пошёл за курткой — её не оказалось. Олимпийка, которую он повесил на вешалку при всех, исчезла. Её не было ни в прихожей, ни в шкафу, ни в сенях, ни в комнате. Дверь была заперта изнутри, никто не выходил, никто не заходил. Куртка словно испарилась. Дима был в недоумении, а семья — в растерянности. Никакой логики, никакого объяснения. В тёплый вечер он ушёл домой без верхней одежды.
На следующий день отец нашёл олимпийку за домом — в грязной луже, забытую и промокшую. Её выстирали, высушивали, принесли извинения. Дима смеялся, говорил, что ничего страшного, но в глазах Тони читалась боль и разочарование. Она больше не могла молчать. Подойдя к бабушке, она спросила:
— Почему он так с ним? Что я должна делать?
— Не гадай, — ответила бабуля. — Спроси напрямую. Перед сном поговори с домовым. Задай вопрос. И самое главное — когда проснёшься, не смотри в окно сразу. Пусть сон не уйдёт. Ответ может прийти во сне.
Тоня решилась. Перед сном, стоя у кровати, она тихо, но чётко произнесла:
— Домовой, хранитель нашего дома, защитник нашей семьи… Скажи мне, чем тебе вредит Дима? Почему ты его не принимаешь? Что ты видишь в нём, чего не вижу я?
После этих слов она уснула глубоким, тяжёлым сном.
«Надо успеть… Надо накрыть на стол…» — Тоня торопилась, но тело не слушалось. Тошнота подкатывала к горлу, голова кружилась. Беременность давала о себе знать, но она старалась не сдаваться. Лучше терпеть слабость, чем слушать его грубые замечания, видеть презрительную ухмылку, чувствовать, как каждый день уходит уважение — и любовь.
Дима вышел из ванной, сел за стол, не сказав ни слова. Ни «спасибо», ни «как ты себя чувствуешь?». Только молчание и холод. Тоня давно привыкла. Надеялась, что ребёнок изменит его, смягчит, пробудит заботу. Хоть бы каплю внимания… Хоть бы уважение.
Но сегодня он был особенно раздражён. Похмелье, как всегда, превращало его в зверя.
— Принеси пива, — бросил он, не глядя на неё.
— У нас нет.
— Тогда иди в магазин.
— Я плохо себя чувствую, — тихо ответила она.
— Ты что, мне приказы отдаёшь?
Голос стал резким, глаза — налились кровью. Слово за слово — началась ссора. Тоня не сдержалась. Всё, что годами копилось внутри — обиды, унижения, одиночество — вырвалось наружу. Она говорила, не останавливаясь, смотрела прямо в глаза человеку, которого больше не узнавала.
Он вскочил. Стол задрожал. Тарелка с грохотом упала на пол. Он схватил нож… и вонзил его — в её живот.
Тоня резко села в постели, задыхаясь, с криком на губах. По щекам катились слёзы, тело дрожало, будто она действительно получила удар. За окном едва занимался рассвет. Мама ворвалась в комнату, разбуженная криком, за ней — бабушка. Лишь увидев их, Тоня поняла: это был сон. Только сон.
Но какой сон. Такой яркий, такой настоящий, будто она прожила ту жизнь. Она рассказала всё — каждую деталь, каждый взгляд, каждый звук. И все поняли: это был не просто сон. Это был ответ.
Домовой показал ей будущее.
Она долго не могла прийти в себя. Сердце колотилось, слёзы не прекращались. Всё, что она видела, казалось неотвратимым. И теперь, когда она вспоминала Диму — его улыбку, шутки, обаяние — перед глазами вставало другое лицо: перекошенное, злобное, с ножом в руке.
Она больше не могла быть с ним. Не из-за обиды, не из-за шуток духа — а потому что теперь знала. И когда она сама предложила расстаться, увидела, на что способен Дима в гневе: он вспылил, стал кричать, оскорблять её, называть родных сумасшедшими, обвинять в том, что они «прятали его вещи из зависти». В этот момент с маски улыбчивого парня окончательно сползла фальшь. И Тоня поняла: она ушла вовремя.
Годы прошли. Тоня выросла, стала сильной, нашла своё дело, свою любовь. Она вышла замуж за доброго, заботливого человека. Домовой его принял без единого знака недовольства — и жизнь их была спокойной, тёплой, наполненной доверием.
А Дима женился на другой. Жил в том же городе, и новости доходили быстро. Со временем он изменился: стал пить, грубеть, терять себя. И однажды — в состоянии алкогольного опьянения — напал на свою беременную жену. Ранил. Женщина выжила, но потеряла ребёнка. Его посадили. После тюрьмы он окончательно сломался, исчез из жизни, превратившись в тень самого себя.
И тогда Тоня поняла окончательно: домовой не ошибался. Он не просто шалил. Он видел. Он знал. Он защитил её — не шутками, а пророческими знаками. Он спас её от боли, от страха, от разрушенной жизни.
И теперь, глядя на своё отражение в зеркале, счастливая женщина тихо шептала:
— Спасибо, домовой. Спасибо, что был рядом.
