— Нет у тебя никаких оправданий, — сухо произнесла Катя, указывая взглядом и жестом на выход. — Уходи МАМА. Больше нечего говорить.
Катя вышла из колледжа и направилась в сторону, противоположную остановке. До 8 Марта оставалось всего несколько дней, а она так и не смогла выбрать подарок для бабушки. Весь день размышляла — что-то никак не могла остановиться на чём-то подходящем.
Она уже почти дошла до небольшого магазина, где надеялась найти что-нибудь оригинальное, когда в сумочке заиграла приглушённая мелодия телефона. Катя остановилась, порылась в сумке и достала устройство. На экране высветилось: «Бабушка».
— Ба, я уже почти у магазина, скоро буду! — сказала Катя, как только услышала голос родного человека.
— Хорошо… — ответила бабушка, но её тон показался странным — какой-то сдержанный, даже виноватый.
Катя замялась, почувствовав в интонации женщины что-то необычное.
— У тебя всё нормально? Ты почему такая… странная?
— Всё в порядке, просто… поскорее приходи, хорошо?
И без дальнейших объяснений связь прервалась. Катя стояла с телефоном в руках, чувствуя лёгкую тревогу. Что могло случиться? Почему бабушка не сказала прямо? Она собиралась перезвонить, но в этот момент к остановке подъехал автобус. Не желая терять время, она побежала, едва успев попасть внутрь.
Пока автобус медленно полз через город, Катя терзалась догадками:
«Может, у бабушки плохое самочувствие? Или кошелёк потеряла? Может, кто-то обманул или напугал? Но тогда бы она сказала по телефону… Зачем просила скорее прийти?»
Автобус останавливался на каждом светофоре, и каждая секунда казалась вечностью.
Наконец — её остановка. Катя выскочила первой и почти бегом пошла домой. Подойдя к подъезду, она бросила взгляд на окна квартиры. Свет был включён. Неужели бабушка ждала её дома? Никогда раньше так не делала.
У двери она замялась, пытаясь отыскать ключи.
— Ну где же они?! — нетерпеливо пробормотала она, шаря по карманам.
Щёлкнул замок, дверь чуть приоткрылась, и в щели показалась бабушка.
— Это ты меня ждала у двери? — удивилась Катя, входя.
— Заходи, — коротко ответила бабушка, открывая дверь шире.
Катя вошла, сразу заметив напряжение в поведении старшей женщины. Она внимательно посмотрела на бабушку, и та, оглядевшись, понизила голос:
— У нас гости, Катюша…
— Гости? — настороженно спросила девушка.
— Сейчас увидишь, — прошептала бабушка и жестом попросила раздеться.
Катя повесила куртку и вдруг заметила чужое женское пальто на вешалке. Рядом стояли высокие белые сапоги, такие дорогие, что ей даже мечтать было страшно. Она вопросительно взглянула на бабушку, но та лишь беспокойно оглядела внучку и открыла дверь в комнату.
Катя глубоко вдохнула, поправила волосы и первой вошла. Обычно вечером они включали торшер, но сегодня горела люстра, и свет резал глаза. В углу дивана Катя заметила движение. Повернувшись, она увидела женщину — худую, в чёрном платье, с растрёпанной причёской и усталыми глазами. Всё в ней — от осанки до выражения лица — вызвало в душе Кати смесь шока и боли. Женщину узнала сразу. Хотя прошло больше четырнадцати лет, она ни на кого не была похожа, кроме как на свою мать.
Та слабо улыбнулась, но в глазах Кати отразилось всё — боль, злость, обида. Улыбка женщины погасла.
— Привет, дочка… Какая ты большая стала… Красавица… — начала та, но голос дрогнул. — Бабушка говорила, у тебя есть молодой человек?
Катя резко перевела взгляд на бабушку. Та опустила глаза. «Значит, всё рассказала», — подумала девушка с раздражением.
Женщина сделала шаг вперёд, но Катя инстинктивно отступила. Ей хотелось закричать, убежать, исчезнуть. Эта женщина олицетворяла годы одиночества, обманутых надежд, детских слёз и взрослой обиды.
— Зачем ты приехала? — резко спросила Катя, с вызовом подняв подбородок.
— Я вернулась… У тебя скоро день рождения, — женщина попыталась улыбнуться снова, но взгляд Кати остановил её.
— Через две недели. Не рановато ли решила вспомнить обо мне? А раньше? Ни звонка, ни письма? Ни тебе дня рождения, ни Нового года?
— Катя, она же присылала деньги… — вмешалась бабушка.
— Да, тысячу рублей! На которые мы покупали крупы и макароны на месяц. И ты называешь это заботой? — с горечью бросила Катя. — А теперь приехала, чтобы сделать вид, будто ты нам нужна?
— Я хотела объяснить… — робко начала женщина.
— Мне не нужны твои объяснения! — перебила Катя. — Я не хочу их слышать. Поздно. Очень поздно. Ты не можешь ничего исправить.
Она вспомнила школьные годы, когда верила в то, что мама звонит, скучает, обещает приехать. Как она ждала, как обманывала себя и позволяла бабушке поддерживать эту иллюзию. Как сама потом врала подругам, чтобы не выглядеть забытой.
— Я не рада тебя видеть. Не нужна мне твоя тысячка, не нужна ты мне вообще. Если приехала, чтобы поиграть в любящую мать — не получится. Убирайся. Откуда пришла — туда и возвращайся.
— Катя, — мягко начала мать, — я просто хотела…
— Не называй меня так! — выкрикнула девушка. — Ты давно перестала быть моей матерью!
Хрустальные рюмки в серванте словно сочувственно зазвенели.
— Ты приехала потому, что тебя бросили? — с горечью добавила Катя. — Решила, что теперь твоя очередь нуждаться? Теперь ты знаешь, каково это — быть отвергнутым?
— Катя… — вновь попыталась вставить бабушка.
— Ты её впустила! После всего, что она сделала? — Катя резко повернулась к бабушке. — Она не думала о нас, не интересовалась, как мы живём. А ты пустила её сюда, как будто так и должно быть?
Мать стояла, опустив голову, не решаясь двинуться. Катя посмотрела на неё — на эти бледные губы, на тёмные круги под глазами, на чёрное платье, будто она действительно пришла с похорон.
— Ничего ты не сможешь объяснить, — сказала она, голос дрожал от сдержанного гнева. — Нечего тебе сказать, чтобы оправдать своё отсутствие. Нечем загладить то, что ты оставила меня одну.
Она вскинула руку, указав на дверь.
— Уходи. Сию минуту. Не хочу тебя здесь видеть.
— Катя, зачем ты так? — вмешалась бабушка. — Она же твоя мать…
— А где была эта мать, когда я болела? — голос Кати дрогнул. — Ты сидела рядом, плакала от бессилия. Когда я лежала в больнице, ты приносила мне бульон, а не она. Другим детям приходили мамы, целовали их… а меня — нет.
Слёзы подступили к горлу, но Катя сжала зубы, сдерживая их.
— Уходи! — твёрдо повторила она, обращаясь к матери.
Женщина опустила плечи и медленно направилась к выходу. Катя отошла в сторону, пропуская её. От неё шёл резкий, слишком сладкий запах духов — навязчивый, почти тошнотворный. Катя задержала дыхание, но комната уже наполнилась этим удушающим ароматом. Как она раньше его не заметила?
Бабушка вышла вслед за матерью в прихожую, а Катя рванула на кухню, распахнув окно. Холодный воздух хлынул внутрь, смешавшись с городским шумом. Она жадно вдыхала, пытаясь избавиться от приторного запаха, который будто приклеился к коже.
— Закрой окно, простудишься, — раздался за спиной голос бабушки.
Катя послушалась, но нехотя.
— Она ушла?
— Ушла. Я хотела подготовить тебя, но растерялась… Словно гром среди ясного неба.
— Что теперь будешь есть?
— Не хочу.
Бабушка вздохнула, помешала макароны на сковороде.
— Её действительно бросил мужчина. Всё забрал, даже золото, и выставил на улицу. Некуда было податься — вот и приехала сюда.
— Мне всё равно. Не жалко её. Видеть не хочу. Простить никогда не смогу!
Катя опустила голову на руки и зарыдала. Бабушка подошла, положила ладонь ей на спину, осторожно погладила.
— Родная моя, успокойся. Это обида говорит. Я не оправдываю её. Но она — моя дочь. И за неё тоже сердце болит.
— А у неё не болело за нас, — прошептала Катя сквозь слёзы. — Я её ненавижу.
— Люди ошибаются… Иногда теряют голову из-за любви. Такое бывает.
— Просто ей не нужен был ребёнок. Я ей не нужна была, — Катя подняла заплаканные глаза. — Вот и всё.
— Что делать, Катюша… Она здесь прописана. Имеет право. Я не могу просто закрыть перед ней дверь.
— И что теперь? — спросила Катя, потеряв ориентиры. — Ты ей веришь? Верю ли я в то, что она не исчезнет снова?
— Не знаю, — честно ответила бабушка. — Но я должна попробовать.
— Лучше бы она умерла, — с горечью бросила Катя.
— Что ты такое говоришь?! — воскликнула бабушка.
— Да-да, не удивляйся так. Если бы она умерла, это хотя бы можно было понять, принять как трагедию. А так — просто предательство. Она выбрала мужчину, а не свою дочь.
— Я не буду тебя уговаривать, — сказала бабушка мягко. — Но она мать. Какая бы ни была.
— Не мать, а змея, — выдавила Катя, вспомнив фразу из фильма. — Я бы ради Данилы не бросила тебя одну. Скажи, может ли любовь быть такой, чтобы ради неё отказаться от собственного ребёнка?
— Любовь бывает разная, — вздохнула бабушка. — Иногда человек теряет себя. Не только ребёнка забывает — самого себя не узнаёт.
— Пусть тогда остаётся вне моей жизни. Хотя бы пока я дома, пусть не появляется, — заявила Катя и ушла к себе.
На следующий день она всё же сходила в магазин и купила бабушке красивый платок. Подходя к дому, она увидела женщину возле подъезда — мать стояла, неловко переминаясь с ноги на ногу. Катя прошла мимо, делая вид, что не замечает её. Та окликнула, но девушка даже не обернулась.
А в пятницу, вернувшись домой, Катя увидела в прихожей знакомые белые сапоги. Она сбросила куртку, зло посмотрела на них и, не сдержавшись, пнула один из них ногой.
Она привыкла жить без матери, привыкла не думать о ней. А теперь каждый шаг давался с мыслью: «А вдруг она здесь?» Каждый взгляд в сторону подъезда стал проверкой — не стоит ли там эта женщина с виноватым лицом? И это стало невыносимо.
В кухне мать сидела за столом. Сегодня на ней были темные брюки и зелёный свитер, подчеркивающий бледность и худобу. Бабушка стояла у плиты, помешивая ужин.
Услышав шаги Кати, мать выпрямилась.
— Зачем пришла? — холодно спросила Катя, останавливаясь в дверях.
— Дай ей сказать, — вмешалась бабушка.
— Раньше могла попытаться понять. Теперь не хочу.
— Тогда просто послушай, — сказала бабушка. — Даже преступникам дают слово перед приговором.
Катя пожала плечами, подошла к окну и оперлась на подоконник, скрестив руки на груди.
Мать заговорила. Опять те же слова: влюбилась, потеряла голову, не осознавала последствий. Катя слушала, но ничего нового не услышала. Только старые оправдания, которые давно стали клише.
— У меня нет денег, некуда идти, — закончила женщина. — Хотела пожить здесь немного, пока не найду работу и не стану на ноги.
— А если не станешь? — жёстко спросила Катя. — Если я не хочу видеть тебя каждый день?
Мать растерянно посмотрела на неё, потом на бабушку. Та молчала.
— Тогда уходи, — коротко сказала Катя и вышла из кухни.
Сидя в своей комнате, она прислушивалась к разговору за стеной, но вскоре надела наушники и включила музыку. Потом к ней зашла бабушка, тихо села рядом на кровать.
— Катюша, никто не просит тебя её любить. Но она — твоя мать. Даже плохая лучше, чем никакой. Я старая. Сердце шалит. А если со мной что случится — ты одна останешься. Дай ей шанс. Пусть будет рядом, но не живёт с нами.
— Ты дала ей деньги? — спросила Катя, чувствуя, как внутри поднимается раздражение.
— Да. Она ведь моя дочь. Непутёвая, но родная.
— И скоро снова придёт за новыми. Так всегда бывает.
— Обещала найти работу, — вздохнула бабушка. — Я не оправдываю её. Просто не могу пройти мимо. Она моя кровинка. Может, ещё изменится.
Катя молчала. В голове кружились мысли, но ни одна не становилась ответом. Бабушка вздохнула и вышла.
Позже пришёл Данила. Он только вернулся из командировки, отец чувствовал себя лучше. Катя рассказала ему о матери. Парень внимательно выслушал, прижал к себе.
— Жаль, что меня не было рядом. Но твоя бабушка права. Дай ей шанс. Возможно, сближение поможет тебе понять её. Главное — она не живёт с вами. Терпи немного. Скоро я закончу институт, и мы будем вместе. А ты поступишь, станешь модельером. У тебя всё получится. А твою маму пусть жизнь сама расставит по местам.
— Я к ней ничего не чувствую. Только обиду, — прошептала Катя, прижимаясь к нему. — Она чужая.
— Я понимаю, — сказал он, крепче обнимая.
Подарок на день рождения, который мать всё-таки принесла, Катя даже не стала открывать. Выбросила, не глядя, в мусор. Мать появлялась редко, чаще всего, когда Кати не было дома. Это устраивало обе стороны.
Простить Катя так и не смогла. Не стремилась к примирению, не искала точек соприкосновения. Терпела ради бабушки. На свою свадьбу мать не пригласила. Только когда родилась внучка, Катя однажды позволила матери взглянуть на ребёнка. Возможно, это был первый росток чего-то большего — не прощения, но признания того, что мать существует, несмотря ни на что.
И, может быть, этот момент стал началом долгого пути к тому, чтобы однажды сказать друг другу не «прости», а «мы — семья».
