Я развелась с муженьком из-за сиденья для унитаза. Родня вертит пальцем у виска, а подружки глядят с обожанием
У меня были двое детей, ипотека и, как мне казалось, вполне надёжный муж. Михаил не пил, не бил и никому не изменял. Он ходил в магазин, иногда помогал на кухне, даже помнил о праздниках и семейных датах. Когда я рассказывала о нём подругам, они одобрительно кивали, говорили, что мне повезло.
Но была одна маленькая деталь, которая постоянно раздражала. Нет, это не были подозрения или проблемы в интимной жизни. Проблема — в сиденье унитаза. Это проклятое пластиковое кольцо он всегда оставлял открытым, словно в доме вообще не живут женщины.
— Ты вообще в своём уме? Развод из-за крышки от унитаза? — воскликнула моя сестра, когда наш брак официально рухнул. — Это же смешно!
Но никто не понимал: дело не в крышке. Она была символом всего, что меня угнетало годами — равнодушие, игнорирование моих чувств, постоянное притворство, будто всё хорошо, хотя это не так. Словно я просто придираюсь, а он просто забывает.
Но он не забывал. Он просто не считал это важным. Как и мои слова, желания, чувства. И это было самым обидным.
Каждый день начинался одинаково:
— Миша, снова! — выкрикивала я из ванной, злясь на очередной поднятый «трап». — Ну сколько можно напоминать?
— Ой, блин! — доносилось с кухни. — Забыл просто!
Только он не забывал. Он просто не делал попытки запомнить. Какая разница, что я говорю — ведь это всего лишь я. Он слышал одно и то же по десятку раз: «Прости», «Не заметил», «Перестань цепляться», «Зачем шуметь из-за ерунды?»
Это выводило меня из себя. Однажды я даже решила проверить, насколько он «забывчив»: неделю записывала каждую его оплошность. Вышло четырнадцать раз за семь дней. Я не стала ему этого показывать — не хотела, чтобы он подумал, будто слежу за ним. Но внутри меня всё кипело. Словно невидимая трещина в отношениях становилась всё шире и глубже.
Однажды вечером, когда дети уже спали, я села перед ним на диван. Он смотрел футбольный матч.
— Миша, давай поговорим, — тихо начала я.
— Сейчас? У меня важная игра.
— Да. Прямо сейчас.
Он вздохнул, повернулся ко мне, но экран оставил включённым.
— Опять из-за этой седушки?
Я кивнула:
— Да, и не только. Я хочу поговорить обо всём, что меня тревожит. Что давно накопилось…
Он глубоко вздохнул, как обычно, и улыбнулся почти снисходительно — будто объяснял ребёнку очевидное.
— Алина, ты опять придумываешь проблему там, где её нет? — сказал он, полуприкрыв глаза и время от времени поглядывая на телевизор.
Именно тогда я всё поняла. Это не забывчивость. Это не безалаберность. Это равнодушие.
На работе я сидела как ватная. Слова на экране расплывались, мысли возвращались к нашему разговору. Он действительно не видел ничего серьёзного. Для него это была мелочь. А для меня — каждый день напоминание, что меня не замечают. Что я второстепенна. Что со мной не считаются. Будто я не человек, а часть интерьера — типа холодильника: работает, молчит, ждет, пока её обслужат.
— Ты почему такая задумчивая сегодня? — спросила коллега Наталья, когда я налила себе пятую чашку кофе.
— Муж меня не слышит, — ответила я, стараясь улыбнуться, как будто это шутка.
— Ха, — рассмеялась она. — У меня то же самое. Так и есть: мужчина — существо, которому нужна подробная инструкция, даже для брака. Только вот читают её разве что единицы.
Я тоже попыталась засмеяться, но внутри было не смешно, а больно. Потому что я не намекала, не капризничала, не требовала сверхъестественного. Я просто говорила прямо — без криков и истерик. А он — просто не слушал.
Вечером я решила ещё раз попробовать поговорить. Приготовила ужин, зажгла свечи, отправила детей к бабушке и дедушке.
— Мне нужно кое-что тебе показать, — сказала я, протягивая блокнот. Тот самый, в котором я аккуратно записывала каждое утро, когда он снова оставил сиденье унитаза открытым.
Михаил посмотрел на записи в блокноте, моргая от непонимания. Он помолчал, прежде чем спросить:
— Зачем ты это делала? — его голос дрогнул, в нём проскользнуло беспокойство.
— Потому что это важно для меня, — ответила я. — Каждый раз, когда я вижу это проклятое поднятое сиденье, мне кажется, что тебе всё равно. Как будто ты живёшь один, а не со мной.
Он сжал челюсти.
— Это безумие, Алина! Вместо того чтобы просто жить, ты записываешь мои походы в туалет? Начинаю думать, что у тебя проблемы.
Я закрыла глаза, пытаясь сдержать раздражение. Но внутри всё кипело. Он снова не слышал меня. Не хотел понять, что речь не о крышке унитаза, а обо всём сразу — о моих чувствах, желаниях, которые он игнорировал годами. И что это уже невозможно исправить словами.
Я взяла блокнот, аккуратно закрыла его и встала из-за стола. Миша остался сухим куском хлеба в руках, как будто время остановилось. Я пошла в ванную умыться, потому что слёзы начали наполнять глаза. И, конечно же — седушка снова была поднята. Я почувствовала, как последние остатки наших отношений исчезают бесследно — тихо, без боли, но навсегда.
В последующие дни мы старались не замечать друг друга. Михаил стал задерживаться на работе допоздна, а я ложилась спать раньше, лишь притворившись, что сплю. Даже дети заметили напряжение.
— Мама, почему вы с папой почти не разговариваете? — спросила однажды Зоя. Ей было семь, но детям видны даже самые тонкие трещины в семье.
— Просто папа устал, — ответила я. Как объяснить ребёнку, что родители больше не могут говорить, потому что давно перестали понимать друг друга?
Однажды вечером Миша сел на край кровати и произнёс, как бы сам себе:
— Может быть, я действительно был не прав насчёт этой чёртовой крышки… Но это ведь просто привычка, Алина.
Я посмотрела на него. Глаза были полны слёз, но я не плакала.
— Дело не в крышке, Миша. Дело в том, что все эти годы ты меня не видел. Ты был рядом, только если я ничего не требовала. Только если я была тихой, покладистой и удобной.
Он долго смотрел на меня. Впервые за месяцы казалось, что он действительно слушает. Но слишком поздно. Ведь долгие годы ему было всё равно. И эта стена между нами уже не разрушалась.
На следующий день я нашла на столе записку:
«Заказал новую седушку — самозакрывающуюся. Всё будет так, как ты хочешь».
Чёрт возьми… Лучше бы он этого не писал. У меня хотя бы оставалась надежда, что он начал понимать. Но нет. Он до сих пор думал, что проблема в крышке унитаза!
Интересно, как он видел меня? Женщину, которая расстроилась из-за пластиковой штуковины? Или психованную жену, которую лучше успокоить, чтобы не мешала спокойствию дома?
Я долго смотрела на эту записку. Тогда я поняла — разговоры больше бессмысленны. Он не услышит.
Несколько дней спустя Михаил стал проявлять инициативу: помыл посуду, забрал детей из школы, предложил прогуляться. Но это было всё равно что цветы на могилу. Поздно. Я уже отпустила наш брак. Его «попытки» пришли тогда, когда я уже начала строить жизнь без него.
В субботу мы всей семьёй пошли есть пиццу. Миша смеялся, играл с детьми, купил Зое раскраску с принцессами. Мне было приятно смотреть на это, но как наблюдателю, а не участнику. Словно я смотрела фильм, в котором участвовала много лет назад.
На следующее утро я сказала:
— Я хочу съехать.
— Но мы же начали ладить! Почему именно сейчас?
— Потому что дело не в том, что ты делаешь сейчас. А в том, чего ты не делал десять лет. Это как если бы тебе в детстве не давали велосипед, а теперь купили машину — всё равно, ты его не получил тогда, когда тебе нужно было. Сколько раз я просила тебя слышать меня? Я не могу одна строить отношения.
— Это из-за унитаза?
Я посмотрела ему в глаза:
— Да. И нет. Потому что каждый раз, когда я видела поднятое сиденье, я понимала, что говорю с пустотой. Я больше не хочу этого.
Развод прошёл спокойно. Ни слёз, ни истерик, ни упрёков. Он подписал документы, как будто оформлял увольнение с работы, где работал много лет, но всегда недолюбливал. Вышел из зала суда, руки в карманах, взгляд вперёд — и даже не обернулся. А я почувствовала лёгкость.
Не радость. Просто облегчение. Как будто с плеч упал многокилограммовый рюкзак, и спина, наконец, распрямилась.
Жили мы с детьми в арендованной квартире — две комнаты, маленькая кухня, зато чисто и уютно. Для унитаза я купила седушку с мягкой системой закрывания. Чтобы больше никогда не видеть её в вертикальном положении.
Кто-то может посмеяться, но каждый день, когда я слышу этот плавный шелест опускающегося пластика, я улыбаюсь. Не потому, что люблю сиденья, а потому что знаю: теперь каждая моя потребность имеет значение. Даже самая мелкая.
С детьми мы стали общаться намного больше. Бывший муж приходит каждые вторые выходные. Мы вежливы, но мы больше не «мы». И это хорошо.
Недавно коллега, полушутя, спросила:
— Ты развелась, потому что муж не опускал крышку унитаза? Ну ты даёшь, Алина!
А я просто ответила:
— Я развелась, потому что каждый раз, когда он этого не делал, это означало, что мои слова, мои чувства ему не важны.
Поймут не все.
Теперь по вечерам я смотрю сериалы, которые Михаил терпеть не мог. В ванной не остаётся следов после чужих привычек. Никто не говорит мне: «Ты придираешься», «Это ерунда», «Ты всё усложняешь».
Я снова учусь узнавать себя. Что мне нравится? Что мне нужно? Кто я, когда никто не заставляет меня молчать или терпеть?
Мы развелись не из-за унитаза. Мы развелись из-за отсутствия внимания, которое нужен каждому человеку. И, возможно, именно благодаря этой седушке я поняла: я имею право на комфорт, тепло и человека, который услышит меня ещё до того, как я заговорю.
