Сmепаныч зайдя ночью в mуалеm, увuдел mакое, оmчего его ногu подкосuлuсь u он оmправuл жену вызываmь мuлuцuю
Степаныч проснулся ночью, нашарил тапки и пошаркал в туалет. Зря он напился чаю перед сном, знал ведь, что набегается ночью! Но от пирогов своей благоверной отказаться не мог, вот и получил. Либо безмятежный сон, либо пирожки с мясом.
Пирожки, как водиться, победили.
Он дошаркал до туалета, нащупал на стене выключатель и зажмурился от яркого света. Вот всегда так! Хоть и вкручивает самую слабую лампу накаливания, но свет все равно так ночью бьет по глазам, что в первый момент Степаныч зажмуривается и материться. Никто из его семьи так не пугается, но Степаныч после войны сразу вспоминал ночные бомбежки. Несколько раз даже поначалу, когда они получили эту квартиру в только что построенной заводом хрущевке, Степаныч не поняв со сна, начинал орать «небо, небо, ложись», перепугав всех родных и даже соседей.
Никто его так не понимал, как Сашка, что жил этажом выше, прямо над ними. Он тоже воевал. Правда, не до мая 45, как Степаныч, а всего лишь до февраля 43. Тогда его комиссовали и отправили умирать домой. Сашка был электриком и работал на том же заводе, что и Степаныч. Там его звали уважительно дядя Саша. Он и предложил поменять лампочки, но это не помогало. Сашка обещал подумать, как еще сократить ночные кошмары Степаныча, сделав ему ночничок в туалете. Так, чтобы не промахнуться в темноте мимо унитаза и не кричать «небо, небо, ложись», поднимая по тревоге весь подъезд.
Но сегодня Степаныч вспомнил, что надо зажмуриться, перед тем как зайти по нужде. Зажмурился, потом осторожно открыл глаза и все одно заорал, только не «небо, небо, ложись», а просто «а-а-а-а», потому что слов у него не было.
Потом, правда, начал материться, но это уже тогда, когда к нему прибежала из комнаты его благоверная в ночнушке.
— Ваня, Ваня, — она тормошила мужа, — дыши, дыши!
Благоверная Зинка уже привыкла к мужниным кошмарам. Поначалу тяжело было, особенно в первые года после войны. Но постепенно ночные кошмары Степаныча почти прекратились, ну только туалетные остались иногда, из-за яркого света и его забывчивости.
А сегодня ночью было, как тогда, в 45-м.
— Ваня, ты дома, — она гладила мужа, обнимала и плакала. — Ваня, все хорошо. Победили мы. Кончилась война-то.
Степаныч захлебнулся своим криком и замолчал.
— Кровь! — заматерился и закричал снова. — Кровь, кровь кругом!
— Уймись, боговый, — рассердилась Зинка. — Сколь лет-то уже прошло, какая кровь?
Но Степаныч матерился и тыкал пальцем в туалет. Зинка рассердилась на мужа, он-то завтра во вторую, а ей к первой смене вставать. Отпихнула Степаныча и решительно зашла в туалет. Но через секунду вылетела, как ошпаренная:
— Кровь! Кровь по стенам!
— Да вы что, ополоумели? — из маленькой комнаты вышла мать Зинки. — Сколь орать-то можно! Ночь на дворе!
— Ма, — за бабкой вышла Олька, дочь Зинки и Степаныча. — Перебудили всех уже! Щас еще мальца мне разбудите и все, сна у всех не будет.
Степаныч стоял с закрытыми глазами и бормотал «кровь, кровь».
Олька заглянула в туалет. С потолка, по новенькой и белоснежной побелке растекалась громадным пятном буро-красная жижа. Тяжелыми каплями падала на пол и сползала подтеками по стене. Олька прикрикнула на родных:
— Так, — рявкнула она. — Что-то у дяди Саши случилось, от них пробежало. Надо помочь, — она посмотрела на мать, — ты иди к телефонной будке, вызывай милицию, — Олька вздохнула и покачала головой. — Надеюсь, не до смерти дядя Саша убил кого-то, — она выдохнула. — Хотя столько кровищи натекло, что все одно до смерти. Ладно, — она подтолкнула мать к выходу, — пальтушку-то накинь, не в ночнушке же на улицу идти.
— Ой, горе-то, горе, — запричитала бабка. — Нечто Сашка жениха Катикиного пришиб? Говорила я Катьке, что Серьга ее бабник!
— Не пущу, — запричитала бабка, хватая Ольку за руки. — Вдруг и правда, Сашка-убивец топором всех, а ты помогать пойдешь?
— Отстань, — отмахнулась Олька. — Я как медсестра обязана оказать первую медицинскую помощь пострадавшим.
— Ты в декрете медсестра, хренова! — визжала бабка, не выпуская Ольку.
— И что? В декрете, не в декрете, я медсестра, отцепись. Мы с папкой пойдем, — она похлопала Степаныча по плечу. — Пойдем, папа, поможешь мне.
Степаныч очнулся и посмотрел на Ольку:
— Смелая ты доча. Погодь, я только топор, на всякий случай-то возьму. Не ровен час, Сашка сбрендил.
— Ты пригляди за малым, — Олька скомандовала бабке. — Пошли, я бинты, йод взяла, с остальным на месте разберемся.
Они поднялись на этаж выше и остановились у двери в дяди Сашину квартиру. Прислушалась. Там было тихо.
— То ли все померли, то ли что, — прошептала Олька и тяжело сглотнула. — Звони.
Степаныч нажал на звонок. Он трещал, как оглашенный в тихой квартире.
— Никого, — почему-то тихо сказала Олька, — я же видела, что они дома были. Ушли?
Степаныч снова нажал на звонок и давал, давил, молясь про себя, что все это ему привиделось и дома у Сашки нет никого, и все они живы. В глубине квартиры кто-то зашевелился и тяжело ступая направился к двери.
— Щас, — рявкнул сонно дядя Саша. — Кого там леший принес?
— Саш, это я, — осторожно сказал Степаныч.
Щелкнул замок и дядя Саша, немилосердно зевая открыл дверь. Он щурился на яркий свет в подъезде, почесывал грудь под растянутой майкой, переминался на холодном полу голыми ногами и пытался сообразить, зачем его разбудили среди ночи.
— Степаныч, что у вас случилось? — спросил он. — Помощь нужна?
— Ты только не волнуйся, дядя Саша, — осторожно сказала Олька, сжимая в руках бинты и пузырек с йодом. — Ты нас пусти, я перевяжу раны пострадавшим и все.
— Какие раны и пострадавшие, — дядя Саша так душераздирающе зевнул, что чуть не вывихнул челюсть, — Ольк, ты че, белены объелась? Я с суток пришел, спать хочу не могу. Давайте завтра раны и потерпевших, ладно, если это не срочно.
— Сашка, — Степаныч шагнул в квартиру, — ты прости, но мы милицию вызвали. Все слышали, как ты с Се́рьгой орали друг на друга. Ты, того, Ольку пусти, пусть она посмотрит, поможет, если что…
— А топор зачем? — удивился дядя Саша, пропуская Степаныча и продолжая зевать и почесываться.
Олька осторожно обошла дядю Саша, не представляя, как такой сонный и добрый человек смог совершить самое страшное. Ну, да, поорали они с Серьгой друг на друга. Дядя Саша выгнал его, дав на прощание затрещину, чисто по-отцовски, но чтоб убивать? Нет, не похоже это на него.
— Ты того проходи, Степаныч, — посторонился дядя Саша, — на кухню. У меня спят все. Я чайник поставлю.
Ольга включила свет в туалете, зажмурилась, как отец, вздохнула и открыла глаза. По полу растеклась красно-бурая жижа. Но пострадавшего не было. И воняло немилосердно.
— Хорошо, что порожек в туалете, дядя Саша, — Олька усмехнулась, — а то залили бы всю квартиру, — она оперлась о стену и заглянула за унитаз. — Опять брагу ставили?
— Ну, да, — дядя Саша посмотрел через Олькино плеча и выругался. — Черт, так и думал, что взорвется моя брагулька-то! Оттирай теперь!
— Брагулька? — Степаныч тоже заглянул в туалет. — И правда, брагулька. Воняет как… а почему цвет такой?
— Да, понимаешь, ребята на заводе рассказали…
— Ваня, — в квартиру осторожно заглянула Зинка. — Мы пришли.
— И тебя, Зинка разбудили, — усмехнулся дядя Саша. — Пойду я, хоть треники натяну, а то неудобно, гостей столько, а я раздетый.
— Не торопитесь, гражданин, — строго сказал милиционер. — Так, — скомандовал он, — проверьте квартиру на предмет раненных и трупов.
— Трупов? — усмехнулся дядя Саша. — Вы часом, капитан, не перебрали?
— Посторонитесь, гражданин, и не оказывайте сопротивление. Все будет учтено и запротоколировано. У второго топор, — скомандовал капитан, — возможное орудие убийства.
— Этой мой топор! — Степаныч отдернул руку, когда у него попытались взять топор. — Все, разобрались уже, нет никакого убийства. Можете обратно ехать.
Но топор у Степаныча отобрали. Перебудили всех родных дяди Саши. Он так и топтался виновато в майке и семейных трусах. Тетя Шура, его жена, маленькая женщина, не достававшая ему до плеча, все пыталась вызнать, что натворил ее непутевый муж.
Ребята, регулярность чтения любимого автора — очень помогает любимому автору! А так же лайки и комментарии!
— Да, сколько можно, Сашка! — кричала она, запахивая байковый халат. — В два раза больше меня, а мозгов нет, — она подпрыгивала и пыталась дать ему по голове.
— Успокойтесь гражданочка, — капитан хмуро посмотрел на присутствующих. — Трупов в квартире не обнаружено. Это ложный вызов, — он ткнул пальцем в Зинку. — Брагульку-то на чем ставили, гражданин?
— На томатной пасте, — виновато сказал дядя Саша.
— Ах вот куда она у меня пропала! — рассердилась тетя Шура и опять подпрыгнула, чтобы стукнуть мужа. — Балбес!
— Подвел рецепт, — вздохнул он. — Сколько продуктов пропало-то.
— Ну, это вы с женой разбираться будете, сколько у вас и чего пропало, — усмехнулся капитан. — Ладно, поехали ребята.
Ремонт в туалете у Степаныча делали все вместе. Точнее, делали дядя Саша и Степаныч, а Зина и Шура стряпали пироги. И ночник скоро Саша соорудил Степанычу и он, наконец, перестал зажмуриваться, когда шел в туалет ночью.
