Мне подбросили двух малышей и я воспитала их как своих. Как же это было
Стук в дверь раздался ровно в тот момент, когда я собиралась отправить в мусорку очередную порцию подгоревших блинчиков. Три часа ночи — не лучшее время для кулинарных экспериментов, но бессонница и рецепты в ВК видео — опасное сочетание.
— Если это снова Петрович со своей самогонкой, клянусь, я… — пробормотала я, вытирая руки о фартук с надписью «Лучший повар понедельника».
Стук повторился. На этот раз тише, словно человек за дверью передумал и решил уйти. Я выглянула в окно — темень хоть глаз выколи, только фонарь у калитки мерцает, как светлячок с похмелья.
Открыв дверь, я застыла. На пороге — плетеная корзина. «Только не это,» — пронеслось в голове, когда из корзины донеслось тихое хныканье.
Два младенца. Один спал, сжав крошечные кулачки, второй смотрел на меня глазами, полными слез. Рядом записка, почерк нервный, торопливый: «Пожалуйста, спасите их. Это единственное, что я могу сделать».
— Твою ж… — я осеклась, вспомнив про детей. — То есть, боже мой.
Руки дрожали, когда я заносила корзину в дом. Тридцать пять лет, одинокая женщина с котом, который даже мышей не ловит — и вдруг дети. Я всегда мечтала о них, но как-то более… традиционным способом.
— Так, спокойно, Анна, — сказала я себе, укладывая младенцев на диван. — Сейчас мы позвоним в полицию, и…
Телефон уже в руках, номер набран, но палец завис над кнопкой вызова. Перед глазами промелькнули кадры из новостей про детские дома, истории знакомых, которые работали в системе опеки. Нет, только не это.
Плачущий малыш снова подал голос. Я метнулась к холодильнику — литр молока. Сойдет. Интернет услужливо подсказал, как приготовить молочную смесь для новорожденных в домашних условиях.
— Ну-ну, тихо, маленький, — приговаривала я, пока кормила первого малыша. — Вот так, молодец.
Второй проснулся и тоже заплакал. Я металась между ними, как пингвин на роликах, пытаясь успокоить обоих одновременно.
Утро застало меня на кухне. Недоеденные блинчики превратились в подставки под детские бутылочки, а я сидела, обхватив голову руками, и смотрела на спящих младенцев.
— Что же мне с вами делать? — прошептала я.
Один из малышей улыбнулся во сне, и что-то внутри меня оборвалось. Или наоборот, срослось. Я посмотрела на телефон, потом на детей, снова на телефон. И решительно удалила набранный номер полиции.
— Ладно, детки, — сказала я, чувствуя, как губы расплываются в улыбке. — Кажется, у вас теперь есть мама. Немного бестолковая, но очень старательная.
В этот момент оба малыша проснулись и заплакали в унисон.
— И да, нам срочно нужно научиться менять подгузники, — вздохнула я, открывая интернет. — Потому что, кажется, у нас намечается очень интересное утро.
16 лет пролетели как один день. Хотя нет, вру — как одна бесконечная серия «Санты-Барбары», где каждый эпизод наполнен драмой, комедией и неожиданными поворотами сюжета.
— Тётя Анна, а почему у нас нет детских фотографий? — спросила как-то Кира за завтраком, ковыряя ложкой овсянку.
Я чуть не подавилась кофе. За 16 лет я научилась виртуозно врать про несуществующую сестру, придумала целую историю про трагическую автокатастрофу и даже всплакнула пару раз на родительских собраниях, рассказывая, как героически взяла на себя заботу о племянниках.
— Они… сгорели при пожаре, — выпалила я первое, что пришло в голову.
— Вместе с мамой и папой? — подключился к допросу Максим, оторвавшись от своего телефона.
— Нет, это был другой пожар, — я почувствовала, как начинаю запутываться в собственной лжи. — В фотоателье. Там были все пленки…
— В цифровую эпоху? — Кира подняла бровь. Вылитая я в молодости, только с большей дозой сарказма.
— Милая, ты доешь свою кашу? А то опоздаем в школу.
Работа на двух работах научила меня виртуозно менять тему. Утром — бухгалтер в строительной фирме, вечером — репетитор английского. Между этим — готовка, уборка, проверка домашних заданий и бесконечные родительские чаты, где мамочки соревновались, чей ребёнок гениальнее.
— Анна Сергеевна, — окликнула меня соседка Марья Петровна, когда я выгуливала нашего пса Баламута (подарок детям на седьмой день рождения, чтобы отвлечь от вопросов). — А правда, что ваша сестра была балериной?
— Художницей, — автоматически поправила я, мысленно проклиная свою память. Неделю назад я назвала её учительницей математики.
— А мне Клавдия с пятого дома сказала…
— Извините, Баламут что-то съел! — крикнула я и потащила совершенно здорового пса домой.
Вечером я сидела на кухне, проверяя тетради своих учеников и прислушиваясь к возне детей в соседней комнате. Они о чём-то шептались, и это никогда не предвещало ничего хорошего.
— Мам, — Максим появился в дверях как призрак, заставив меня подпрыгнуть. — То есть, тётя Анна…
Это «тётя» больно кольнуло сердце. Последние годы они всё чаще так меня называли, особенно когда злились.
— Мы с Кирой тут подумали… — он замялся. — А можно посмотреть старые альбомы? Ну, с мамой и папой?
— Конечно! — слишком быстро ответила я. — Только они на чердаке, надо поискать…
— Мы уже искали, — в кухню вошла Кира, скрестив руки на груди. — Там ничего нет.
Я застыла, чувствуя, как холодеет спина. На чердаке действительно были альбомы — мои старые фотографии, детские книжки, которые я покупала еще до их появления, мечтая о собственных детях. И та самая корзина с запиской, которую я не смогла выбросить.
— Дети, я…
— Не надо, — Кира подняла руку. — Просто скажи правду. Хоть раз.
В этот момент зазвонил телефон — очередная мамочка хотела обсудить успехи своего чада в английском. Я никогда еще не была так рада спаму с предложением установить пластиковые окна.
— Извините, это важный звонок, — пробормотала я, выскакивая из кухни.
Вечер закончился молчаливым ужином. Дети ушли в свои комнаты, а я осталась на кухне, разглядывая их детские рисунки на холодильнике. Вот семья человечков, нарисованная Кирой в первом классе — мама с огромной улыбкой и двое детей, держащихся за её руки. Вот супергерой от Максима — почему-то с моей причёской и в фартуке с надписью «Лучший повар понедельника».
Внезапно я услышала шорох на чердаке. Сердце остановилось. Нет, только не это. Только не сейчас.
Тихо поднявшись по лестнице, я увидела свет из чердачного люка. И услышала голос Максима:
— Смотри, что я нашёл…
В его руках была та самая записка, пожелтевшая от времени, но всё ещё хранящая тайну той ночи, которая изменила нашу жизнь навсегда.
Я застыла на последней ступеньке, не в силах двинуться. 16 лет лжи, придуманных историй и уклончивых ответов рассыпались как карточный домик. В горле пересохло, а в голове билась только одна мысль: «Я могу потерять их. Прямо сейчас».
— Мам? — голос Киры дрожал. — То есть… кто ты нам на самом деле?
История требовала развязки. И она наступила в пыльной темноте чердака, среди коробок с прошлым и неловкой тишины настоящего.
— Я… я не знаю, с чего начать, — мой голос звучал хрипло в пыльной тишине чердака.
Кира включила старую настольную лампу, и наши тени заплясали по стенам, как актёры в немом кино. Максим всё ещё держал записку, его пальцы слегка подрагивали.
— Может, с правды? — в голосе Киры звенела сталь. — Для разнообразия.
Я опустилась на старый сундук, чувствуя, как подгибаются колени. Столько лет я репетировала этот момент перед зеркалом, придумывала правильные слова, но сейчас все заготовленные речи испарились.
— Помните тот случай с Баламутом, когда он съел мои бумаги? — неожиданно для себя начала я.
— При чём тут… — начал Максим.
— Я тогда сказала, что это худшая ночь в моей жизни. Я соврала. Худшая и одновременно лучшая ночь была 16 лет назад, когда я пыталась научиться печь блинчики в три часа ночи.
И я рассказала им всё. Про стук в дверь, про корзину, про записку. Про свой страх и панику. Про то, как гуглила «как успокоить плачущего младенца». Про бессонные ночи и первые улыбки.
— Я должна была сообщить в полицию, — мой голос дрожал. — Но я посмотрела на вас и… не смогла.
— Ты украла нас, — тихо сказала Кира.
— Нет! То есть да. То есть… — я запнулась. — Я украла вас у системы, которая превратила бы вас в статистику. У детского дома, который мог разлучить вас. У всего того, чего вы не заслуживали.
Максим опустился на пол, прислонившись к старому комоду.
— А наши настоящие родители? — спросил он. — Ты даже не попыталась их найти?
— Попыталась, — я встала и подошла к картонной коробке в углу. — Вот.
В коробке были газетные вырезки, распечатки с форумов, письма в различные инстанции. Десять лет поисков, которые не дали результатов.
— Я искала. Господи, как я искала. Но… — я развела руками.
— И поэтому ты решила соврать? — Кира листала вырезки, её голос звучал глуше. — Придумать мёртвую маму-балерину-художницу-учительницу математики?
— Знаю, это было глупо, — я невесело усмехнулась. — Особенно путаться в её профессиях. Но я хотела… я хотела, чтобы у вас была история. Чтобы вы не чувствовали себя…
— Брошенными? — Максим поднял голову. В свете лампы я увидела слёзы в его глазах.
— Любимыми, — я опустилась рядом с ним. — Я хотела, чтобы вы чувствовали себя любимыми. Просто… делала это неправильно.
Повисла тишина, нарушаемая только шуршанием бумаг, которые перебирала Кира. Внезапно она достала фотографию.
— А это что?
Я взглянула на снимок и почувствовала, как к горлу подступает ком. Это было фото, сделанное в их первый день рождения. Я тогда купила два игрушечных торта, потому что настоящие им еще нельзя было. На фото я держала их на коленях, и мы все трое смеялись.
— Почему ты спрятала его? — спросил Максим.
— Потому что на нём нет вашей «настоящей» мамы. Только я.
Кира сжала фотографию так сильно, что я испугалась, что она её порвёт. Но вместо этого она вдруг разрыдалась.
— Ты странная, — всхлипывала она. — Такая странная…
— Знаю, милая.
— Нет, не знаешь! — она подняла на меня заплаканное лицо. — Ты реально думала, что нам нужна какая-то выдуманная мама-балерина? Когда у нас есть ты?
Я почувствовала, как Максим обнимает меня с другой стороны. Мы сидели там, на пыльном чердаке, обнявшись и плача, как герои какой-нибудь слезливой мелодрамы. Баламут, почуяв что-то неладное, приковылял на чердак и тоже попытался влезть в наши объятия.
— Я всё ещё хочу найти их, — сказала Кира через какое-то время. — Наших биологических родителей.
Я напряглась, но она продолжила:
— Не чтобы уйти к ним. Просто… чтобы знать. И может быть сказать спасибо.
— За что? — удивился Максим.
— За то, что оставили нас именно у этой двери, — Кира улыбнулась сквозь слёзы. — У самой безумной мамы на свете, которая учит английскому, печёт несъедобные блинчики и врёт хуже пятилетнего ребёнка.
Я рассмеялась, чувствуя, как с плеч падает груз 16 летней тяжести.
— Кстати о блинчиках, — Максим встал и потянулся. — Может, закажем пиццу?
— В три часа ночи?
— Ну, у нас вроде как семейная традиция — делать глупости в три часа ночи, — он подмигнул.
Мы спустились на кухню, и я достала потрёпанный альбом.
— Что это? — спросила Кира.
— Наш новый семейный альбом, — я открыла его на первой странице и вложила ту самую фотографию с первого дня рождения. — Думаю, пора начать нашу настоящую историю.
На следующей странице я приклеила записку, с которой всё началось. А под ней написала: «Спасибо за лучший подарок в моей жизни. И простите за все подгоревшие блинчики».
Напишите, что вы думаете об этой истории! Мне будет приятно!
Если вам понравилось, поставьте лайк и подпишитесь на канал. С вами был Джесси Джеймс.
