Моя фальшивая сестра. Пропавшая сестра объявилась в октябре, накануне маминого дня рождения.
Моя пропавшая сестра объявилась в октябре, накануне маминого дня рождения. Как она сама потом говорила, увидела статью в газете: мама выиграла какой-то там престижный учительский конкурс, и про нее даже написали небольшую заметку, в которой поместили ее старую фотографию, где она моложе и стройнее, и отметили, что этот выигрыш, как и все свои другие достижения, она посвящает пропавшей дочери Эмилии.
Эмилия пропала за полгода до моего рождения, поэтому я не могу ее помнить. В ее исчезновении мама всю жизнь винила именно меня: тогда она была мной беременна, и ее мучил сильный токсикоз. Они с Эмилией ехали на дачу к бабушке, и на вокзале маме опять стало плохо. Она побежала в туалет, оставив Эмилию с другой стороны кабинки. Пока маму рвало, кто-то взял Эмилию за руку и увел ее. А, может, она сама куда-то ушла и заблудилась – кто знает. Тогда на вокзалах еще не было камер наблюдения, поэтому выяснить, как было на самом деле, невозможно.
Ее долго искали – развешивали объявления, даже по телевидению сюжет вышел. Но никто не видел двухлетней девочки в желтом платьишке.
Маму это убило. Я это знаю потому, что все мое раннее детство было окрашено этой пропажей: мама тогда не работала, лежала целыми днями в постели, не обращала на меня никакого внимания. Папа не выдержал этой гнетущей обстановки и завел роман с миловидной аспиранткой, на которой он потом женился и завел с ней двоих сыновей. Я с ними мало общалась, мама не разрешала. Это папино бегство, как ни странно, привело маму в чувства: ей пришлось выйти на работу, а там она встретила тетю Зину, которая привела ее в церковь, и там мама нашла утешение.
Все годы она верила, что Эмилия однажды вернется. При этом она откуда-то знала, что Эмилия будет идеальной дочерью, не то что я. Я была полным недоразумением, мама любила мне об этом напоминать.
Я помню тот день – я много часов ездила по всему городу, пытаясь отыскать вышивку с Троице-Измайловским собором. Мама в последние годы увлеклась вышивкой и предпочитала вышивать именно соборы, у нее было много разных, но вот этого не было, и я решила, что это будет отличным подарком. Вообще-то, я заказала все заранее, но в пункте выдачи обнаружила, что они ошиблись и прислали мне русалку на берегу моря – вряд ли мама будет в восторге от полуголой русалки. И вот я ношусь как безумная от магазина к магазину, и тут раздается мамин звонок.
— Да, мам, — торопливо отвечаю я.
— Соня, приезжай скорее ко мне, у меня для тебя такой сюрприз!
Слышать подобное от мамы было непривычно, и я должна была почувствовать подвох, но почему-то я подумала, что мама вспомнила, что неделю назад у меня был день рождения, а она по обыкновению не поздравила, и сейчас решила исправить это недоразумение. Я забыла про все на свете, включая эту вышивку, и помчалась к маме.
Дверь мне открыла незнакомая невысокая девушка с темными волосами и таким кукольным лицом, которое бывает только у инстаграмных девиц. В руках она держала телефон на селфи-палке, и мне это показалось странным.
— Сестренка! – завизжала она и кинулась мне на шею.
Я ненавидела ее задолго до того, как познакомилась с ней, и понятно почему: если каждый день слышать что-то вроде «вот Эмилия уже в год кушала так аккуратно, что ни одного пятнышка на слюнявчике не было» или «твоя сестра точно не сидела бы все выходные дома, она такая красавица, у нее наверняка куча друзей», сложно стать лояльной к этой мифической сестре. Но в тот момент, когда я с ней познакомилась, она вызвала у меня нечто новое, обусловленное не только ревностью, но и чем-то иным – я не могла отделаться от чувства, что все это неправда, что она мошенница. Когда я высказала это матери, предложив сделать ДНК-тест, она сразу осекла меня.
— Соня, да что с тобой не так – ты что, не видишь, как она на меня похожа?
Это была правда – Эмилия, точнее, Настя, так ее теперь звали, была очень похожа на мою мать. Такая же тоненькая, невысокая, с детским голоском и беззащитным лицом. В целом черты лица не были прям идентичными, но вот выражение – один в один.
Я же вся была в отца, в чем мама всю жизнь меня обвиняла, называя «каланчой», «дылдой» и «жирафой». Иногда я думала, что лучше бы он забрал меня с собой, когда ушел, но сразу же после этой первой слабости на меня обрушивалось чувство вины – неужели я и правда хотела бы, чтобы мама осталась совсем одна?
Теперь мама была не одна. Нет, Эмилия к ней не переехала (можно я буду называть ее так?), но она частенько к ней приезжала, а уж созванивались они по пять раз на дню. Она затеяла у мамы ремонт, хотя я сделала его собственноручно только год назад – мне было больно смотреть, как две ловкие женщины в синей робе отрывали обои с голубыми цветочками, которые я с так долго согласовывала с мамой, как снимают светильники, за которые я отдала целую кучу денег… Эмилия ничего не согласовывала с мамой, но маме внезапно все нравилось – и красные с золотом обои, и сверкающая тысячей граней хрустальная люстра… Нет, это все не было в каком-то древнем уродском стиле, все было как раз очень круто и современно, я и не знала, что золото и хрусталь могут смотреться так стильно, а ведь я дизайнер.
— Я же тебе говорила – не стоит тебе идти в дизайнеры, у тебя совсем нет вкуса! Вот у Настеньки есть вкус, хотя она никогда на это не училась.
Мама, в отличие от меня, легко приняла новое имя своей старшей дочери.
Нужно отдельно сказать про то, кем была Эмилия. Она была нутрициологом, но прежде всего блогером – вела страницы в соцсетях, снимая чуть ли не каждый момент своей жизни. Встречу с мамой и со мной она тоже выложила в сеть, и я злилась, что она даже не спросила у меня разрешения – на видео я была лохматая, с выпученными глазами и смазанной помадой.
— Учись у старшей сестры, — сказала мне как-то мама. – Тебе тоже стоит рекламировать себя в интернете, иначе у тебя так и будет полтора клиента в год.
Эмилия и сама лезла ко мне с разными предложениями, обещала прорекламировать меня в своем блоге и так далее. Ее попытки подружиться выводили меня из себя – как будто можно вот так, только по факту общего ДНК, стать внезапно близкими людьми. К тому же я совсем не была уверена в том, что эта ДНК у нас общая.
Да, я всегда была подозрительной. А тут такое внезапное появление… С чего я должна ей верить? Эмилия рассказывала, что она узнала о том, что является приемной случайно, хотя всегда об этом подозревала. Ее мать умерла рано, а бабушка была с ней так строга, что сложно было поверить в то, что она хотя бы немного ее любит. Сначала Эмилия думала, что просто бабушка не верит, что она родилась от ее сына, считает, что мать ее «нагуляла», поэтому ее ненавидит, но однажды она услышала их с папой разговор, из которого узнала, что мама нашла ее на вокзале и похитила, потому что десять лет пыталась родить своего ребенка и не могла. Почему она так поступила, как смогла оформить документы, Эмилия так и не узнала – отец начал терять память, что-то вроде раннего Альцгеймера, и выспросить у него она ничего не успела. А бабушка… Бабушка умерла. Но она всегда помнила о том, что где-то у нее есть настоящая мама, которая ищет ее, и она решила во что бы то ни стало ее отыскать, даже обращалась на передачу «Жди меня». Все, что она знала, это что ее украли на вокзале и свой примерный возраст. А еще у она помнила, что в детстве у нее было желтое платье, которое мама не разрешала ей одевать. Поэтому, когда она случайно прочла в статье про девочку в желтом платье, пропавшую на вокзале, сразу поняла – это она. К тому же она была очень похожа на маму.
Я не знаю, сделала бы я что-то, если бы не та самая вышивка, которую я искала для мамы целый месяц и которую она приняла так, словно я передала ей тарелку с огурцами, а вот над подарком новообретенной дочери охала так, словно получила Porsche или бриллиантовое колье, хотя это были всего-навсего часы, да, может, не дешевые, но все же самые обычные.
Так вот, когда Эмилия затеяла у нее ремонт, мама жила у меня, но каждый день я возила ее в квартиру, чтобы она могла проконтролировать процесс или заняться расхламлением: мама решила, что это отличный повод избавиться от всего ненужного. Она складывала в картонные коробки свои старые конспекты уроков, просроченные лекарства и высохшие краски (до вышивки мама увлекалась рисованием). Я таскала эти коробки вниз, к мусорке. Надо ли говорить, что в одной из этих коробок я нашла свою вышивку. Казалось бы – что мне обижаться на Эмилию, ведь это мама сунула вышивку в мусор? Но дело все в том, что с появлением сестры в нашей жизни мама резко потеряла интерес и к вышивке, и к церковным службам. Ее теперь интересовало только здоровое питание и Эмилия.
В тот день, вернувшись домой и дождавшись, когда мама сядет смотреть телевизор, я взяла ноутбук и принялась изучать все интернет-следы Насти-Эмилии. Я не поленилась и пролистала все ее публикации до самых первых, досконально изучила комментарии и лайки на этих первых публикациях – там могли быть люди, которые знают ее давно и могут подтвердить или опровергнуть ее рассказы о своем прошлом. Мне повезло, и я нашла профиль некой Петровой Ольги, которая раньше дружила с моей сестрой, судя по ее комментариям. Правда, сейчас никаких следов Ольги в жизни Эмилии не наблюдалось.
Я боялась, что если напишу ей, она может сообщить моей сестре, поэтому решила поговорить вживую. Это оказалось несложно – она работала тренером по гимнастике в одном из детских центров, и я просто подкараулила ее возле здания и сказала, что я – сестра Эмилии. Точнее, Насти.
— Сестра? – удивилась она.
Я рассказала ей нашу историю, и она ни разу не перебила меня, не удивилась, из-за чего я было уже решила, что все, что говорила Эмилия – правда. Но когда я закончила, Ольга произнесла.
— Да брешет она все! Всегда такой была – врала, как дышала! И папаня ее никакой памяти не терял, хотя, конечно, он редко бывает в состоянии что-то внятное сказать – пьет. И мать ее от этого умерла, лет пять назад. А бабки у нее никогда и не было, все она сочиняет!
Эти слова были лучше любой музыки!
— А вы сможете повторить это все моей маме?
Ольга дернула плечом и ответила:
— Да скажу, если надо. Но в суд не пойду, сразу говорю – мне все эти проблемы ни к чему.
Я решила, что нужно такое подтверждение, чтобы мама точно нам поверила. А что может быть точнее теста ДНК?
Я не буду рассказывать, на какие ухищрения мне пришлось пойти, чтобы добыть продукты жизнедеятельности моей фальшивой сестры. Скажу только, что рыться в ее мусорной корзине было не очень приятно, особенно учитывая тот факт, что для этого мне пришлось сделать вид, что я хочу с ней подружиться.
Как я ждала результатов этого теста! Каждый час проверяла почту на компьютере, мечтая о том, как выложу всё маме. И когда мне пришло письмо из клиники, я чуть не закричала во весь голос – однозначно эта девица не являлась родственницей ни мне, ни маме (у мамы я взяла тест обычно, соврав, что это тест на вирус).
Я могла бы сразу пойти к маме. Но я ее люблю, и мне не хотелось причинять ей боль. Лучше пусть это сделает она, Эмилия. Хотя теперь она никакая не Эмилия.
Когда я к ней приехала, она, как обычно, записывала какие-то видео – открыла дверь с телефоном в руках, в комнате горела лампа в виде кольца.
— Сестренка! – обрадовалась она. – Как здорово, что ты приехала!
Она принялась обнимать меня, душа своим ужасно сладким парфюмом. Я резко оттолкнула ее, вытащила из сумочки распечатанный анализ и сунула ей в лицо.
Надо отдать должное этой аферистке – ни один мускул ее лица не дрогнул, когда она читала это.
— Сама расскажешь моей матери, или это сделать мне?
И тут она внезапно вся съежилась, ее личико стало похожим на сморчок, а из глаз полились тонкие ручейки слез. При этом она не произнесла ни звука, опустилась на пол, словно ноги внезапно перестали ее держать, и сидела там, некрасиво плача.
Этим она была непохожа на мою маму. Мама всегда красиво плакала, прям как в кино – трогательное лицо, одинокая слезинка скользит по бледной щеке… А у этой покраснел нос, потекли сопли, губы исказились в жуткой гримасе. Я стояла молча, дожидаясь, когда она успокоится и даст мне обещание все рассказать матери.
— Мы три года были вместе, — раздался внезапно ее сиплый от слез голос. – Знаешь, как я его любила? Я умереть за него была готова, да и сейчас бы умерла не задумываясь. И он меня любил – веришь? Никто так меня не любил, как он. Я и не знала, что это может быть так. А он, понимаешь, из хорошей семьи. Я всегда знала, что не нужно ему знать про моих предков, сказала ему, что сирота. Мы ведь обручились даже, к свадьбе готовились. А потом моя лучшая подруга меня и сдала. Прямо перед его родителями, представляешь? Спрашивает, такая – а что, дядю Валеру ты не будешь звать? Ну да, я понимаю, конечно, он может такой скандал закатить…Мне было так стыдно, я готова была сквозь землю провалиться! Конечно, он меня не простил. Или родители ему запретили, я не знаю. Я звонила ему, но он сначала не брал трубку, потом заблокировал меня, а потом и вовсе сменил номер… Я просто хотела нормальную семью, понимаешь?
Она замолчала, а я стояла и думала – она это сочиняет, чтобы меня разжалобить? Или это правда, и она решила подготовить красивую историю для следующего жениха? Да какая разница – пусть говорит, что хочет! Я не позволю ей забрать у меня маму.
— Даю тебе сутки, — сказала я. – Если завтра вечером мама не будет знать правду, я сама ей все расскажу.
Я все ждала, что мама мне позвонит, что скажет: «Доченька, ты была права, она аферистка!». Но мама не звонила. И на следующий вечер я поехала к ней, твердо решившая рассказать ей всю правду.
Мама встретила меня на редкость ласково – накормила супом, сказала, что новая прическа мне больше идет. Я же не знала, как подступить к нужной теме.
— Эх, Сонечка, — вдруг сказала она. – Неужели и в моей жизни наступила светлая полоса? Столько лет боли и одиночества, и теперь вот вы у меня… Внуков мне народите, да? Уйду на пенсию, буду с ними гулять в парке, книжки им буду читать. Что там этот твой, Константин, собирается руки у тебя просить или как? Три года встречаетесь, сколько можно тянуть-то…
И я вдруг вспомнила то время, когда мама лежала целыми днями в темной спальне и молчала. Вспомнила, как первые годы после того, как ушел отец, она двигалась словно приведение – надеть костюм, пойти на работу, купить в магазине продукты, приготовить ужин, спать. А ведь она права – я никогда не видела ее такой счастливой, такой цветущей как сейчас!
— Вообще-то, — сказала я. – Он давно уже попросил. Летом свадьба. Я не хотела тебе говорить, у тебя же сейчас Настя, не до меня.
— Вот еще, что за глупости! — всплеснула она руками. – Настя-то вон какая умница, а за тобой глаз да глаз нужен! Так, где венчаться собираетесь? Ресторан забронировали? Имей в виду, за полгода надо договариваться, потом не найдете нормального! Я сейчас позвоню тете Зине, она в том году младшую дочь замуж отдавала, у нее остались всякие контакты…
Именно поэтому я и не говорила ничего маме – не хотела всех этих теть Зин, ресторанов и тем более венчаний. Но почему-то я улыбнулась и произнесла:
— Спасибо, мам.
Вернувшись домой, я позвонила Насте.
— Ладно, – сказала я. – Можешь ничего ей не говорить. Но если ты только попробуешь ее обидеть – я тебя убью, поняла?
В конце концов, я всегда мечтала о сестре.
