Длинный рыжий волос в машине мужа и красная помада под ковриком. Есть два варианта: плакать в подушку или устроить спектакль, финал которого они запомнят навсегда
Виктория сидела в глубоком кресле цвета старого вина, и в ее пальцах, будто живая тлеющая уголька, вращалась трубка губной помады. Отполированный металлический корпус был холодным на ощупь, а сам оттенок — агрессивно-алым, ядовито-праздничным, кричащим о дерзости и уверенности, которой она в себе не ощущала. Это не ее вещь. Она вообще не красила губы. Ее уход ограничивался увлажняющим бальзамом с легким розоватым оттенком, почти незаметным. Этот же красный был вызовом, пощечиной ее спокойному, уютному миру.
Мысль вернулась к тому дню, когда она, поправляя подголовник в машине мужа, нащупала и вытянула длинный, иссиня-черный волос. Он переливался на свету, был упругим и совершенно чужим. Она тогда, держа его перед глазами, спросила у Константина, откуда такая находка.
— А… Не заводись, пожалуйста. Помнишь, вчера был тот ураган? Ливень стеной стоял. Я проезжал мимо остановки, увидел женщину с малышом. Ребенок плакал, она пыталась его укрыть. Ну, я и предложил подвезти. Оказалось, живут в соседнем квартале. Вот и весь секрет.
— Понятно, — выдохнула она тогда, выпуская воздух, которого, казалось, не хватало в легких.
— Вика, ты что, ревнуешь? — он обнял ее, притянул к себе, и его голос прозвучал мягко, с легкой, обезоруживающей укоризной. — К кому? Ты же знаешь, ты для меня весь мир. Мне больше никто не нужен.
Он говорил это, гладя ее по плечу, и она хотела верить. Хотела раствориться в этом уверенном спокойствии. Но тень сомнения, тонкая, как тот черный волос, уже упала на ее сердце.
И теперь — помада. Она нашла ее вчера вечером, когда заехала на автомойку самообслуживания. Контейнер с шампунем выскользнул из рук, покатился под ноги, и, наклоняясь, она увидела алый цилиндр, закатившийся под коврик пассажирского сиденья. Будто он ждал ее. Она подняла его молча, спрятала в карман, и весь вечер эта находка жгла ее изнутри.
Кто? Коллега? Но в его отделе, кроме уборщицы Тамары Ильиничны, которой было далеко за шестьдесят, женщин не было. Тамара Ильинична, тихая, седовласая женщина в белом халате и стоптанных балетках, явно не была поклонницей таких огненных оттенков.
Нехорошие, липкие мысли, как паутина, опутывали ее сознание. Семь лет брака. Семь лет, которые она считала прочными, выстроенными на доверии и взаимном уважении. Но в последние месяцы Константин стал другим. Чаще задерживался, ссылаясь на новую руководящую должность, на возросшую ответственность. Говорил устало, отстраненно, а в его глазах, когда он смотрел на нее, мелькало что-то неуловимое — не раздражение, нет, скорее легкая скука, будто он перечитывал давно заученную, потрепанную книгу.
Подойдя к большому зеркалу в резной раме, Виктория пристально рассматривала свое отражение. Тридцать лет. Гладкая кожа без морщин, лишь у внешних уголков глаз лучиками расходились следы улыбок — «гусиные лапки», которые она даже любила. Модное каре, обрамлявшее лицо, подчеркивало изящную линию скул и шеи. Стройная фигура, за которой она старательно следила. Она все еще ловила на себе восхищенные взгляды мужчин, хотя после замужества перестала так тщательно следить за каждым штрихом в макияже, позволив себе удобную естественность. А что, если эта естественность ему наскучила? Что, если он ищет того самого яркого, пунцового всплеска, которого в ней не было?
На кухонном столе, рядом с забытой чашкой, пронзительно зазвонил телефон. Сердце екнуло.
— Привет, Костя. Ты уже выехал? Ужин разогреть?
— Нет, солнышко, сегодня задержусь. Буквально на пару часиков. Не жди, поем тут. Освобожусь — сразу домой. Целую.
В трубке затрещали короткие гудки. Слишком короткие, слишком поспешные. Будто он торопился отделаться.
Виктория не раздумывала. Пальцы сами набрали знакомый номер.
— Анжела, это я. Одолжи свою машину на вечер? У Константина аврал, а я маме обещала привезти тот самый фикус. Бензин, конечно, за мной.
— Без вопросов, заходи.
Спустя полчаса она уже спускалась на лифте в соседний подъезд. В сумке, кроме обещанного фикуса, лежал пластиковый контейнер с домашней едой — пирог с мясом, его любимый. План был прост: заехать к нему в офис. Если он там, она просто скажет, что решила порадовать его ужином. Если его нет… Она гнала от себя эту мысль.
Подъехав к знакомому стеклянному зданию, она увидела лишь дежурный тусклый свет у пропускного пункта. Постучала в стеклянную дверь. Из глубины коридора неспешно поднялся охранник, дядя Вася, которого она знала все семь лет.
— Виктория Леонидовна, здравствуйте! К супругу?
— Здравствуйте, Василий Степаныч. Да, хотела удивить.
Лицо охранника стало растерянно-сочувствующим.
— А Константин Игоревич сегодня раньше ушел. Ровно в пять, по часам. Может, по дороге разминулись?
— Наверное, — она выдавила улыбку. — От мамы возвращалась, думала, вдруг еще задерживается. Спасибо, всего доброго.
Вернувшись в машину, она снова набрала номер. Руки слегка дрожали.
— Ты еще на работе?
— Да, еще на часок, максимум два. Не переживай, как закончу — сразу к тебе. Не дергай меня, пожалуйста, так только дольше.
«Интересно, что ты там «заканчиваешь»?» — пронеслось в голове, острое и ядовитое. Сомнений больше не оставалось. Он лгал. Лгал прямо в трубку, спокойным, ровным голосом.
Когда он вернулся поздно вечером, она сослалась на мигрень и ушла в спальню. Лежа в темноте, она чувствовала, как внутри все клокочет от обиды и гнева. Но кричать, устраивать сцену без доказательств было глупо. Нужен был план.
На следующий день она быстро завершила свои дела, сдала отчеты и взяла отгулы на три дня сразу в обеих конторах, где вела бухгалтерию удаленно. Снова позвонила Анжеле.
— Опять к маме? — подруга засмеялась.
— Нет. По делам. Моя все еще в сервисе.
— Подруга, — голос Анжелы стал серьезным. — Ты что-то скрываешь. Может, у тебя самой появился кто?
— У меня-то как раз никого и нет, — голос Виктории задрожал.
— Так. Немедленно приезжай. Разговор.
Сидя на уютной кухне Анжелы за чашкой крепкого кофе, Виктория выложила все: волос, помаду, звонки, ложь о работе.
— Я хочу проследить за ним. Знаю, это низко. Но я должна знать.
— Не одна поедешь, — решительно сказала Анжела. — Мне скучно. Будем детективами.
К пяти они уже стояли на парковке супермаркета напротив его офиса. Ровно в семнадцать десять он вышел, бодро направился к своей машине. Сердце Виктории бешено заколотилось. Она тут же набрала его номер.
— Привет, ты выехал?
— Да, только по дороге нужно в одно место заскочить по делам. Буду к восьми, наверное.
Машина Анжелы тронулась следом, сливаясь с вечерним потоком. Они видели, как он остановился у павильона «Цветы 24 часа», вышел с пустыми руками, а через минуту вернулся с огромным букетом алых роз. Розы цвета той помады. Затем он развернулся и поехал по центральному проспекту. Девушки не отставали. И вдруг он свернул в знакомый Виктории двор элитного жилого комплекса и встал у третьего подъезда.
У Виктории похолодели пальцы, в висках застучало.
— Вик, что с тобой? Ты знаешь этот дом? — обеспокоенно спросила Анжела.
— Знаю, — голос ее стал беззвучным шепотом. — Но этого не может быть. Просто не может.
— Говори, кто здесь живет!
— Это… Киры. Жена, вернее, бывшая жена нашего общего друга Никиты. Они развелись два года назад. Формально — не сошлись характерами. Он… Константин всегда говорил, что терпеть не может таких женщин.
— Каких?
— Ненастоящих. С нарощенными ресницами-лопатами, татуажом бровей, гигантскими губами от уколов и татуировками. Он ценил естественность. Во мне, — голос ее сорвался.
— Может, совпадение? Адрес тот же, а человек другой?
— Слишком много совпадений, — прошептала Виктория. — Как проверить?
— Очень просто! — Анжела оживилась. — Она меня не знает. Я поднимусь, постучу, что-нибудь спрошу. Если он там, вряд ли выйдет к двери. На каком этаже?
— Первый. Квартира прямо, окна на проспект.
Все произошло точно по сценарию Анжелы. Через пятнадцать минут она выскочила из подъезда, запыхавшаяся, с горящими глазами.
— Он там. Открыла она, в шелковом халате. Я спросила про несуществующих соседей, попросила воды. Со стороны прихожей видна кухня. На столе — та самая ваза с розами. И мужские туфли у порога. И его портфель.
— Но как? Почему? — единственное, что смогла выговорить Виктория.
— Люди меняются, — вздохнула Анжела. — Или просто показывают не то, что есть на самом деле. Что будешь делать?
— Он сегодня съезжает. А деньги, которые копили на общий дом, мы разделим. Черт, мы уже выбирали планировку… — она замолчала, глотая ком в горле.
Вернувшись домой, она действовала на автомате. Аккуратно, без злобы, собрала все его вещи в дорожные сумки и чемоданы, которые когда-то они выбирали вместе для совместных путешествий. Выставила их в коридор. Затем взяла лист ватмана и ту самую пунцовую помаду. Твердой рукой вывела: «Желаю счастья с Кирой. Верни ей пропажу, наверное, ищет». Листок воткнула в боковой карман его любимого рюкзака.
Устроившись у окна в гостиной, она ждала. Видела, как его машина притормаживает у дома. Видела его удивленное лицо, когда он обнаружил скарб на лестничной площадке. Он стучал, звонил в дверь, умолял поговорить. Она молчала, прижав ладонь к стеклу, пока разгневанный сосед не пригрозил вызовом полиции. Тогда стихло. На телефон пришло одно сухое сообщение: «Завтра. Кафе «Бергамот». 15:00. Надо обсудить».
И только тогда, в тишине опустевшей квартиры, она разрешила себе заплакать. Горькими, бесшумными слезами, в которых растворялись семь лет жизни. К утру от слез не осталось и следа. Их место заняла холодная, твердая решимость. Он не уйдет просто так. Он должен понять цену обмана.
В кафе она вошла с двадцатиминутным опозданием. Он сидел за столиком у окна, нервно помешивая остывший кофе.
— О, ты сегодня ради встречи со мной работу бросил? Неожиданно, — ее голос прозвучал ледяно и ровно.
— Вика, хватит игр! Объясни, что это за спектакль был?
— Я не люблю, когда меня считают дурочкой, — она неторопливо присела напротив. — У тебя есть другая. Я знаю.
— С чего ты взяла? Опять свои фантазии? — он попытался сыграть недоумение, но в глазах мелькнула паника.
— С того, что ты врешь как дышишь. Длинный черный волос — привет от Киры. Яркая помада — тоже ее, да? Твой вкус изменился или просто захотелось остренького?
— Я же все объяснил тогда! — он повысил голос, привлекая взгляды соседей.
— Объяснил? Отлично. Тогда объясни, почему тебя не было на работе вчера в шесть, когда ты клялся, что засиживаешься? Или, может, пояснишь вот это? — она достала телефон и медленно, будто демонстрируя произведение искусства, пролистала несколько фотографий: он с букетом у цветочного, он у подъезда, он… Крупным планом было видно, как в окно той самой квартиры на первом этаже видна женская фигура в халате.
Константин побледнел, затем густо покраснел. Он ослабил узел галстука, будто он душил его.
— Ты… следила за мной? — прошипел он, наклоняясь через столик.
— Да. И мне не стыдно. Стыдно должно быть тебе. Итак, мы делим общие накопления пополам, заверяем соглашение и расстаемся. И да, интересный вопрос: а Никита в курсе, с кем теперь проводит время его бывшая?
— Какое ему дело? Они же в разводе! — он сдался, признание прозвучало в этой вспышке гнева.
— Скажи честно, — ее голос вдруг стал тихим и усталым. — Почему ты просто не ушел? Детей у нас нет. Что тебя держало? Жалость?
— Страх, — он опустил глаза в чашку. — Обыкновенная трусость. С тобой… спокойно. Тепло. Ты — как дом. А она… ураган, адреналин. И еще… Наш директор помешан на семейных ценностях. Для карьеры нужна образцовая ячейка общества. Сделай одолжение — давай пока формально сохраним все как есть. Через неделю я лечу в Прагу подписывать судьбоносный контракт. Год к этому шел. Если шеф узнает о разводе, поездка срывается. Помоги в последний раз.
Виктория медленно поднялась. Легкая, язвительная улыбка тронула ее губы.
— Ага. То есть ты не только изменял, но и планировал использовать меня как прикрытие для своей карьеры. Замечательно.
Она вышла, не оглядываясь. Нет. Этого она не позволит.
На следующий день они молча, по-деловому, подписали у нотариуса соглашение о разделе средств. После банка она отправила короткое сообщение Никите: «Мне нужна твоя помощь. Приезжай, если не трудно».
Он приехал через час. Высокий, спокойный, с умными, все понимающими глазами.
— Привет. Где Константин?
— У своей новой любви. Киры, — она выложила все карты на стол, без утайки. — Никит, мне нужен твой ум. Я хочу, чтобы они получили по заслугам. Но одной мне не справиться.
— Ты предлагаешь мне ввязаться в месть? — он приподнял бровь.
— Я предлагаю тебе справедливость. Я знаю, что вы развелись не из-за характеров. Твоя сестра, помнишь, тогда проболталась, что ты застал Киру с кем-то. И я знаю про историю с беременностью. Она сделала аборт, а тебе сказала, что был выкидыш.
Он напрягся, в его взгляде мелькнула боль.
— Откуда…
— Мы дружим с Леной, твоей сестрой. Но я молчала. Хранить чужие тайны — моя глупая суперсила. А еще я знаю, кто отформатировал твой рабочий диск с готовым проектом прямо перед защитой, из-за чего тебя не повысили, а продвинули Константина. Это был он. Он хвастался мне однажды в пьяном угаре, как ловко все провернул. Я молчала, потому что… потому что боялась разрушить наш брак. Я была слепой. Так что? По рукам?
Никита долго смотрел на нее, а потом кивнул. В его глазах загорелся тот самый холодный, расчетливый огонь.
— По рукам. Но ты опасная женщина, Виктория.
— Через две недели у них корпоратив. Я там нанесу первый удар. Чтобы никакой Праги и никакого контракта у него не было.
Ровно через четырнадцать дней Виктория провела несколько часов в лучшем спа-салоне города. Мастер создал на ее лице идеальный, естественный, но неотразимый макияж. Маникюр — нежный перламутр. Она надела свое «счастливое» платье — простое, черное, по фигуре, подчеркивающее каждую линию. Легкий шлейф дорогих духов вился за ней, когда она выходила из такси.
Константин ждал ее на ступенях ресторана. Он смотрел на нее с неприкрытым восхищением и странной надеждой.
— Ты потрясающе выглядишь.
— Спасибо. А рубашку тебе, я смотрю, не очень хорошо отгладили. Или это новый стиль? — она улыбнулась беззубой улыбкой.
— Вика, давай сегодня просто переживем этот вечер. Через три дня — Прага. А там… мы поговорим.
— Обязательно поговорим, — кивнула она.
Вечер тек плавно, под тихую музыку и звон бокалов. Они подошли прощаться к директору, солидному мужчине с добрыми глазами, Игорю Борисовичу, и его элегантной супруге.
— Прекрасная пара! — радушно сказал директор, целуя руку Виктории. — Константин, береги такое сокровище. Жду вас обоих у себя в гостях после возвращения из командировки! Обсудим новые перспективы.
Константин сиял. И тут Виктория сделала шаг вперед. Ее голос, чистый и звонкий, прозвучал на внезапно наступившей тишине.
— Игорь Борисович, благодарю за приглашение. Но, к сожалению, я не смогу его принять. К тому времени мы с Константином, скорее всего, уже подадим на развод.
В воздухе повисла гробовая тишина. Директор замер с бокалом в руке.
— То есть?.. Константин, что это значит?
— Вика, что ты несешь? — прошипел муж, пытаясь взять ее за локоть. Она ловко освободилась.
— Мне очень стыдно за этот обман, Игорь Борисович. Вы так цените семейные ценности… А мой муж, оказывается, давно и счастливо встречается с бывшей женой своего лучшего друга. Я не в силах это простить. Прошу прощения за испорченный вечер. Всего доброго.
Она развернулась и быстрыми шагами вышла в прохладную ночь. Позади раздавались смущенные голоса, а потом — быстрые шаги. Он догнал ее у самой дороги, схватил за руку.
— Ты сошла с ума?! Что ты натворила!
— То, что давно должно было случиться. Ты думал, можно безнаказанно лгать и предавать? Нет. И знай, Никита в курсе всего. И, кажется, он куда лучше подходит на роль твоего преемника в пражской сделке.
Она вырвала руку, помахала ему на прощание и скрылась в подъехавшем такси. В зеркале заднего вида она видела, как он стоит посреди тротуара, маленький и растерянный, а его идеальный мир рассыпается в алую пыль, похожую на размазанную помаду.
Эпилог сложился, как пазл, в идеальную, пусть и горькую, картину справедливости. Через месяц развод был оформлен. Никита, вернувшийся из Праги не с пустыми руками, а с блестяще подписанным контрактом, занял освободившуюся позицию заместителя директора. Вскоре, благодаря его осведомленности о прошлых махинациях Константина, тот был понижен, а затем и вовсе покинул компанию.
Кира и Константин попытались построить общую жизнь, но фундамент, сложенный из лжи и измены, оказался зыбким. Никита, которому по закону принадлежала половина квартиры, решил продать свою долю. Молодожены, вложившие все разделенные деньги в амбициозный, но рыхлый бизнес-проект, не смогли выкупить ее. Ипотека им не светила из-за груды набранных кредитов на роскошную жизнь, которая так и не наступила. Бизнес прогорел, оставив лишь долги. Они ругались, обвиняли друг друга и в конце концов разошлись, побежденные и опустошенные, вынужденные вернуться каждый в родительский дом, чтобы начать все с нуля, но уже без запала молодости и с клеймом ненадежных людей.
Виктория же, получив свою половину, взяла ипотеку на светлую двухкомнатную квартиру с большими окнами. Но жить в ней ей не пришлось. Она сдала ее и переехала к Никите. Не из мести, не из расчета. Из тихого, взрослого чувства, выросшего из взаимного уважения, понимания и той общей боли, которую они помогли друг другу пережить. Через год у них родилась дочь, девочка со смеющимися глазами цвета весеннего неба.
Иногда, наливая вечером чай и глядя, как Никита возится с малышкой, Виктория думала о той алой помаде. Она так и осталась лежать на дне ее ящика с косметикой, немым свидетельством конца одной жизни и невольной повитухой другой. Она больше не боялась ярких цветов. Просто поняла, что настоящая красота — не в кричащем оттенке на губах, а в тихом свете души, которая нашла в себе силы сжечь ложь и построить свое счастье на фундаменте честности. Каждый получил то, что заслужил. А жизнь, как мозаика, собрала осколки прошлого в новую, более гармоничную и настоящую картину. И в этой картине для нее больше не было места ни для алой лжи, ни для черных, чужих волос. Только ее собственный, чистый путь, освещенный утренним солнцем.
