«У порядочных людей зубы в порядке, а на твои даже смотреть страшно! Явилась квартиру в столице заполучить?» — язвительно поинтересовалась свекровь.
Они ошибались, считая ее «синим чулком». В шестьдесят лет — ни детей, ни семьи, лишь тихая, размеренная жизнь, похожая на застывшее озеро, в котором не плескалась больше рыба и не отражались смеющиеся лица. Но они не знали, что когда-то ее жизнь была полна бурей страстей, надежд и горьких разочарований. Замужем она все-таки побывала. Не по документам, разумеется. Кто бы позволил юной провинциалке вписаться в родословную столичных аристократов? Но в ее сердце это был самый настоящий союз, скрепленный не печатью в паспорте, а клятвами, данными под сенью старых кленов в осеннем парке.
Того, кого она считала своим мужем, она встретила именно там. Завязался стремительный и страстный роман, ослепивший ее, как вспышка летней молнии. В те дни ей казалось, что это чувство навсегда, что оно способно растопить любой лед. Марк вырос в семье, где счеты в банке значили куда больше, чем душевные порывы. Он был богат материально и до безобразия скуп на эмоции. Но это Ева осознала не сразу, хотя материнское сердце чуяло беду.
— Не пара он тебе, дочка. Хлебнешь ты с ним горя, — шептала мать, глядя на дочь умоляющими глазами.
Но Ева оставалась глуха к предостережениям. Ей казалось, что мать, прожившая всю жизнь в бедности и тяготах, просто не способна понять ее возвышенных чувств. Как она могла ошибаться, если каждое его прикосновение отзывалось в ней музыкой?
Марк не спешил знакомить ее со своей семьей.
— Зачем нам их благословение? — говорил он, пожимая плечами. — Я взрослый, самостоятельный человек. Я тебя выбрал. Разве этого мало?
Он привел ее в свой мир однажды вечером, поставив мать перед свершившимся фактом.
— Мама, это Ева. Моя жена. Будет жить с нами. Ева, знакомься — моя мать, Лидия.
— Лидия? — удивилась тогда девушка.
— Татьяна, — усмехнулся Марк. — Но она терпеть не может, когда ее так называют. Только Лидия.
Мать молодого человека цокнула языком, выражая безмолвное презрение, а Ева растерянно расплылась в улыбке, пытаясь быть милой.
— Плебейка, — отрезала свекровь, окидывая ее взглядом с головы до ног. — У порядочных людей зубы ровные и белые, а у тебя что? За столичной пропиской приехала?
Ева онемела от неожиданности, а Марк лишь махнул рукой.
— Не обращай внимания, Лидия всегда так шутит. Для нее все невестки — плебейки и охотницы за квадратными метрами. А ты, в отличие от прочих, девушка приличная. Зубки мы тебе исправим, разумеется. Ты лучше на ее фигуру посмотри. Песочные часы. Сама природа постаралась.
В тот вечер она простояла перед зеркалом несколько часов, вглядываясь в свое отражение и пытаясь разглядеть в кривизне зубов причину будущих бед. Разве она была виновата в том, какими они выросли?
Кроме властной Лидии, в просторной квартире обитал еще и отец Марка. Но его почти не было видно; он был тенью, слугой своей жены и системы, которую она выстроила. Каждый день приходила домработница, изредка наведывалась массажистка для Лидии. Со свекровью Ева старалась не пересекаться. Та вела затворнический образ жизни, почти не покидая своих апартаментов, из которых вечно доносился терпкий аромат дорогого табака.
Однажды Ева осмелилась спросить у Марка, чем занимается его мать.
— Зачем ей работать? — рассмеялся он в ответ. — Женщины в нашем роду созданы для того, чтобы украшать собой мир. И ты работать не будешь.
Тогда эти слова показались ей проявлением нежности и заботы. Кто откажется от беззаботной жизни в роскоши? Правда, у этой медали оказалась и обратная сторона — зависть бывших подруг. Общение с некоторыми пришлось прекратить. Было неприятно слышать, как тебя называют содержанкой и пророчат безрадостное будущее.
— Посидишь дома двадцать лет, а потом он тебя вышвырнет на улицу. У тебя ни опыта, ни профессии, ничего за душой. Вы даже не расписаны. Все равно, что чужие люди. Он тебе не муж. Так, сожитель, — шипели они в спину.
Осталась лишь одна подруга — Ирина. Та не говорила гадостей. Напротив, восторгалась везением Евы. «Вот бы всем так жить!» — повторяла она, заходя в гости. Ее восхищали хрустальные люстры, дизайнерские платья, массивная дубовая мебель и флаконы с заграничной парфюмерией. Еве становилось жаль подругу, и она щедро одаривала ее понравившимися вещами. А чего жалеть, если человек готов плакать от счастья, получив в подарок флакон духов?
Привыкшая трудиться, Ева пыталась быть полезной Марку. Готовила сложные блюда, пекла пироги, даже пыталась шить. Но во всем этом не было нужды. Сшитые ею вещи Марк называл «самоделками», а к еде и вовсе не прикасался — почему-то брезговал.
Сыто и красиво она прожила три года, пока не стала ему неинтересна. Попросту наскучила. Она почувствовала это сразу. Заподозрила неверность и решила поговорить.
— Да, есть другая, — отрезал он без тени смущения. — Но на наши отношения это никак не повлияет.
Ева расплакалась, не ожидая такого циничного признания. А он и не думал оправдываться. Для него это было в порядке вещей.
— Я уйду, — выдохнула она, чувству how, как сжимается горло. — Не буду я здесь жить с тобой.
Марк лишь пожал плечами. Насильно удерживать он ее не собирался. Девушек вокруг было много, и одна точно не останется. В тот день она не скупилась на гневные слова, пытаясь достучаться до его совести. В отчаянии она даже поговорила со свекровью, надеясь, что та повлияет на сына. Но Лидия лишь рассмеялась, впервые за три года уделив невестке столько внимания.
— А что ты хотела? Или принимаешь правила игры, или уходишь. Только, когда соберешься уходить, не забудь снять все золотые побрякушки — колечки, сережки, браслетики. Ключи от квартиры и дачи положи на столик в прихожей. Одежду оставь себе. Никому впору такие наряды не будут. Ты на весы давно становилась? Вот то-то! А вот шубы верни. Соболиную и норковую. Мало ли, какая из новых подружек Мирона их на себя примерит. Хоть откупятся хоть чем-то. А теперь бегом к маме. Естественно, не на машине, а как в былые времена. Сначала в метро, потом на автобусе. Из какой глухомани ты к нам пожаловала? Уж и не вспомню. А если вдруг передумаешь уходить, то запомни — терпи и рот не открывай.
— И это советуете вы мне, женщина женщине? — прошептала Ева, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Я знаю свое место и живу по установленным правилам, — парировала Лидия, и на ее губах заиграла холодная усмешка. — А тебе решать, как существовать дальше. Я предложила варианты. Ты, надо сказать, оказалась не так плоха, как я думала. Не лезешь с советами, замуж не просишься. Уж лучше ты, чем кто-то другая, более наглая.
Ева была гордой. Терпеть унизительное отношение она не собиралась. Ушла. Оставила все. Не взяла ничего чужого, даже самых дорогих сердцу безделушек.
Дома мать, вместо того чтобы поддержать, с горечью произнесла:
— Что и требовалось доказать. Завтра поговорю на работе, может, куда-нибудь тебя пристроим.
Но Ева не хотела работать. Она не хотела вообще ничего. Душу разъедала обида, а боль от предательства не утихала. Чтобы заглушить ее, она до позднего вечера бродила по паркам, вновь и вновь прокручивая в голове прошлое. Искала виноватых. Может, была недостаточно внимательной? Может, что-то сделала не так? Или все дело в ее внешности, в тех самых недостатках, на которые указала Лидия?
Она корила себя до того дня, пока не увидела Марка с другой. И кто бы мог подумать, что этой другой окажется ее лучшая подруга — Ирина.
В тот день Ева не сдержалась. Подошла и набросилась на бывшую подругу с такой яростью, что та не успела опомниться. Марк же стоял в стороне и наблюдал, и в его глазах читалось нескрываемое удовольствие от зрелища двух дерущихся из-за него женщин.
Ирина не стала писать заявление. Знала кошка, чье мясо съела. После этой сцены Ева сказала себе: «Хватит!» Сойти с ума — проще простого. Она устроилась на швейное производство. Платили немного, но на скромную жизнь хватало. Единственным минусом был женский коллектив. Казалось бы, кому какое дело до чужой судьбы, но нет… Сплетничали за каждым углом. Ева в этих разговорах не участвовала. Она разуверилась в женской дружбе. Жила прошлым, а о новых отношениях не могло быть и речи. Постепенно она стала считать всех мужчин эгоистичными и черствыми. Свое мнение не скрывала, и в шутку кто-то из коллег окрестил ее «синим чулком». Прозвище прилипло намертво.
Ее жизнь превратилась в рутину. Работа, ужин, мытье посуды, приготовление еды на завтра. Затем душ и вечер у окна, за которым гуляли чужие дети. Книг она не читала, фильмов не смотрела. Считала, что в них одна ложь. Чудес в жизни не бывает, так зачем же травить душу несбыточными грезами?
Мать, наблюдая за ее однообразным существованием, как-то заметила:
— Что на чужих детей смотришь? Пора бы и своих заводить.
— Не от кого, — отрезала Ева.
— Было бы желание… Тебе уже тридцать пять. Могла бы и для себя родить.
Ева лишь кривилась в ответ. Ребенка она, конечно, хотела. Но даже думать об этом боялась. Нечего плодить безотцовщину. Да и что она может дать малышу? Простая швея. Живет скромно. Даже на хорошие сапоги или дубленку приходится копить с весны.
Мама умерла зимой, в декабре. Еве тогда только исполнилось пятьдесят. Похоронив самого близкого человека, она долго стояла у могилы, шепча слова прощения за все обиды и непонимание. А дома, в гнетущей тишине, осознала, как жестоко ошиблась, не слушая мать. Ни в первый, ни во второй раз. Но разве вернешь время? Теперь она осталась совершенно одна.
Праздники она перестала отмечать. А зачем? Раньше с мамой готовили несколько салатов, жарили котлеты, тихо ужинали, вели неспешные беседы. В этом был свой уют, свое, особенное тепло.
О Марке она почти не вспоминала. Как-то раз их paths crossed случайно. Он не сразу ее узнал. Поздоровался из вежливости, поинтересовался жизнью. Рассказал, что мать умерла. «Бессонницей маялась, не рассчитала дозу снотворного», — бросил он небрежно. Ева все поняла. Ей стало жаль Лидию. Несмотря на все богатство, в ее жизни не было самого главного — простого человеческого счастья. Ради чего она терпела? Чтобы в итоге уйти так… по ошибке?
Свои мысли она нашла горько ироничными. Свекровь хоть в роскоши прожила, а она? Та же пустота, если не считать работы. Сплошная серость и тоска. Правда, с лекарствами она не ошибается. Но это пока…
Ведь так невыносимо просыпаться каждое утро с одной мыслью — поскорее бы закончился этот бесконечный день. Еще один, ничем не примечательный…
В тот вечер, вернувшись домой, она не подошла к окну. Она сидела в кресле и думала. Думала о всей своей жизни, о прожитых годах, о бесследно ушедшей молодости и о том, что впереди — лишь такая же бесконечная череда одинаковых дней.
Наблюдение за детскими играми во дворе стало для нее единственным утешением. Их смех, их энергия, их ссоры и мгновенные примирения — все это отдаленно напоминало ей о том, что жизнь, возможно, не совсем утратила свои краски. Им только предстояло написать свои истории на чистом листе будущего. Порой ей казалось, что было бы чудом снова стать маленькой девочкой. Исправить все ошибки, избежать всех ловушек, расставленных судьбой. Ей отчаянно хотелось делиться своими мыслями, выговориться. Не хватало рядом родственной души, простого собеседника. О любви она больше не мечтала. Обожглась слишком сильно, чтобы забыть. А вот о дружбе… Или хотя бы о том, чтобы кто-то просто выслушал, не осуждая, не давая советов, а просто понимая. Все-таки матери не хватало до слез. Но день заканчивался, а в ее реальности ровным счетом ничего не менялось. Впрочем, она и сама ничего для перемен не делала.
Всех местных ребятишек она знала в лицо, будто была их няней. Кто-то подрастал и менял двор на улицу, кто-то переезжал, а на смену им приходили новые. Так однажды во дворе появился мальчик с огромными, не по-детски грустными глазами. В отличие от других, он не играл. Он просто сидел на скамейке, низко опустив голову, и через пару часов так же молча возвращался домой. За ним никогда не приходили родители, лишь пожилой дедушка. Казалось, ребенок приехал погостить, но весна сменилась летом, лето — золотой осенью, осень — снежной зимой, а мальчик по-прежнему выходил во двор, садился на свою скамейку и замирал.
Ева лишь качала головой, глядя на него. Другие дети иногда пытались вовлечь его в свои забавы, но он лишь мотал головой и отворачивался. В конце концов от него отстали. Пока однажды один из мальчишек не воспринял его отказ как личную обиду и не толкнул незнакомца. Мальчик с карими глазами упал в снег и не вставал. Ева занервничала. Ждала, что кто-то подойдет, но двор был пуст.
Не в силах более наблюдать, она накинула пальто и вышла во двор.
— Чего разлегся? А ну-ка, вставай! — строго сказала она, подходя.
— Зачем? — ответил ребенок, даже не глядя на нее.
— Как зачем? Простудишься! Знаешь, что такое воспаление легких?
— Не-а.
— Вот лучше и не знать. — Она подняла его, старательно отряхнула снег с куртки. — Тебя как зовут?
— Лёня. Леонид. А вас?
— Ева.
— От вас пахнет мамой, — вдруг сказал мальчик.
— Давай-ка я тебя домой провожу, — предложила она, пропуская его слова мимо ушей. — Ты с дедушкой живешь?
— Ага.
— А почему с ребятами не играешь?
— А зачем?
— Как зачем? Чтобы весело было. Все дети играют.
— А я не все. Я тут еще посижу.
— Какой смысл просто сидеть и смотреть в одну точку? — не унималась Ева.
— Вы ничего не понимаете, — обиженно прошептал Лёня.
Ева тихо вздохнула, а затем присела рядом на холодное дерево скамейки.
— Тогда я с тобой посижу. Ничего, если я рядом?
— Сидите, — безразлично пожал он плечами.
Так они и просидели молча, пока мальчик наконец не поднялся. Может, ее присутствие смущало его, а может, просто пришло время возвращаться.
— Спасибо, — сказал он на прощание. Ева не поняла, за что.
На следующий день все повторилось. Мальчик вышел, сел на скамейку, а через пятнадцать минут лег в снег и пролежал там еще с четверть часа. Ева снова вышла и отчитала его. Ей было искренне жаль этого странного ребенка. Ненормально, когда в столь юном возрасте человек ведет себя так, словно уже устал от жизни.
История повторилась и на третий день. В конце концов, Еве надоело «спасать» мальчишку, и она настояла на том, чтобы он отвел ее к дедушке. Пора было серьезно поговорить.
Зря она не читала книг и не смотрела фильмов. Узнала бы тогда, как один, казалось бы, незначительный поступок способен перевернуть всю жизнь с ног на голову. Виктор, так звали дедушку, молча выслушал ее. А когда она закончила, опустил голову и тяжело, с надрывом вздохнул.
— Вы с ним поговорите? — попросила Ева. Нет, она не собиралась лезть в чужую жизнь с непрошеными советами. Ей не было дела до этого мальчика и его деда, в этом она пыталась убедить себя. Но было неправильно оставлять все как есть.
Лёня все это время стоял в прихожей и слушал. И когда дед спросил, правда ли все, о чем говорит Ева, он лишь молча кивнул.
— Я поговорю, — пообещал Виктор.
Ева ушла, решив, что на этом ее миссия завершена. Она предупредила, что происходит. Но внутри поселилось странное, щемящее чувство тревоги.
На следующий день все было по старой схеме. Ева, вернувшись с работы, поужинала и устроилась у окна. Лёня вышел во двор. Он постоял, помесив снег ботинком, а затем начал водить взглядом по окнам. Увидев Еву, отвернулся. И через минуту снова лег в снег.
Пришлось опять выходить. Поднимать, усаживать на лавку.
— Зачем ты это делаешь? — спросила она уже без строгости, с долей усталости. — Специально? Заболеть хочешь, что ли?
— А может, и хочу, — пробормотал Лёня.
— Жизнь надоела? — задала совершенно не детский вопрос Ева.
— А может, и надоела, — ответил он. — Зачем жить? Что в ней хорошего?
— Это уж совсем ни в какие ворота, — Ева снова присела рядом. — Кто же тебя так обидел? Проблемы в школе? Или дедушка с тобой не поговорил?
— Поговорил.
— Ну и? Что не так?
— Все не так. А что еще может быть так? — в его голосе послышались слезы. — Чем хороша эта жизнь? Может, вы знаете?
Ева удивилась. Вопрос застал ее врасплох.
— Дети таких вопросов не задают, — уклончиво ответила она.
— Чем хороша жизнь? — настаивал Лёня.
— Да всем! Всем она хороша, — попыталась убедить его Ева, но голос ее дрогнул. — Ты только оглянись… Например…
Она запнулась и горько усмехнулась. Не тому человеку он задал свой вопрос. Она и сама не видела в своем существовании ничего светлого. Дом, работа. Работа, дом. Бесконечный круг. Она просто плыла по течению, изредка страдая от приступов одиночества. Если бы не работа, где можно было забыться в монотонном шипении машин, она давно бы потеряла рассудок.
Но нельзя же так говорить ребенку. Она стала лихорадочно оглядываться по сторонам.
— Например, зима. Посмотри вокруг — сколько снега! Какая красота! Скоро Новый год. Праздник. Подарки. Можно загадать желание, и оно обязательно сбудется.
Лёня скептически приподнял брови, затем встал и что есть силы пнул ближайший сугроб.
— Мое желание никогда не сбудется. Никогда!
— А какое у тебя желание? — спросила Ева, уже представляя себе новомодный гаджет.
Он ответил так тихо, что шепот едва долетел до ее ушей, но слова прозвучали оглушительно, заставив похолодеть:
— Я хочу, чтобы моя семья была жива. — Он выдохнул и зажмурился, пытаясь сдержать слезы. — Кто может такое исполнить?
Никто. Разумеется, никто. Ева онемела. Расспрашивать его было жестоко. Как реагировать на такую боль — она не знала. Потому так же тихо, почти шёпотом, ответила:
— Мое желание тоже никогда не сбудется.
Лёня молчал, глядя под ноги. Потом все-таки спросил:
— Какое?
— Никто не подарит мне семью.
— Вы тоже кого-то похоронили?
Да. Себя. Но Ева так не ответила. Детям такого не говорят.
Они молча посидели еще немного, а затем Лёня ушел. Ева же осталась на скамейке и думала. Она вглядывалась в сумеречные огни города, в спешащих людей, искала доказательства тому, что жизнь все-таки стоит того, чтобы ее прожить. Каждый ее день был похож на предыдущий. Ничего плохого, но и ничего хорошего. Ее это устраивало. Спокойствие, пусть и купленное ценой пустоты. Но то была она, взрослая женщина, а это — ребенок. Его нужно было спасать.
На следующий день, закончив смену, Ева зашла в магазин. Купила мандаринов, бананов, конфет. Потом, посоветовавшись с консультантом, приобрела в отделе электроники портативную игровую приставку. Подарок для мальчика. Забежав домой, наскоро поужинала, взяла пакет и вышла во двор. Ждала долго. Лёня не появился. Она почувствовала странное разочарование. Решила, что завтра передаст подарок и еще раз попробует поговорить. Она уже придумала целый список причин, почему жить здорово. Осталось только убедить в этом ребенка. Задача не из легких, когда сама в это веришь с трудом.
Но и на следующий вечер мальчик не вышел. Ева начала волноваться. Решила подождать еще день, но и тогда его не было. Все эти дни она вела внутренний диалог, подмечая мелочи, которые могли бы стать кирпичиками в фундаменте веры в лучшее. Она наблюдала за людьми в торговом центре, слушала обрывки разговоров. Ее внимание привлек сияющий от счастья мужчина, который сообщал другу о рождении долгожданного ребенка. Улыбнулся ей и подросток, с восторгом рассказывавший о предстоящих каникулах у родственников. Женщина в дорогой шубке озабоченно перечисляла по телефону продукты для новогоднего стола.
И везде висели плакаты с афишами праздничных представлений. Обычно Ева проходила мимо, но сейчас ее взгляд задержался на одном из них. Она купила два билета на детский спектакль в январе. Теперь у нее была цель — порадовать Лёню. Она спешила домой, полная незнакомого прежде ожидания.
Но мальчик снова не вышел. Не выдержав, она оделась, побрызгалась духами и пошла по знакомому адресу.
Дверь открыл Виктор. Он выглядел уставшим и постаревшим.
— Я хотела узнать, как Лёня. Давно не выходит гулять, — объяснила она, чувствуя неловкость.
— Простудился, — тяжело вздохнул мужчина.
— Все-таки заболел. Я же предупреждала, что в снегу лежать нельзя.
— Проходите, — неожиданно предложил он. — Чай, кофе?
— Нет, спасибо. Я просто хотела поздравить Лёню с наступающим. Если можно.
Виктор удивленно поднял брови, затем кивнул.
Лёня лежал в кровати и смотрел в потолок. Увидев Еву, приподнялся.
— Здравствуйте.
— Привет, — она села на стул у кровати. — Добился-таки своего? Я же говорила, что заболеешь.
Мальчик пожал плечами.
— От вас вкусно пахнет. Мамой, — сказал он, и на его губах дрогнула слабая улыбка.
— Это духи, — отмахнулась Ева. — У твоей мамы были такие?
— Наверное, — он опустил голову.
Ева мысленно ударила себя за бестактность. Чтобы исправить оплошность, она достала приставку.
— Это тебе. С наступающим.
— Зачем? — удивился Лёня, беря коробку. — Я не играю… но спасибо.
— Еще тут конфеты, мандарины… Бананы, правда, испортились… — зачем-то пробормотала она. — Я свежих куплю, принесу…
— Вы еще придете? — его вопрос прозвучал так неуверенно и вместе с тем так надежно.
Ева растерялась.
— Если дедушка не против.
— Он никогда не против.
— Значит, приду, — пообещала она и поспешно добавила. — Буду приходить, пока не выздоровеешь.
Они посидели в молчании, но на этот раз оно не было тягостным. Перед уходом Ева вспомнила про билеты.
— Мне на работе дали билеты на спектакль, — соврала она. — Может, вы с дедушкой сходите. В январе. Думаю, ты уже поправишься.
— А вы? — спросил Лёня. — Пойдете?
— Нет. Я не люблю… Я не хожу на такие вещи.
— И я не хочу.
— Почему?
— Там все неправда. Обман. Зачем туда ходить?
— Ну как… — Ева снова почувствовала себя не в своей тарелке. — Чтобы увидеть что-то доброе. Чтобы поверить в чудо. Поднять настроение. Людям же нравится.
— Но вы не ходите.
— Не с кем.
— Пойдете с нами? — тихо попросил он.
Ева хотела отказаться, но его взгляд, полный тоски и в то же время надежды, заставил ее сдаться.
— Хорошо. Пойдем вместе.
— А билетов хватит?
— Я еще попрошу.
Лёня удовлетворенно кивнул.
Уходя, она услышала за спиной тихое «списибо» от Виктора.
— И вам, — ответила она.
И вот теперь она с нетерпением ждала вечера. У нее появилась цель. Ей безумно хотелось, чтобы у этого мальчика все наладилось. Жизнь прекрасна, особенно в самом начале, и нельзя позволить, чтобы эта заря померкла.
Она стала навещать его каждый день. Сначала они просто молча сидели, и это молчание было комфортным. Потом она начала рассказывать ему, почему жизнь — это дар. Купила ему книгу, подарочное издание о мальчике-сироте, который обрел семью и стал волшебником. Лёня не хотел ее читать, но, чтобы не обидеть гостью, начал с нескольких страниц — и увлекся.
Виктор стал менее мрачным. Как-то раз, когда Ева была в гостях, он заглянул в комнату.
— Вы не против, если я ненадолго отлучусь?
— Конечно нет.
Через час он вернулся с небольшой, но пушистой елкой. Они решили поставить ее в гостиной. Украшений не нашлось, и Ева принесла свою старую коробку, которую много лет собиралась выбросить, но все не решалась.
Они украшали елку вместе. Ева доставала из коробки хрупкие шары и стеклянные сосульки, а Виктор с внуком вешали их на ветки. Получилось очень красиво, по-настоящему празднично.
Вечером тридцатого декабря Ева почувствовала легкую грусть. Завтра она не придет, не будет мешать им своим присутствием. Но Виктор, провожая ее, заговорил, запинаясь:
— Мне очень неловко вас просить… И я не знаю, имею ли право. Наверное, у вас свои планы, семья… Но я совсем не умею готовить… Нет, простите, не стоит…
Ева почувствовала, как у нее забилось сердце. Он не договорил, но она все поняла.
— Я зайду завтра. Приготовим что-нибудь вместе.
Впервые за долгие годы она почувствовала себя нужной. Придя домой, она разрыдалась, давая волю сдерживаемым эмоциям. А утром тридцать первого числа помчалась по магазинам. Слезам больше не было места — нужно было успеть слишком многое.
У кассы она столкнулась с Виктором. Вид двух переполненных тележек рассмешил их обоих. Казалось, они собираются накормить целую армию, а не втроем встретить праздник.
Лёня, увидев Еву, просиял. Сказал, что прочитал уже полкниги, и спросил, есть ли продолжение. Ева заверила, что есть. А потом началась приятная предпраздничная суета. Ева взялась за готовку, Виктор помогал, чистя овощи и начиняя тарталетки. На кухне работал телевизор, показывая старые добрые фильмы. И в какой-то момент Ева поймала себя на том, что с интересом следит за происходящим на экране.
— Как можно было уехать не в тот город? — удивлялась она.
— Видимо, у судьбы были на то свои причины. Потому фильм так и называется, — улыбнулся Виктор. — А вы разве его не видели?
— Очень давно. И то, мельком.
— Впереди много выходных. Наверняка еще покажут.
— Посмотрим, — ответила Ева, и в ее голосе прозвучала нота заинтересованности.
Время летело незаметно. Никогда еще предновогодний день не проносился для нее так быстро. Обычно она считала минуты до его окончания, а сейчас думала лишь о том, успеет ли запечься мясо, и счастлива была от этих простых, суетливых хлопот. Она вспомнила про билеты на спектакль, про то, что нужно зайти в книжный, про каток и елку, на которую можно сводить Лёню… Столько планов, столько дел! И как все успеть, когда есть желание? Желание жить. Ведь жизнь по-настоящему прекрасна, когда есть ради кого просыпаться по утрам.
И когда часы начали отсчитывать последние секунды уходящего года, и на экране загорелись бенгальские огни, Ева почувствовала, как маленькая, теплая ладонь мальчика доверчиво вложилась в ее руку. Она посмотрела на сияющую елку, на доброе, умиротворенное лицо Виктора, и в ее сердце, так долго пребывавшем в зимней спячке, наконец расцвел нежный, хрупкий, но бесконечно дорогой цветок надежды. Он больше не был «синим чулком». Он была Евой. Просто Евой. И ее новая семья, найденная в сугробах отчаяния, начиналась прямо здесь, под тихий перезвон бокалов и смех ребенка, который наконец-то поверил в новогоднее чудо.
