Жила в деревне, копала картошку и верила мужу-дальнобойщику, пока в одну снежную зиму ко мне на порог не принесли мое же счастье в одеяле
Хрустящий снег под ногами пел свою монотонную, убаюкивающую песню. Марта, закутавшись в старый, но тёплый пуховый платок, медленно шла через двор, озираясь по сторонам. Воздух был чистым и колким, таким, каким он бывает только в глубокой деревне, вдали от городской суеты и дымных трасс. Она подошла к низкому, почерневшему от времени сараю, с усилием открыла скрипучую дверь и извлекла оттуда длинную деревянную лопату с широким, отполированным до блеска металлическим лезвием. Инструмент показался ей на удивление тяжёлым, будто налитым свинцом.
Она оперлась на черенок, давая себе передышку, и задумчивым, немного отрешённым взглядом окинула белоснежное покрывало, укутавшее землю. В городе, откуда они перебрались, она никогда не задумывалась о цене этой идеальной чистоты. Ранним утром, спеша на работу по безупречно расчищенным и посыпанным песком тротуарам, её мысли были заняты предстоящим днём, а не тем, чьи руки, пока город спал, совершили это маленькое чудо. Теперь же она сама стала тем самым дворником, тем самым тружеником, чей труд остаётся невидимым. Лёгкая грусть щемящей нотой прозвучала в её сердце. Но тут же её сменила волна странного, почти горького удовлетворения. Да, трудно. Но это труд на своей земле. И пусть вместо асфальта под ногами мёрзлая глина, а вместо супермаркета — погреб с собственными запасами, эта земля была их крепостью, их маленьким царством.
Решение о переезде созрело два года назад, подобно тяжёлому, налитому соком плоду, готовому упасть с ветки. Их городская жизнь медленно, но верно катилась под откос. Её собственная зарплата в конторе задерживалась на месяцы вперёд, превращаясь в эфемерную абстракцию. Она с содроганием вспоминала, как их младший, годовалый тогда Серёжа, с отвращением отворачивался от тарелки с макаронами, щедро посыпанными сахаром — вынужденным деликатесом в их скудном рационе. Она понимала его без слов — её собственную душу тоже мутило от этого безвкусного, серого теста, но оно хотя бы насыщало. Муж, чьи рейсы казались спасительной соломинкой, тоже часто возвращался не с деньгами, а с какими-то ненужными вещами — дешёвыми смесителями, которые приходилось сбывать за копейки, или ящиками водки, которую он с трудом и без всякой выгоды продавал знакомым. Именно тогда он, глядя в окно их хрущёвки на унылый двор-колодец, и предложил: «А не махнуть ли нам в деревню? Сдадим квартиру, хоть какая-то постоянная копейка появится. А мне всё равно, откуда выезжать».
Она не раздумывала ни дня. Так семья Крутилиных — она, муж Дмитрий и их два сына, старший Антон и малыш Серёжа, — оставила позади шумный город и погрузилась в тишину и просторы сельской жизни.
Сейчас Антону уже исполнилось семь, и он с важностью первоклассника шагал в местную школу, а Серёже недавно стукнуло три. Первый год был похож на выживание. Непривычные к физическому труду руки стирались в кровь, спина ныла по ночам. Но упорство, доставшееся ей, видимо, от далёких предков-крестьян, взяло верх. Часть своего скромного запаса домашней настойки она обменяла на помощь двух местных мужиков, которые за несколько дней вскопали все пять соток огорода. Вместе с Дмитрием они засадили большую часть земли картофелем, разбили аккуратные грядки с морковью, луком, отвели место под огурцы и томаты. Как же она ликовала, собирая свой первый урожай! Крупная, рассыпчатая картошка, хрустящие морковки, ароматный лучок — всё это было выращено её руками. Покойная свекровь, женщина невероятной силы и трудолюбия, ещё при жизни заготовила целую гору навоза и золы, и теперь Марта с благодарностью брала оттуда ценное удобрение, щедро сдабривая им землю.
Сад, ухоженный руками свекрови, тоже не остался в долгу и одарил их щедрым урожаем яблок, груш и душистой малины. В тот вечер, когда они всей семьёй варили варенье, дом наполнился таким ароматом, что казалось, сама жизнь, тёплая и сладкая, прочно поселилась под этой старой, но добротной крышей.
Единственным, но ощутимым недостатком деревенского быта было отсутствие водопровода. Дмитрий обещал, что к весне всё исправит. А пока… Туалет во дворе, купание в корыте за занавеской или в бане по субботам, а вода — либо из колонки рядом с домом, либо, если она замёрзнет, из старого колодца через дорогу. Они с мужем откладывали каждую копейку, и уже к предстоящей весне у них должна была накопиться необходимая сумма, чтобы провести воду прямо в дом.
Закончив с расчисткой снега, Марта вернулась в дом, в тепло, пахнущее свежим хлебом и сушёными травами. Она принялась чистить рыбу — сегодня был день памяти её свекрови, и полагалось приготовить поминальный ужин. Зоя Ивановна отошла в мир иной три года назад, почти сразу после рождения Серёжи. Слабое сердце… Они с Дмитрием не раз уговаривали её перебраться к ним в город, но та лишь отмахивалась: не могу я своего Шурика бросить, да и огород… Говорила, что родилась на этой земле и на ней умрёт. За ней присматривала соседка Галина, она и сообщила тогда, что стало совсем плохо. Они успели примчаться, застали её ещё в сознании, а наутро её не стало. Всего пятьдесят четыре года… Но зато обоих внуков она повидала.
Разделав рыбу, Марта обвела взглядом комнату. Всё здесь оставалось таким, каким было при свекрови. Простые, но крепкие деревянные лавки, вышитые своими руками полотенца, старый буфет с посудой — всё дышало миром и покоем. Она не стала ничего менять, этот уют был последним даром тёплой, хозяйственной женщины. В первые месяцы, заходя в дом, Марта по привычке готова была окликнуть её, спросить совета. И больше всего ей не хватало тех самых, невероятно вкусных пирогов, рецепт которых она так и не смогла разгадать.
— Мам, можно я с дядей Львом на речку сходить? Он говорит, там лёд крепкий, и рыбу можно половить, — в дом влетел, растормошив морозный воздух, Антон.
— Иди, только одевайся теплее и долго не задерживайся! — крикнула она ему вдогонку.
Сын стремительно исчез, а она, усмехнувшись, подошла к окну. Их сосед, Лев, что жил напротив, стал для Антона настоящим другом. То они вместе мастерили что-то в его сарае-мастерской, то ходили в лес, то, как сейчас, на рыбалку. Она знала, что Лев остался один — жена несколько лет назад укатила в город вместе с дочкой, прельстившись «красивой жизнью». А когда на бывшем заводе перестали платить, а новый муж-охранник не оправдал надежд, пыталась вернуться. Но Лев, человек принципиальный и честный, простить предательства не смог. Алименты платил исправно, летом дочь гостила у него, но на примирение с матерью девочки не шёл. Работы у него, мастера на все руки, всегда хватало — то кому-то баньку поставить, то мебель смастерить, то недавно какие-то состоятельные гости заказали сруб под дачу. Ему заплатили хорошо, и слава о хорошем плотнике пошла по округе. Может, от скуки, а может, от врождённой любви к детям, он и пригрел её Антона. И Марта была только благодарна — сын под надёжным присмотром, да и учится полезному делу. «Надо будет ему ватрушек отнести, — подумала она, глядя на подошедшее тесто. — Пусть тоже свекровь помянет. Хотя зачем ему рыба, если он сам её наловит? А вот ватрушки с творогом от Галины — это другое дело».
Её размышления прервал тихий, почти неслышный стук в оконное стекло. Неуверенный, робкий. Она отодвинула лёгкую занавеску и нахмурилась. На крыльце стояла молодая девушка, прижимавшая к груди свёрток в тёплом одеяле. Сама же она была одета в лёгкое осеннее пальтишко, и от холода переминалась с ноги на ногу. Не цыганка… Слишком бледная, почти прозрачная.
Стряхнув с рук муку, Марта вышла на крыльцо, сурово оглядев нежданную гостью.
— Здравствуйте. Вы к кому?
— Простите… Дмитрий Крутилин здесь живёт? — голос девушки дрожал, и было непонятно — от холода или от страха.
— Здесь. Но его сейчас нет, в рейсе. Вернётся завтра. А вам он зачем?
— Меня Леной зовут… Я думала, он дома… Видно, напутала с числами… Извините… — она сделала нерешительное движение, чтобы уйти, но Марта, всем нутром почувствовав недоброе, резко окликнула её:
— Стой! Иди сюда.
— Я, наверное, пойду…
— Я что, кусаюсь? Заходи, погрейся, потом пойдёшь, — Марта быстрыми шагами спустилась со ступенек и перекрыла ей путь к калитке. — Заодно расскажешь, кто такая и по какому делу.
Девушка, не поднимая глаз, покорно развернулась и направилась к дому.
В горнице Марта усадила её в глубокое кресло с выцветшей зелёной обивкой, накинула на её плечи большой вязаный плед.
— Разденься, быстрее согреешься. И сапоги поставь к печке, пусть просохнут. И ребёнка разверни, не задыхай его. Кто у тебя?
— Девочка… Светлана.
Убрав со второго кресла свою пряжу, Марта устроилась напротив и уставилась на девушку пронзительным, изучающим взглядом.
— Теперь я слушаю. Кто ты и зачем тебе мой муж?
Девушка опустила глаза и стиснула пальцы на руках девочки, словно ища в ней опору. Молчание затягивалось.
— Ладно, тогда я сама спрошу, — дурные предчувствия сдавили Марте горло, и сердце, будто раненная птица, забилось в груди. — Ты с ним работаешь? На автобазе?
Лена беззвучно покачала головой.
— Тогда остаётся только один вариант… — Марта сделала паузу, чувствуя, как холодеют её собственные пальцы. — Ты не родственница, всех его родных я знаю. Значит… любовница? Так что ли?
Девушка молчала, глядя в пол, и это молчание было красноречивее любых слов.
— Вот как… — тихо прошептала Марта, и в душе её поднялась такая буря гнева и боли, что она едва не задохнулась. Ей захотелось вцепиться в эти белые, шелковистые волосы, вытолкать её взашей на мороз… Но её останавливало двое: этот беззащитный комочек на её руках и её собственное, слишком мягкое и отзывчивое сердце.
— И долго это длится? Погоди… — её взгляд упал на ребёнка, и в голове сложилась страшная картинка. — Светлана… это его дочь?
Девушка кивнула, и с её губ сорвался тихий, прерывивый всхлип. Тут же заплакал и ребёнок.
— Хватит реветь, ты её пугаешь! — резко сказала Марта, с трудом сдерживая дрожь. — Говори, давай, всё с самого начала!
— Мне бы её покормить… можно?
— Корми!
Марта встала и вышла в сени. Она прошла в кладовую, достала оттуда бутылку с собственноручно приготовленной настойкой на малиновых листьях. Налив себе полстакана, она выпила его залпом, не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Она уперлась ладонями в деревянные косяки двери и пыталась отдышаться, прогнать прочь чёрные пятна, пляшущие перед глазами. Что же это такое? Неужели правда? Как это могло случиться?
Вернувшись на кухню, она механически открыла вентиль газового баллона, зажгла конфорку и поставила сковороду с рыбой. Её движения были резкими, отрывистыми, а мысли витали где-то далеко, пытаясь отыскать в памяти тот момент, где всё пошло под откос.
— Света уснула… я положила её на диван, можно? — робкий голос за спиной заставил её вздрогнуть.
— Можно, — буркнула она, переворачивая рыбу. — Садись за стол. Я ватрушки сейчас делать буду, а то тесто перестоит. А ты продолжай. Рассказывай.
— Можно воды попить?
— В ведре. Кружка на полке.
Марта принялась раскатывать тесто, и её взгляд, тяжёлый и холодный, снова упал на девушку, безмолвно требуюя продолжения.
— Мы познакомились в кафе… в Антиповке. Я там работала.
— А сейчас?
— Сейчас нет… уволили. Ребёнка не с кем было оставить, я её с собой брала, в подсобку… Но хозяину это не понравилось.
— Ну так что с Дмитрием-то? — Марту раздражала эта явная попытка вызвать жалость, ведь она и правда начинала жалеть эту несчастную.
— Он часто в наше кафе заезжал. Потом… стал ухаживать. Мы сблизились…
— А про то, что женат, про детей — это он когда сообщил? — голос Марты звучал ядовито.
— Тогда… когда я сказала, что жду ребёнка. Он дал денег… но их у меня мать украла. Она выпивает… Я ему сказала, а он не поверил. Сказал, что я его обманываю. И перестал приезжать. А когда я смогла найти деньги, был уже слишком большой срок. Да и врачи отговаривали… Говорили, могу больше детей не иметь. Вот я и решила, что справлюсь одна.
— И что, не справилась? — Марта с силой придавливала творожную начинку к лепёшкам из теста.
— Нет… Мать выгнала меня, когда узнала. Я у подруги жила. А после родов и она намекнула, что устала. Я сняла комнату, вернулась на работу, но ребёнка приходилось брать с собой… В итоге меня уволили. Пособия не хватает даже на еду. Через два дня надо за комнату платить… Я в отчаянии. Поехала на автобазу, мне там и адрес Дмитрия дали…
— И чего ты хочешь? — спросила Марта, отставляя в сторону готовые ватрушки. — Чтобы он к тебе ушёл? Или денег?
— Я хотела попросить хоть немного… Хотя бы на месяц за комнату. А там… я бы что-нибудь придумала. Мне правда некуда идти. Мать не пускает, говорит, сама виновата. Тётка сказала, чтобы я с отцом ребёнка разбиралась… — её голос сорвался на рыдания. — Просто руки опускаются…
Марта поставила противень с ватрушками в тёплую духовку на расстойку и села напротив Лены, сложив руки на столе.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать.
Марта молча уставилась в заиндевевшее окно. Когда ей было двадцать, она ждала Антона. Но у неё был муж, была свекровь, был дом. Вчерашняя выпускница техникума оказалась под крылом семьи. А перед ней сейчас сидела девочка, у которой не было ничего. В душе Марты бушевала гражданская война. С одной стороны — жгучая, обжигающая душу обида и гнев. С другой — щемящая, предательская жалость. Выгнать её? А что потом? Если она, от отчаяния, наложит на себя руки? Или ребёнка в приют сдаст? Она сама, будучи сиротой, знала, сколько детей оказываются там именно из-за подобных историй.
Внезапно Лена поднялась, обошла стол и опустилась перед ней на колени.
— Эй, ты что? — отшатнулась Марта.
— Простите меня… Пожалуйста, простите! Я бы никогда не пришла, если бы не край… Я совершила ужасную ошибку, но я не устояла…
Марта горько усмехнулась. А кто устоит? Высокий, статный, с обаятельной улыбкой и тёплым взглядом… Она и сама когда-то не устояла.
— Встань, — когда та поднялась, Марта встала и, повернувшись к духовке, резко бросила через плечо: — Наверное, это прозвучит гадко, но… ты уверена, что ребёнок от Дмитрия? Знаю я эти ваши придорожные забегаловки.
Девушка вспыхнула, а потом, заикаясь, прошептала:
— Д-да… Он был первым. Мне всего семнадцать было, когда я в кафе устроилась. А с Дмитрием я через полгода познакомилась.
— Погоди, так у вас больше года это длилось? — глаза Марты сузились.
— Нет… Год и два месяца. А потом… я же говорила, он узнал про ребёнка, разозлился и пропал.
— Когда вы в последний раз виделись?
— В прошлом году, на майские.
И тут в памяти Марты, словно вспышка, возник тот день. Дмитрий вернулся из рейса мрачнее тучи. Всё его раздражало, он отмахивался от вопросов, говорил что-то про нерадивого напарника. А она тогда подумала — ерунда, Степан всегда был гуленой, и Дмитрий относился к этому спокойно. А оно вон что…
— Пожалуй, я пойду… — Лена направилась в горницу, к спящей дочери.
— Стоять! — голос Марты прозвучал как удар хлыста. Девушка замерла. — И куда это?
— Домой.
— Нет, — Марта покачала головой. — Так дело не пойдёт. Сегодня ты остаёшься здесь. Ждём Дмитрия. Завтра и будем решать, что со всем этим делать.
Лена стояла, не в силах вымолвить ни слова.
— Не бойся, не съем. Просто хочется посмотреть в глаза моему супругу, когда он вас здесь увидит. Такое зрелище пропустить нельзя… А теперь садись и ешь. Помяни мать Дмитрия.
Мальчикам она сказала, что это её знакомая из города заехала по делам. Те и не спрашивали. Серёжа с интересом тыкал пальчиком в спящую малышку, Антон тоже подходил посмотреть. Они и не подозревали, что перед ними — их родная по отцу сестра.
Когда в доме воцарилась ночная тишина, Марта вышла на крыльцо, кутаясь в толстую, овчинную шубу покойной свекрови. Она села на холодную ступеньку, прижала колени к груди и наконец-то разрешила себе заплакать. Тихие, бесшумные слёзы катились по её щекам и замерзали на шерстяной ткани. Она не знала, что будет завтра. Она лишь понимала, что прежней жизни, той, что была ещё вчера, больше не существует. Дав волю горю, она просидела так, пока холод не начал проникать сквозь толстую подошву валенок. Затем, онемевшую и усталую, она вернулась в дом. Пройдя в спальню, она остановилась перед зеркалом. Двадцать восемь лет. Ещё молода. Стройная, без намёка на лишний вес — не от хорошей жизни. Длинные каштановые волосы, обычно собранные в пучок, теперь рассыпались по плечам. Она смотрела на своё отражение и думала: почему? Чего ему не хватало? Может, захотелось чего-то нового, другой, белокурой и юной? Или это были настоящие чувства?
Лена спала на раскладном диване на кухне, прижав к себе дочь. «Ну что ж… — с горькой решимостью подумала Марта. — Завтра приедет Дмитрий. И мы всё выясним».
Утром она отвела мальчишек к соседке Галине.
— А чего это ты их ко мне сплавляешь? Боишься, что муж, сгорая от страсти, прямо с порога на тебя кинется? — засмеялась та.
— Две недели его не было, — уклончиво ответила Марта. — Не в этом дело. Пусть у тебя побудут, не выпускай, пока я сама не приду.
— Какие-то тайны у вас, — покачала головой Галина.
— Потом всё расскажу.
Вернувшись, она засуетилась на кухне, пытаясь заглушить дрожь в руках. Лена сидела в углу, тихо играя с дочерью, и на её лице тоже лежала печать тревоги и обречённости.
И тут они обе услышали знакомый рокот тяжёлого мотора. По двору прошёл гудок, и из кабины фуры выпрыгнул сияющий Дмитрий с подарками в руках.
— Привет, мои самые лучшие! Что это меня никто не встречает? — весело крикнул он, переступая порог.
Но его объятия повисли в воздухе. Марта отступила на шаг.
— Ну отчего же? Тебя встречают сразу две семьи, — её голос прозвучал холодно и ровно.
И тут он увидел Лену, которая, казалось, пыталась слиться со стеной.
— Я не понимаю…
— А что тут понимать, Дмитрий? — Марта отступила ещё. — Иди, познакомься со своей дочерью.
— Ты что здесь делаешь? — его голос прозвучал грубо и зло, когда он обрушился на девушку.
— Я… я… — та растерялась.
— Она здесь, потому что ей некуда было деваться, — чётко, словно отчеканивая, произнесла Марта. — Я всё знаю. Мне Лена всё рассказала.
Дмитрий тяжело рухнул на стул и провёл ладонью по лицу.
— Я же дал тебе тогда денег, — прошипел он.
— Я тебе тогда всё объяснила! — всхлипнула Лена.
— Хватит слёз, — холодно остановила их Марта, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь. — Садись, Лена. Будем решать, что делать дальше.
Они решали. Спорили, кричали, умоляли. Дмитрий клялся, что не хочет терять семью, что это была роковая ошибка. Но к утру Марта с предельной ясностью поняла: простить она не сможет. Никогда. Разбитое доверие не склеить, а дыру в душе не залатать. А если у него в каждом городе такая же «роковая ошибка»?
— И что дальше? — в отчаянии спросил он. — Квартира в городе сдана, деньги мы получили за полгода вперёд. Как мы разъедемся?
— Если ты мужчина, то позволишь нам с детьми остаться здесь, пока не истечёт срок аренды. Через полгода ты сможешь въехать сам. Можешь с Леной… Но помни, квартира — моя, государственная, как сироте. На неё ты не претендуешь.
— Я не претендую…
— Дмитрий, можно ко мне… — тихо проговорила Лена. — Комната большая. Ты можешь жить отдельно, мы что-нибудь придумаем…
— Вот, прекрасный выход! — горько усмехнулась Марта. — С тобой, Дмитрий, я развожусь. А у тебя есть шанс исправить свою ошибку и воспитывать дочь.
Она говорила это твёрдым голосом, хотя внутри у неё всё обрывалось и кричало от боли. Всё рушилось. И даже если бы она нашла в себе силы простить, прежнего счастья уже не вернуть. Старую треснувшую чашку можно аккуратно склеить, но пить из неё уже будет страшно.
Через два часа Дмитрий погрузил свои вещи в машину и пошёл к Галине прощаться с сыновьями. Он обещал им вернуться. Лена стояла у машины с ребёнком на руках и виновато смотрела на Марту.
— Простите… Я знаю, что это ужасно, но простите…
— За что мне тебя прощать? — её улыбка была похожа на оскал. — Я слышала от Дмитрия то же самое — ты не знала, что он женат. А вот его… его я не прощу. Никогда.
Когда фура скрылась за поворотом, Марта пошла к соседке. Мальчишки увлечённо собирали какой-то новый конструктор.
— Дмитрий им коробку какую-то привёз, они с утра ничего не видят, — махнула рукой Галина. — Боже, Марта, что с тобой? Ты белая, как полотно!
Марта выскочила из дома и, добежав до своего двора, её вырвало.
— Да что с тобой? Может, беременна? — испуганно спросила Галина, накидывая ей на плечи пальто.
— Нет, это нервы… Я почти сутки держалась… Вся моя жизнь рухнула, Галя, понимаешь?
— Из-за той девчонки? Кто она?
— Та самая… из придорожного кафе, — глухо ответила Марта.
— Идём ко мне, выпьешь чаю с мятой, всё расскажешь.
Сидя за столом у соседки, она плакала и рассказывала всю историю.
— Не думала я, что Дмитрий на такое способен… — вздохнула Галина. — Вроде, любящий муж был. И ты красавица. Но слушай, развод — это не конец. Мой-то меня с тремя бросил, а ничего, выдюжила, дети выросли, на хороших местах. И ты справишься. Сильная ты. Может, теперь на Льва Сергеевича внимательнее посмотришь?
— Ты с ума сошла, Галя?
— А что? — фыркнула соседка. — Думаешь, я не вижу, как он на тебя смотрит? И Антона твоего везде с собой таскает. Мужик он хороший, работящий. Вам бы вместе, два одиночества… У него никого нет.
— У меня муж только что уехал, а ты уже сватаешь! — Марта с горечью покачала головой. — Эх, Галя… Пойдём ко мне, наливки выпьем…
Дмитрий первое время после отъезда регулярно навещал сыновей. Сначала умолял вернуться, но потом, видимо, смирился. С Леной у него, в конце концов, сложились отношения, они даже расписались после развода с Мартой. Весной, как и обещал, он помог провести воду в дом. Но её мысли были уже далеко от водопровода. Лев, их сосед, стал всё чаще заходить по вечерам — то помочь по хозяйству, то просто чай попить. За два лета Марта сумела найти общий язык с его дочерью, и та стала относиться к ней с теплотой и доверием. Следующей осенью, когда листва пылала багрянцем и золотом, Марта переехала к нему в дом — просторный, пахнущий деревом и ладаном.
Тогда же, осенью, Дмитрий продал родительский дом и честно разделил деньги: две трети отдал Марте и сыновьям, одну треть забрал себе.
Спустя несколько лет Марта и Лев перебрались в город, в уютный дом в частном секторе. Она продала свою квартиру, он — свой дом в деревне. Детей они решили не баловать, считая, что те должны сами пробивать себе дорогу в жизни. И они справились: Антон выучился на инженера, сам взял ипотеку, Сергей пошёл по стопам отца, и Дмитрий помог ему с жильём. Дочь Льва, Марина, вышла замуж и уехала за границу. И вот уже много лет Лев и Марта живут в своём доме вдвоём, и лишь по выходным он наполняется звонкими голосами внуков, принося с собой ту самую, выстраданную и такую драгоценную радость.
Оглядываясь на прошлое, на ту страшную зиму, что переломила её жизнь, Марта поняла простую и мудрую истину. Иногда судьба забирает что-то привычное и дорогое не из жестокости, а чтобы освободить место для чего-то нового, более настоящего и прочного. И самые тёмные тучи, пролившись дождём, неизбежно рассеиваются, уступая место чистому, бездонному небу. Счастье, как весенний росток, всегда найдёт дорогу к свету, даже сквозь самые толстые пласты льда и снега.
