1916 год.. Отец поклялся, что я никогда не выйду замуж за сына своего врага, и его клятва оказалась страшнее, чем я думала.
Последние отголоски летней ночи цеплялись за спящую землю, окутывая ее серебристым покрывалом из лунной пыли и тишины. Варвара, осторожно ступая босыми ногами на прохладные доски завалинки, на мгновение замерла, прислушиваясь. Дом хранил сонное дыхание своих обитателей: батюшка с матушкой давно почивали, а из комнаты младшего братика доносился невнятный шепот вечерней молитвы. Это означало, что у нее впереди есть время, целая вечность, ради которой стоило рисковать.
Снова и снова она проделывала этот путь, словно ночная бабочка, летящая на обещанный огонек. Ее сердце, трепещущее и живое, вело ее прочь от удушающих стен родительского гнева, туда, где пахло раскаленным металлом и надеждой. Кузница, даже в ночи, была ее настоящим домом.
Переступив порог, она увидела его. Дмитрий. Его высокая, чуть сутулая фигура вырисовывалась в сумраке, освещенная отсветами угасающего горна. Он не услышал ее шагов, погруженный в созерцание углей. И прежде чем он успел обернуться, она уже была в его объятиях, прижимаясь к груди, пахнущей дымом и потом, впитывая его силу, как засушенная земля впитывает первый дождь.
— Варенька? Но мы же условились на завтра, после службы. — Его голос прозвучал сдавленно, в нем читалась тревога, будто он почуял недоброе.
— Не могу я больше ждать, не осталось во мне сил для ожидания. — Ее слова были едва слышным шепотом, горячим дыханием на его груди. — Нам нужно бежать, Дмитрий. Сейчас, пока не стало слишком поздно.
— Отец твой уже все решил? Свататься приходили? — Он отшатнулся, будто получил удар. Ноги его словно вросли в земляной пол. Он знал, что этот день настанет, боялся его, но все равно надеялся, что судьба будет к ним милостивее.
— Мало того, что договорился, так еще и свадьбу на последний месяц осени назначил. Отвел мне всего четыре недели, чтобы попрощаться со всей прежней жизнью. Почему, скажи, почему его обида значит для него больше, чем мое счастье? — Слезы, горячие и соленые, потекли по ее щекам, оставляя влажные дорожки на дорогом платье. Она теребила в руках носовой платок, и ее голос сорвался в отчаянной мольбе. — Убежим, умоляю! Уедем в соседнее село, пусть нас там тайно обвенчают. А потом, когда все утихнет, вернемся. Батюшка пошумит, потопочет, да и простит в конце концов, куда ему деться.
— Нет. — Он положил ей на плечо свою большую, сильную руку, и в его прикосновении была нежность и непоколебимая твердость. — Нет, моя радость. Я не могу тебя подвергать такой опасности. Бежать нам некуда, только в лес да в чисто поле, на произвол судьбы и лихого времени. Я не могу бросить кузницу, последнее, что осталось мне от отца. Не могу я и вырвать тебя из родного гнезда, пусть и сурового. Пойми, рано или поздно в твоем сердце поселится горькое сожаление об этом побеге. Надо смириться. Принять то, что уготовила нам судьба. Видно, не суждено нам быть вместе. То, о чем ты говоришь, — безрассудство, и я не вправе ему потворствовать.
— Так значит, ты от меня отказываешься? Вот так, просто, смиряешься и отпускаешь? — Девушка не верила своим ушам. В ее глазах плескалось недоумение и боль.
— Да. И от всего сердца желаю тебе обрести покой и счастье. Когда ты примешь свою участь, ты обязательно его найдешь. А я останусь лишь тихим эхом в твоей памяти. А теперь иди. Прошу тебя, иди.
Не проронив ни слова в ответ, Варвара вырвалась из его объятий и пулей вылетела из кузницы. Она не помнила, как бежала по пыльной дороге, как ветер свистел в ушах, смешиваясь с тихими рыданиями. Она не стала пробираться обратно в окно, а с гордым, хоть и заплаканным лицом, вошла в дом через парадную дверь. Скрип половиц прозвучал громко, как выстрел, но ей было уже все равно. Она не дрогнула, даже когда из спальни вышел отец, а за ним мать, держа в дрожащей руке подсвечник, от которого по стенам прыгали тревожные тени.
— Где была? — Голос отца гремел, как гром среди ясного неба.
Девушка пожала плечами, вскинула подбородок, и ее взгляд, влажный, но твердый, встретился с его суровым взором.
— В кузнице. — И, увидев, как багровеет его лицо, смело продолжила: — Я прощалась со своей любовью. Ничего постыдного я не совершила, и у тебя нет права меня упрекать. Ты выдаешь меня замуж, что ж… Я пойду за твоего избранника. А ты будешь лелеять свою старую обиду и держать слово, даже если оно погубит счастье твоей же дочери. И пусть мое сердце разобьется на тысячу осколков, ты этого не увидишь. После свадьбы я не переступлю порог этого дома, и тебя в своем жилище видеть не пожелаю. Спокойной ночи, матушка.
Варвара гордо прошла мимо отца, оставив его в полном ошеломлении. Он смотрел ей вслед и видел в ее осанке, в ее взгляде что-то до боли знакомое — свое собственное отражение в зеркале молодости.
Мать девушки застыла, как изваяние, а отец, тяжело дыша, повернулся к ней и произнес устало:
— Не терзайся. Девка она у нас с горячей кровью, да и отходчивая. Перебушует, успокоится. Со временем поймет, что я желал ей только добра. Одной любовью сыт не будешь, а сваты наши — люди с положением и достатком. Да и время сейчас неподходящее для нежностей, в стране ветер перемен гуляет, да не к добру, война государство на части рвет.
А Дмитрий тем временем остался в кузнице. Он схватил тяжелую кувалду и с яростью обрушил ее на бесформенный кусок железа. Удары гремели, как пушечные выстрелы, разрывая ночную тишину. Соседка, разбуженная этим адским грохотом, примчалась с выговором, но, увидев искаженное болью и гневом лицо кузнеца, попятилась и ретировалась без лишних слов. Было от чего ему свирепеть — его возлюбленную насильно выдают замуж. И не за него.
Причиной этой трагедии стала старая, как мир, вражда. Обида и злоба между некогда близкими друзьями воздвигли непреодолимую стену между двумя сердцами. Отец Варвары, Григорий Петрович, и отец Дмитрия, Максим Игнатьевич, когда-то были неразлучны, пока Максим не увел у Григория его невесту. Между ними пробежала черная кошка — были и громкие ссоры, и тихие угрозы, и драки на деревенской околице. Даже спустя годы, когда Григорий женился на Надежде и у них родились дети, старая рана продолжала сочиться ядом в его душе. Ирония судьбы была беспощадна — дети двух врагов полюбили друг друга. Дмитрий был старше Вари на два года, он вырос статным, плечистым парнем, переняв отцовское ремесло. Несколько лет относительного затишья между семьями дали молодым людям призрачную надежду на примирение. Но старики даже в церкви отворачивались друг от друга.
Год назад Максим Игнатьевич, видя, как его сын теряет голову от дочки бывшего друга, решил перебороть свою гордыню и пришел с повинной. Но Григорий сначала и слушать его не захотел, а потом все же снизошел до разговора. Говорил он долго, и слова его были полны такой лютой ненависти, будто предательство случилось лишь вчера.
— Будет тебе, Григорий. Хватит костьми ложиться за старую обиду. Дай нашим молодым быть вместе, авось, породнимся, и вся эта вражда уйдет, как дым. — Максим пытался уладить дело миром.
— Не бывать тому! Елену мою ты у меня увел, а теперь еще и дочь в свою семью забрать замыслил? — Григорий показал ему кукиш. — Вот тебе, Максим! Пока я дышу, не видать твоему сыну моей Варвары в невестах!
Максим, сплюнув с досады, ушел ни с чем. Варвара и упрашивала, и умоляла отца, но тот стоял на своем, непоколебимый, как скала. Он был суров, пытался запирать дочь на засов, но разве можно удержать любовь за железными замками? Молодые люди встречались в церкви, вместе склоняли головы в молитве, представляя, что это их венчание, их пальцы сплетались в едином порыве. Отец и не подозревал о ночных вылазках дочери — узнай он, ей бы не поздоровилось.
Когда через полгода после неудачного сватовства Максима Игнатьевича не стало, Дмитрий, выждав время траура, снова пришел к Григорию. Но тот был непреклонен.
— Против тебя лично у меня ничего нет, парень. Но твой покойный батька знал, на что шел. Я перед ликом святого Николы поклялся, что этого брака не будет. До конца своих дней не допущу. И бежать не вздумайте, поймают — сами же и пожалеете. Да и куда вам бежать? В чисто поле, под открытое небо? Будь же разумнее, пойми, никогда она твоей не будет. А чтобы дурости из головы вышибить, просватаю ее за сына купцов Анисимовых, из соседнего уезда. С глаз долой, из сердца вон.
Вот почему Дмитрий отказался бежать с Варей. Он не хотел, чтобы она потом, в нищете и тоске, корила его за сломанную жизнь. Не хотел ссорить ее с родителями. Родительская воля — святыня. Да и правда, времена стояли смутные, и, возможно, обеспеченная жизнь в купеческом доме была для нее лучшей долей.
Свадьба гремела на всю округу. Звенели колокола, лилось рекой вино, а вечером молодоженов с пышным обозом провожали в соседний уезд. Все веселились, и лишь одна невеста была безмерно несчастна. Ее лицо, скрытое фатой, было бледным, а глаза — пустыми. Перед отъездом, когда мать, рыдая, перекрестила ее, Варвара поцеловала ей руку и влажную от слез щеку. Но когда подошел отец, она резко развернулась и направилась к повозке, не сказав ему ни слова прощания, не приняв родительского благословения. Он лишь смотрел ей вслед печальным, усталым взглядом, в котором читалось запоздалое раскаяние.
На самом краю деревни, где дорога уходила в поле, стояла закутанная в темный платок женщина. Варвара узнала ее сразу — это была Елена, мать Дмитрия, та самая женщина, что стала яблоком раздора между их отцами. И теперь было понятно, почему — даже годы не смогли стереть с ее лица печать былой красоты, а взгляд излучал доброту и некую грустную мудрость. Варвара попросила остановить повозку и спрыгнула на землю. Сбросив фату, она подошла к женщине, ее глаза были полны слез.
— Дитя мое… О чем плачешь?
— Это слезы прощания. Слезы по той жизни, что могла бы быть.
— Не стоит, утри их. Знаешь, сколько в нашем роду женщин вышло замуж не по зову сердца? А потом они находили в своем уделе и покой, и счастье.
— Но вы-то последовали зову своего сердца.
— Так и есть. Но пока был жив мой родитель, я была обручена с Григорием. Лишь когда он отошел в мир иной, я смогла уйти к Максиму. В ином случае мне пришлось бы довериться воле судьбы. Если тебя это утешит… Дмитрий любит тебя до сих пор, но он смирился. И передал тебе подарок на прощание. — Елена вынула из-за пазухи маленький, изящно сделанный кортик в кожаных ножнах.
— Что это?
— Это он выковал своими руками. Пусть он будет твоим оберегом. Применяй его лишь в час самой страшной опасности. Без нужды не доставай. Ну, а теперь я желаю тебе обрести мир в душе. Надеюсь, судьба будет к тебе благосклонна.
Обнявшись на прощание, женщины расцеловались, и Елена растворилась в вечерних сумерках, а Варвара, сжимая в руке холодную сталь кортика, вернулась в повозку, увозящую ее в новую, чужую жизнь.
Прошел год, но Варвара так и не смогла найти в сердце ни капли тепла к своему супругу, Павлу. Он не был жесток, но его прикосновения вызывали у нее оскомину, а его привычки — тихое отвращение. Свекор со свекровью без устали твердили о наследнике, но девушка, еще до свадьбы посетив местную знахарку, знала, какие травяные настои пить, чтобы не рожать от нелюбимого.
Ее тревожили и разговоры в новом семействе о надвигающихся переменах. Все чаще звучали речи о поддержке большевиков, и Павел, горящий новыми идеями, собирался уехать в Петроград, дабы примкнуть к революционному движению.
— Я никуда не поеду. И поддерживать смуту не стану. Я хочу мира и покоя, а не крови и разрухи.
— Все блага придут, стоит лишь протянуть руку и взять то, что нам по праву принадлежит! И как же я без тебя, моя ненаглядная? Без твоих волос, что пахнут летним лугом? — Павел взял ее тяжелую косу и принялся распускать ее, заплетенную в тугой жгут.
Варвара не выдержала. Она резко встала, схватила со стола ножницы и одним движением отрезала длинную, шелковистую косу.
— Что ты творишь?!
— Мне мои волосы нужны? На, забирай! Поезжай в свой Петроград вместе с ними, а я остаюсь. Я вернусь к отцу! — с вызовом смотрела она на мужа, но тот, схватив ее за запястье, сжал его с такой силой, что кости хрустнули.
— Ты — моя законная супруга, и твое место рядом со мной. Я сказал! Через три дня отправляемся в путь.
Следующей ночью Варвара снова, как в юности, выбралась через окно. Горькая усмешка тронула ее губы — давно она не проделывала этот трюк. Добравшись до условленного места у проселочной дороги, она отыскала заранее припрятанный узелок с пожитками и побрела в сторону родного села. Будь что будет. Даже если Павел приедет за ней, отец не даст ее в обиду.
К полудню следующего дня она, изможденная и пыльная, стояла на пороге родительского дома. Отец, глядя на нее, смахнул редкую мужскую слезу, а мать, вскрикнув, бросилась обнимать дочь.
— Варюша, родная! А где же твой супруг? Почему ты одна и без предупреждения?
— Я одна. Я ушла от него.
Отец с силой ударил кулаком по столу, так что задребезжала посуда:
— Это еще что за новости?
— Не гневись, батюшка, дай мне все по порядку рассказать.
Полчаса спустя, прихлебывая горячий чай, Григорий Петрович лишь качал головой.
— Ну и дела… И чего Павлу спокойно не сидится? Продолжал бы торговать, дело надежное. Чего на рожон лезет?
— Свободы он хочет, папенька, воли буйной. Я вот тоже ее захотела… С ним я никуда не поеду, а если явится за мной, ты меня не отдавай.
— Не могу я, дочка, муж он тебе по закону.
Но отец не выдал. Едва на дороге показалось облако пыли от подъехавшей повозки, Варвара задами скрылась в ближайшей роще. Вернувшись к вечеру, она застала в доме лишь родителей.
— Уехал, тятя?
— Уехал. Взял грех на душу, поклялся перед образом, что тебя здесь и в помине не было. Пусть поищет, дело себе найдет, авось, дурь из головы выбьет.
Однако Павел не успокоился. Через три дня он тайно вернулся в село под покровом ночи. Варвара проснулась от настойчивого стука в оконное стекло. Сердце ее забилось в надежде — уж не Дмитрий ли это, вернувшийся из города? За все эти дни она ни разу его не видела. Выглянув, она никого не увидела. Но стук был явным! Прислушавшись к ночной тишине, она спрыгнула на завалинку и осмотрелась — вокруг ни души. Решив обойти дом, она едва завернула за угол, как чья-то сильная рука схватила ее за плечо.
— Дмитрий?
— Дмитрий? — Хватка ослабла, и ночной гость резко повернул ее к себе. — Так у тебя тут утешитель нашелся?
Варвара вскрикнула и рванулась к крыльцу, никак не ожидая увидеть здесь супруга.
— Куда это ты собралась? В прятки со мной играть? Ну все, хватит, наигралась! Забираю тебя домой. А насчет этого… Дмитрия мы еще поговорим. — Он схватил ее за руку, и его пальцы впились в ее плоть, как стальные тиски.
— Вряд ли это удастся. Она никуда с тобой не поедет! — Варвара услышала голос отца, и в ее груди вспыхнула искра надежды. Павел ослабил хватку, и она, вырвавшись, забежала на крыльцо, укрывшись за широкой спиной Григория. — Марш в дом, нечего тут торчать, пока мужики разбираются.
Варвара бросилась в горницу и, достав из сундука тот самый кортик, прижала его к груди. Если понадобится, она его применит. Но назад, в ту золотую клетку, она не вернется. Ни за что!
Выглянув в окно, она увидела, как двое мужчин стоят друг против друга. Слова их долетали обрывками, пока вдруг Павел не взревел:
— Так начну с тебя! — Он рванулся к Григорию, в его руке блеснуло лезвие. Раздался глухой стон, и отец Варвары тяжело рухнул на землю.
Девушка поняла — случилось непоправимое. Сжимая в руке рукоять кортика, она встретила мужа на пороге. Не говоря ни слова, без раздумий, она вонзила сталь ему в бок. Тут же на шум прибежал сосед, Кузьма. Увидев кровь, он, не мешкая, погрузил раненого Павла в свою повозку и помчался прочь. Варвара же склонилась над отцом. Он еще дышал, но дыхание было хриплым и прерывистым, а глаза затуманены. Его нужно было перевязывать. Мать в панике металась по двору, как вдруг они услышали знакомый голос. Это был Дмитрий, случайно встретивший на дороге Кузьму.
— Помогу занести его в дом, отворяйте дверь.
Спустя полчаса стало ясно — Варвара теряет отца. Едва слышно он попросил Дмитрия наклониться и прошептал, захлебываясь:
— Береги мою девочку… Знаю, с тобой она будет под защитой. Прости… что моя слепая злоба… разрушила ваше счастье…
На следующий день, схоронив отца, Варвара сидела за столом в пустом доме, когда к ней подошла мать.
— Дочка… Вам с Дмитрием нужно уезжать. Не будет вам здесь покоя. Кузьма сказывал, что Павел жив, только ранен. А ну как оправится да с подмогой вернется? Бегите, милые, и будьте счастливы.
— А ты?
— Со мной-то что сделают? Старуха я, неопасная. Мы уж тут со свекровью твоей, с Еленой, останемся. Теперь уж можем общаться, не таясь.
— Но куда нам идти? — безнадежно вздохнула Варвара.
— А я и не говорила… У меня под Рязанью родственница есть, сестра двоюродная. Дом у них пустует, думаю, не откажут вам приют дать. Раньше не говорила, боялась, чтоб ты с милым-то до свадьбы не сбежала… а теперь понимаю, зря.
В предвечерних сумерках по проселочной дороге шли две фигуры — мужская и женская. Они шли, взявшись за руки, не думая о завтрашнем дне, зная лишь, что в самую трудную минуту они снова вместе. И не ведали они, какие испытания уготовила им грядущая судьба.
Под Рязанью их приютили в небольшом, но крепком доме. Тетка встретила их радушно, лишь с опаской поглядывала на Дмитрия, зная, что племянница замужем. Но когда они все рассказали, женщина расплакалась и обещала помочь, чем сможет.
— Мы ненадолго. Потом, наверное, в город подадимся, — говорил Дмитрий, скучая по наковальне и звону молота. Без кузницы он чувствовал себя не в своей тарелке.
Они прожили в деревне два месяца, а затем перебрались в губернский город. Уже по дороге в Рязань Варвара почувствовала первые признаки беременности, о чем с радостью сообщила возлюбленному.
— Теперь у нас будет настоящая семья. Жаль только, что не по закону…
— Почему же? — удивилась девушка.
— Как почему? Ты забыла, что супруг твой выжил? Вот уж не везет так не везет. Сейчас он, говорят, в Петрограде, и вроде бы тебя не ищет, но это пока…
— Ты его боишься?
— Нет. Но вряд ли он даст тебе развод!
— А что, если я перестану быть ему женой по документам?
— Это как?
— Мне нужно сменить имя. Мое мне всегда было не по душе. Возьму фамилию матери, а имя сокращу. Буду Викторией. Чистые документы, новая жизнь. Вот только как это провернуть?
— Что-нибудь придумаем, — обнадежил ее Дмитрий.
В городе они устроились быстро. Варвара, обладавшая талантом к шитью, пошла работать в ателье, а Дмитрий устроился подмастерьем в городскую кузницу. Неразбериха с паспортами и документами в те смутные годы играла им на руку, и первое время их никто не тревожил.
В мае удача улыбнулась Варваре. К ней в ателье зашла важная дама, заведующая отделом записи браков и рождений. Она осталась в восторге от сшитого ей платья.
— Скажите, а еще пару нарядов состроите? Лето на носу, хочется выглядеть прилично. Мужики наши воюют, а женщина, даже в такое лихолетье, должна оставаться цветком.
— Безусловно, смогу. Тем более, у меня есть ткани, которые идеально подойдут к цвету ваших глаз. — Варвара встала и, не торопясь, подошла к большому шкафу. Эти материалы ей отдал Дмитрий — с ним так расплатились за работу зажиточные соседи. И вот подвернулся подходящий случай.
— Ох, материи дорогие, пожалуй, мне не по карману.
— Я могу сшить для вас эти платья совершенно бесплатно.
Заведующая подняла бровь и удивленно посмотрела на швею:
— Но взамен вам потребуется некая услуга, я верно понимаю?
— Верно. Но для начала вы должны меня выслушать.
Опустив самые страшные подробности и не упомянув, что ее законный муж примкнул к красным, Варвара попросила помочь ей сменить имя и фамилию, не афишируя это в официальных газетах. Взамен она пообещала пожизненные скидки на свои услуги.
Заведующая была женщиной алчной и расчетливой, упускать такую выгоду не собиралась, а потому дала свое согласие. И у нее все получилось.
Уже через два месяца Аполлинария Григорьева официально стала Викторией Глухаревой, и по всем документам числилась незамужней. А перед самыми родами она обвенчалась с Дмитрием, взяв его фамилию и окончательно порвав с прошлым.
Казалось, жизнь наконец налаживается, но самые тяжелые испытания были еще впереди…
У Дмитрия и Виктории родилась прелестная девочка, которую они назвали Еленой, в честь бабушки. Три года пролетели в относительном спокойствии — несмотря на бушующие в стране бури, их маленькую семью они обошли стороной.
Виктория понемногу начинала забывать прошлое, как страшный, но уходящий сон, хотя порой все же просыпалась в холодном поту от видений, в которых ее отец хватался за окровавленный живот, а она сама наносила удар кортиком в бок своему первому мужу.
Она не решалась навещать деревню, где выросла. Матери сами время от времени приезжали в гости, чтобы повидать внучку и передать деревенских гостинцев.
Но однажды мать Виктории приехала без предупреждения. Это стало началом самых черных дней в их жизни.
Вернувшись с работы, Виктория застала мать, сидевшую на крыльце их дома, с выражением неизбывной тоски на лице.
— Мама? Что случилось? Ты же недавно у нас гостила. — Девушка бросилась обнимать мать, но, увидев ее заплаканные, опухшие глаза, похолодела. — Говори, что стряслось? Со свекровью что?
— Нет. Пойдем в дом, все расскажу.
Виктория проводила мать на кухню, и, переодевшись, села за стол напротив.
— Я слушаю.
— Федю арестовали.
— За что? — Девушка не могла поверить. Ее младший брат, недавно окончивший семинарию, священник с душой ребенка, — что плохого он мог сделать?
— За то, что пошел против нового течения. Ты разве не видишь, что кругом творится? Храмы рушат, святыни поругают. Федя попытался вступиться за свою церковь, его и забрали. Все из храма вынесли, а сам он… сгорел дотла. — Мать залилась горькими слезами.
— Где он сейчас?
— В Москве, его из нашей области туда этапировали. Я ничего не могу для него сделать, но хочу быть рядом в его последние дни.
— Мама, может, еще можно что-то предпринять?
— Ничего не изменить. Ты знаешь, кто его арестовал? Павел, твой бывший супруг. Он уже два года как в органах служит. В армии был, в революции участвовал, вот его с руками и оторвали.
Виктории показалось, что на нее вылили ушат ледяной воды. Теперь конец. Она ничем не сможет помочь брату, а муж непременно воспользуется случаем, чтобы отомстить.
Мать рассказала ей то, что узнала от бывших сватов. Те поначалу поддерживали новую власть, но, видя, с какой яростью и жаждой расправы их сын окунулся в новую жизнь, ужаснулись. Они стали бояться собственного ребенка. О его жестоких, подчас незаконных действиях, они говорили с содроганием.
Виктория перекрестилась. Слава Богу, что ей удалось вырваться из его лап. Неизвестно, как сложилась бы ее судьба, останься она с ним.
— Наверное, они меня винят в том, каким он стал?
— Нет, дочка. Они сами признают, что он таким уродился. Просто раньше не было возможности выплеснуть всю ту черноту, что в нем сидела. Они сами с облегчением вздыхают, говоря, что тебе повезло от него сбежать. Вот так-то…
Всю ночь Виктория не сомкнула глаз, представляя своего брата, этого хрупкого юношу с ликом ангела, в холодной камере с уголовниками. Он, самый добрый и светлый человек на земле, страдает за свою веру. И Павел непременно постарается отомстить ей сполна. Нет, она должна помочь брату. Пришло время поговорить с бывшим мужем, попытаться достучаться до остатков его совести. И, в конце концов, прошло столько времени, может, у него уже другая женщина, и она ему больше не нужна.
Утром, оставив на столе короткую записку, Виктория отправилась в Москву. Она не могла оставить брата в беде.
Она долго искала управление, в котором служил Павел, и, найдя его, долго переминалась с ноги на ногу у массивной дубовой двери. Правильно ли она поступает? Собрав всю свою волю в кулак, она вошла в кабинет и смело взглянула на человека, сидевшего за письменным столом.
— Ах, какими судьбами! Варвара, ненаглядная моя! Смотри-ка, ничуть не изменилась, разве что похорошела еще. Косу, вижу, отрастила. Соскучилась, что ли? — Казалось, он был весел, но по холодному, стальному блеску в его глазах Виктория поняла — он удивлен и зол.
— Нет, я не по тебе тосковала. Я пришла просить за моего брата.
— С чего это я должен его выпускать? Он на своем месте. Получил по заслугам.
— Ты прекрасно знаешь, что он не заслужил такой участи. Федя — самый безобидный и честный человек на свете.
Павел встал, обошел стол и уселся на его край,居高лежа смотря на нее.
— Красавица ты моя заправская, ты мне сувенир на память на спине оставила. Чуть я на тот свет не отправился. Три года от меня бегала, имя, смотрю, сменила. А теперь я должен по твоей прихоти братца твоего выпустить? Так, просто?
— Неужели в тебе совсем ничего человеческого не осталось? Столько лет прошло! Да, я виновата перед тобой. Я была плохой женой, заслужила твою ненависть. Но давай вспомним — а ты что делал, чтобы я тебя полюбила? Ты со своей лошадью ласковее был, чем со мной. Считал, что баба — существо второго сорта. Хорошо еще, что руку не поднимал. А когда я отказалась разделять твои идеи, начал давить и угрожать. Выходит, и в той ситуации мое мнение ничего не значило.
— Ладно, ладно, я понял — ты была плохой женой, я — плохим мужем. Но теперь у меня есть шанс все исправить. И я им воспользуюсь.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты останешься здесь, со мной. А братец твой сегодня же будет на свободе.
— Нет, у меня теперь настоящая семья. — Виктория поднялась, чтобы уйти, но какое-то необъяснимое чувство заставило ее обернуться. Павел смотрел на нее с ухмылкой, взглядом хищника, уверенного в своей добыче.
— Сегодня вечером твоему Феденьке вынесут приговор, это еще вчера решили. А потом я займусь и твоим кузнецом. Думаю, найду, за что его прищучить. Знаешь же — было бы желание…
Виктория вышла из здания и разрыдалась. На кону была жизнь брата, а затем и мужа. В том, что Павел сдержит слово, она не сомневалась.
Как бы ни было больно и горько, она должна была пожертвовать собой ради семьи.
Спустя два часа, она, осушив слезы, снова вошла в управление. Она открыла дверь кабинета и тихо произнесла:
— Я согласна. Но у меня будет к тебе просьба…
— Какая еще просьба, радость моя? — Павел смотрел на нее с самодовольным выражением лица.
— Я хочу, чтобы моя дочь жила со мной. То есть… с нами, — проговорила она, с трудом выдавливая из себя слова.
— У тебя есть дочь? — он был ошеломлен. — Ах, да… Кузнец. Нет.
— Что?
— Нет, дочь твоя с нами жить не будет. Не хочу я, чтобы у меня перед глазами маячило свидетельство твоего предательства.
— Но я не могу бросить ребенка!
— И не надо. Пусть живет с твоей мамашей. Навещать ее будешь. Но позже, когда я буду тебе доверять. Письмо я своей теще напишу, чего уж там. — Он сел за стол и взялся за перо. — Заодно и о братце твоем распоряжение отдам.
Через три часа привели Федора. Он был бледен, исхудал и его била мелкая дрожь. Каким образом Павлу удалось его освободить, Виктория не знала, да и не хотела знать. Главное, брат был свободен. Их отвезли на вокзал. Надежда на то, что ей удастся обмануть Павла, таяла с каждой минутой.
Посадив брата в поезд, она со слезами на глазах передала ему два письма — одно матери от Павла, другое — Дмитрию от нее самой. И все же она успела шепнуть Федору на прощание:
— Я обязательно вернусь. Я найду способ.
В письме к мужу она умоляла его не искать ее, не рисковать, иначе вся ее жертва будет напрасна, и спасти брата во второй раз ей уже не удастся.
Два месяца она прожила с Павлом, и каждый день был наполнен страхом и тоской. Она боялась сказать лишнее слово, сделать неверное движение. А он наслаждался своей властью, играя с ней, как кошка с мышкой.
— Кстати, о побеге и не думай. Я заручился поддержкой рязанских товарищей и твой адресок разузнал. Не успеешь ты до своего кузнеца добежать, как наши люди его уже повяжут.
Два месяца она жила в аду, и в ее сердце зрела отчаянная молитва — лишь бы его не стало. Порой, возвращаясь не в духе, он вымещал на ней всю свою злобу.
Однажды, зайдя в аптеку за бинтами, она разговорилась с пожилым фармацевтом. Постепенно она узнала, что он был человеком старой закалки, раньше жил в их уезде и, о удивительное совпадение, был прихожанином храма, где служил ее брат.
— Хороший он батюшка, ваш братец. Хоть и молодой, а мудрости в нем на десяти старцев хватит. Жаль, пропала его головушка…
— С чего вы взяли?
— Арестовали его.
— Да, но выпустили. — Она попыталась улыбнуться.
— Откуда вам знать? — Старик насторожился. — От рук Павла еще никто живым не уходил. Неужто он с ними заодно теперь?
— Нет.
Она рассказала, что Федор ее брат, а когда призналась, что живет с Павлом, старик побледнел и схватился за сердце. Виктории пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его в том, что она не желает ему зла, что ненавидит бывшего мужа и живет с ним лишь из-за страха за семью. Ей было не страшно открыться ему; она давно жаждала выговориться, и была уверена, что человек старой закалки поймет ее и не предаст.
— Дела, детонька… Что же ты теперь будешь делать? Твой Павел — человек жестокий, просто так свое не упустит. Страдать тебе в разлуке с дитятком.
— Я что-нибудь придумаю. Обязательно.
— Скажи, а готова ты ради своих на все?
— Готова. На все.
Старик поднялся и, подойдя к заветному шкафчику, достал оттуда маленький пузырек.
— Подлей ему в питье. Вкуса и запаха нет. А к утру ты свободна. Сердечный приступ.
Дрожащими руками Виктория взяла пузырек. Взглянув в глаза старика, она увидела в них бездонную печаль и какую-то старую, незаживающую боль.
— У вас с ним свои счеты?
— Верно. Как-нибудь расскажу.
Виктория вышла из аптеки и побрела к дому. Нет, она не хотела брать на душу такой грех. Но перед ее глазами стояло личико дочери…
Она целый месяц не решалась воспользоваться тем, что ей дал фармацевт. Но когда Павел в очередной раз вернулся домой пьяным и в ярости, она поняла — время пришло. Едва он выместил на ней свое бешенство, она, умыв окровавленное лицо и обозрев в зеркале свежие синяки, приняла решение. С этим пора кончать.
Но куда подлить? Чай он заваривал себе сам, компот не пил, в воду боялась — мог почуять. И тут ее осенило. Увидев его спящим с пол-литровой бутылкой самогона в руке, она осторожно вытащила ее и вылила содержимое флакончика внутрь. Поставив бутылку обратно на столик, она так же тихо вышла из комнаты.
На следующий день Павел на работу не пошел, и Виктория старалась держаться подальше. Она снова отправилась в аптеку за мазью от синяков, но та была закрыта. Удивившись, она вернулась и застала мужа, корчащегося от боли в груди. Она боялась к нему подойти, а он, посмотрев на нее удивленным, полным ненависти взглядом, рухнул на пол.
Она выскочила из комнаты, даже не проверив, жив он или нет, схватила свои документы и помчалась на вокзал. Фармацевт обещал, что действие яда быстрое и необратимое. Значит, все кончено.
В Рязани ее встретила мать. Она удивилась нежданному визиту дочери, но на вопрос, где Дмитрий, лишь потупила взгляд. Супруг нашелся в доме — он сидел за столом, мертвецки пьяный, в его глазах читалось полное отчаяние.
— Мама, когда он протрезвеет, нам нужно бежать. Надеюсь, он меня простит. Но оставаться здесь ему нельзя. Собирай Лену, у нас мало времени. Сослуживцы Павла скоро хватятся, и его друг, который знает, кто я такая, нас быстро вычислит.
Когда Дмитрий пришел в себя, он не знал, как реагировать на возвращение жены. Но та не стала оправдываться, а быстро и четко объяснила ситуацию.
Ночью, когда вещи были собраны и они готовились к бегству в Ново-Николаевск, в окна дома ударили яркие фары. Сердце Виктории остановилось. Все… Конец.
— Ну что, милая, а мы опять вместе. И снова ты меня предала, — Павел стоял на пороге, смотря на нее с леденящей душу усмешкой. Он был настолько уверен в себе, что явился один.
— Как?.. Ты как здесь оказался?
— Видишь ли, дорогая, я не мог тебе доверять. Увидев, что ты похаживаешь в аптеку, я попросил того старого еврея помочь. Естественно, он дал тебе пузырек с простой водой, напев сказок про яд. А я наблюдал. И в ту ночь, когда ты выливала его в мой самогон, я все слышал и понял, что ты задумала. Ну как тебе моя игра на следующий день? Здорово, правда? Я знал, что твоя ненависть сильна, и ты даже не подойдешь проверить пульс. А зря. Надо было убедиться. В этом твоя роковая ошибка.
— Что теперь будет? — Она смотрела на него с обреченным спокойствием.
— А ничего. Я тебя предупреждал. Твой кузнец поедет со мной. Потом и братца твоего найдем. Слышал, он опять где-то в области приход собирает?
Виктория молчала. Она знала, что брат в безопасности — мать рассказала, как неделю назад он уехал в Сибирь, подальше от репрессий.
— Собирайся, кузнец. И без глупостей — руки за спину и пошел. Я уже и дело на тебя состряпал, говорил же — было бы желание. И фантазия моя пригодилась.
Он достал пистолет и направил его на Дмитрия. Тот молча вышел во двор и поплелся к калитке.
И вдруг Виктория услышала возню, а затем грянул выстрел. От ужаса ее ноги приросли к земле, но, опомнившись, она бросилась туда. Ее Дмитрий лежал ничком, и в его неподвижности не было никаких сомнений.
— Что ты наделал?!
— Оказал сопротивление. — Павел ухмыльнулся. — Вот что бывает с теми, кто мне перечит.
Рассудок Виктории помутнел от горя и ярости. Она сделала то, чего Павел никак не ожидал — бросилась на него, выхватив из-под платья тот самый кортик. Она прикрепила его к поясу перед побегом, чувствуя, что без него она беззащитна. И снова сталь должна была спасти ей жизнь. Но на этот раз она вложила в удар всю свою боль, всю любовь к погибшему мужу, всю ненависть к этому человеку. Когда все было кончено, она, обессиленная, упала на землю рядом с Дмитрием и зарыдала, прижимая к его уже холодной щеке свое окровавленное лицо.
Эпилог
В ту же ночь им с матерью и дочерью удалось бежать. Сначала они добрались до Ново-Николаевска, а оттуда — в далекую сибирскую деревню, где ее брат, Федор, нашел пристанище и продолжал свое служение. Их так и не нашли, а может, никому до них не было дела в те страшные годы всеобщего горя, голода и репрессий, которые им чудом удалось пережить.
Семь лет спустя Виктория снова вышла замуж за доброго, спокойного человека, вдовца с двумя детьми. Она нашла в его лице опору и покой, родила ему сына. Но она никогда не забывала своего первого, настоящего мужа — кузнеца Дмитрия, который заплатил жизнью за их любовь. И каждый вечер, глядя на закат, она вспоминала его сильные руки, запах кузни и ту ночь, когда они, держась за руки, шли по дороге в неизвестность, не зная, что их ждет, но веря, что главное — они вместе.
И даже спустя много лет, когда ее волосы отливали сединой, а в глазах читалась мудрая усталость, она хранила на дне старого сундука маленький стальной кортик — немой свидетель ее горькой и прекрасной юности, оберег, который дважды спас ей жизнь и стал символом той цены, что судьба требует за настоящее чувство. Он напоминал ей о том, что даже самая долгая зима рано или поздно отступает перед весной, а самое темное небо обязательно пронзит луч света — нужно лишь иметь мужество дождаться его и не сломаться в ожидании.
