Что ты творишь, дочка? Дочь сбежала в город с моими деньгами, а вернулась с пузом
Тихим утренним светом, что струился сквозь занавески, наполняя комнату золотистой пылью, Лидия приводила в порядок свой скромный дом. Воздух был наполнен ароматом свежего хлеба и тревожной тишиной. Её дочь, Вероника, бесследно растворилась в этом субботнем дне. Сделала ли она это намеренно? Ведь не могла не помнить, что сегодня в дом должен прибыть долгожданный груз — новая мебель, событие, равное по значимости маленькому празднику.
Недавно в их тихую улицу влилась струя свежей крови — поселился новый сосед, приобретший добротный дом с прежней обстановкой. Мужчина состоятельный, с машиной, и потому сразу заказал себе всё новое, а прежнюю, почти не бывшую в употреблении мебель, предложил Лидии. Он сам обязался перевезти её: две кровати, просторные шкафы, диван, кухонный гарнитур, холодильник и даже два уютных кресла. Для женщины, чья обстановка давно перешагнула все сроки годности, это было подобно манне небесной.
Собрав всю свою волю в кулак, она спросила, стараясь, чтобы голос не дрогнул:
— Какую цену ты хочешь за всё?
У неё было шестьдесят тысяч, собранных за два года бесконечного труда и мелочных экономий. Она мечтала хоть что-то изменить в своей жизни.
— Отдай столько, сколько не жалко, — невозмутимо ответил сосед.
И она, затаив дыхание, выдохнула:
— Тридцать тысяч.
Сердце её бешено заколотилось, ведь один только холодильник стоил таких денег. Но мужчина лишь кивнул:
— Договорились. Завтра к вечеру всё будет на месте.
И вот настало утро долгожданного дня. Лидия суетилась, вытирая пыль и начищая до блеска полы, мысленно вступая в безмолвный спор с дочерью.
«Хорошо ещё, соседские ребята помогли старьё вынести. А её, словно ветром сдуло. Не отвечает на звонки, телефон недоступен. Шестнадцать лет, всего-то. Уже взрослая, по её мнению. Стала отключать телефон, стыдится, видно, свою же мать».
Закончив с уборкой, она открыла жестяную банку из-под печенья, свой потайной тайник. И похолодела: банка была пуста. Холодный ужас пополз по спине.
«Неужели те мальчишки? Но они даже на кухню не заходили. Да и откуда им знать?»
В отчаянии она схватила телефон и увидела заветные слова: «Абонент снова в сети». Пальцы дрожали, набирая номер.
— Вероника, где ты? Голос её сорвался от волнения.
— Мама, я в городе. В Оренбурге.
— В каком Оренбурге? — не поняла женщина.
— Я буду учиться здесь, в колледже. И жить в общежитии.
— Доченька, что ты несешь? — сознание Лидии отказывалось воспринимать услышанное.
— Мама, я не хочу прожить всю жизнь здесь, как ты. В этой глуши.
— Но у нас ведь город рядом!
— Наш городок от деревни почти не отличается. Кроме завода, где ты работаешь, ничего и нет. Ты хочешь, чтобы я тоже всю жизнь была… как это…
— Диспетчером, — тихо подсказала мать.
— Вот, видишь! А здесь — большой город. Больше полумиллиона людей!
— Но как же ты там одна? — голос Лидии дрогнул.
— Я уже взрослая. Мне шестнадцать лет.
— А деньги? Как ты будешь без денег?
И тут в сознании женщины, острое, как лезвие, возникло подозрение. Молчание на том конце провода лишь подтвердило его.
— Вероника, это ты взяла деньги?
— Мама, а что мне оставалось? Хоть на первое время…
— Доченька, я же копила, отказывала себе во всём… — слёзы покатились по её щекам сами, против воли. — А ты взяла их тайком. Ты же знала, что сегодня мебель привезут. Я ведь всю старую уже выбросила!
— Мама, ну ты как-нибудь… ладно? Мне тоже нужно жить. Всё, мам! Целую!
Телефон затих. Лидия, обессиленная, опустилась на табуретку. Её взгляд скользнул по одиноко стоящей на полу посуде. Она вспомнила старые кровати, которые мальчишки увезли на свалку, и тихие, горькие слёзы перешли в рыдания, от которых сжималось сердце.
— Хозяйка, ты дома? — раздался у входа низкий мужской бас. На пороге кухни стоял новый сосед, Егор. Его взгляд, полный недоумения, упал на плачущую женщину. — Ты что плачешь?
— Дочь… в Оренбург уехала. Учиться.
— Разве это плохо? — удивился он.
— Да она без спросу… и все деньги забрала, — всхлипнула она снова.
— Ладно, будет. Хватит слёзы лить. Я мебель привёз. Говори, куда расставлять!
— Егор, у меня… у меня теперь нет денег. Совсем.
— Да брось ты. Ребята на улице мёрзнут. Пошли! — Он мягко, но уверенно взял её за плечи и поднял с табуретки.
Всё было занесено, расставлено, разложено по местам. Машина с грузчиками уехала, а Егор навесил все кухонные шкафчики, ловко орудуя шуруповёртом, подключил новенький, сверкающий белизной холодильник. Старый, прослуживший верой и правдой лет пятьдесят и уже давно плохо морозивший, он отнёс в сарай.
— Ну вот, хозяйка, я пойду.
— Спасибо тебе, Егор! Мне так стыдно перед тобой.
— Да перестань. Если что — зови. Я хоть и в годах, но силы ещё есть.
— Какие уж там годы? — сквозь слёзы улыбнулась Лидия.
— Пятьдесят один, почти пенсионер. А ты — молодая и красивая.
— В январе сорок стукнет, — вдруг вырвалось у неё, и она, спохватившись, предложила: — Давай хоть чаю выпьем!
— Давай, — просто согласился он.
Чайник был уже готов, и всё угощение Лидия приготовила заранее. Сидели за столом в молчании, пока женщина не решилась задать вопрос, терзавший её всё это время:
— Егор, а где твоя семья? Жена, дети?
— Жена давно ушла. Я тогда ещё капитаном был. Надоели ей гарнизоны и переезды, вышла замуж за бизнесмена, сейчас в Москве живёт. Дочь взрослая, замужем, тоже там. Звонит иногда, по праздникам.
— А моя, видишь, самостоятельности захотела, — вздохнула Лидия.
— Жизнь — штука сложная, — задумчиво кивнул Егор.
Допив чай, мужчина ушёл. Лидия счастливыми, сияющими глазами осмотрела свою преобразившуюся кухню, где вместо покосившихся тумбочек теперь стояли стройные ряды светлых шкафчиков. Она прошла в комнату, где старый, поскрипывающий шифоньер сменили огромные, вместительные шкафы. Застелила обе новые кровати с хрустящим бельём, присела в мягкое кресло и погрузилась в думы.
«Какой же он хороший человек, этот Егор. А мне ведь скоро сорок. Он богатый, видный такой. Суровый с виду, и, похоже, холостяк по натуре. Двенадцать лет разницы… Что-то я размечталась, старая дура».
Рабочая неделя пролетела незаметно. На заводе хоть с людьми пообщаться можно, отвлечься, а дома — гробовая тишина, нарушаемая лишь тягостными мыслями.
«Дочери не дозвониться, вечно занята. Говорит, поступила в колледж на крановщицу. Разве на крановщиц в колледжах учат? Раньше в училищах готовили. Темнит что-то моя девочка. Или считает меня совсем бестолковой.
Завтра суббота. Картошку пора копать. Одной… А урожай в этом году на славу. Надо лопату заточить».
Копать картошку в одиночку — труд нелёгкий и медленный. Выкопаешь один рядок, соберёшь, и лишь потом принимаешься за следующий.
«Так я до понедельника провозюкаюсь».
— Ну-ка, хозяйка, давай-ка мне лопату! — раздался позади знакомый голос.
— Егор! — её лицо озарила улыбка, способная растопить лёд.
— Сможешь за мной угнаться? — он ловко принял из её рук инструмент.
— Постараюсь.
Работа закипела. Лидия, собирая в ведро гладкие, розовые клубни, с восхищением поглядывала на соседа.
«И копает быстро, и картошку не режет. А ведь военный, не земледелец», — не удержалась она от вопроса. — Где ты так лопатой мастерски управляться научился?
— А я сам из деревни родом. Только той деревни, где с родителями жил, давно уж на карте нет, — он тяжело вздохнул. — И родителей тоже. Вот и решил после службы к земле вернуться, к корням. Служил-то я недалеко, в сотне километров отсюда.
— А я тут всю жизнь, с матерью, а потом и с дочкой. Мама шесть лет как умерла. У нас с ней судьбы похожие. Она меня одна поднимала, и мне дочь одной пришлось растить. Слыхала я, будто не только внешность, но и судьба по наследству передаётся. Чую, и моей дочери жизнь свою сломать уготовлено.
— Значит, кому-то из вас надо судьбу эту переломить, — твёрдо сказал мужчина. — И тогда у детей, и у внуков всё иначе сложится.
— Ох, Егор, куда уж нам… Против судьбы не попрёшь.
За разговорами они и не заметили, как к вечеру всё поле было убрано. Картофель, разложенный для просушки, устилал землю ровными рядами.
— Пошли, свеженькой картошечки нажарим! — предложила Лидия, вытирая пот со лба.
— С огромным удовольствием. Обожаю жареную картошку. Старые хозяева огород этот забросили, ничего не сажали. Только яблони и остались.
— Так ты половину урожая забирай! Чего добру пропадать.
— Да ну, что ты!
— Серьёзно, забирай!
— Слушай, Лида… — мужчина загадочно улыбнулся. — Только ты, смотри, не пойми меня превратно. И не подумай ничего такого…
— Какого такого? — в её глазах вспыхнули любопытные огоньки.
— Пошли ко мне! Баньку истопим, картошки у меня пожарим.
— Да-а? — она застыла с открытым ртом.
— Лида, честное слово, ничего дурного не задумал! — повторил он. — Мы оба перепачкались, помыться надо…
— Согласна! — рассмеялась она. — Помыться — дело благое. Иди, топи баню!
Вернулась Лидия в свой дом лишь на следующее утро, с лёгким сердцем и тихой радостью в душе.
Через месяц они скромно расписались в местном ЗАГСе. Лидия даже не позвонила дочери — не хотела смущать её или слышать нравоучения. Егор, благодаря званию подполковника, без лишних разговоров устроился начальником охраны на завод. Оба были безмерно счастливы в этом новом, неожиданном для обоих союзе. Но жизнь готовила им новое испытание, проверку на прочность.
Под конец декабря, когда сумерки сгущались за окном, раздался настойчивый звонок.
— Мама, я домой еду. В одиннадцать вечера буду на вокзале. Денег нет совсем, даже на такси, а маршрутки уже не ходят. Да и на маршрутку не хватит.
— Вероника, что случилось? Ты не своя…
— Всё нормально. Мама, я жду! Не тащиться же мне десять километров пешком по этому морозу?
— Что стряслось? — подошёл к жене Егор, когда та положила трубку.
— Дочь едет. Встретить надо. Денег нет, в голосе — раздражение и усталость.
— Так встретим. У нас машина есть.
— Егор, ты только не сердись… Я свой дом протоплю. Отвези её туда. Хорошо? И я там переночую. Мне нужно с ней поговорить по душам. Чую, беда пришла.
— Как скажешь. Пойдём, печь растопим.
Одиннадцать вечера. Вокзал, освещённый жёлтыми огнями, мороз, крепчающий с каждой минутой. Поезд, тяжело вздохнув, остановился, и из вагона вышла её Вероника. Худая, в джинсах и лёгкой куртке, не по сезону.
— Мама! — девушка радостно бросилась к матери, и слёзы брызнули из её глаз.
Когда первое волнение улеглось, Лидия повернулась к супругу:
— Знакомься. Это моя дочь.
— Егор, — просто сказал мужчина.
— Вероника, — кивнула та и, окинув его подозрительным взглядом, спросила. — А вы кто?
— Я муж твоей мамы.
— Что?!
— Всё, дочка, дома обо всём поговорим, — мягко, но твёрдо остановила её Лидия.
— Идёмте! — Егор взял у девушки сумку, и все трое направились к машине.
— Егор! — окликнул их знакомый голос. К ним подбежал односельчанин. — Не подбросите?
— Садись.
Всю дорогу до деревни царило молчание. Сосед что-то говорил, но слова его повисали в воздухе, никем не услышанные. Каждый был погружён в свои мысли.
Сначала Егор высадил соседа, затем подрулил к дому Лидии. Женщины вышли, и он, пожелав спокойной ночи, уехал к себе.
Едва переступив порог, Вероника начала допрос:
— Мама, какой ещё муж? В ваши-то годы?
— Вероника, мне через полмесяца только сорок исполнится. Ты что, забыла?
— Ну, ты даёшь! А он что, тут живёт?
— Нет. У него свой дом, хороший, в конце улицы. И мы живём там вместе, — в голосе Лидии прозвучала несвойственная ей прежде гордость.
— Вот этого я никак не ожидала.
— Вероника, а у тебя-то как дела? — перевела разговор мать.
— Нормально, — но по тому, как помрачнело лицо дочери, стало ясно — дела были очень плохи.
— Учишься?
— Мама, я бросила лицей.
— Лицей? Это что за училище такое?
— Ну, типа того.
— И что теперь делать собираешься?
— Останусь тут. Мама, а где мои вещи?
— Вон, в том шкафу.
И только тут дочь, кажется, окончательно осознала, что вернулась в родной дом. Она огляделась, и в её глазах мелькнуло удивление.
— Мама, как тут у вас… красиво стало!
— Давай, переодевайся, садись ужинать.
— Ой, как я есть хочу.
Пока дочь переодевалась, Лидия всё внимательнее всматривалась в неё. Интуиция подсказывала, что в дочери произошла серьёзная перемена. И вдруг, словно удар молнии:
— Вероника, а ты… не беременна ли?
Дочь замерла. Затем без сил рухнула на кровать и разрыдалась. Мать села рядом, гладила её по голове, как в детстве.
— Что же ты натворила, доченька?
— Так вышло, мама…
— Кто он?
— Денисом зовут… он хороший… но родители у него строгие… ему тоже нет восемнадцати… — слова срывались, путались. — Он в одиннадцатом классе… его отец сказал, что если я ещё раз посмотрю в сторону его сына…
— Ой, родная моя…
— Мама, что же мне теперь делать?
— Видно, судьба у нас такая, дочка. Моя мама одна меня растила, я тебя — одна, и тебе теперь одной придётся.
— Мама, я так не хочу! — выкрикнула девушка.
— Значит, кому-то из нас надо судьбу свою переломить, — тихо прошептала Лидия.
Для Лидии настали трудные дни. Днём — работа, вечера — в разрыве между мужем и дочерью, остававшейся ночами в одиночестве. Егор терпел, не жаловался, лишь поддерживал её своей молчаливой силой. Он всячески старался ободрить её, но материнское сердце не находило покоя.
Пролетели зима и весна, наступил тёплый июнь, и приблизился срок. Лидия взяла отпуск, понимая, что все заботы о будущем внуке или внучке лягут на её плечи.
Когда начались схватки, Егор быстро и собранно отвёз падчерицу в роддом. Роды прошли благополучно, на свет появилась девочка.
И вот настал день выписки. Лидия и Егор взяли отгулы, купили огромные букеты и, полные волнения, ждали у дверей роддома.
— Лида, а чего ты такая печальная? — не понял Егор. — У нас внучка родилась! Радоваться надо.
— Помнишь, мы говорили с тобой о судьбе? Я говорила, что в нашем роду все женщины в одиночку дочерей растили. Неужели и эту малышку ждёт та же участь?
— Но ты же встретила меня. Ты свою судьбу изменила. Значит, и у дочери, и у внучки всё будет иначе. Будут у них и мужья, и крепкие семьи.
— Ох, хоть бы… — не договорила она.
И в этот момент дверь роддома открылась.
— Смотри, наша Вероника! А у медсестры — наша внучка! — воскликнул Егор.
Они двинулись навстречу, но Лидия заметила грусть в глазах дочери. И вдруг… какой-то юноша, совсем мальчишка, опередив их, с огромным букетом бросился к Веронике.
— Денис! — вскрикнула она и, забыв обо всём на свете, бросилась ему в объятия.
— Молодой папаша, — строго сказала медсестра, — забирайте свою дочку!
— Да, — он передал Веронике цветы и с трогательной неловкостью принял на руки маленький свёрточек.
Только тут Егор и Лидия пришли в себя. Мужчина вручил медсестре свой букет и пакет с подарками.
— Мама, Егор, — Вероника с виноватой улыбкой смотрела на них, — это Денис.
— В машину! — скомандовал Егор, стараясь скрыть растущую улыбку.
Усадив женщин на заднее сиденье, он кивнул парню:
— Садись рядом.
— Я сумку возьму. Вон она.
— Какая немалая. Клади в багажник!
Когда машина тронулась, и первые эмоции немного улеглись, Егор повернулся к юноше:
— Ну, рассказывай!
Он не уточнил, что именно, но Денис всё понял.
— Мне вчера исполнилось восемнадцать. Я сказал родителям, что ухожу к Веронике. Они, конечно, были против. Кричали. Потом отец сказал: «Пусть едет, сам поймёт, что такое самостоятельность». Даже денег дал на первое время.
До самой деревни ехали молча, каждый переваривая услышанное. Проезжая мимо дома Лидии, Егор снова обратился к Денису.
— Пока можете пожить у нас. А этот дом, с новыми воротами, — ваш, — он остановил машину возле своего крыльца. — А этот — наш.
До самого вечера Лидия с дочерью хлопотали над малышкой, а Егор знакомил молодого отца со всеми премудростями деревенского быта. Когда в доме наконец воцарились мир и тишина, и супруги остались одни в своей комнате, Лидия прилегла на кровать с загадочной, светлой улыбкой.
— Что-то я в последнее время сильно устаю.
— Это ты за последние месяцы переволновалась, — обнял её Егор.
— Нет, мой дорогой, — она прижалась щекой к его груди, слушая спокойный стук сердца. — Скоро и у нас будет свой ребёнок.
— Что?! Лидуся, неужели у нас будет сын? — он восторженно привстал, глядя на неё сияющими глазами.
— А почему обязательно сын? Может, и дочка.
Ближе к осени к их дому подъехал дорогой внедорожник. Приехали родители Дениса. Оказались они людьми неплохими, просто испуганными. Они забрали молодую семью — Дениса, Веронику и внучку — с собой в областной центр, в свой просторный коттедж.
Егор и Лидия снова остались одни, но на этот раз ненадолго. После Нового года у них родился мальчик, крепкий и здоровый, в которого они вложили всю свою накопленную нежность и надежду на долгое, счастливое будущее. Их сад, когда-то пустовавший, теперь был полон детского смеха, а забор, выкрашенный в жизнерадостный зелёный цвет, символизировал незыблемость и крепость их общего дома, где наконец-то переплелись и расцвели все когда-то заблудившиеся звёзды.
