Он был моим начальником-занудой, а я — вдовой с пятью детьми. И вот в День святого Валентина его записка с признанием спасла нас всех…
Белое безмолвие затягивало всё вокруг, превращая мир в стерильный, безразличный ковёр. «Невозможно не любить своих детей», – эта мысль, отточенная годами, как скользкий голыш, вновь прокрутилась в сознании Вероники, пока она, спотыкаясь, пробиралась по занесённой снегом тропинке. Она не ощущала любви – лишь всепоглощающую, костную усталость, тихую, приевшуюся злобу и чувство бессилия, такое же глубокое и бездонное, как февральский сугроб. Воспоминания, острые и колкие, как ледяные иголки, впивались в её сознание.
Однажды, когда ещё был жив Дмитрий, и она носила под сердцем пятого ребёнка, соседка с шестого этажа, будучи уверенной, что дверь уже захлопнута и её не слышно, бросила своему супругу фразу, что навсегда врезалась в память, как клеймо:
– Ради государственных пособий плодятся, а детишки вечно словно бесхозные!
Тогда Вероника рыдала, содрогаясь от беззвучных спазм, и ей было невыносимо горько и обидно. Да, она находила в себе силы работать, имея на руках четверых малышей, но никогда они не оставались в одиночестве: сначала помогала мать, пока здоровье ей позволяло, потом удавалось нанимать няню. Свою профессию она обожала, считая несправедливым отказываться от неё лишь на том основании, что дети ещё маленькие. А что будет, когда они вырастут? Кем она тогда станет, растеряв все навыки и амбиции?
Это решение, принятое когда-то с трудом, оказалось пророческим, потому что, когда Дмитрия не стало, её заработка, пусть и с огромным напряжением, хватало на все их с детьми нужды. Она не трогала положенную государством компенсацию, те средства копились на специальных счетах, становясь неприкосновенным запасом для будущего старта повзрослевших отпрысков. Но, как выяснилось, быть вдовой с пятью детьми – неподъёмная ноша даже для такой сильной духом женщины, как она.
Снег шёл всю ночь, не переставая, и узкие проходы, едва заметные летом, теперь полностью слились с белым полотном окружающего пейзажа. Следовало бы заранее подумать об этом и оставить автомобиль в более удобном месте, но теперь приходилось буквально волочить по сугробам Кирилла и Анну, а обратная дорога обещала быть не менее сложной. Вероника пристально смотрела под ноги, стараясь уберечь невысокие сапоги от пронизывающего влажного снега, и поэтому совершенно не разглядела мужскую фигуру, двигавшуюся ей навстречу. Столкновение было неизбежным. Незнакомец устоял, а она с лёгким вздохом повалилась в пушистую, холодную массу. Мужчина инстинктивно протянул руку для помощи и упустил из другой свой необычный груз – огромный, алеющий, словно живой, воздушный шар, скрупулёзно выполненный в форме сердца.
«Проклятый День всех влюбленных!» – мысленно выругалась она, ощущая леденящий холод на коже.
Ещё вчера, за полночь, она помогала средней дочери Ирине мастерить бумажные валентинки и сочинять школьный реферат о празднике для сына Максима, одновременно утешая старшую дочь Светлану, впавшую в настоящую истерику из-за внезапно вскочившего на лбу огромного прыща: девушка была свято убеждена, что сегодня её избранник непременно вручит заветную открытку и пригласит на романтическую встречу. Пока её внимание было поглощено этими хлопотами, младшие дети умудрились стащить акриловые фломастеры и разукрасить белоснежную прихожую, линолеум и друг друга. Воспитатель утром, с лёгкой усмешкой, назвал их забавными проказниками и порекомендовал для отмывания использовать жидкость для снятия лака.
– Прошу прощения, я вас не заметил, – прозвучало над ней, и Вероника подняла взгляд.
В её душе боролись два противоположных чувства: раздражение от того, что такой крупный мужчина мог её не разглядеть, и смутная неловкость за утерянный им шарик, наверняка предназначавшийся любимому человеку. Второе, к её удивлению, перевесило.
– Всё в порядке, я тоже была невнимательна. Жаль ваш шарик.
Незнакомец поднял глаза к небу, затянутому свинцовыми тучами.
– Пустяки. Птичкам тоже нужно праздновать.
– Ваша супруга, наверное, расстроится, – тихо предположила она.
– Это для дочурки, – он мягко улыбнулся. – Пойду, другой поищу.
И в этот самый момент слёзы, которые она так тщательно сдерживала все эти месяцы, хлынули из её глаз самовольным потоком. Мужчина явно растерялся и не знал, как реагировать на такую бурную эмоциональную реакцию.
– Извините, – всхлипнула Вероника, пытаясь собраться. – Я не хотела, это само вырвалось.
– Ничего страшного… У вас что-то случилось? Может, я могу чем-то помочь?
Она никогда не позволяла себе жаловаться на судьбу, редко рассказывала о том, как осталась одна с пятью детьми на руках, но этот человек был абсолютно чужим, лицом из толпы, а её душа, измотанная до предела, так отчаянно нуждалась в том, чтобы её просто выслушали.
Выслушав её сбивчивый, прерывистый рассказ, он задумался на мгновение, а затем произнёс:
– Знаете, вам стоило бы познакомиться с моей женой. А то она сейчас одержима идеей родить третьего, а я ей твержу: давай немного повременим, поживём для себя, мы только-только начали высыпаться по ночам. Хотя, я не хочу сказать, что много детей – это проблема, – тут же смутился он, покраснев. – Это прекрасно, я и сам мечтаю о третьем, но… В общем, простите, я, кажется, говорю совсем не то. Из меня утешитель никудышный.
– Всё хорошо, – машинально махнула она рукой, смахивая слёзы. – Я вот иногда смотрю на них и думаю: я ведь обязана их безумно любить. А на деле ловлю себя на постоянном раздражении и злости. И куда же подевалась та самая любовь?
– Она никуда не делась, – с непоколебимой уверенностью произнёс незнакомец. – Просто её замело снегом, основательно, вот как эту самую тропинку. А вы не забыли, что обычно растёт здесь в летнюю пору?
– Что именно? – удивилась она.
– Самые обычные одуванчики. Жёлтые, солнечные, жизнерадостные.
Казалось, она уловила суть его метафоры. Но гнетущее чувство опустошённости, тяжёлый камень на душе, никуда не исчезало.
Мужчина проводил её до автомобиля и пожелал, вопреки всему, прекрасно провести день. Усевшись на водительское место, Вероника кое-как поправила размазавшийся макияж и направилась к месту работы. На сердце лежала свинцовая тяжесть, в памяти всплывали образы прошлых лет, когда в этот самый день она находила под солнышком на зеркале трогательную открытку или букет свежих цветов на сиденье автомобиля. Мужа не было уже четыре долгих года. Подобные даты всегда будили в ней щемящее чувство тоски и одиночества. А сегодня ещё предстояло совещание, на котором дотошный и неприятный Геннадий Аркадьевич будет минимум полчаса монотонно вещать о своих трудовых свершениях.
Офисное пространство встретило её приятным, праздничным оживлением: не то чтобы здесь было принято с размахом отмечать этот день, но повсюду Вероника замечала яркие пятна цветочных букетов, девушки перешёптывались, обмениваясь довольными улыбками, мужская половина коллектива пребывала в заметном напряжении, что всегда случается, когда нужно угадать невысказанные ожительства своих половинок. Войдя в свой кабинет, она на мгновение подумала, что ошиблась дверью, и даже сделала шаг назад: на рабочем столе, нарушая его строгий порядок, покоился роскошный букет из алых роз. Но кабинет был именно её, и она, затаив дыхание, медленно приблизилась к столу, разглядывая цветы с опаской, будто это было необычное диковинное существо, от которого можно было ожидать чего угодно – и острых когтей, и ласкового мурлыканья.
К букету прилагалась небольшая, изящная открытка. Вероника с предельной осторожностью взяла её в руки.
«Я бы никогда не отважился на этот шаг, но если не сегодня, то когда же? В твоих глазах я вижу бесконечную вселенную, а от твоей улыбки напрямую зависит, будет ли мой день солнечным или пасмурным. Позволь пригласить тебя на ужин? Тот, чьё имя начинается на «Г»».
Пытаясь лихорадочно вспомнить всех коллег, чьи имена начинались на загадочную букву, она всё ещё сомневалась в реальности происходящего: кабинет, безусловно, был её, но ведь букет мог оказаться здесь по чьей-то досадной ошибке. Однако внизу открытки были чётко указаны название ресторана и время – ровно семь часов вечера. Григорий, Геннадий, Георгий? Мужчины с такими именами трудились рядом с ней, но никто из них, казалось, не проявлял к ней особого интереса. Было бы невероятно странно, если бы это оказался Геннадий Аркадьевич: когда-то, очень давно, ещё перед пятой беременностью, она испытывала к нему лёгкую, почти девичью влюблённость. Она тогда только вернулась из декрета, отношения с мужем переживали не лучшие времена, и ей так недоставало ярких эмоций, лёгкого флирта и романтики. Геннадий как раз присоединился к коллективу, был невероятно обаятелен и любознателен, они несколько раз вместе пили кофе в столовой. Пару раз она даже ловила себя на том пресловутом чувстве «бабочек в животе», но когда сделала тест, с удивлением поняла, что это вовсе не бабочки, а яростные протестные выступления её детородной системы, умолявшей об отсрочке от очередного выполнения святого долга. Беременела Вероника всегда неожиданно, вопреки всем законам логики и предосторожностей, её фертильность была поистине феноменальной. Узнав о беременности, она мгновенно забыла о мимолётном увлечении, а потом тяжело заболел Дмитрий, и образ Геннадия окончательно стёрся из её памяти, как утренний туман.
Весь оставшийся день она провела в размышлениях: стоит ли принимать это загадочное приглашение? Она украдкой наблюдала за Григорием, Геннадием и Георгием, но все трое вели себя ровно так же, как и всегда. Может, это чья-то нелепая шутка? Да и о каком свидании может идти речь, когда нужно решать, с кем оставить детей? Мать уже много лет почти не выходила из дома, на услуги няни не было лишних средств, старшая дочь наверняка сбежит на собственную встречу. Так что ответ был очевиден – никуда она не пойдёт.
Кирилл и Анна, вернувшись из сада, торжественно вручили ей собственноручно вырезанные, кривоватые сердца – даже в детских садах теперь учат этому праздничному ритуалу. Вероника упаковала их в тёплые комбинезоны и потащила к машине, с трудом пробираясь по снежной каше, и снова вспомнила утреннего незнакомца с его красным шаром для дочери. У неё тоже когда-то могло быть так просто и трогательно, и от этих горестных мыслей глаза снова наполнились влагой.
Дети шумели в салоне автомобиля, споря о том, какой мультфильм включить, и дружно требуя заехать в магазин за шоколадными яйцами, раз уж сегодня такой особенный день. Измотанная их громкими возгласами, она сдалась, купила заветные киндеры, припрятав три для старших детей, и большую пачку пельменей, потому что на готовку у неё совершенно не оставалось ни капли сил.
Дома же её ожидал поистине ошеломляющий сюрприз: воздух был напоен аппетитным ароматом жареной картошки и сладковатым дыханием вишнёвого компота. Старшая Светлана с трагическим видом объявила, что мальчик, который ей нравился, пригласил на свидание её же лучшую подругу, а значит, у неё теперь нет ни подруги, ни потенциального парня, но это даже к лучшему, потому что ненавистный прыщ на лбу за ночь стал ещё больше. В честь этого глобального жизненного краха она решила самостоятельно приготовить ужин. Средние дети, воодушевлённые её примером, навели порядок в своих комнатах и героически оттерли следы маркеров с белоснежной поверхности тумбы. Вероника растрогалась до слёз, поочерёдно обняла каждого из них и с внезапной ясностью осознала, что любит их всех – безусловно и сильно. И не только в эту минуту, когда они такие примерные и заботливые, а всегда, просто где-то очень глубоко. Она отыскала в дальнем углу шкафа короткое чёрное платье, которое не надевала целую вечность и боялась, что уже не влезет в него, заняла у старшей дочери её любимые духи, а у средней – блестящий бальзам для губ.
– Мама собирается на свидание! – с восторгом воскликнула Светлана, и её лицо впервые за день озарила улыбка.
Кирилл тут же расплакался, пришлось его долго утешать и давать торжественное обещание, что она вернётся очень и очень скоро.
В ресторан Вероника приехала в состоянии смешанного возбуждения и тревоги: кто знает, что ожидает её за этой дверью? Было странно вот так, вслепую, отправляться на встречу с незнакомцем. Хотя, нет, не совсем с незнакомцем – с тем, кого она вроде бы знала, но вот кого именно, оставалось загадкой. Ощущения были сродни участию в «Тайном Санте», когда тянешь имя коллеги, для которого нужно подобрать подарок. Для Григория или даже Влада из отдела снабжения она бы легко выбрала что-то подходящее, но если бы ей выпал начальник отдела кадров Геннадий Аркадьевич Ларин, ему бы она разве что велосипед подарила, уж очень он своим видом и манерами напоминал знаменитого почтальона Печкина.
Когда она переступила порог заведения и поняла, что не знает, на чьё имя забронирован столик, её первой мыслью было развернуться и немедленно уйти, но в этот самый момент она увидела его. Геннадия Аркадьевича Ларина во плоти. Он стоял возле стойки администратора, вытянувшись в струнку, и пристально смотрел на вход. Увидев Веронику, он заметно покраснел, но взгляда не отвёл. Она испытала целую гамму чувств – смущение, страх, досаду. Это он? Нашёл в её глазах «бесконечную вселенную»? Какую игру затеял этот всегда сдержанный и строгий человек? Но отступать было уже поздно.
– Я боялся, что ты не решишься прийти, – тихо произнёс он.
Они никогда не переходили на «ты». Но Вероника подумала, что от этого поистине сюрреалистичного дня можно ожидать чего угодно, глубоко вздохнула и проследовала за официанткой, которая указала им на уютный столик у самого окна. С потолка свисали гирлянды из разноцветных, мерцающих сердечек, и ей подумалось, что сейчас на свидание должна была идти её дочь-подросток, а не она, мать пятерых детей. Нужно было срочно что-то придумать, чтобы вежливо сбежать. Почему она не догадалась попросить Светлану позвонить ей через пятнадцать минут и срочно сообщить о мнимом потопе?
Беседа не клеилась с самого начала. Геннадий был явно нервен, он то говорил без остановки, то внезапно замолкал, уставившись на неё с таким потерянным и несчастным выражением лица, что ей волей-неволей приходилось сжалиться и поддерживать беседу на отвлечённые, безопасные темы. Всё это представлялось ей чудовищной ошибкой, ей отчаянно хотелось бежать, а не разрезать ножом сочный стейк и не пробовать нежные хрустящие баклажаны. «Пусть что-нибудь случится! – мысленно взывала она к высшим силам. – Младшие разрисуют обои в гостиной, средние решат искупать кота, а брошенная подруга Светланы внезапно поймёт, что была неправа, и позовёт её мириться!».
Её безмолвные мольбы были услышаны, потому что после третьего кусочка мяса настойчиво зазвонил мобильный телефон. С облегчением увидев на экране имя старшей дочери, она извинилась:
– Мне нужно ответить. Дети.
Она уже с почти удовольствием принялась живописать Геннадию всю сложность своей семейной ситуации, втайне надеясь, что он сам поспешит свернуть этот нелепый ужин, но он, напротив, с неподдельным восхищением в голосе сообщил, что сам рос единственным ребёнком в семье и всегда мечтал о большом, шумном доме, полном детского смеха.
В трубке раздавались истошные рыдания Светланы.
– Мама, у нас пожар! Максим решил приготовить сырные палочки, масло на сковороде вспыхнуло и…
Веронику буквально затрясло. Она почувствовала, как вся кровь разом отхлынула от лица, наполнив леденящим ужасом её сердце, готовое вот-вот разорваться на тысячу осколков.
– Что стряслось? – встревоженно спросил Геннадий, заметив её резко побледневшее лицо.
– Пожар… у нас дома, – выдохнула она, не в силах произнести больше.
Он действовал с поразительным, почти феноменальным спокойствием и выверенной быстротой: одной рукой он уже доставал из внутреннего кармана пиджака кредитную карту, подзывая официанта, другой – набирал номер экстренной службы, уточняя у Вероники точный адрес, параллельно отдавая ей чёткие указания для детей – немедленно одеться, выйти на улицу, поднять тревогу, стучаться к соседям и ни в коем случае не пытаться спасать вещи или возвращаться в квартиру.
До дома они добрались за какие-то пятнадцать минут, которые показались ей вечностью. Пожарная машина уже стояла у подъезда, на улице столпились перепуганные жильцы, окружившие её плачущих детей, из окна её квартиры упрямо валил густой, чёрный дым. «Я больше никогда в жизни не позволю себе думать, что не люблю их, – лихорадочно твердила она про себя, обнимая каждого. – Я стану для них самой лучшей, самой терпеливой и любящей матерью на свете!». Она прижимала к себе детей, с удивлением отмечая чужие куртки и шапки, наброшенные на их плечи. Мир, оказывается, не оскудел на добрых и отзывчивых людей, и это знание согревало её душу.
К огромному облегчению, возгорание удалось локализовать очень быстро, пострадала лишь кухня, в остальных комнатах витал едкий, но не опасный запах гари. Даже семейную кошку Светлана успела выхватить из объятого пламенем помещения.
– Ночевать здесь категорически невозможно, – констатировал Геннадий, осмотрев повреждения. – Да и ремонт предстоит капитальный. Поедем ко мне.
– В каком смысле? – насторожилась Вероника, чувствуя, как в груди снова защемило.
Он посмотрел на неё прямо, открыто, и в его глазах она прочитала нечто большее, чем просто участие.
– В самом прямом. Можешь расценивать это как временный приют. А можешь… остаться навсегда, если захочешь.
Дети с нескрываемым любопытством уставились на незнакомого дядю: до этого момента они словно и не замечали его присутствия. Кирилл снова расплакался, Максим нахмурился, приняв свою знаменитую «суровую» позу, а Анна наивно спросила, есть ли у него дома мультфильмы.
– Конечно, есть, – без тени сомнения ответил Геннадий. – А ещё у меня живёт старый, ленивый кот и очень весёлый пёс. Ну что, поедем ко мне в гости?
– А какая у вас собака? – вступил в диалог Максим, всё ещё хмуря брови.
«Вылитый Дмитрий», – с внезапной, щемящей нежностью подумала Вероника, и впервые за долгое время это воспоминание не принесло с собой боли.
– Бигль, – ответил Геннадий, и она сразу поняла – Максим покорён. Именно об этой породе он твердил ей последний год, вырезая картинки из журналов.
Светлана, быстро оценив ситуацию и поняв её важность для матери, тут же взяла на себя роль взрослой:
– Я пойду, соберу самые необходимые вещи. Кирилл, хватит хныкать, пошли собирать твои машинки.
Вероника с безмерной благодарностью посмотрела на дочь. А та в ответ подмигнула ей совсем по-взрослому, по-женски понимающе. Как же стремительно взрослеют дети! А её отец, Дмитрий, никогда этого не увидит…
– Хорошо, – тихо согласилась она, обращаясь к Геннадию. – Переночуем у вас. Огромное спасибо. А завтра… завтра будем думать, что делать дальше.
– Мама, смотри! – вдруг закричала средняя дочь Ирина, и Вероника подняла голову к небу. Высоко в вечерней темноте, подхваченный ветром, уплывал одинокий красный шар в форме сердца. Она тихо улыбнулась сквозь подступающие слёзы и прошептала:
– Видишь, птички тоже празднуют сегодня.
Геннадий осторожно, почти невесомо, взял её за руку. Ладонь у него была на удивление мягкой и очень тёплой. Непривычной. Но отнимать свою руку Вероника почему-то совсем не спешила.
И в тишине заснеженного вечера, среди пепла и тревог, она наконец-то отыскала его — тот самый, давно забытый одуванчик своей любви, пробивающийся сквозь толщу льда, чтобы распуститься под новым, чистым небом.
