— Знай своё место, прислуга! — свекровь швырнула в меня тарелкой. Каково же было её потрясение, когда вечером выяснилось, что я — дочь губернатора области.
Громкий звук раздался прямо у моего виска, и стена внезапно покрылась алыми потеками. Острые осколки белой керамики, похожие на ледяные кристаллы, застилали пол у моих ног мелодичным, но зловещим звоном. Воздух наполнился густым, терпким ароматом свеклы и зелени.
— Люди, которые находятся в доме на положении обслуживающего персонала, обязаны осознавать границы дозволенного! — проревела свекровь, женщина по имени Нина Петровна, ее дыхание стало тяжелым и прерывистым от переполнявших ее чувств. — Процесс приготовления пищи должен происходить в полной тишине! Процесс наведения порядка также должен быть беззвучным! И не следует проявлять никакой излишней активности!
Я застыла у поверхности плиты, наблюдая за этой женщиной, чей возраст приближался к шестидесяти годам. Вот уже третий год подряд она методично и целенаправленно превращала мое каждодневное существование в кромешный ад. Невысокого роста, плотного телосложения, с неумолимым и пронзительным взглядом — она устанавливала в этих стенах свои собственные правила, не терпящие возражений. Звук ее голоса, пронзительный и безраздельно властный, проникал в самую глубь сознания, заставляя все внутри сжиматься от непрекращающегося напряжения.
— Нина Петровна, я всего лишь попросила вас не повышать голос на маленького Лёню, — произнесла я тихим, почти беззвучным голосом, смывая с кожи щеки теплые алые брызги. Мои пальцы непроизвольно подрагивали, но я прилагала все усилия, чтобы моя речь оставалась ровной и спокойной.
— А кто предоставил тебе полномочия делать мне какие-либо замечания? — она схватила с деревянной поверхности стола небольшую солонку и запустила ее прямо в меня. — Ты в этом доме не имеешь никакого веса! Временный обитатель!
Солонка угодила мне прямо в плечо, мелкие белые кристаллы рассыпались по полу, словно первый снег. Я ощутила глухой, неприятный удар, однако физическое неприятное ощущение было абсолютно ничтожно по сравнению с тем глубоким чувством унижения, что наполняло меня изнутри.
— Мама, пожалуйста, остановись, — в разговор вмешался мой супруг Андрей, появившись в проеме кухонной двери. Но звук его голоса был слабым и лишенным какой-либо убежденности. Он стоял, сгорбившись, его взгляд упорно избегал встречи с моими глазами.
— А ты закрой свой рот! — рявкнула на собственного сына свекровь. — Из-за этой неумехой, которая ничего не может делать правильно, в нашем доме исчезла всякая гармония! Бесконечные жалобы, постоянные проявления недовольства!
— О каких проявлениях недовольства идет речь? — не сдержалась я. — Я прошу всего об одном единственном — не кричать на маленького ребенка, которому всего три года!
— На моего собственного внука! — взвизгнула Нина Петровна и схватила со стола длинный кухонный нож. — В стенах моего собственного дома! И я буду заниматься его воспитанием именно так, как я сама считаю нужным и правильным!
Лезвие ножа в ее руке заметно подрагивало, и я невольно сделала шаг назад. Мое сердце стучало так громко и часто, что казалось, вот-вот вырвется из моей груди.
— Мам, немедленно положи этот нож на место, — наконец-то проявил какую-то реакцию Андрей.
— Не указывай мне! — она размахивала опасным предметом в воздухе. — Привел в наш дом какую-то пустую и никчемную особу, а теперь она берется диктовать мне свои условия! Да кто ты вообще такая? Откуда ты здесь взялась?
— Я приехала из небольшого села Сосновка, — тихо ответила я, изо всех сил стараясь скрыть непроизвольную дрожь, пробивавшуюся в моем голосе.
— Вот именно! Глухая деревня! — воскликнула свекровь с нескрываемым торжеством. — Грязь на сапогах еще даже не успела как следует высохнуть, а уже пытаешься предъявлять свои права!
Она направилась к шкафу и вытащила оттуда пачку каких-то документов:
— Видишь эти бумаги? Это официальные документы на право собственности на эту квартиру! Они оформлены на мое имя! И до тех пор, пока я жива, здесь устанавливает правила именно я!
Я молча, не отрываясь, смотрела на эти листы бумаги, прекрасно понимая, что они являются олицетворением моей полной беспомощности и беззащитности в этом доме.
— Хорошо, — сказала я, начиная собирать с пола острые осколки разбитой тарелки. — В таком случае я покину этот дом.
— И куда же ты соберешься уехать? — презрительно усмехнулась Нина Петровна. — К своим родителям? Обратно в деревню? С маленьким ребенком на руках?
— Да, к своим родителям.
— И что же ты им скажешь? Что не смогла поладить с прекрасной и щедрой свекровью? — она неприятно захихикала. — А что они тебе ответят? «Терпи, глупая! Ты упускаешь такой уникальный шанс!»
— Они точно не скажут ничего подобного.
— Еще как скажут! — размахивала руками свекровь. — Я прекрасно знаю всех этих ваших деревенских родителей! Для них самое главное в жизни — поскорее пристроить свою дочь замуж! А уж что она там будет терпеть после замужества — это их абсолютно не волнует!
Ее слова ранили меня гораздо больнее и глубже, чем самое острое лезвие ножа. Я вспомнила бесчисленные письма от моей мамы — наполненные безграничной любовью, теплотой и искренней поддержкой, но без единого намека на упрек или осуждение. Я вспомнила своего папу, который всегда говорил мне: «Дорогая дочка, запомни — ты заслуживаешь только самого лучшего».
Она запустила в меня тяжелой стеклянной пепельницей. Не попала, но пепельница угодила в детскую фотографию Лёни, висевшую на дверце холодильника. Стекло в рамке треснуло с тихим, но отчетливым звуком.
— Все, я ухожу, — заявила я, снимая с себя кухонный фартук. Мои руки наконец-то перестали дрожать — внутри меня рождалась холодная, стальная решимость.
— Ага! Испугалась, признайся! — торжествовала Нина Петровна. — А я-то думала, что у тебя все-таки есть какой-никакой характер!
— Андрей, собери необходимые вещи для нашего сына. Мы уезжаем отсюда прямо сейчас.
— Леньку не смей даже трогать! — заорала свекровь. — Он мой родной внук! И он останется жить здесь со мной!
— Лёня — мой сын.
— А проживает он на мои денежные средства! Питается едой, которую я покупаю! Спит в кровати, которая находится в моей собственной квартире!
— Он проживает со своей родной матерью.
— С какой еще матерью? — презрительно скривила губы свекровь. — С этой неудавшейся секретаршей?
— С той самой матерью, которая уже завтра утром направит официальное заявление в органы правопорядка с подробным описанием всех случаев рукоприкладства, угроз и постоянного психологического давления, — абсолютно спокойно ответила я.
— Ха! — расхохоталась свекровь. — В полицию! И на что же ты будешь жаловаться? На то, что в твою сторону бросили одну тарелку?
— На систематические случаи физического воздействия, прямые угрозы жизни и здоровью, постоянное психологическое давление.
— Кто же тебе поверит? — она пренебрежительно махнула рукой. — Мы же просто общались на повышенных тонах!
— Общались при помощи летящих тарелок и кухонных ножей?
— Да я в жизни ни разу не прикоснулась к тебе даже пальцем!
Я показала рукой на разбросанные по всему полу острые осколки посуды:
— А это что?
— Это просто случайно разбилось…
— Пять различных предметов кухонной утвари случайно разбились, и все полетели именно в мою сторону?
— Лена, я прекрасно понимаю, что ты сейчас очень расстроена… — наконец заговорил Андрей.
— Я не расстроена. Я приняла для себя окончательное и бесповоротное решение.
— Какое именно решение?
— Я направляю официальное заявление в органы правопорядка. Я начинаю процесс официального расторжения нашего брака. Я забираю нашего сына с собой.
— Не отдам своего сына! — снова взвизгнула свекровь.
— Вы его отдадите. С точки зрения закона, у меня значительно больше прав на него.
— Да кто ты такая вообще?! — заорала она. — Обычная секретарша! Никто! Я против тебя подниму всю местную администрацию!
— Вам этого сделать не удастся.
— Еще как удастся! — размахивала руками Нина Петровна. — Мой родной брат занимает должность заместителя главы нашего района! Мой кум работает участковым инспектором! Мой сват занимает ответственную должность в органах прокуратуры!
— В прокуратуре?
— Да! Старшим следователем! Так что твои жалобы и заявления никто даже читать не станет!
— А как зовут вашего свата?
— Владимир… Подожди, как же так… Не может этого быть… Да она же простая деревенская… Ты абсолютно уверен?..
Она медленно, почти механически, опустила телефонную трубку и уставилась на меня широко раскрытыми глазами:
— Ты… ты кто?
— Елена Владимировна Козлова. Вы и так это прекрасно знаете.
— Но… но Владимир только что сказал… — она запнулась, подбирая слова. — Что сказал Владимир Петренко?
— Что мой отец…
— Что твой отец… — свекровь не могла закончить начатую фразу, ее голос прервался.
— Что мой отец занимает должность прокурора области? — спокойно и четко подсказала я. — Козлов Владимир Михайлович. Действующий прокурор Центральной области. Мой родной отец.
Нина Петровна тяжело опустилась на ближайший стул. Ее лицо резко побелело, а руки начали заметно и сильно дрожать.
— Этого не может быть, — прошептала она еле слышно. — Это вполне может быть.
— Но… но ты же сама говорила, что из Сосновки… из простой деревни…
— Из Сосновки. Это небольшое, но очень красивое село, расположенное в тридцати километрах от областного центра. Мой папа построил там большой и уютный дом, когда вышел на заслуженный отдых. Он всегда говорил, что очень устал от постоянной городской суеты.
— А… а твоя мама? — еле слышно, почти шепотом, спросила свекровь.
— Моя мама — бывший председатель областного суда. Козлова Татьяна Алексеевна. Она тоже уже на пенсии.
— О боже… — прошептала Нина Петровна, закрывая свое лицо руками.
— И да, они оба действительно очень не любят, когда их родную дочь кто-либо пытается обижать или унижать.
— Лена, ты говоришь это серьезно? — ошарашенно спросил Андрей.
— Абсолютно серьезно. А вы что, никогда не задумывались, откуда у простой секретарши может быть диплом о высшем юридическом образовании? И почему я так досконально знаю все статьи действующего законодательства?
— Но… но ты же работаешь обычным секретарем… — пробормотал мой муж.
— Я работаю помощником районного прокурора. И мое официальное положение совсем не секретарское.
В кухне воцарилась тяжелая, давящая, абсолютная тишина. Нина Петровна сидела, сгорбившись, словно за несколько минут она резко постарела на целых десять лет. Андрей переводил свой растерянный взгляд с матери на меня и обратно, словно пытаясь осознать и переварить всю ту информацию, которую он только что услышал.
— Выходит, все это долгое время ты… — начал он неуверенно.
— Да, — мягко, но твердо перебила я его. — Все это долгое время я была не «простой деревенской простушкой», как вы меня называли, а родной дочерью действующего прокурора области. Но это мое происхождение никак не влияло на мое искреннее желание жить с вами в мире и гармонии. Я прилагала все возможные усилия, чтобы наладить наши непростые отношения. Я искренне пыталась уважать вас. Но когда дело касается безопасности и благополучия моего родного ребенка — я моментально перестаю быть мягкой и вежливой.
Нина Петровна подняла на меня свои глаза, полные неподдельной растерянности и настоящего страха:
— Лена… я же не знала… я не догадывалась…
— Теперь вы все знаете. И я очень надеюсь, что вы полностью осознаете и понимаете, что будет дальше, если вы продолжите угрожать мне или моему сыну.
Андрей наконец-то обрел дар речи и смог связать слова в предложения:
— Мам, ты все слышала и поняла? Лена — родная дочь прокурора всей области. Ты теперь осознаешь, что ты натворила за эти годы?
Свекровь продолжала молчать. Ее лицо выражало сложную, противоречивую смесь неподдельного ужаса и полного отчаяния. Казалось, она впервые в жизни действительно разглядела меня — не «деревенскую невестку», а самостоятельного человека, обладающего собственным именем, определенным статусом в обществе и серьезной защитой.
— Так что, — я внимательно посмотрела на свекровь, — продолжим наш серьезный разговор о «прислуге» и ее месте в этом доме? Или мы все же попробуем спокойно и конструктивно обсудить, как мы будем жить дальше, учитывая все новые обстоятельства?
Нина Петровна медленно, с видимым усилием поднялась со стула, опираясь ладонями на деревянную поверхность стола. Ее пальцы судорожно сжимали край белой скатерти.
— Лена… — ее голос дрогнул и прервался. — Я… я ведь не хотела… я не планировала…
— Что именно вы не хотели? Что именно вы не планировали? — переспросила я, глядя на нее спокойным и ясным взглядом.
Она молчала, и в этой тишине рушились не просто стены непонимания, а целые вселенные предрассудков. Ее взгляд упал на треснувшее стекло фотографии, где смеялся маленький Лёня, ее внук, ради которого, казалось, все и затевалось. И в этом молчании рождалось нечто новое — хрупкое, как первый лед, но уже неотвратимое, как весеннее половодье.
Иногда самые прочные стены рушатся не от громких слов или брошенных тарелок, а от тихого звона правды, которая, как весенний ручей, пробивается сквозь толщу льда непонимания. И на месте осколков и трещин прорастают цветы надежды на то, что даже самая холодная зима в душе обязательно сменится теплом. В тот вечер в кухне разбилась не просто тарелка — разбилось хрупкое стекло иллюзий, сквозь которое мы наконец увидели друг друга. Не врагов, не соперников, а просто людей, которые заблудились и очень хотят найти дорогу домой. Домой, где пахнет не борщом и злобой, а свежей выпечкой и прощением, где стены украшены не победными знаменами, а новыми фотографиями, где все мы — одна семья.
