Шкатулка с осколками радуги
— Не пущу! И даже не проси! — грозно остановила ее мама, перекрывая собой дверной проем, словно неприступная крепостная стена. Ее голос звенел от нервного напряжения, которое копилось весь этот тяжелый, суматошный день. — Я тебе покажу! Ишь, на роликах она вздумала кататься, ветер в голове! А помогать мне кто будет?! Всю жизнь вкладываю в тебя, а вырастила дармоедку! Лентяйку!
Софья лишь тихо вздохнула и закатила глаза, глядя в потолок, покрытый старой потрескавшейся побелкой. Она всерьез давно уже не воспринимала эти вспышки, понимая их истинную природу. Мама на самом деле была очень хорошей, самой любящей на свете! Просто усталость, быт и вечная тревога делали ее такой — колючей и резкой. Когда у нее было плохое настроение, она могла ворчать часами, выплескивая на дочь все накопленные обиды мира.
— Мам, я только на полчасика, честное слово, — протянула шестнадцатилетняя Софья, уже, впрочем, почти не надеясь на положительный ответ. Голос ее звучал мягко, умоляюще. — Ну, мамочка, пожалуйста! Мы с девчонками договорились встретиться у фонтана! Я давно дома буду!
Вероника, мама Софьи, прищурилась, оценивающе разглядывая дочь. Она сама воспитывалась в железной строгости, в семье, где слово «нельзя» было законом, а просьбы редко находили отклик. Она до дрожи боялась быть с Софьей слишком мягкой, потворствующей — чтоб не отбилась, как говорится, от рук, не пошла по кривой дорожке, не натворила ошибок, цена которых бывает так высока! Но тут ее сердце дрогнуло. В этом году Софья окончила очередной класс круглой отличницей, все учителя хвалили ее за ответственность и усердие. «Так и быть, — подумала Вероника, — заслужила моя девочка некоторое снисхождение. Нельзя же держать ее в ежовых рукавицах постоянно».
— Ладно, — наконец, сдавшись, выдохнула она, стараясь сохранить на лице суровую маску. — Но смотри мне! К восьми часам, ни минутой позже, чтоб дома была! Чтобы я звонков твоих подруг потом не слушала!
— Обязательно, мамочка! Спасибо тебе огромное! — обрадовалась Софья, и ее лицо озарила такая яркая, солнечная улыбка, что у Вероники на мгновение сжалось сердце от нежности. Дочь стремительно обняла ее и, не теряя ни секунды, буквально упорхнула из квартиры.
Если быть точным, она выпорхнула из дома дедушки Льва. Всей семьей Орловы переехали к нему ровно три недели назад, сразу после скорбных, тихих похорон старика.
Дедушка Лев был совсем стареньким, когда это случилось — он лишь недавно отметил свой девяносто пятый день рождения. И по своему завещанию он оставил в наследство родным вот это — просторную, но ветхую однокомнатную квартиру в старой четырехэтажке на самой окраине города, со всем ее нехитрым и загадочным содержимым.
— Наследство от старика привалило! Теперь мы в шоколаде! — потирал руки от нетерпения глава семьи, то есть отец Софьи, Алексей.
Сама Софья, кстати, не очень понимала, с чего это дедушка Лев так поступил — он ведь, строго говоря, не был им ближним родственником! Очень дальним, почти чужим по крови. Но так уж сложилось, так привыкли все его называть с самого детства Софьи — дедушка Лев. Он был другом семьи, каким-то неуловимым, но постоянным фоном ее жизни.
Впрочем… Для самой Софьи он был все-таки близким, родным человеком, каким-то особенным. Она его часто после школы навещала, особенно в последние годы. И просто так — в свободную минутку забегала, чтобы проверить, все ли в порядке. То по делу — из магазина чего-нибудь ему принести, протереть пыль на громоздкой, старой мебели или супчик сварить на неделю. То — абсолютно без причины. Потому что был у Софьи свой, маленький секрет — ей страшно нравилось общаться с дедушкой Львом! Он был невероятно интересным, мудрым собеседником. Знал столько историй, столько всего видел на своем веку.
И вот честно — плевать ей было на то, что некоторые родственники и соседи считали его выжившим из ума стариком-скопидомом, чудаком, живущим среди хлама. Это было совсем не так. Софья знала это точно! Она видела огонек в его глазах, когда он рассказывал о какой-нибудь безделушке.
Просто Лев Евгеньевич был человеком немного замкнутым, интровертом, как сказали бы сейчас. Плюс, он был настоящим, страстным коллекционером, ценителем старины. И хотя Софья бывала в его доме бесчисленное количество раз, каждый раз ее взгляд цеплялся за что-то новенькое, неизученное, какую-нибудь деталь, которую она раньше не замечала.
Пожелтевшие от времени и палящего солнца подшивки журналов «Огонек» за пятидесятые годы… Прелестная, изящная коллекция крошечных фарфоровых птичек для украшения пирога, бережно расставленная в серванте за мутными стеклами. А там же, рядом, — шахматы, которые дедуля с хитрой улыбкой уверял, что они вырезаны в семнадцатом веке из бивня мамонта каким-то сибирским умельцем! Но это была всего лишь его милая шутка — однажды Софья разглядела на деревянной коробке стершуюся цену советской эпохи и название завода-изготовителя.
Еще в квартире дедули стояли настоящие, обитые кованым железом сундуки, набитые старинной одеждой, которая пахла нафталином и временем. А также немного массивной антикварной мебели, потертые картины в золоченых рамах на стенах, диковинная коллекция хрустальных бокалов и графинов, и многое, многое другое! Правда, была в этой квартире и обратная сторона медали — там всегда стояла плотная завеса пыли в воздухе и было немножечко грязно, но это нисколько не смущало Софью.
— Как помрет, добрую полквартиры — сразу на помойку отправим! Нечего тут антисанитарию разводить! — так сказала как-то Вероника мужу незадолго до того, как Лев Евгеньевич тихо скончался во сне.
А Алексей, папа Софьи, еще при жизни навещал тяжело болевшего старика и настойчиво, хотя и завуалированно, выспрашивал: на кого, мол, написано завещание? Не нужно ли помочь с юристом? И узнав, что они — главные наследники, не смог скрыть бурной радости.
— Чему ты так радуешься-то, как ребенок? — возмутилась тогда Вероника. — У него не квартира — одна головная боль! И долги по коммуналке, я слышала, такие, что ее продашь, и еще должен останешься! Одни убытки!
— Много ты понимаешь в этих делах, — важно ответил Алексей, потирая подбородок. — Лев Евгеньевич — не просто старик, он настоящий собиратель, ценитель древностей! Эти безделушки на аукционах знающие люди за миллионы скупают! Мы можем озолотиться! И кроме того, — понизил он голос до конспиративного шепота, — есть у него одна особая шкатулочка… Старинная, деревянная, с секретом. Он как-то проговорился — цены ей, мол, нету! Думаю, — мечтательно вздохнул глава семьи, — там настоящие драгоценные камни хранятся, фамильные! Бриллианты, изумруды!
— Серьезно, что ли? — недоверчиво протянула Вероника, но в ее глазах уже загорелся тот самый, хищный огонек надежды.
Она крепко призадумалась. А когда Лев Евгеньевич ушел из жизни и прошли все положенные похороны с поминками, когда можно было уже не лить слезы как приличный, скорбящий человек, она почувствовала не грусть, а странное, щемящее возбуждение! Потому что, как и ее муж, она всем сердцем поверила в то, что они — теперь разбогатеют, что их жизнь круто изменится!
Поэтому, кстати, и было принято судьбоносное решение — оставить свою уютную, современную, но тесноватую квартиру и всемером переехать в ветхое, но полное загадочных сокровищ жилье старика. Родители Софьи очень боялись, что квартиру, если она будет стоять без присмотра, непременно ограбят злоумышленники! Ну и заодно — они были готовы днями и ночами перебирать завалы, только бы поскорее отыскать вожделенное богатство и начать новую жизнь.
Софья всегда считала своих родителей серьезными, здравомыслящими, приземленными людьми… Но в те недели она, образно выражаясь, перестала их узнавать! Мама и папа начали вести себя странно, порой даже жалко.
Так, Вероника теперь целыми днями не вылезала из телефона, трещала со всеми знакомыми и даже малознакомыми людьми и хвасталась им, что они скоро «войдут в элиту», что трудные времена позади!
— На дачу, на свои шесть соток, больше не поедем отдыхать! Фи! — говорила она, брезгливо морщась. — Станем на Мальдивы хоть каждый месяц летать! Я себе пластику сделаю, молодость верну, помолодею на двадцать лет минимум!
Отец же Софьи, Алексей, с упоением мечтал, как купит себе ярко-красный спортивный автомобиль, о котором всегда тайно грезил. А садясь за скромный семейный ужин, часто язвительно шутил: — К чему мне этот рассольник и биточки с тушеной капустой, стряпня жены, если скоро мы в дорогих ресторанах будем питаться, у звездных шеф-поваров?!
— А может, я вообще в кругосветку отправлюсь! — однажды заявил он, развалившись в кресле. — Шикарный круиз на белоснежном лайнере! Чтобы первоклассный сервис, и чтобы красивые модели рядышком по палубе гуляли…
— Какие еще модели?! — насторожилась его супруга, и лицо ее помрачнело. — Ты что решил, раз богатый станешь, то можешь содержанок молодых заводить? При живой-то законной жене? С ума сошел, старый?!
— Да я ничего такого, просто образно выразился… пошутил, — стал отбиваться сконфуженный глава семьи.
Софья бы, может, и посмеялась над этим всем в другое время, но сейчас ей было как-то не до смеха! Потому что родители с тех пор, как решили, что почивший дед их озолотит… как-то изменились далеко не к лучшему! Стали более заносчивыми, высокомерными, что ли… Поглядывали на родню, друзей и соседей свысока, с жалостью и превосходством! И все их мысли были только о будущих денежных потоках, которые вот-вот хлынут на них рекой.
— Это просто ужасно, что по закону надо ждать целых полгода, прежде чем что-то можно будет продавать! — возмущалась Вероника, нервно расхаживая по комнате. — Неужели никаких лазеек нет? Ничего нельзя поделать?!
— Боюсь, что нет, — философски вздыхал Алексей. — Но, знаешь, что мы можем сделать прямо сейчас, не нарушая закон? Пригласить специалиста, настоящего эксперта-оценщика! Он нам точно скажет — сколько все это барахло стоит на самом деле! Глазами профессионала мы посмотрим!
У Софьи, невольно подслушавшей этот разговор, защемило сердце — так горько и грустно стало, когда она представила, как все эти милые ее сердцу вещи, которые дедушка Лев так бережно собирал всю свою долгую жизнь, будут тыкать пальцами, оценивать в рублях, а потом разбросают по чужим, бездушным людям! Если бы решение зависело от нее одной — она бы все это забрала себе, сохранила как величайшую ценность. Но она точно знала — родители никогда не позволят этого! Так что бедной девочке оставалось лишь молчаливо, с болью в душе наблюдать за тем, как рушатся ее тихие, светлые воспоминания…
— Максимум — сто, ну сто пятьдесят рублей за штучку, — равнодушным, скучающим тоном сказал приглашенный оценщик, вертя в своих холеных пальцах одну из тех самых хрупких фарфоровых птичек.
У родителей Софьи лица вытянулись, стали почти каменными от разочарования. А затем они наперебой, с отчаянной надеждой в голосе, стали подносить ему то одну, то другую вещь: — А вот это? А это взгляните, пожалуйста! Это же старинное, антикварное! А эти картины? А этот хрусталь?
С лица оценщика, который, между прочим, был не первым встречным, а принадлежал к числу дальних, но хороших знакомых Алексея, не сходило ленивое и даже — какое-то брезгливое выражение. Он поморщился, оглядывая заставленную старьем комнату.
— Послушайте, давайте уже наконец прекратим впустую тратить мое и ваше время! — наконец, не выдержал он, проводя рукой по лацкану своего дорогого пиджака. — Мне уже дышать нечем — тут все этим затхлым старьем провонялось, все в пыли по колено! Алексей, скажу тебе как друг, — повернулся он к отцу Софьи, опуская голос. — Навряд ли среди всего этого, — он широким, уничижительным жестом обвел всю дедушкину однушку, — найдется хоть что-то, представляющее реальную ценность! Может, какая-нибудь мелочь и найдется, но игра не стоит свеч. Если хотите — ищите, конечно, каких-то чудаков-покупателей… Но проще и дешевле — взять и выбросить все это на свалку! Освободить пространство.
После его ухода в квартире разразилась настоящая буря. Между родителями Софьи вспыхнул яростный, горький скандал.
— Я из-за тебя, чтоб этот жалкий хлам разбирать, с сестрой двоюродной в отпуск не поехала! — кричала Вероника, и в ее глазах стояли слезы ярости и обиды. — Могла бы сейчас свежим воздухом соснового бора дышать, на озере загорать! А из-за твоих дурацких фантазий… Придумал — «миллионеры на аукционах старье купят»! Ну, конечно, купят, как же!
— А я что, виноват, что этот старый чудак всякую чепуху бездарную собирал, вместо чего-то стоящего?! — отбивался Алексей, но его уверенность уже дала трещину, в голосе звучала растерянность.
Потом мама заплакала уже не от злости, а от отчаяния и стала с яростью сгребать в большие черные мешки какие-то вещи, без разбора объявляя их мусором, и выносить это на помойку. Туда же отправились пожелтевшие подшивки старых журналов, бережно хранимая дедом коллекция граммофонных пластинок в потрескавшихся конвертах и несколько потрепанных, но таких милых плюшевых медвежат и зайчиков… А потом, в самый разгар этой варварской чистки, нашлась та самая шкатулка.
Это Софья ее обнаружила — полезла на антресоли за стопкой дедушкиных фотоальбомов, которые она твердо решила спасти от уничтожения. Она потянула за тяжелую папку, та зацепилась за что-то, и с верхней полки с глухим стуком упала на пол небольшая, темного дерева шкатулка с замысловатой резьбой. Отец и мать встрепенулись, как будто увидев призрака!
— Стой! Не надо больше никаких оценщиков звать, они все врут! — быстро сказала Вероника, подхватывая находку. — Я знаю, что делать! Тут неподалеку есть ломбард… У соседки нашей, Ларисы, там муж работает! Он в прошлом — ювелир, с большим опытом! Он нам всю правду про содержимое скажет! Настоящую!
И они, не открывая шкатулку, словно боясь сглазить удачу, торопливо ушли из дома. А когда вернулись… Их лица были красноречивее любых слов. В шкатулке, которую они наконец вскрыли при ювелире, дедушка Лев хранил не бриллианты. Там лежала пачка пожелтевших писем, аккуратно перевязанных выцветшей голубой ленточкой, и одна-единственная брошь — старинная, витиеватая, но явно не драгоценная.
Брошь, по заключению эксперта, оказалась милой безделицей конца XIX века с простыми, хоть и качественно ограненными стеклышками вместо камней. Письма же никто даже не стал читать. И отправилось бы то и другое прямиком в ту же мусорную пакет, куда и все остальное, но не позволила Софья. Она буквально отняла шкатулку у матери, прижав ее к груди.
— Это мое! Отдайте! Это мне на память о дедушке! — вцепилась она обеими руками в деревянные стенки, и в ее глазах стояли такие отчаянные слезы, что Вероника лишь раздраженно махнула рукой.
— Ну и глупая же ты у нас выросла, дочка, — устало вздохнула мама. — И в кого ты такая? — поджала она тонкие губы, с недовольством качая головой. — Как будто в этого Льва пошла, чудака несчастного, а не в нас, нормальных, здравомыслящих людей!
Софье было все равно, что мама опять ворчит — она была счастлива, что спасла свою драгоценную находку. И вскоре, уединившись в своей комнате, она узнала, почему же дедуля говорил, что эта шкатулка — бесценна. Оказалось, письма те были не простыми. Они были написаны его рукой и — рукой его первой и, как стало ясно, единственной любви, девушки по имени Анна. Молодые люди — он, начинающий инженер, она — студентка консерватории — не смогли быть вместе из-за войны, из-за жизненных обстоятельств, но долгие годы, до самой ее замужества, трогательно и нежно переписывались, делясь самым сокровенным.
Читая эти пожелтевшие листочки, пропитанные духом ушедшей эпохи, Софья плакала, не скрывая слез — она узнала так много о жизни деда Льва, она прониклась историей его большой, чистой и такой несчастной любви! А еще она узнала, что брошь та — была подарена Львом Анне на помолвку, но, когда Анне пришлось выйти замуж за другого, чтобы спасти семью от голода, она с болью в сердце вернула ее ему. И тогда Софья твердо решила — эта брошь останется с ней навсегда, как символ той, настоящей любви, о которой пишут в книгах. И вскоре, когда родители взяли ее на большой семейный праздник, она украсила ею свое простое платье.
— Какая изящная, трогательная красота! — сказала одна из дальних, но внимательных родственниц, бережно коснувшись старинного украшения. — У тебя, Соня, очень тонкий, хороший вкус! — сделала она искренний комплимент не столько даже самой вещице, сколько тому чувству, которое она олицетворяла для Софьи.
Вскоре Орловы, окончательно разочаровавшись, вернулись в свою старую квартиру, а квартиру дедушки Льва оставили запертой до того срока, когда ее можно будет официально продать. Но и тут их ждало жестокое разочарование судьбы — оказалось, что, уезжая в последний раз, Алексей забыл как следует закрыть старый, подтекающий кран, и в итоге квартиру немного затопило, нанеся ущерб соседям снизу! Те, естественно, подали в суд и потребовали полного возмещения ущерба!
Так что в итоге, к тому времени, как квартиру наконец-то удалось продать — никакой прибыли с нее не получилось. Почти все вырученные деньги ушли на покрытие долгов самого Льва Евгеньевича за коммунальные услуги, да еще пришлось выплатить немалую компенсацию пострадавшим соседям…
— Какой кошмар! Какое страшное разочарование! — не раз говорила Вероника, с горькой обидой в голосе. — А я так надеялась, что наконец-то заживем по-человечески, богато и красиво!
Мама Софьи долго не могла смириться с крушением своих воздушных замков. Она постоянно упрекала мужа — мол, это он втянул ее в эту авантюру, а по-хорошему, по-умному, надо было сразу от этого убыточного наследства отказаться! Алексей огрызался на жену и тоже ходил хмурым и подавленным. Причем, не только от того, что не сбылись его надежды на жизнь миллионера, а и потому, что сильно пострадала его мужская гордость, его репутация — вся родня и друзья ведь были в курсе этой истории и теперь ехидно посмеивались, язвительно шутили на тему того, что кто-то слишком высоко витал в облаках, да пришлось больно рухнуть на грешную землю!
А где-то через год после всей этой грустной истории Софья, уже окончив школу, с разрешения родителей устроилась на свою первую в жизни работу — репетитором по английскому для младшеклассников. И все заработанное своими силами — она бережно откладывала в отдельную коробочку. Родители думали — копит себе на какой-то особенный подарок ко Дню рождения или на новый телефон! Но дочка их сильно удивила, когда в один из вечеров завела серьезный разговор.
— Мама, папа, я знаю, вы хотели сделать мне большой подарок в честь окончания школы с медалью, — начала она осторожно. — Но я хочу попросить вас об одном… Я сама кое-что скопила. Я хочу на эти деньги поставить дедушке Льву хороший, красивый памятник. Настоящий. Вы не могли бы добавить, если это возможно?
Родители переглянулись в немом изумлении. В их глазах читалась растерянность и какое-то новое, незнакомое чувство. Они молчали несколько минут.
— Хорошо, дочка, — наконец тяжело вздохнул Алексей. — Нам нужно немного подумать, посчитать.
— Чудная, честное слово, у нас дочка выросла! — сказала позже Вероника мужу, когда они остались одни. — Я и не думала, что она так сильно, так искренне привязалась к этому старику. Мы ведь его почти чужим считали.
— И брошь эту, с простыми стекляшками, она на каждый праздник надевает, как самую дорогую реликвию, — хмыкнул ее муж, но в его голосе не было насмешки. — Но, знаешь, что я тебе скажу? Я рад, что она у нас такая — добрая, честная, с большим сердцем. Не испортили ее наши глупые мечты о богатстве. Может, действительно пойдем ей навстречу? Это будет по-человечески правильно.
В итоге, общими усилиями, на могилу Льва Евгеньевича поставили скромный, но очень достойный и душевный памятник из черного гранита. Софья была бесконечно рада этому! А еще она твердо решила про себя — что всегда, до конца своих дней, будет хранить в своем сердце светлую память о нем, о его истории, и обязательно, когда придет время, передаст эту роскошную в своей простоте, бесценную брошь своей будущей дочери по-наследству или, если родится сын — значит, его жене, своей невестке…
Прошло много лет. Софья стала совсем взрослой, самостоятельной женщиной, выбравшей себе далекую от мира искусства профессию бухгалтера. Но однажды она взяла и написала художественный роман. Это была глубокая, пронзительная история о настоящей любви, о верности, о потерях и надеждах, и за основу его Софья взяла те самые, бережно сохраненные дедушкины письма. Она долго работала с архивами, разыскивая любые крупицы информации о таинственной Анне… И так, из укромных уголков памяти и пожелтевших строк, родилась их история, история Льва и Анны.
Но в книге, в отличие от реальной, жестокой жизни, у героев был светлый, счастливый финал — возлюбленные преодолели все выпавшие на их долю преграды, сумели найти друг друга и провести все отпущенные им судьбой дни вместе, в мире, согласии и благополучии. И вот что было еще примечательно — роман, вышедший под псевдонимом, неожиданно для самой Софьи стал настоящим бестселлером! Его читали, им зачитывались, о нем спорили критики. Он был настолько искренним и трогательным, что многие думали, Софья теперь оставит свою основную работу и станет известной писательницей… Но она не стала.
У нее была своя, обычная жизнь. А эту единственную, яркую главу в своей биографии — она создала лишь для того, чтобы почтить память того самого дедушки Льва. Простого, никому не известного старика, который оказался для нее самым добрым другом и по-настоящему родным человеком, подарившим ей не алмазы, а нечто гораздо более ценное — веру в любовь и урок настоящей, не показной человечности. И сияние тех самых стекляшек в старой броши было для нее ярче и дороже любых бриллиантов на свете.
