Голодные игры без правил
По телевизору, словно через мутное стекло, шла передача о высокой моде. По подиуму, напоминавшную погон для гоночных болидов, дефилировали существа с телами натянутых струн и отсутствующими взглядами кукол. Они были прекрасны, холодны и нереальны, как инопланетяне, случайно занесенные в наш мир глянца и шика. Алиса вздохнула, ощущая знакомую тяжесть на душе – тяжесть несоответствия. Ее пальцы сжали пульт, и картинка сменилась.
На другом канале жизнерадостный, румяный ведущий с белозубой улыбкой до ушей колдовал над самым вкусным в мире малиновым тортом. Крем, ягоды, слои безе… Кадр крупно показывал, как ломкий шпатель врезается в нежнейшую текстуру, и Алиса непроизвольно сглотнула слюну. Желудок отозвался предательским урчанием. Она снова щёлкнула пультом, будто отгоняя наваждение.
Теперь на экране хрупкая, но невероятно сильная девушка-супергерой в обтягивающем костюме крушила целое войско неповоротливых, уродливых пришельцев. Идеал красоты и силы. Алиса с тоской провела рукой по своему бедру, ощущая под тканью джинсов мягкую, предательскую выпуклость.
В дверь постучали. Стук был мягким, заботливым, но для Алисы он прозвучал как выстрел.
— Алисонька, ты чего это есть не идёшь? Мы тебя ждём, стряпня вся остывает! — послышался из-за двери голос матери, теплый и певучий, как мед.
— Я не хочу, давайте без меня! — резко крикнула Алиса, вжимаясь в спинку кресла.
Дверь приотворилась, и в щели показалось мамино лицо, испещренное лучиками заботливых морщинок.
— Почему? Я старалась, сырники получились — просто загляденье! Пышные, румяные! Хочешь, со сметанкой, хочешь, с малиновым вареньем, тем самым, домашним!
Алиса посмотрела на мать и отвернулась к окну, но было поздно – предательская влага выступила на глазах. Она всхлипнула, пытаясь сдержать подкативший к горлу ком.
— Доченька, что с тобой? — мать стремительно вошла в комнату и присела на край кровати, дотронувшись до плеча дочери. Ее прикосновение было таким знакомым, таким родным, что от этого стало еще больнее.
— Ничего. Просто не хочу есть, и всё, — каким-то чужим, надтреснутым голосом ответила та, дернув плечом, чтобы сбросить мамину руку.
— Но, выпей хоть чаю, посиди с нами, просто так, для компании, — мягко, почти умоляюще, сказала мать.
И Алиса не выдержала. Стена терпения рухнула. Она развернула к матери покрасневшее от слёз, искаженное внутренней болью лицо и закричала, сама пугаясь собственной ненависти:
— Да оставите вы меня когда-нибудь в покое?! Если я говорю «не хочу» – значит, не хочу! Хватит пичкать меня этой вечной едой! Хватит! У меня от вашего творога, от вашего сахара, от этой вечной стряпни лицо в прыщах!
Мать от неожиданности остолбенела. Ее добрые глаза расширились от недоумения и обиды. Она медленно поднялась, словно состарившись за секунду, и, не говоря ни слова, вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь, будто в комнате спал младенец.
Алисе не было стыдно. Была только яростная, всепоглощающая пустота. Ей дико хотелось тех самых маминых сырников, теплых, пахнущих ванилью и детством. Но сегодня утром весы беспристрастно показали пятьдесят восемь килограммов. Цифра жгла сознание. При ее росте это было катастрофой, концом света, клеймом неудачницы.
Вот подруге, Снежане, повезло: с таким бешеным обменом веществ, как у неё, она могла уплетать пиццу и эклеры, не прибавляя ни грамма. А Алиса поправлялась, казалось, от самого взгляда на мамину стряпню, от одного аромата, плывущего из кухни.
Сладкое всегда было ее утешением, единственным быстрым способом стать счастливой. Но ненадолго: почти сразу за эйфорией накатывала чудовищная волна ненависти к себе, к своему слабоволию. Это был заколдованный круг, адская карусель. Наконец, она нашла своеобразный выход, свое лекарство от срывов. В моменты, когда Снежана с наслаждением заказывала себе двойную порцию картошки фри или клубничный торт в буфете колледжа, Алиса тут же пыталась найти глазами одногруппницу Соню.
Соня в свои восемнадцать весила больше ста килограммов. Если Сони не было рядом, Алиса просто вызывала в памяти живые картины: как та, пыхтя и отдуваясь, медленно поднималась по лестнице, как на ее блузках проступали мокрые круги под мышками, как быстро слипались и теряли вид ее волосы. Эти образы действовали лучше любого подавителя аппетита.
Соня была всеобщим посмешищем. Над ней открыто смеялись, издевались, разыгрывали жестокие шутки. Никто ее не любил и не жалел. А что? Сама виновата. Сама довела себя до такого «скотского состояния». «Может, хоть здоровая сатира заставит эту толстуху взяться за ум!» — оправдывали себя «шутники», сами того не ведая, запуская маховик травли.
Но похоже, всё стало только хуже: несчастная Соня, заедая обиды и одиночество шоколадками и пирожными, набирала вес еще стремительнее.
«Лекарство» работало безотказно. Благодаря ничего не подозревающей Соне, Алиса смогла отказаться от сладкого, заставляла себя ходить пешком через весь город, поднималась на свой седьмой этаж без лифта, чувствуя, как горит каждое мышечное волокно.
И вот он, триумф. Весы показали заветные пятьдесят килограммов. Это была победа. Но почему-то внутри не пели трубы и не взрывались фейерверки. Там была тишина. Пустота. Настроение теперь почти всегда было на нуле. Даже Снежана, ее лучшая подруга, стала отдаляться, ее веселые глазки потускнели в ее обществе. И вскоре она нашла себе замену. Кого бы вы думали? Соню! Ведь ничто так не стройнит женщину, как очень полная подруга рядом.
Теперь Соня стала появляться в кино и даже на танцплощадках, куда ее настойчиво таскала неугомонная Снежана. Насмешек стало заметно меньше. Правда, в кино приходилось брать место на диване — в узкое кресло новая подруга Снежаны помещалась с трудом. На танцах она сидела в самом тёмном углу, за столиком, и, в пику пришедшим покрасоваться девчонкам, старалась стать частью интерьера, невидимкой. Она наблюдала из своей тени, как другие флиртуют, смеются, ссорятся и мирятся, словно зритель в театре, которому никогда не суждено выйти на сцену. Пока однажды сама не поняла, что смотрит уже не на всю эту пеструю толпу, а на одного-единственного человека.
Никто, возможно, никогда бы не узнал об этой тихой катастрофе, если бы не проницательная Снежана. Она заметила, что Соня стала еще более рассеянной, отвечала невпопад, витала в облаках, и даже, что было совершенно невероятно, в буфете колледжа отказалась от кусочка любимого Наполеона!
— Ты что, влюбилась? — расхохоталась Снежана, больше шутя, чем веря в такое.
— Так заметно? — Соня вспыхнула, как маков цвет, и вся пошла красными пятнами.
Снежана едва не поперхнулась газировкой. Она давно привыкла воспринимать Соню как этакого доброго, неповоротливого бегемота, живой индикатор собственной неотразимости. Все отвернулись от толстухи, а она, Снежана, добрая, не такая, как эти мелкие интриганки. Но влюбляться этот бегемот по определению не мог. Где-то Снежана читала в умной статье, что у людей с лишним весом снижено либидо, и они равнодушны к противоположному полу.
— И кто он, этот счастливчик? — стараясь скрыть ухмылку, спросила Снежана.
— Ты его не знаешь, — опустила глаза Соня, — он не из нашей компании.
— Ой, как интересно! — глаза Снежаны загорелись азартом охотницы, — и где вы с ним познакомились? На улице? Здесь, на танцах? Как это я прошляпила…
— А мы… мы и не знакомились, — прошептала Соня, вконец смутившись и пытаясь провалиться сквозь землю.
— Как это? Ну, это же не любовь! — разочарованно протянула Снежана, — вы хоть слово друг другу сказали?
Соня отрицательно качнула головой, уставившись на свои руки.
— Снеж, давай не будем, хорошо? Мне просто… он просто понравился. Я знаю, что ничего не будет. Я ни на что не претендую.
— Да брось ты! Надо познакомиться, а вдруг он… — Снежана лихорадочно подбирала слова, но они рассыпались, как бисер. Что она могла сказать?
— Нет. Ты и сама все прекрасно понимаешь. Ко мне парни не смотрят. Ко мне только… только странные типы подкатывают. С предложениями «осчастливить». Из жалости, наверное.
— Да ну, Сонь, прекрати это немедленно! Ты же молодая! Ну, тело… да, но это поправимо! Теперь у тебя есть цель, самая мощная мотивация на свете! — глаза Снежаны сияли искренним, как ей казалось, энтузиазмом. В голове уже складывалась сказка о Золушке, где она была бы крестной феей. — Теперь ты обязательно похудеешь! Ради него!
— У меня никогда не получается. Я тысячу раз пробовала. Станет только хуже! — Соня безнадежно опустила голову.
— Врешь! В этот раз получится! Я помогу! — воодушевленно обняла ее Снежана, — нет ничего невозможного! Так кто он? Покажешь мне его?
— Может быть, как-нибудь потом, — пролепетала Соня, стараясь не смотреть в глаза подруге. Потому что этот парень был Снежане хорошо знаком. Это был Ярослав, гитарист из местной группы. Сказать об этом подруге Соня не смела, справедливо полагая, что та не удержится от сплетен. А Ярославу, как всем было известно, нравилась Алиса, бывшая подруга Снежаны. Так что шансов у Сони не было никаких.
Снежана же решила во что бы то ни стало помочь Соне. Для нее это оформилось в увлекательную благородную миссию — превратить гадкого утенка в лебедя, и, если повезет, сделать это своим настоящим призванием. После такого успеха она смогла бы стать известным тренером или диетологом. Размышляя, с чего начать преображение, она достала старую тетрадь в клеенчатой обложке, открыла глянцевый журнал о фитнесе и принялась выписывать оттуда супермодную диету, высунув от усердия кончик языка. Потом бросила это занятие и направилась к Соне, просто захватив журнал с собой. Пусть сама изучает!
Во-первых, диета. Никаких булок, сахара и жира. Во-вторых, спорт. Перед глазами был пример Алисы, с которой они дружили много лет, пока Снежана не заметила, что подруга стала перетягивать на себя все мужское внимание. «Противная ты стала» — бросила она ей тогда, оставив Алису в полном недоумении.
Идя к Соне, Снежана на секунду задумалась: а что, если Соня и правда похудеет и перестанет быть для нее таким удобным, выгодным фоном? «Нет, не перестанет, — тут же успокоила себя она, — наоборот, она станет живой рекламой моего успеха! Я стану лучшим специалистом по преображению, а не кем-то там, как все!»
С этими мыслями она уверенно позвонила в дверь скромной квартиры на первом этаже, где жила Соня.
Соне с детства внушали, что полнота — это их семейная черта, их карма. Но на самом деле, к генетике и привычке есть плотно добавилось абсолютное гастрономическое невежество — в семье презирали диеты и любые ограничения, считая их блажью. Ели здесь не только за завтраком, обедом и ужином, но вообще всегда, когда душа пожелает.
В квартире Орловых на первом этаже пятиэтажки вечно что-то кипело, тушилось и шкворчало. Аппетитные ароматы свежей выпечки, жареного лука и наваристых бульонов распространялись далеко за пределы скромной трехкомнатной квартиры и дразнили ноздри всех жильцов подъезда и старушек, perpetuum mobile двора, на лавочке.
— Опять, вишь ты, Марковна пироги стряпает! Чем это она нас сегодня порадует? — уловив сдобный, маслянистый дух, сказала Тамара с третьего этажа.
— Да нет, это похоже, гуляш у них, самый настоящий, с перчиком! — потянув носом-стручком, возразила ей Клава с четвёртого.
— И как только не лопнут эти Орловы, прости господи! — размашисто, с упреком крестилась сухонькая старушка из соседнего подъезда, имя которой никто толком не помнил. Звали ее то ли Вера, то ли Надя.
— Да, уж!
— Вот именно!
— Сама удивляюсь! — подхватывали, качая седыми головами, пожилые дамы.
Впрочем, когда бабушка Сони, Анна Марковна, изредка выходила к ним на лавочку поделиться новостями, эти же дамы с неподдельным восторгом расспрашивали ее, как правильно «расстаивать» сдобное тесто, или как сварить пельмени, чтобы они не разварились.
Бабушка всё всем объясняла с готовностью, щедро сыпала семейными рецептами и маленькими кулинарными хитростями. Вот и сейчас, она с упоением рассказывала, как правильно солить селедку, чтобы та была в меру упругой и соленой. Делала она это так обстоятельно и аппетитно, что у соседок текли слюнки.
— Здравствуйте, — улыбнулась, проходя мимо, нарядная Снежана, обращаясь к рассказчице, — Соня дома?
— Ой, Снежанночка! Здравствуй, красавица! Дома, дома, заходи, милая, — просияла бабушка.
Проводив девушку взглядом, старухи не решились промывать ей косточки при Анне Марковне. Как-никак, девица была подругой ее внучки.
— Подружка моей Сонечки, — с гордостью пояснила бабушка, и остальным ничего не оставалось, как одобрительно покивать.
Соня в это время в своей комнате читала любовный роман. Переживания и злоключения главной героини так захватили ее, что она тихо всплакнула, сопереживая вымышленным страстям. Она быстро вытерла глаза, но было видно, что плакала. Снежана, влетевшая в комнату, как ветер, восприняла эти слезы по-своему.
— Ну что, ты, Сонь, ну ты это… не убивайся так. Не надо слез!
— Да нет, нет, всё нормально, просто я… кино смотрела, — соврала Соня, испугавшись, что Снежана поднимет ее на смех за чтение «несерьезных» романов. «Это же для неудачниц» — как-то бросила Снежана в ответ на ее наивный вопрос.
— Что? Неужели ему всё рассказала? И он тебя… послал? — глаза Снежаны блестели от любопытства.
— Нет, нет, что ты. Всё нормально.
— Ну ты даёшь! Так всю жизнь и прокукуешь в четырех стенах! Не беда, я тебе помогу! Собирайся, пойдём наматывать круги по парку! Движение – жизнь!
Соня послушно пошла одеваться. К Снежане из кухни вышла мама Сони, Лариса. Женщина была еще молода и, к изумлению Снежаны, пользовалась определенным успехом у мужчин, несмотря на свою полноту и простоватость. Не далее как вчера, Снежана собственными глазами видела Ларису с одним из поклонников. Кавалер смотрел на нее влюбленными глазами и нес огромный букет.
— Здравствуй, Снежуль! — радостно приветствовала гостью Лариса, вытирая руки о яркий передник, — обедать с нами будешь? У нас сегодня уха из настоящей красной рыбы и пирожки с капустой, по бабушкиному рецепту! Пальчики оближешь!
— Я бы с радостью, но нет. Воздержусь. Мы с Соней решили взяться за себя, сесть на диету! — торжественно объявила Снежана. Ей показалось, что при слове «диета» по лицу женщины пробежала тень тревоги, но спустя мгновение она снова улыбалась.
— Диета – штука опасная, — осторожно сказала Лариса, — я на этих диетах, бывало, набирала потом еще больше.
— Да ладно! — брови Снежаны поползли вверх, — У нас одна девочка так вообще десять кило сбросила! Легко!
— Ну, сбросила десять, а потом набрала двадцать. Тут дело такое… — задумчиво произнесла Лариса, — у этого явления даже название есть – «эффект маятника». Слышала? Вес возвращается, да еще и с довеском.
— Не знаю. Если бы я…
— Кстати, а тебе-то зачем диета? — спросила Лариса, с материнской нежностью глядя на стройную гостью, — ты у нас и так стройняшка!
— За компанию! — улыбнулась польщённая Снежана, — что-то долго Соня одевается… А пирожок-то пахнет божественно… Можно я попробую кусочек?
— Конечно, конечно! Бери, родная! — Лариса протянула Снежане румяный пирожок. В дверях появилась Соня, одетая в бесформенный балахон.
— Может, всё-таки, пообедаете перед прогулкой? Я совсем немножко налью ухи, а? Свежая, наваристая.
— Ну, ладно, давайте ухи! Только чуть-чуть! — махнула рукой Снежана, с наслаждением жуя пирожок.
— Спасибо, мам, я не буду, — тихо сказала Соня.
Пока Снежана ела, нахваливая кулинарное мастерство хозяйки, Соня с тоской смотрела в окно, где мимо спешили прохожие. На улице кипела жизнь, но ей туда не хотелось. Будь ее воля, она бы осталась в своей комнате с книгой, переживая жизни и страсти героинь.
— Ну, — отставив тарелку, сказала Снежана, — спасибо, нам пора! Вперед, к подвигу!
— Куда собираетесь, если не секрет? — спросила Лариса, забирая посуду.
— Сегодня же городской праздник! — воскликнула Снежана, — на площади целый городок с аттракционами и концертом! Так что… на славу погуляем!
— Счастливо вам! — крикнула Лариса вслед, но в голосе ее слышалась тревога.
Соня давно научилась не обращать внимания на взгляды. Одни были надменно-брезгливыми, другие – откровенно злыми. Но самое неприятное – это жалость. Она жгла сильнее насмешек.
На площади собралась толпа, в основном молодежь. В центре наскоро сколотили большую сцену – там должна была выступать приезжая группа, а на «разогреве» у них играли местные ребята из колледжа. Они как раз заканчивали свой сет. На бас-гитаре играл тот самый Ярослав, который сводил Соню с ума.
После выступления вся слава и внимание достались харизматичному вокалисту – Артему – девчонки буквально вешались на него. Особенно усердствовала похудевшая и похорошевшая Алиса.
Барабанщик Лёва и басист Ярослав, скромные ребята, молча собрали инструменты и направились в сторону летнего кафе, которое предприимчивые рестораторы разбили неподалеку. Там, под полосатыми зонтиками, уже сидели Снежана с Соней.
— Ой, смотри, это же Ярик с Лёвой! — локоток Снежаны скользнул по руке Сони, — Ребята, идите к нам!
— Зачем, не надо! — вдруг испуганно прошептала Соня.
— Сонь, ты чего? — не поняла Снежана, — ты что, стесняешься? Да всё нормально будет, не комплексуй!
Но Ярослав с Лёвой до них не дошли – их перехватила другая, более шумная компания.
— Ну вот! — с досадой сказала Снежана, — как всегда не вовремя!
Соня сидела, красная, как мак, и молчала, сжимая под столом влажные ладони.
— Что с тобой? Ты в порядке? — растормошила ее подруга.
— Мне нехорошо. Я домой пойду, — буркнула Соня и, неуклюже поднявшись, пошла к выходу. Столики стояли плотно, и ей пришлось выслушать не один едкий комментарий и получить не один колкий взгляд, прежде чем она выбралась из этой ловушки.
Бабушка с матерью слышали, как вернулась Соня, как скрипнула ее кровать. Они переглянулись, тяжело вздохнули, но решили ни о чём не расспрашивать. А Соня тихо плакала в подушку, чувствуя себя самым одиноким и уродливым существом на свете.
Наблюдая, как ее новая подруга пытается выбраться из заставленного столиками пространства, Снежана впервые усомнилась в успехе своей затеи. «Эх, прощайте, мечты о карьере тренера!» — мысленно вздохнула она, допивая сладкую газировку из бумажного стаканчика, которой в честь праздника всех угощали бесплатно.
— Снежка! Иди к нам, у нас прохладное пивко! — донесся до неё знакомый голос сквозь общий гул, и она, моментально забыв о Соне, направилась к столику, где собралась ее тусовка. Там была и Алиса, она сидела рядом с Артемом и выглядела счастливой. Снежану, конечно, позвала не она, а другая девчонка, Катя.
— Ну что, твоя пухлячка не выдержала света софитов? — с усмешкой спросила Катя.
— Ага. Ей плохо стало, ушла, — отмахнулась Снежана.
— Ещё бы! С таким-то весом да на жаре… — Катя закатила подведённые стрелками глаза, ища подходящее слово.
— Грузом! — ввернул кто-то из парней, и компания дружно загрохотала. Снежана смеялась вместе со всеми. Лишь один человек оставался серьезным. Это был Лев, парень постарше, отслуживший в армии. Он занимался звукозаписью и сдачей аппаратуры в аренду. Человек со стороны, наблюдатель.
Провожая потом Снежану до дома, он стал расспрашивать её о той полной девушке, о Соне. Снежана, изрядно подвыпившая и разговорчивая, выболтала про подругу всё, что знала, включая адрес и телефон.
Вспомнила она об этом лишь через пару дней, когда Соня, сияя, отвела её в сторонку и тайно рассказала, что вечером к ним домой курьер принёс роскошный, огромный букет цветов. Они с бабушкой были дома вдвоём и решили, что это ошибка, но молодой человек назвал имя и фамилию Сони, сказав, что цветы для неё. Соня была настолько потрясена, что опешила и не успела спросить, от кого они.
Снежана не сразу вспомнила о Льве, а вспомнив, промолчала, не зная, как оправдать свою болтливость.
— Ну, и что ты думаешь? — спросила Снежана, стараясь скрыть непонятную обиду в голосе. Ей было досадно и завидно – ей самой такие букеты никто не дарил.
— Не знаю, — Соня опустила глаза, — может, это чья-то злая шутка?
— Шутка? Может, и шутка, — сказала Снежана, и ее настроение почему-то улучшилось. «Конечно, шутка, — подумала она, — ну кто всерьез может влюбиться в эту милую, но… корову? Это наверняка тот самый Лев, которому я наболтала». Она хотела было сознаться, но вовремя остановилась, испугавшись, что Соня обидится на нее за болтовню. Да и Лев, скорее всего, прислал цветы из жалости.
— Так что мне делать? — спросила Соня, — там была записка… Тот, кто прислал, ждет ответа.
— Записка? Что же ты молчала! Давай сюда! — с жадностью протянула руку Снежана.
Соня пожалела, что проговорилась о своей единственной тайне.
— Там… стихи. Может, не очень умелые, но мне показались… искренними.
— И всё? — фыркнула Снежана, — интересно, кто сейчас стихи пишет? Ботаник-неудачник или перезрелый романтик! — она хотела добавить что-то еще, но по лицу Сони поняла, что лучше не стоит.
Ничто так не красит женщину, как любовь. Но это утверждение лукаво. В нем пропущено слово «взаимная» или «счастливая». Неразделенная, отвергнутая любовь способна не украсить, а изуродовать душу и лицо.
Алиса разглядывала себя в зеркале ванной комнаты при ярком свете. Она ненавидела каждую пору на своем лице, себя, родителей, весь несправедливый мир, и больше всех — Артема. Чтобы понравиться ему, она сидела на жесточайших диетах: две недели на одной гречке, потом на кефире. Когда весы показали заветные цифры, она решила наградить себя и съела кусочек любимого торта. Расплата не заставила себя ждать — наутро лицо украсили ужасные, красные прыщи. Именно из-за них, она была уверена, ветреный Артем променял ее на эту дурнушку Катю. Алиса со злостью втирала в кожу салициловую кислоту, словно хотела стереть с лица и саму память о нем.
Ей ужасно хотелось поделиться с кем-то своей болью, но лучшая подруга отвернулась, предпочтя общество Сони, одно имя которой вызывало у окружающих брезгливую гримасу. Резко зазвонил телефон. Алиса, едва не бегом, бросилась в прихожую:
— Алё!
— Аля, привет! — это был Ярослав. Его голос всегда был таким тихим и робким.
— Приве-е-ет, — даже не пытаясь скрыть разочарование, протянула она.
— У меня тут билеты в кино образовались. На фантастику. Пойдёшь?
Алиса, недолго думая, согласилась. В глубине души она надеялась, что в кино будет и Артем. Но Ярослав ждал ее один.
— Знаешь, я передумала, — сказала она, едва взглянув на него, — не люблю фантастику. Слишком нереально.
Она посмотрела на Ярослава, и его улыбка медленно угасла, словно кто-то выключил внутри него свет.
— Хочешь, пойдём на что-нибудь другое? На комедию? — спросил он, всё еще пытаясь ухватиться за призрачный шанс.
— Нет, Ярик, извини, мне пора! — она резко развернулась и пошла прочь, не оглядываясь, закусив губу, чтобы не разрыдаться прямо на улице. Нервы в последнее время сдавали completely.
Ярослав молча отдал билеты каким-то случайным подросткам, которые с визгом помчались в зал. Он остался стоять один на площади, чувству себя абсолютно пустым.
— Яр? Привет! Ты что здесь, ждёшь кого-то? — окликнул его Лев, появившийся как из-под земли с своим приятелем.
— Уже нет, — махнул рукой Ярослав.
— Что, не пришла? — посочувствовал Лев, — может, тогда, с нами?
— Пошли, — безразлично согласился Ярослав, и пошёл, даже не спросив, куда и зачем.
Они сидели напротив друг друга на кухне, мать и дочь. Впервые здесь не готовилось ничего, и вместо привычного густого, теплого запаха еды в раскрытую форточку врывался едкий запах гудрона — на улице рабочие латали асфальт, грохоча отбойными молотками.
— Сонечка, доченька! Мне надо с тобой серьёзно поговорить! — мама Сони, Лариса, заметно нервничала, перебирая край скатерти, — дело в том, что…
В этот момент с улицы донесся особенно оглушительный грохот. Рабочие долбили старый асфальт.
— … в общем, мы решили пожениться, — почти прокричала Лариса, и вопросительно взглянула на дочь: — что скажешь?
— А зачем тебе моё мнение? Ты его и так знаешь, — равнодушно ответила Соня, — мне никогда не нравился твой Владлен Николаич. У него потные руки и неприятный взгляд.
— Что ты, милая, при чём тут он? Я же не враг себе! Владлен Николаевич получил отставку, как только ты мне про него тогда сказала! Прости меня, я была слепа.
— А разве ты не с ним?.. За кого же ты тогда выходишь? — безразлично спросила Соня.
— За Виталия, — Лариса встала с табурета и подошла к окну, пытаясь закрыть форточку, чтобы стало потише.
— Не знаю такого.
— Как не знаешь? Он был у нас несколько раз! Полки на кухне делал, стеллаж на балконе мастерил! Помнишь, такой крепкий, молчаливый?
— А, так это тот столяр? — в голосе Сони не было ни капли интереса.
— Нет, он мастер на заводе. Ты правда не обратила внимания? — мать хотела уже обидеться, но вдруг разглядела в глазах дочери не привычную грусть, а какую-то абсолютную, ледяную пустоту. Пустоту, в которой не отражалось ничего.
— Соня, ты что, принимаешь что-то? Наркотики?! — страшная догадка пронзила Ларису, и она медленно опустилась на табурет, побледнев, — скажи мне правду!
— Ничего я не принимаю, — ровным, безжизненным голосом ответила Соня.
Но Лариса уже набирала номер своей влиятельной начальницы, чтобы та срочно организовала прием у частного, самого лучшего нарколога.
Соня идти не хотела, но покорно подчинилась. Врач, пожилой профессор с умными глазами, после осмотра и недолгой беседы отвел Ларису в сторонку:
— Я выписал направления на анализы, но почти уверен, что ваша дочь — не мой пациент. Н-да.
— Какое облегчение! — выдохнула Лариса, готовая расплакаться от счастья, — спасибо вам, доктор!
— Подождите благодарить. Я настоятельно рекомендую показать вашу дочь психотерапевту. Кое-что в ее состоянии меня… смутило. Я не психиатр, но проблема, увы, есть. И она глубже, чем возможная химическая зависимость.
Улыбка медленно сошла с лица Ларисы. Смысл сказанного достиг ее сознания.
— Вы хотите сказать, что моя дочь… что она… больна? — прошептала она.
— Я не ставлю диагнозов, — строго посмотрел на нее профессор, — я лишь советую обратиться к другому специалисту. Мне нечего добавить. Всего доброго.
Обратно ехали в такси. Лариса, глядя в окно, вдруг с ужасом осознала, что в последнее время Соня и правда почти не разговаривала, никуда не ходила, все свободное время проводила в своей комнате, запертой на ключ. Даже Снежана перестала заходить. Лариса с тоской смотрела на дочь, безучастно и тихо сидевшую рядом, и ее сердце сжималось от боли и чувства вины. «Что же я за мать такая! — корила она себя, — в погоне за своим дурацким счастьем не заметила, как потеряла единственного ребенка!»
Свадьбу Лариса отменила в тот же вечер. Она объяснила Виталию, что сейчас не время для торжества, так как ее дочери срочно нужны ее внимание и помощь.
Психотерапевт выписал Соне легкие седативные препараты, после которых девушка немного «оттаяла», ожила. В колледж она не вернулась, но с домашними стала немного разговорчивее. Раз в неделю она посещала групповую терапию в местном диспансере.
И каково же было ее изумление, когда, войдя в кабинет на очередное занятие, она увидела среди участников Алису!
Соня не сразу узнала ее и сомневалась до тех самых пор, пока та, по правилам группы, не назвала свое имя.
Алиса попала к психиатру после того, как наглоталась таблеток. Ей промыли желудок и поставили на учет. Теперь, принимая антидепрессанты, она уже не испытывала той яростной ненависти к окружающим. Она даже робко поздоровалась с Соней и заметила, что та очень похудела и выглядит совсем по-другому — не то, что она сама.
За те два месяца, что Соня не видела Алису, та действительно изменилась до неузнаваемости — прилично прибавила в весе, ее лицо покрылось прыщами и сероватой коркой нездоровой кожи. После группового сеанса, когда все разошлись, Алиса вдруг подошла к Соне и доверительно прошептала:
— Знаешь, меня ведь Катя сглазила, я уж и к бабке ходила, и в церковь ставила свечи — ничего не помогает! Колдовство, иначе быть не может!
— Почему ты так думаешь? Я не верю в сглаз, — устало сказала Соня.
— А я верю! — с надрывом сказала Алиса, абсолютно уверенная в том, что соперница, чтобы увести у нее Артема, напустила на нее порчу в виде прыщей, а следом — звериного, неконтролируемого аппетита.
— И ты… ты из-за этого… приняла те таблетки? — осторожно спросила Соня.
— Да! Лучше умереть, чем видеть такое в зеркале каждый день! Понимаешь? Ты же должна понимать! — в голосе Алисы звучала искренняя уверенность, что ее проблема — единственная и самая страшная на свете.
— Понимаю, — сказала Соня совершенно бесцветным, плоским голосом.
Она не знала, сознательно ли Алиса вот так, сходу, унизила ее, напомнив о всех прошлых комплексах, или просто не подумала, поглощенная своей драмой. Но сейчас это было неважно. В странной way, она была даже благодарна этой эгоистичной, недалекой Алисе за ее жестокую правду. Эта встреча стала для нее внезапным камертоном, позволившим услышать саму себя.
Вернувшись домой, она поцеловала в щеку дремлющую перед телевизором бабушку, позвонила матери на работу и сказала, что очень ее любит. Потом зашла в ванную, взяла бабушкины таблетки от бессонницы и села перед зеркалом.
Оттуда на нее смотрело незнакомое лицо. Милое, с мягкими чертами, большими задумчивыми глазами и четко проявившимися скулами. Кожа стала чище, взгляд — яснее.
«Неужели это я?» — с изумлением подумала Соня, словно видя себя впервые в жизни. Прямо как героиня тех самых романов, как гадкий утенок, начавший превращение. Она вышла из ванной, прошла в комнату и встала на весы. Стрелка показала, что она стала легче на восемнадцать килограммов. Она не делала для этого ничего. Ее тело худело от горя, от стресса, от потери вкуса к жизни.
Она медленно, аккуратно ссыпала таблетки обратно в пузырек. Крышка защелкнулась с тихим, но таким громким в тишине комнаты щелчком.
«Интересно, что скажет Ярослав?» — мелькнула у нее давно забытая мысль. И она с удивлением поняла, что тот навязчивый, пожирающий огонь в душе — потух. Он перегорел, оставив после лишь легкую, светлую грусть. Она перегорела.
Вдруг зазвонил телефон. Снежана. Скорее всего, Алиса растрезвонила всем в колледже, что встретила похудевшую Соню в диспансере. Любопытство взяло верх.
— Ты уже знаешь, где будешь встречать Новый год? — спросила Снежана, как ни в чем не бывало. Словно между ними не было месяцев молчания.
— Не думала пока, — осторожно ответила Соня, — а что?
— Ну, если у тебя нет вариантов, приглашаю тебя в Суздаль! Меня Стас пригласил, у него там домик. Скидываемся по тысяче рублей с носа. Будет круто. Там и Ярослав будет! — добавила она пониженным, заговорщицким тоном.
— Ну и что? — спокойно спросила Соня.
— Как что? Я думала, он тебе нравится! Ты же на него всегда так смотрела!
— Мало ли на кого я смотрела, — Соня вышла с телефоном на кухню и случайно взглянула в окно. У подъезда стоял незнакомый парень. И в руках у него был огромный, роскошный букет. Сердце ее странно и гулко дрогнуло, готовое впустить новое, незнакомое чувство. — Снеж, извини, я перезвоню тебе позже, — сказала она и опустила трубку.
Парень набирал код домофона. Раздался противный запиливающий звук. Сердце Сони забилось чаще. Молча, почти на автомате, она нажала кнопку, впуская незнакомца в подъезд, а затем открыла дверь квартиры.
Он поднялся на ее этаж и замер, уставившись на нее растерянным, даже испуганным взглядом.
— А Соня дома? — глупо спросил он.
— Я Соня! — радостно выдохнула она, и ее лицо озарила улыбка.
Парень какое-то время постоял в нерешительности, смутился, отвернулся и почти незаметным движением вытащил из-за ленты, перевязывающей букет, маленький сложенный листок. Затем он протянул ей цветы.
— Тогда это вам… Мне просили передать.
— А… от кого? — упавшим голосом спросила Соня.
— От вашего поклонника, — сказал Лев, избегая смотреть ей в глаза, — это его прощальный подарок. Он… он желает вам всего самого хорошего.
— А где же он? — тихо, уже почти без надежды, спросила она.
— Уехал. Срочно. Далеко, — скороговоркой, смотря в пол, соврал он.
Он не мог признаться. Не мог признаться, что он — тот самый редкий тип мужчины, которого по-настоящему привлекали большие, мягкие, полные женщины. И что та, худая и незнакомая девушка, которая открыла ему дверь, больше не вызывала в нем ничего, кроме растерянности и легкой брезгливости.
— Ну что ж. Спасибо, — безразличным голосом сказала Соня и закрыла дверь.
Лев, почувствовав странное облегчение, поднял воротник куртки и вышел на улицу, под начинающийся ледяной дождь.
— Эй, Лёха! Привет! — окликнул его знакомый голос.
Лев обернулся. Это был Стас, его давний приятель.
— Ты за мной что ли следишь? — удивился Лев.
— Да нет, у меня тут девушка живёт, — тряхнул тот длинными волосами, — пойдём, познакомлю, выпьем по-маленькой, обсудим планы на Новый год.
— Нет, извини, не в настроении. В другой раз.
— Как скажешь, братан.
И Стас, пожав плечами, побежал под дождём к пятиэтажке, где его ждала девушка Снежана, на которой он всерьез подумывал жениться. Ему нравилось, что в отличие от всех его прошлых подруг, Снежана обожала вкусно поесть, никогда не толстела и не заводила разговоров о дурацких диетах. Она была проста и удобна, как домашние тапочки.
А Лев пошел дальше, один, под холодными струями, унося в себе свой маленький, никому не нужный и непонятный секрет. Секрет о том, что настоящая красота для него всегда имела один-единственный, пышный и ни на что не похожий образ. И этот образ навсегда растворился в дождевой мгле, уступив место суровой, неинтересной реальности.
