Гроза, что привела домой
Лето раскаляло асфальт до мягкости, а воздух над городком делал густым и сладким, как сироп. Для Артёма и Лизы, только что вырвавшихся из плена восьмого класса, эти каникулы должны были стать самыми лучшими. Их дружба, пронесенная через школьные коридоры и совместные домашние задания, теперь цвела на свободе, и главными её символами были два новеньких велосипеда — блестящие, стремительные машины с множеством скоростей, обещавшие свободу и приключения.
Уже вторая неделя стояла невыносимая жара, но по вечерам зной сдавал свои позиции, уступая место прохладному дыханию приближающихся полей. Именно тогда они и отправлялись в путь, прихватив с собой бутылки с водой и лёгкий перекус. Их маршрут уже стал привычным: прямая, как стрела, асфальтовая лента, уводящая за город, к бескрайним золотым полям и темнеющему на горизонте лесу.
В тот вечер они заехали особенно далеко, километров на десять от спальных районов. Мир вокруг преображался: бетонные коробки сменились бескрайними полями, пахнущими пыльцой и землёй, а вместо гула машин их сопровождало стрекотание кузнечиков и тихий шепот колосьев.
— Смотри! — вдруг воскликнула Лиза, заслонив рукой глаза от заходящего солнца. — Вон на пригорке. Деревня, правда, как будто со старой открытки.
Артём притормозил, всматриваясь. Сбоку от асфальта уходила вверх песчаная дорога, а на холме, купаясь в закатных лучах, ютились несколько домиков. Крошечный хуторок, затерянный во времени. Они, не сговариваясь, свернули на проселок, и шины с хрустом ушли в рыхлый песок.
Деревушка и вправду оказалась крошечной — четыре стареньких домика, будто присевших от усталости, с потемневшими от времени ставнями и скрипучими колодцами-«журавлями», чьи длинные жерди одиноко торчали в небе, словно костяные пальцы.
— Неужели тут до сих пор живут люди? — прошептала Лиза, и в её голосе было не столько удивление, сколько благоговейный трепет. — Как в прошлом веке… Им тут не страшно?
Они проехали сквозь эту немую картину, и их взору открылся вид, от которого перехватило дыхание. С высокого обрывистого берега открывалась потрясающая панорама: внизу извивалась, сверкая на солнце, узкая лента речушки, за ней простиралось поле, чуть тронутое вечерней позолотой, а у самого горизонта темнел густой, могучий сосновый бор.
— Ух ты… — выдохнул Артём, и его голос дрогнул. — Вот это да… Картина маслом. А воздух-то… Пахнет мёдом и сосной.
Они стояли молча, впитывая эту немую, величественную красоту. Потом тронулись дальше. Дорога повела их через поле в смешанный лес, откуда уже тянуло обещающей прохладой и доносилось нескончаемое, ликующим многоголосие птичьих трелей. Они углубились в чащу, и вскоре услышали другой звук — настойчивый, живой звон бегущей воды. Жара давала о себе знать, и идея умыться ледяной водой ручья показалась раем.
Оставив велосипеды на тропе, они пробились сквозь кусты к широкому, шустрому ручью, больше похожему на маленькую речку. Валуны, обточенные водой до идеальной гладкости, служили им мостками. Артём первым встал на камень, зачерпнул ладонями воду и с наслаждением ополоснул лицо. Лиза последовала его примеру, и её тихий вздох удовольствия был самой искренней наградой. И в этот самый миг они услышали это.
Сначала это был лишь далёкий, едва уловимый шум, похожий на шорох гигантского занавеса. Затем он нарастал, превращаясь в низкий, зловещий гул, от которого закладывало уши и сжималось сердце. Небо, видневшееся сквозь разрывы в листве, из синего стало свинцово-чёрным.
— Гроза, — сдавленно произнёс Артём. — Надвигается прямо на нас. Быстро назад!
Но первые тяжёлые капли уже зашлёпали по листьям, оставляя на пыльной земле тёмные, стремительно расширяющиеся пятна. Они рванули к велосипедам. Едва они выскочили из-под сомкнутых крон леса на открытое пространство, как небо разверзлось. Хлынул такой ливень, что видимость сократилась до пары метров. Холодные струи воды заливали лица, затекали за воротники, мгновенно превращая одежду в мокрый, тяжёлый ком.
— Ничего! — крикнула Лиза, и её голос сорвался от порыва ветра. — Только бы до той деревни! Укроемся там! Нельзя под деревьями! — Но в её крике уже звучала паника, голая и неконтролируемая.
Они влетели в деревню, едва управляя рулями по размокшей, плывущей под колёсами дороге, превратившейся в бурный поток. Небо почернело окончательно, над крохотными домиками нависли мокрые, беспросветные сумерки, разрываемые сполохами молний. Они метались взглядом, пытаясь найти хоть какой-то навес, сарай, но вокруг были лишь те самые четыре жилых дома, казавшиеся сейчас необитаемыми и глухими.
И тут, словно ответ на безмолвную молитву, скрипнула калитка ближайшего домика. На пороге, освещённая вспышкой молнии, возникла фигура в прозрачном, надетом поверх платья целлофановом дождевике. Это была пожилая женщина. Она не кричала, а просто энергично помахала им рукой, приглашая внутрь. Этот жест был таким ясным, таким уверенным, что у них даже не возникло и тени сомнения.
Они, спотыкаясь, поволокли велосипеды во двор, бросили их у крыльца и влетели в тёплое, сухое, пахнущее печью и травами пространство. С них потоками текла вода. Артём, ещё в лесу, по счастливой догадке, сунул оба телефона в целлофановый пакет от вафель, и теперь он, мокрый, но героический, лежал у него в кармане.
— Раздевайтесь, родные, раздевайтесь, — засуетилась женщина, её голос был хрипловатым и удивительно душевным. — Кроссовки-то скиньте на крылечке, воду вылейте. Проходите, грейтесь.
Они, стуча зубами от холода и пережитого страха, вошли в горницу.
— Зовут меня Антонина Ивановна, а для своих — просто баба Тоня. Ну и ну, спортсмены вы наши, разве так можно-то? Прогноз погоды не смотрели? — она не ругала их, а скорее поддразнивала, и в её глазах светилась доброта. Она открыла старый, массивный шкаф-гардероб и вынула оттуда сложенную, пахнущую свежестью одежду. Лизе подала ситцевый халатик, а Артёму — спортивные штаны и просторную футболку.
— Ух ты, — растерянно улыбнулся Артём, — вы нас прямо поджидали! Всё как раз.
— В моём хозяйстве есть всё. И для всех, — ответила она с лёгкой, горделивой улыбкой. — Дочка с мужем наведываются. Вот только редко… Внуки и того реже — в Москве, учёные уж какие-то. Им не до нашей богом забытой деревушки. Так-то вот. А я гостям всегда рада. Садитесь на диван, сейчас чайком горячим отогрею.
Пока они пили ароматный чай с блинами, небесная твердь содрогалась с новой силой. Грохот был таким, что дребезжали стёкла в старых рамах.
— Дозвониться надо… — пробормотал Артём, пытаясь поймать хоть одну полоску сигнала.
— Не выйдет, — покачала головой баба Тоня, пододвигая ему блюдечко с вареньем. — У нас связь — птица перелётная, редко садится. Да и гроза… Не тревожься. Чуть затихнет — сходим к Игнату Егоровичу, соседу. У него телефон проводной, старинный, зато надёжный. Вот и позвонишь. Скажешь, что ночуете тут. Дорогу вашу сейчас не то что на велосипеде — на танке не проехать. Выспитесь, а утром солнышко всё высушит.
— Как же мы вас побеспокоили… — виновато прошептала Лиза.
— Полно те, милая, — отрезала бабушка. — Беспокойство — это если бы вы в лесу остались. А так — самое оно. Уж и темнота какая.
Когда ливень немного ослаб, они, натянув выданные бабой Тоней старомодные прорезиненные плащи, пошли к соседу. Игнат Егорович открыл дверь не сразу, высунув сначала настороженное, обветренное лицо, но увидев бабу Тоню, распахнул её настежь.
— Кого это в такую погоду нелёгкая принесла? — хрипло рассмеялся он. — Ба, да у нас ночные гости! Проходите, проходите, не застудитесь!
Его кухня была погружена в полумрак, освещаемый лишь одной керосиновой лампой. Казалось, время здесь остановилось лет пятьдесят назад. Артём с Лизой чувствовали себя героями старой киноленты. Но стационарный телефон, чёрный, тяжеленный, с диском, работал исправно. Артём быстро дозвонился домой, еле успокоил рыдающую мать. Потом позвонила Лиза. А в конце разговора трубку уверенно взяла баба Тоня. Её голос, спокойный и твёрдый, звучал как непреложная истина.
— Не волнуйтесь вы, хорошие мои. Дети целы-невредимы, одеты, обуты, сыты и спать уложу как положено. Дорогу сейчас размыло — сами знаете, какие у нас грунтовки. Не хватало ещё, чтобы вы ночью в кювете застряли. Приезжайте утром, да попозже, чтобы земля водичку в себя забрала.
На том и порешили. Игнат Егорович проводил их обратно под огромным, похожим на подгнивший гриб, чёрным зонтом с торчащими во все стороны сломанными спицами. Баба Тоня не отпустила его, усадив за стол допивать чай. Под мягким светом оранжевого абажура закипели разговоры. Они рассказывали о городе, учёбе, а старики — о жизни в деревне, о войне, которую Игнат Егорович застал ребёнком, о том, как всё здесь было раньше. Засиделись допоздна, перешли на карты. Игнат Егорович, мешая колоду и хитрро подмигивая, хрипел от смеха:
— Ох, давненько в дурачка не гонял! Вот спасибо!
А Лиза с Артёмом, вспомнив пионерлагерь, с азартом включились в игру. Гроза между тем отступила, ворча где-то далеко-далеко, за рекой, и в наступившей тишине было слышно лишь потрескивание фитиля лампы и весёлый стук карт по столу.
Наконец, дед Игнат, сладко зевнув, объявил отбой. Баба Тоня постелила Лизе на резной деревянной кровати с подзорами и пуховым одеялом, а Артёму — на диване с валиками на веранде, откуда было видно тёмное, чистое, уже усыпанное звёздами небо.
Спали они мёртвым, безмятежным сном под аккомпанемент сверчков и далёкого уханья филина. Утром Лиза проснулась от запаха свежеиспечённых блинов и парного молока. Первые секунды она не могла понять, где находится. Потом воспоминания нахлынули тёплой волной. Артёма в доме не было. Она вышла во двор и нашла его в саду. Он стоял, задумчиво глядя на покосившиеся сараи, баньку с замшелой крышей, на колодец-журавль, и на его лице была не детская, серьёзная дума.
— Слабо из колодца напиться? — обернулся он к ней, и глаза его блестели.
— Давай, только ты доставай! — Она принесла ведро. Вода, холодная, кристально чистая, с едва уловимым привкусом железа и глубины, показалась им самым вкусным напитком на свете.
— Вот молодцы, — нараспев похвалила их баба Тоня. — Водичка у нас живая, без всякой химии. Садитесь-ка завтракать.
— Откуда молоко? — удивился Артём, видя кувшин с парным, ещё тёплым молоком.
— Коза у нас имеется, — улыбнулась старушка. — С Игнатом сообща держим. Мне одной-то куда столько?
После завтрака она устроила им экскурсию по своему маленькому царству: показала козу Люську, курочек-несушек, баню, рассказала про каждое дерево в саду. Они слушали, зачарованные, и время летело незаметно. Его прервал гудок автомобиля у ворот.
Родители приехали на двух машинах — перестраховались. Их лица были бледными от пережитого ночью ужаса, но, увидев детей — румяных, улыбающихся, абсолютно счастливых, — тревога сменилась недоумением, а затем и тихой благодарностью. Они засыпали бабу Тоню продуктами из города и словами признательности.
— Что вы, что вы, — смущённо отмахивалась она. — Всё хорошо, и ладно. Приезжайте ещё. Мы хорошим людям всегда рады. Правда, Игнат?
— В карты сыграем или в лес за грибами сходим, места у нас знатные! — бодро отозвался дед, и в его глазах светилась неподдельная надежда.
Машины тронулись, медленно и осторожно объезжая глубокие лужи. Лиза высунулась в заднее стекло и помахала рукой. Баба Тоня стояла у калитки, прямая и неожиданно высокая на фоне своего низкого домика. Она подняла руку и долго-долго держала её у козырька лба, не как военное приветствие, а как щит от солнца, всматриваясь в удаляющиеся машины. И у Лизы вдруг ёкнуло сердце острой, пронзительной болью — болью расставания с чем-то бесконечно дорогим, что она только что нашла и уже теряла.
Всю обратную дорогу они молчали. Взрослые — всматриваясь в дорогу, дети — переживая заново каждое мгновение прошедшей ночи, каждую деталь, каждый звук, каждый запах того тёплого, гостеприимного дома.
— Ну что, путешественница? —打破 молчание, обернулась мама Лизы. — Больше не разрешаю так далеко уезжать, поняла?
Лиза кивнула и тут же спросила:
— А на рейсовом автобусе можно?
— Куда это? — удивилась мама.
— Сюда. К бабе Тоне… — тихо выдохнула девочка. — Тут так здорово, мам… Тут всё настоящее.
— У тебя и свои бабушки есть, разве они не хороши?
— Очень! Но у них нет такой деревни… Я хочу привезти их сюда в гости. Баба Тоня будет рада. Мы все вместе пойдём за грибами…
— И где вы такой оравой ночевать-то будете? — усмехнулся отец. — У бабы Тони дом не резиновый.
— А тут много пустых домов, — не сдавалась Лиза. — Можно и свой купить! И будет она нашей соседкой!
Родители переглянулись и рассмеялись, но в их смехе уже не было прежнего категоричного отказа, а лишь лёгкое недоумение и какая-то тень задумчивости.
Лето шло своим чередом. Но после того дня Артём и Лиза ещё не раз приезжали в деревню. Сначала на велосипедах, помогая по хозяйству, потом, как-то раз, Лиза привезла отца — чинить покосившуюся дверь в сарае. Он привёз рубероид и инструменты, копался целый день, а вечером пил чай с бабой Тоней и долго о чём-то с ней разговаривал, глядя куда-то вдаль.
А на следующее лето в деревне случилось чудо. В одном из пяти заброшенных домов засветились огни. Затопилась старая печь, заревёл мотор трактора, вспахивая землю под огород. И главным действующим лицом в этой суете была Лиза. Она мыла полы, красила рамы белой краской, бегала через дорогу к бабе Тоне за парным молоком для ватрушек.
— Спасибо, Антонина Ивановна! — кричала она через весь двор. — На завтра мне ещё литр, ко мне Артём приезжает на неделю!
— Ладно, — смеялась баба Тоня, — передам козе, пусть готовит!
Игнат Егорович, покуривая на завалинке, подмигивал соседке:
— Ну что, Антонина, заразила ты городскую девчонку-то нашей жизнью? Цыплятами да печным хлебом?
Баба Тоня смотрела на суетящуюся у своего нового старого дома Лизу, на её родителей, которые что-то строили в саду, и глаза её были влажными от счастья.
— И её, и родителей — Наташу с Алёшей, хорошие они люди, золотые… Дай им Бог здоровья. Как же славно всё вышло-то! Иной раз думаю: а может, и не зря та гроза их тогда к нам занесла? Как считаешь, Игнат?
Дед закуривал новую папиросу, долго и серьёзно смотрел на тёмную полосу леса на горизонте, а потом обнимал за плечи соседку и тихо говорил:
— Всё образуется, Тонюшка. Рано или поздно, всё образуется… Главное — чтобы сердце было открыто, а дорога — всегда найдётся.
