Больной сын состоятельной семьи связал себя узами брака с девушкой из простого народа и убежал с ней в захолустье. Спустя шесть месяцев его родители едва смогли узнать
Тишину просторной, изысканно обставленной гостиной разрезал тревожный, почти металлический голос Анны Николаевны. Он вибрировал в воздухе, наполненном дорогими ароматами и тяжёлым, давящим чувством ожидания.
– Гена, ты точно всё взвесил? – спросила она, и каждый слог звучал как удар маленького, но отточенного молоточка по хрупкому стеклу. – Всё-всё? Не только чувства, но и последствия?
Геннадий стоял у огромного окна, за которым раскинулся идеальный, стерильный мир их загородного поместья. Он смотрел не на него, а куда-то вглубь себя, чувствуя, как привычная, изматывающая слабость подступает к вискам знакомой тягучей болью.
– Мам… – его собственный голос показался ему тихим и неубедительным, эхом в этой безупречной пустоте.
– Ты понимаешь, что она с тобой только из-за денег, да? – не унималась Анна. Она приблизилась к нему, и её парфюм – сложный, дорогой, с примесью холодного цветка – ударил в обоняние. – Я вижу таких девушек за версту. В её глазах нет той глубины, того… света, который бывает, когда любят по-настоящему. Там расчёт.
Геннадий тихо выдохнул, превращаясь в того самого затравленного мальчика, каким чувствовал себя все эти годы болезни. Он повернулся к матери, и тень от её фигуры упала на него целиком.
– Мам, ты ошибаешься. Глубоко и категорично ошибаешься. Но я не собираюсь с тобой спорить, ведь это всё равно что пытаться остановить прилив голыми руками. Ты можешь думать, как хочешь. Мы с Леной не стремимся к пышной свадьбе, нам не нужен цирк с пони. Нам нужен тихий ЗАГС и несколько самых близких людей.
– Гена, прекрати нести этот бред! – голос Анны Николаевны взвился до высокой, почти истеричной ноты. – Я уверена, что она просто использует тебя, как временный плацдарм. Ты сам прекрасно это понимаешь, где-то в глубине души. Эта девушка… она чужая. Её мир – это дешёвые кафе и маршрутки, а наш – это…
– Мам, прошу тебя, умоляю, не продолжай, – Гена перебил её, и в его голосе впервые прозвучала сталь. – Мы с Леной знакомы больше пяти лет. Она была рядом, когда я был на нуле, когда даже врачи разводили руками. Она приходила ко мне в палату и читала вслух глупые детективы, просто чтобы я слышал её голос. Мы долго, мучительно обдумывали это решение. Это не порыв.
– Я просто хочу, чтобы ты понимал, – Анна Николаевна говорила уже почти шёпотом, но каждый звук был отточен как лезвие, – как бы там ни было, ты – завидный жених. За тебя любая пойдёт, даже самая красивая и знаменитая. Ты ведь знаешь, какое у нас положение. Наше имя, наш статус…
Геннадий прикрыл глаза. Усталость накатывала волной, заставляя его пальцы слегка дрожать. Он почувствовал знакомое головокружение.
– Мам, ответь мне честно, – его голос suddenly стал тихим и очень ясным, – что для тебя важнее в этой ситуации – сияние нашего фамильного серебра или… моё счастье? Пусть призрачное, путь мимолётное, но моё?
Анна Николаевна замерла, словно он плеснул в неё ледяной водой. Она беспомощно, ища поддержки, посмотрела на мужа, неподвижно сидевшего в кресле с газетой.
– Саш! Ты почему молчишь? Твоему сыну в голову вбили романтическую дурь, а ты пребываешь в нирване!
Александр Семёнович медленно, с театральной неспешностью отложил газету. Его взгляд, мудрый и усталый, перекочевал с жены на сына и обратно. Он усмехнулся, но в усмешке этой не было веселья.
– Ань, в тебе есть одна удивительная особенность: ты вспоминаешь обо мне только тогда, когда заходишь в идеальный, с твоей точки зрения, тупик. А так-то все решения, глобальные и не очень, ты принимаешь сама, вот уже без малого 27 лет. И знаешь, что самое забавное? – он сделал небольшую паузу, давая словам просочиться в сознание. – Когда твои блестящие решения приводят к проблемам, ты всегда, абсолютно всегда сваливаешь вину на меня. Удобная позиция.
Анна Николаевна прищурилась, и в её глазах вспыхнули зелёные искры гнева.
– Ты закончил свой философский трактат? Теперь можешь сказать что-нибудь по делу, а не переливать из пустого в порожнее.
– По делу? – Александр вздохнул. – По делу так по делу. Гена взрослый и, не побоюсь этого слова, разумный человек. Он прошел через такие испытания, которые иному и за сто лет не выпадут. Я не понимаю, почему мы, его родители, должны препятствовать его попытке ухватиться за соломинку обычного человеческого счастья. Брак с Леной… По-моему, она более чем достойная девушка. Сильная. Настоящая.
– Да что ты такое говоришь! Какая там достойная! – взорвалась Анна. – В наше время не может быть достойных людей без денег! Достойность измеряется образованием, связями, происхождением! У неё ничего этого нет!
– Ты, кстати, – мягко заметил муж, – тоже не всегда всё это имела. Помнишь свой первый заработанный рубль? Ты тогда плакала от счастья. Не задумывалась, почему теперь ты смотришь на других свысока?
Анна Николаевна явно была на грани вспышки. Щёки её залил нездоровый румянец.
– Саша, ты абсолютно безответственный! Ты потакаешь ему! Наш сын, наш единственный мальчик, собирается сломать себе жизнь, связавшись с этой… а ты поддерживаешь его!
– Успокойся, дорогая. Ничего катастрофического не происходит. Лечение он, я уверен, продолжит, и, кто знает, может, молодая, сильная и любящая жена даже позитивно повлияет на его здоровье. Чем ты так принципиально недовольна – понять не могу. Тем, что она не из нашей «касты»?
Анна Николаевна, не сказав больше ни слова, с резким движением развернулась и сердито вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Геннадий, побледневший от пережитого напряжения, с усилием поднялся с подоконника.
– Спасибо, пап. Я… я не ожидал поддержки.
– Пустое, – отмахнулся Александр. – Как ты себя вообще чувствуешь? Выглядишь неважно.
– Нормально, – автоматически ответил Гена. – Не волнуйся. Обычная усталость.
Он говорил «обычная», но обычного в этом не было ничего. Всё началось, когда сыну было 17. Яркий, спортивный парень, подававший огромные надежды, вдруг начал угасать на глазах. Не болезнь, а какое-то странное, медленное увядание. Лучшие светила медицины разводили руками, меняя один туманный диагноз на другой. Лечение лишь ненадолго откатывало болезнь назад, но не могло остановить её. Один пожилой, умудрённый опытом профессор, отведя Александра в сторону, сказал:
– Понимаете, Александр Семёнович, такое ощущение, что у вашего сына напрочь исчезла врождённая способность сопротивляться чему бы то ни было. Иммунитета нет. Совсем. Если бы мы жили в прошлом веке, я бы, не задумываясь, сказал, что это сглаз, порча, что-то мистическое. Но мы с вами люди современные, поэтому мне остаётся только разводить руками и рекомендовать наблюдение.
Александр знал, что не все проблемы в мире решаются деньгами, но он был силён именно в этом. Он тратил состояния на лучшие клиники Швейцарии и Германии, на экспериментальные методы лечения, пока однажды Гена, измождённый и прозрачный, не попросил его, глядя пустыми глазами:
– Пап, пожалуйста… просто дай мне передохнуть. Я уже забыл, как пахнет наш дом, забыл вкус маминых котлет. Я не помню, когда в последний раз спал в своей кровати, а не на больничной каталке. Я просто хочу домой.
И неожиданно его поддержала мать, до этого ярая сторонница борьбы до победного конца:
– Саш, может, и правда, стоит дать Гене передышку? Мы будем строго следовать рекомендациям врачей, но дома. Пусть поживёт в своей комнате, посмотрит в своё окно…
Александр махнул рукой в знак капитуляции. Он бы спорил, рвал бы жилы, если бы видел хоть малейший проблеск улучшения. Но его не было. А дома, как ни странно, Гена и правда начал потихоньку оживать: у него появился аппетит, щёки обрели лёгкий румянец, он даже начал понемногу прибавлять в весе.
С тех пор он лишь два раза в год ложился в клинику для плановых обследований и возвращался домой с кипой новых рекомендаций и горсткой бесполезных, но дорогих таблеток.
Университет Гена всё же смог закончить – во многом благодаря деньгам и связям отца. Не то чтобы он был плохим студентом – просто регулярные пропуски и общее состояние здоровья не приветствовались преподавателями.
С Еленой они познакомились именно там, на первом курсе. Она была его тихой, спокойной одногруппницей с лучистыми, невероятно добрыми глазами. Они дружили все эти долгие пять лет, и только недавно, когда Гена в очередной раз собрался в больницу, Лена не выдержала и призналась ему в своих чувствах. Это дало Гене такое ощущение лёгкости и силы, будто за его спиной выросли самые настоящие, большие и сильные крылья.
Как он и предполагал, свадьба, которую втайне от него организовала мать, оказалась ещё более пышной и помпезной, чем можно было вообразить. Анна Николаевна устроила такое торжество, что, казалось, на него собралась вся городская элита. Лена, в ослепительно белом платье, весь вечер не сходила с её лица заученная, напряжённая улыбка. Она старалась не смотреть в сторону родителей жениха, чувствуя на себе тяжёлый, осуждающий взгляд Анны Николаевны.
С матерью Лены, Галиной Ивановной, у Анны отношения не сложились мгновенно и бесповоротно. По её разумению, простая, скромная женщина без должного статуса и состояния должна была преклоняться перед их семьёй, благодарить на коленях за такую честь. Однако Галина вела себя с достоинством, была тиха, вежлива и старалась держаться подальше от бушующего эпицентра тщеславия.
Кульминацией вечера стало вручение подарков. Когда мать Лены, смущаясь, объявила, что дарит молодым старый, но крепкий домик её покойного деда, расположенный в глухой заповедной зоне, Анна Николаевна не выдержала и с громким смехом выдавила:
– Боже мой, как можно преподносить эту развалюху на краю географии как величайший дар? Это же позор!
Гена, бледный от ярости и стыда, посмотрел на мать ледяным взглядом:
– Хватит, мама. Прошу тебя.
– Что хватит, Гена? Мы уже ничего не можем изменить, но я обязана озвучить очевидное! Это насмешка!
После того как оскорблённая Галина Ивановна, попрощавшись, уехала, Анна тут же набросилась на мужа:
– Ты посмотрел на неё? Смотрел? Сама из грязи, а гордости – хоть отбавляй! Водой не попить!
Спустя несколько дней после свадьбы Гена сообщил родителям своё решение:
– Мам, пап, мы с Леной решили уехать. Пожить в том доме, что нам подарила Галина Ивановна. Сменить обстановку.
Анна Николаевна едва не лишилась чувств. Она схватилась за сердце, её глаза округлились от неподдельного ужаса.
– Ты совсем с катушек слетел?! Это она на тебя так повлияла? Эта золотоискательница! Она хочет увезти тебя подальше от врачей, от лечения, чтобы ты быстрее… чтобы она могла быстрее получить наследство!
Александр нахмурился, его спокойное лицо исказила гримаса гнева:
– Анна, что за чудовищные вещи ты говоришь? Ты совсем рассудок потеряла? Это же наш сын!
– Я думаю, как раз здраво! – вспылила она. – Ты же прекрасно знаешь, что Геннадию нужно постоянное наблюдение, процедуры, уколы! А он собрался в какую-то богом забытую глушь! Нет! Я не позволю!
– У нас билеты уже на руках, – абсолютно спокойно, с какой-то новой, незнакомой родителям твёрдостью ответил Гена. – Завтрашним утром мы уезжаем.
– Ну что ж, – голос Анны стал холодным и безжизненным, – в таком случае, больше ко мне за помощью не обращайся. Ты сделал свой выбор. Пусть твоя новая, столь дорогая тебе семья теперь о тебе и заботится. Справишься – молодец. Нет… – она не договорила, выскочив из комнаты.
Александр тяжело вздохнул и положил руку на плечо сына:
– Ген, не сердись на неё. Ты же знаешь мать. Она буря, ураган. Но она отойдёт. Если что-то будет нужно – что угодно, – звони мне сразу. Я всегда помогу. Понимаешь? Всегда.
– Спасибо, пап. Понимаю.
– А теперь скажи мне честно, как мужчина мужчине: почему вы решили ехать именно туда? Мать, в своём клюве, права в одном – там ведь глухомань полная. Цивилизации никакой.
Гена горько усмехнулся:
– Пап, ты, наверное, не поверишь, но Лена и её мама уверяют, что там, в тех местах, есть особые источники. Целебные. Что-то вроде того. Говорят, что сама земля там обладает силой. Я, честно, в эти сказки мало верю, мне всё равно. Но почему бы не попробовать? Это же лучше, чем снова гнить в больничной палате. Хотя бы потому, что она будет рядом.
– Зря ты так скептично, – задумчиво произнёс Александр. – Мир полон загадок. Иногда то, что нельзя объяснить с точки зрения науки, оказывается самым действенным. Держу за вас кулаки. Позвони, как приедешь.
Когда такси, подпрыгивая на ухабах, наконец оставило их у покосившегося забора, Гена обвёл взглядом открывшуюся картину и скептически хмыкнул.
– Ну и видачка… Всё здесь основательно позабыто Богом и людьми. Сплошные заросли.
Лена, уже выгружая сумки, сияла как ребёнок.
– Конечно! Тут же лет пять никто не жил. Но ты только вдохни этот воздух! Папоротник, хвоя, влажная земля… Это же запах жизни, Ген! Ничего, отдохнём с дороги и с энтузиазмом примемся за дело. Увидишь, здесь очень здорово!
Она легко, будто перышко, вскинула свою сумку и подошла к двери. Старый амбарный замок поддался не сразу, но с настойчивым щелчком наконец открылся. Лена толкнула дверь, и они вошли внутрь.
Дом оказался на удивление уютным и… чистым. Пыли, паутины, затхлости – всего того, что Гена ожидал увидеть, почти не было. Воздух был свежим, пахло сушёными травами и деревом. Странно, подумал он, должно быть, Лена или её мама заранее приезжали сюда. Но он был настолько измотан дорогой, что не стал расспрашивать. Он просто подошёл к дивану, застеленному домотканым покрывалом, и рухнул на него, провалившись в глубокий, исцеляющий сон буквально за несколько секунд.
Первые дни пролетели в хлопотах. Лена с энергией, которой позавидовал бы и здоровый человек, приводила дом в порядок: мыла, чистила, разбирала старые вещи. Гена, насколько хватало сил, помогал ей: то носил дрова, то пытался поправить забор. И что было удивительно – с каждым днём он начал чувствовать себя… иначе. Не так, как обычно после переезда и усталости. Наоборот. Словно какая-то неизвестная энергия медленно, но верно наполняла его иссохшее тело. Через неделю Гена, впервые за много-много месяцев, полностью, дочиста съел за ужином большую тарелку наваристых щей и сам удивился:
– Не понимаю, колдовство какое-то… Всё влезло! И ещё бы влезло!
Лена сияла, глядя на него.
– Я же говорила тебе. В этих местах и не такие чудеса случаются. Здесь земля – живая. Она даёт силы тем, кто умеет её слышать.
Гена с интересом посмотрел на неё. В её глазах горели не просто весёлые огоньки, а целые созвездия какой-то тайной уверенности.
– Почему ты так говоришь? Точно знаешь?
– Я здесь всё своё детство провела, каждое лето, – рассмеялась она. – Я видела многое. Местные старожилы многому меня научили.
– Наверное, парни местные за тобой, такой красавицей, толпами бегали! – поддразнил он её.
– Перестань, глупый! – она засмеялась, и звонкий смех её заполнил всю комнату, смешавшись с треском поленьев в печи. – Кстати, завтра тебя ждёт сюрприз! Очень особенный.
На следующий день им должны были привезти что-то важное, но Гене так и не удалось выведать, что именно, сколько бы он ни пытался подкараулить Лену хитрыми вопросами. Они уснули, счастливо обнявшись, под шум дождя, забарабанившего по старой крыше. На их лицах застыли улыбки.
— Саша, я не понимаю, я просто не понимаю, как ты можешь оставаться таким спокойным! – голос Анны Николаевны дрожал от сдерживаемых уже несколько месяцев эмоций. – Прошло полгода! Полгода с тех пор, как эта авантюристка увезла нашего единственного сына в бог знает какие трущобы, а ты – словно айсберг в Атлантике! Тебе вообще не интересно, жив он ещё или нет?!
Александр Семёнович медленно поднял взгляд от финансового отчёта. Его лицо было серьёзным.
— И что ты предлагаешь, Анна? Вызвать ОМОН, вертолёты и насильно выдворить его оттуда? Ты забыла, что он взрослый, женатый мужчина? У него своя жизнь, свои решения. Пусть даже ошибочные.
Анна Николаевна с силой шлёпнула ладонью по столешнице старинного комода.
— Не неси чушь! Месяц назад, я напомню, у него был назначен плановый осмотр в клинике! Я звонила, умоляла, угрожала! А он мне в ответ – «у меня всё хорошо, мам, не беспокойся». И бросает трубку! Да как у него может быть всё хорошо без капельниц, без лекарств, без наблюдения?! – её голос сорвался на крик, в котором смешались злость и неподдельный, животный страх.
Александр понимал, что за всей этой яростью и осуждением скрывается самая обычная, пронзительная материнская тревога. Он отложил документы и подошёл к жене.
— Хорошо. Если ты так изводишь себя, давай сделаем вот что. Поедем к ним. Сюрпризом. Посмотрим своими глазами на эту «глухомань» и на их «ужасную» жизнь. Накормим их домашними пирогами, которые ты, я знаю, уже неделю печёшь и замораживаешь впрок. Согласна?
Анна на мгновение задумалась, а затем по её лицу медленно поползла сметённая улыбка, снова делая её той самой, нежной Аней, какой он помнил её много лет назад.
— Поедем? Правда? Завтра?
— Завтра, — твёрдо пообещал Александр. — Я уточню у Гены координаты, скажу, что курьера нужно встретить с важными документами. А ты собирай огромную корзину своих кулинарных шедевров.
Дорога заняла почти весь день. Чем дальше они удалялись от города, тем суровее и величественнее становились пейзажи за окном.
— Господи, какие дремучие, почти нетронутые места… — не то с восхищением, не то с содроганием прошептала Анна Николаевна, глядя на вековые ели, склонившиеся над дорогой.
Александр, который сам уже начал проникаться спокойной мощью этого края, улыбнулся:
— А мне нравится. Настоящая, чистая природа. Ни тебе рекламных щитов, ни мусора, ни смога. Ой, смотри, заяц пробежал!
Анна с детским удивлением уставилась на пушистого зверька, лихо перебегавшего дорогу прямо перед капотом их дорогого внедорожника.
— Да это просто какой-то заповедник! Не удивлюсь, если тут медведи по улицам расгуливают и в окна заглядывают!
Саша рассмеялся.
— Ну вроде бы, по навигатору, мы на месте. Это та самая улица.
В этот момент деревянные, но аккуратно покрашенные ворота распахнулись, и навстречу машине вышел человек. Анна Николаевна замерла, вцепившись в ручку своей сумки, а Александр Семёнович от неожиданности просто открыл рот.
Перед ними стоял не просто их сын. Перед ними стоял здоровый, крепкий, румяный молодой человек в простой рабочей одежде, с лопатой в руке. Его плечи расправились, глаза сияли ясным, живым светом, а на щеках играл здоровый румянец. Ни тени былой измождённой бледности, ни намёка на ту боль, что всегда читалась в его взгляде.
— Мам, пап! – его голос, всегда такой тихий и слабый, прозвучал громко и радостно. – Какими судьбами! Как же я по вам соскучился!
Они вывалились из машины, и Анна, не помня себя, бросилась к нему, ощупывая его плечи, спину, гладя по щекам, словно не веря, что это не мираж.
— Геночка… Генусик… Что с тобой? Ты… ты совсем другой!
— Благодаря Лене, мам. И ещё – пчёлам! – он засмеялся, и его смех был чистым и звонким. – И огороду, и воздуху, и этим чудным травам, что она мне заваривает. Ты не представляешь, насколько это увлекательно – чувствовать силы, чувствовать жизнь!
На крыльцо вышла Лена. Она стояла, смущённо улыбаясь, и вся она словно светилась изнутри тихим, тёплым светом. Она тоже подошла и обняла родителей мужа, и Анна, к собственному удивлению, прижала её к себе, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы.
— Спасибо тебе, милая, – выдохнула она. – Прости меня, старую дуру. Ты сделала то, что не смогли сделать лучшие врачи мира. Ты… ты вернула мне моего сына.
После бурных объятий и слёз они наконец разгрузили машину, вручив все подарки. Лена пригласила всех к столу, ломящемуся от простой, но невероятно аппетитной еды: собранные в огороде овощи, домашний хлеб, варенье из лесных ягод. Анна с интересом и лёгкой ностальгией осматривала угощения, вспоминая своё далёкое деревенское детство. Гена принёс запотевшую глиняную крынку.
— Пап, держи, это медовуха. Настоящая, своя, домашняя. Такой ты ещё не пробовал!
Александр с удовольствием разливал напиток по кружкам, смеясь:
— Да вы тут, я смотрю, как настоящие Робинзоны, обустроились на славу! У вас уже и своё хозяйство, и свой хмельной напиток!
Все чокнулись и сделали глоток, кроме Лены. Она лишь пригубила свой морс.
Анна Николаевна заметила это и с притворной суровостью сказала:
— Что, милая, до сих пор на нас в обиде? Даже за наш приезд не выпьешь?
Лена густо покраснела, опустив глаза.
— Мне… мне сейчас нельзя.
Анна с внезапно нахлынувшей тревогой посмотрела на Гену:
— Она что, заболела? Опять ты её своими болячками заразил?
Гена сиял во весь рот, его глаза блестели от счастья.
— Нет, мам. Всё куда лучше. У нас будет малыш. Так что готовься, бабушка. Тебе придётся часто теперь к нам ездить!
Анна Николаевна не поняла, откуда взялись эти новые, бесконечные потоки слёз. Они снова плакали, обнимались, смеялись сквозь слёзы. А потом, отстранившись и вытирая глаза, Анна вдруг решительно заявила, вернув себе свой привычный командирский тон:
– Всё, ясно. Делать нечего. Я остаюсь здесь. Минимум на пару недель. Нужно тут всё осмотреть, прикупить кое-что необходимое, помочь вам с обустройством. Саша! Ты мне давно новую машину предлагал? Так вот, купи! И чтобы – слышишь? – чтобы была большая, вместительная, полноприводная! Чтобы я могла внуку или внучке всё необходимое привозить! И Лену мы заберём в город, рожать она будет в лучшей клинике, под моим личным присмотром!
Она продолжила бы раздавать указания, но все вокруг просто покатились со смеху. Анна Николаевна смутилась.
– Ну, я же хочу как лучше!
Лена подошла и снова обняла её, уже по-родственному, крепко.
– Я буду только рада вашей помощи, Анна Николаевна. И советам. Генка в этих вопросах, как ты понимаешь, совсем профан, а мне… а мне немножко страшно.
Анна улыбнулась, по-настоящему, по-матерински, и, мягко прижав её к себе, прошептала:
– Ничего не бойся, милая. Я теперь всегда рядом. Мы всё сделаем как надо.
