Работая на кладбище, он обнаружил мобильный рядом с усопшей. Ответив на звонок тут же вздрогнул от звонкого детского голоса
Осенний воздух был холодным и прозрачным, как стекло, а каждое дыхание вырывалось из груди Вадима струйкой пара, растворяющейся в бледном свете утра. Он неспешно брёл по застывшему царству мрамора и гранита, внимательно выискивая глазами знакомый ориентир — место, где сегодня должны были пройти похороны. Могилу он начал копать ещё накануне, чувствуя под лопатой упругий, податливый пласт глины, а сегодня утром планировал завершить работу, доведя яму до идеальной, строгой глубины в два метра. Для него это была не просто дыра в земле, а последнее пристанище, и он относился к его созданию с почти священным трепетом.
Проходя мимо покосившейся кирпичной сторожки, Вадим привычно, почти не глядя, махнул рукой в её направлении. Из-за запотевшего окна тут же возникло добродушное, испещрённое морщинами лицо Матвея Петровича. Старый смотритель ответил ему своей неизменной, лучистой улыбкой и потрепал по загривку сидевшего рядом на крылечке пса. Странный этот Вадим человек, подумал Матвей Петрович, следя за удаляющейся спиной: приходит на работу, когда захочет, исчезает на дни, а потом появляется вновь, молчаливый и сосредоточенный. Но если уж пришёл, то трудится добросовестно и ответственно — этого у него не отнять. Работает с какой-то нездешней одержимостью, словно пытается выкопать не могилу, а путь к чему-то очень важному, что скрыто глубоко под землёй.
Пёс, большой и лохматый двортерьер по кличке Боцман, вероятно, разделял мнение смотрителя, ведь относился к Вадиму с неизменным уважением и тихой преданностью. Осень стояла на дворе, и Боцман, чувствуя приближение суровой зимы в своих старых костях, старался при любой возможности погреться на жидком, но всё ещё ласковом солнце. Молодой могильщик часто подкармливал его, принося с собой целые пиры из объедков с городских кухонь, и никогда не обижал. Вчера, например, угостил целой куриной ножкой, ароматной и зажаристой. Хороший мужик, что и говорить. Жаль только, что появляется редко, и его визиты непредсказуемы, как весенний ветер.
Пёс проводил Вадима задумчивым взглядом, а тот, засунув руки в карманы поношенной рабочей куртки, шагал по прогретому утренним солнцем асфальту, в паре метров от сторожки. Его тень, длинная и тощая, убегала вперёд, сливаясь с холодными гранитными тенями надгробий.
Тем временем Вадим, свернув на нужную аллею, где старые липы сплетались ветвями в полумрачный свод, уверенно направился к начатой вчера могиле. Земля здесь была мягкой, песчаной, и копалась легко, особенно если ты молод, силён и не злоупотребляешь алкоголем, как некоторые из тех вечно невыспавшихся, одутловатых работников, что трудились на соседних участках кладбища.
У Вадима был свой собственный, ни на что не похожий гибкий график, поэтому на работу он приходил два, реже три раза в неделю. Конечно, директору городского некрополя это не нравилось, и он не раз пытался ввести «особого сотрудника» в рамки трудового распорядка. Но с другой стороны, всегда удобно иметь на подхвате человека, который может в любой момент подменить кого-то из постоянных работников, внезапно свалившихся в запой. Никто не мог понять, как Вадим умудряется оставаться на плаву, приходя на работу, когда вздумается, и игнорируя все выговоры. Сам могильщик предпочитал не распространяться на эту тему, сохраняя лёгкую, но стойкую интригу для всех остальных.
Подойдя к прямоугольному углублению в земле, Вадим сбросил с плеч рюкзак, взял застуженную рукоять лопаты и приступил к делу. Работа спорилась, затягивая его в свой монотонный, почти медитативный ритм, и это было видно по стремительно растущей куче влажной, пахнущей прелым железом земли в стороне от могилы.
Клиент, оплативший этот срочный и странный заказ, Вадиму не понравился с первого взгляда. Это был состоятельный, сытый мужчина лет сорока с пузиком, напоминающим полуспущенный футбольный мяч, и маленькими, бегающими, как буравчики, глазками. Скорее всего, бизнесмен или начальник средней руки, что для Вадима не имело абсолютно никакой разницы. Увидев его впервые у конторы, он с трудом подавил презрительную усмешку и сделал серьёзное, отрешённое лицо. К счастью, это оказалось несложно — маска отчуждения давно стала его второй кожей.
— Ты яму копать будешь? — спросил мужчина, оглядывая Вадима с ног до головы с нескрываемым пренебрежением.
— Не яму, а могилу, — мягко, но твёрдо поправил его Вадим, чувствуя, как по спине пробегают противные мурашки.
Бизнесмен брезгливо поморщился, словно работник кладбища сказал ему что-то крайне неприятное и личное.
— Да какая, в сущности, разница, яма она и есть яма. Но если ты такой щепетильный, пусть будет могила. Сделай всё как нужно, аккуратно, чисто, понял? Чтобы я потом не жаловался. Фамилия Литвинов тебе что-нибудь говорит?
Вадим отрицательно, почти машинально покачал головой, хотя на самом деле отчаянно лукавил, конечно. Упомянутую фамилию он знал — она мелькала в газетах в рубрике о местном бизнесе, — но не спешил признаваться в этом перед наглым и неприятным типом.
— Так вот, помоги с организацией, с похоронами. Ну, не мне тебя учить, ты тут свой человек. В общем, я, наверное, не буду присутствовать — дел невпроворот, ни минуты покоя, а супругу похоронить нужно. Сам понимаешь, у неё ведь никого не осталось, кроме меня, — продолжил бизнесмен, и в его голосе прозвучала фальшивая, натянутая нота сожаления.
Вадим попытался изобразить понимание и сочувствие, но его актёрские способности вдруг подвели в самый неподходящий момент. Могильщика буквально распирало от немого негодования, и, с трудом подавив внезапное, острое желание ударить этого самодовольного богача по его розовой, выхоленной щеке, он опустил глаза, сжав пальцы на черенке лопаты до побеления костяшек.
Новоиспечённый вдовец немного помедлил, поколебался, затем протянул Вадиму скрученную в трубочку купюру в 1000 рублей. Это выглядело так, словно богач хотел добавить: «Вот, возьми, ни в чём себе не отказывай, бедняга». Вадим деньги не взял, ясно и чётко дав понять всем своим видом, что тот ему глубоко неприятен. Он молча положил купюру на деревянный столик у входа, придавил её камешком, чтобы не унесло ветром, и развернулся уходить.
Конечно, такая оплата была более чем незначительной. Мало кто знал, что в редких, особых случаях Вадим вообще не брал денег с клиентов, особенно если заказчиком был пожилой, согбенный горем человек, живущий от пенсии до пенсии. Он видел это как своё подобие миссии, странной и непонятной другим.
Смотритель кладбища, Матвей Петрович, только качал головой, глядя на него:
— Добрый ты слишком, Вадик. Я, конечно, всё понимаю, возраст, горе уважать нужно, но не бесплатно же работать. На тебя и так остальные землекопы косо смотрят, ворчат, что ты им цены сбиваешь.
Вадим об этом знал, но открытой мести не боялся, потому что глубоко внутри чувствовал, что делает нечто правильное, важное, выходящее за рамки простого заработка. Вот и сегодня, копая могилу для молодой женщины, он работал вовсе не из-за денег. Несмотря на то, что клиент показался ему подозрительным и странным, он всё равно принял заказ, даже если оплата была смехотворной.
«Ничего, в другой раз больше дадут», — попытался обмануть сам себя Вадим и с новой силой, почти с яростью, вонзил лопату в холодную землю.
Вскоре к нему, фыркая от удовольствия, подбежал Боцман. Он уселся на краю свежей могилы и с жалобным, умоляющим видом заглянул ему в глаза. Вадим понятливо улыбнулся. Всё дело было в потрёпанном армейском рюкзаке, висевшем на столбике соседней кованой оградки. В нём находился его собственный скромный обед, старательно завёрнутый заботливой рукой в промасленную бумагу. Для чуткого носа Боцмана это не было никакой преградой — соблазнительный аромат жареной курочки с чесноком он мог учуять даже за километр. А тут рюкзак висит прямо под носом, дразня и маня. Ну как тут не напомнить о своём присутствии?
— Ладно, ладно, сейчас дам, а то обидишься ещё, надуешься, — с лёгкой улыбкой сказал Вадим и полез в рюкзак. Отделив от курицы самую аппетитную, румяную ножку, он протянул её Боцману. Пёс аккуратно, почти благоговейно взял угощение из рук могильщика и благодарно, во всю силу своего могучего хвоста, завилял им.
Хотя Матвей Петрович и не одобрял этой щедрости, Вадим регулярно, тайком подкармливал его питомца. По мнению смотрителя, он делал это слишком уж расточительно.
— Вадька, ну что ты, как ребёнок малый. Что ты этому обжоре весь свой обед отдаёшь? Сам ведь худой, аж светишься, как святой с иконы, а всё туда же, последнее отдаёшь.
Вадим улыбался, смущённо отводя взгляд, и, не желая огорчать старика-дедушку, согласно кивал головой, а потом, улучив момент, снова подкармливал верного Боцмана. Он всегда питал слабость к животным, их чистой, безоговорочной любви, поэтому не мог пройти мимо, когда слышал довольное чавканье и виляние хвоста.
Завершив копку могилы, Вадим с облегчением выдохнул, опершись на лопату. Крупные капли пота стекали по его вискам и спине, сердце бешено колотилось, напрягая каждый мускул, но он успел вовремя. До начала похорон, назначенных на час дня, оставалось ещё полчаса. Это давало ему возможность немного передохнуть, перевести дух, выкурить сигарету, но сделать этого Вадиму не удалось. Замерши на месте, у ворот кладбища он прислушался и отчётливо различил нарастающий, тяжёлый звук работающего мотора, такого знакомого и зловещего.
«Катафалк приближается», — молнией пронеслось в его голове, и по телу пробежала мелкая дрожь, не от страха, а от предчувствия чего-то неминуемого.
Его догадка подтвердилась через пару минут, когда из-за поворота на аллею, скуля низкой передачей, выехал длинный, чёрный, лакированный до зеркального блеска автомобиль похоронной службы. Боцман хотел было облаять его, как обычно, поднявшись с места с низким рыком, но Вадим одним движением руки погладил его по спине, и вздыбленная шерсть животного тут же успокоилась.
За рулём катафалка сидел знакомый Вадиму, вечно сварливый и недовольный мужчина лет сорока с лицом, покрытым красными прожилками. Увидев могильщика, он крикнул, высунувшись в окно:
— Ну, что стоишь как истукан, в ступоре? Помогай нам гроб вытаскивать, нелегко нам! Заказчик выбрал такой, что его и вчетвером не поднять. Дубовый, видите ли, с бронзовой фурнитурой, захотел. И зачем такая роскошь на том свете? — Кряхтя и пыхтя под тяжестью ноши, водитель продолжил, обращаясь больше к самому себе: — Странный он, этот богач. Жена, считай, под утро умерла, а он к полудню уже хоронить торопится, как будто не успеет, опоздает на самолёт. От вскрытия наотрез отказался, ещё и скандал в морге устроил, мол, ждать меня долго пришлось. Откуда ж я знал, что покойница в холодильнике и на полчаса не задержится? Всё ему не так!
Вадим с внезапным, острым интересом посмотрел на водителя, отложив лопату в сторону:
— Не врёшь? Серьёзно?
В глазах мужчины читалось искреннее, неподдельное изумление и полное непонимание происходящего. В таких ситуациях люди обычно не врут — для лжи здесь не было никакого резона.
— Да уж, действительно странно. А вскрытие-то точно не делали? По закону должны же, — не удержался Вадим, чувствуя, как у него на спине начинают шевелиться волосы.
Водитель посмотрел на него с нескрываемым раздражением и усталостью:
— Ну, а я тебе о чём битый час толкую? Не слышишь меня, что ли? Уж не знаю, как этот богач умудрился все процедуры обойти, да только без вмешательства «нужных» людей и энной, и очень немаленькой, суммы денег дело точно не обошлось. А ещё говорят, что на похороны никто не придёт, вроде как родни у покойной не осталось, все предки давно в земле.
Рассказ водителя вызвал у Вадима искреннее, леденящее изумление. Как же так? Что за спешка? Муж так истово спешит похоронить супругу, что даже обошёл все необходимые формальности и процедуры! Это было против природы, против самого смысла прощания.
Поставив массивный гроб на специальные козлы, расположенные на краю могилы, водитель смахнул пот со лба и сказал, уже более мягко:
— Ну всё, браток, на этом моя работа закончилась. Удачи тебе, и это… Береги себя, бледный ты какой-то. Не доедаешь, что ли? Хотя с такой работой не мудрено. Ладно, бывай. Не поминай лихом.
Вадим лишь молча кивнул и проводил его затуманенным взглядом. По большому счёту, этот вечно брюзжащий шофёр был таким же работягой, как и он сам, винтиком в огромной машине смерти, а потому заслуживал своего доли уважения. В этот момент сидевший в сторонке Боцман вдруг подошёл к гробу, обнюхал его тёмное дерево и принялся жалобно, тревожно скулить, завывая в самой первой ноте.
«Покойницу чует, — машинально подумал Вадим, — хотя раньше он себя так никогда не вёл, всегда был спокоен».
Поскольку приходить на похороны, судя по всему, никто не собирался, могильщик, поддавшись внезапному, непреодолимому порыву, решил откинуть тяжёлую крышку гроба и хоть одним глазком, украдкой, взглянуть на лицо покойной жены того странного бизнесмена. В этом не было ничего особо противоправного — на похоронах всегда открывали крышку, чтобы близкие и друзья могли в последний раз проститься с усопшим. Но у этой женщины, похоже, не было ни друзей, ни родных. Проводить её в последний путь вызвался он, Вадим, молчаливый могильщик.
— Людмила Егоровна Литвинова, — медленно, внятно прочитал он на латунной табличке, аккуратно прикреплённой к дубовому кресту, который привёз вместе с гробом сотрудник ритуальной службы.
Эти имя и фамилия показались Вадиму смутно, глухо знакомыми, будто отголоском из давно забытого сна, но он не мог с уверенностью сказать, что знал её раньше. Осторожно, с усилием сдвинув массивную крышку гроба, Вадим взглянул на лицо усопшей и был поражён до глубины души: её кожа была не мертвенно-бледной, а имела лёгкий розоватый оттенок и словно светилась изнутри странным, перламутровым светом. Пухлые, плотно сжатые губы всё ещё сохраняли нежный, живой румянец, который невольно заставил Вадима вздрогнуть и отшатнуться.
«Боже правый, да она выглядит как живая, как спящая красавица!», — пронеслось в его голове, и холодный пот выступил на лбу.
С трудом оторвав взгляд от завораживающего лица молодой женщины, Вадим опустил глаза на её руки, сложенные на груди, и сразу заметил то, чего никак не мог ожидать. Рядом с её правой, изящной кистью лежал современный, тонкий смартфон. Вадим на мгновение подумал, что его положили туда специально, по какому-то странному ритуалу, или кто-то из похоронной команды просто забыл его забрать.
Он давно привык к тому, что богачи и люди со странностями часто хоронят своих близких со всякими драгоценностями и личными вещами. Обычно это золотые украшения, часы, а тут — смартфон. Вадим обычно не обращал на это внимания, считая чудачествами богатых. Ну что поделаешь, раз роскошь и бахвальство из них так и прёт, даже перед лицом вечности.
Но в этот раз какая-то невидимая, могучая сила, настоящий инстинкт, подтолкнул его взять в руки этот злополучный, холодный на ощупь телефон. Вадим вздрогнул — его палец случайно коснулся кожи запястья покойницы, и она была не холодной, а тёплой, почти горячей!
Взяв в руки устройство, он понял, что это была дорогая, последняя модель. Он уже собирался положить его обратно, чувствуя себя мародёром, но в этот миг экран вдруг ярко засветился, и тишину кладбища прорезал вибрирующий, настойчивый звонок. На экране появилось лицо маленькой, милой девочки с огромными, испуганными глазами.
«Это же видеозвонок! Но кто, какой безумец будет звонить покойнице?» — пронеслось в голове Вадима, и его сердце ушло в пятки. Поколебавшись несколько секунд, движимый внезапным, необъяснимым порывом, он принял вызов и тут же вздрогнул от чистого, звонкого детского голоса, который прозвучал неестественно громко в звенящей тишине:
— Мама, мамочка, ты где? Я проснулась, а тебя нигде нет. Дядя Игорь ничего не говорит, только ходит хмурый, а я волнуюсь. Ты же отведёшь меня сегодня вечером на занятия в танцевальный кружок? Ты обещала!
Вадим покраснел до кончиков ушей, почувствовав прилив жара. Он не смог ничего вымолвить в ответ, его горло сдавила невидимая удавка, и он лишь смущённо, сипло кашлянул. Только сейчас малышка, приглядевшись, увидела, что с экрана на неё смотрит незнакомый, осунувшийся мужчина с запавшими глазами, а не мама.
— А вы кто? — дрогнул её голосок. — Где моя мама? Почему вы молчите? Отвечайте!
В этот момент Вадиму стало до ужаса страшно и до боли стыдно. Скорее всего, эта девочка ничего не знает о том, что случилось, о том, что её мамы, по всем законам логики, больше нет. И не ему, чужому, постороннему человеку, могильщику с кладбища, говорить ей об этой чудовищной правде. Чувство чужой, непоправимой беды и собственной вины охватило Вадима с такой силой, что он едва не выронил телефон. Он вслепую, дрожащим пальцем, отключил звонок.
Он уже собирался вернуть аппарат обратно в гроб, в это негостеприимное ложе, но, бросив последний, прощальный взгляд на лицо покойной, ощутил, как его собственные губы задрожали, а в глазах застыло немое, абсолютное удивление, граничащее с ужасом. Веки женщины слегка, почти неуловимо дрогнули, а на её идеально гладком лбу появилась едва заметная, напряжённая морщинка. Но то, что произошло дальше, Вадим не мог бы представить даже в самых смелых, самых безумных своих фантазиях. Усопшая вдруг приоткрыла рот, и из её губ вырвался тихий, но абсолютно чёткий, ясный шёпот:
— Настенька… Доченька… это ты? Я слышу тебя… Не плачь, пожалуйста, я здесь…
В уголках глаз Вадима, человека, видевшего за свою жизнь многое, заблестели предательские, горячие слёзы. Только теперь, в эту секунду, до него с ужасающей ясностью дошло, что произошла чудовищная, роковая ошибка, и эта несчастная, прекрасная женщина была в шаге от того, чтобы быть похороненной заживо. Словно подтверждая его догадку, Боцман встал на задние лапы, опёрся передними на край гроба и начал обильно, громко облизывать пальцы и щёку приходящей в себя, изумлённой Людмилы. Могильщик покачал головой, пытаясь стряхнуть оцепенение, и, окончательно придя в себя, бросился бежать к сторожке, чтобы вызвать скорую помощь.
Стоит ли говорить, как был потрясён и шокирован Матвей Петрович — ожившая покойница, такое в его многолетней практике случалось впервые. Он перекрестился, забормотав молитву. К счастью, скорая помощь прибыла в течение пяти минут и вовремя, профессионально оказала помощь Людмиле, которая была так слаба, что даже не могла поднять голову, но её глаза, ясные и полные ужаса, были широко открыты.
Как выяснилось позже, причиной всей этой беды стало тяжёлое отравление. Во всём был виноват жених Людмилы, тот самый «дядя Игорь». Пять лет назад её отец погиб в автомобильной аварии вместе с её первым мужем, и она осталась одна с маленькой дочерью Настей на руках. Людмиле пришлось пройти через многое, прежде чем она смогла свыкнуться с утратой и начать жить заново. А её новый избранник, алчный и беспринципный, не рассчитал дозировку редкого яда, и Людмиле, впавшей в состояние, имитирующее смерть, удалось выжить.
Игорю пришлось заплатить немало денег коррумпированным работникам морга, чтобы вскрытие не проводилось. Экспертиза могла бы легко выявить наличие токсинов в крови, а этого мошеннику было совсем не нужно. Его план был прост и чудовищен: получить состояние и избавиться от неудобной женщины.
Благодаря тому самому, случайному звонку дочери Настеньки, Людмила смогла очнуться от наркотического сна. Она услышала голос самого дорогого, любимого человека и нашла в себе силы, чтобы прийти в себя и подать знак.
Подлый жених был задержан полицией в тот же день, прямо на пороге своего дома, когда собирался сбежать с чемоданом денег. Основным мотивом преступления были, как это часто бывает, деньги, на которые позарился этот алчный, бездушный пройдоха.
Ещё один сюрприз, на этот раз приятный, ждал Людмилу немного позже, когда её в частной палате навестил тот самый молодой могильщик, принявший тот самый, судьбоносный звонок по видеосвязи на кладбище. Увидев Вадима на пороге с огромным букетом цветов, Люда по-настоящему, светло улыбнулась впервые за много дней.
— Что вас привело ко мне? — тихо спросила она своего спасителя, смотря на него сияющими, благодарными глазами.
Вадим смущённо улыбнулся, потупив взгляд, и ответил после небольшой паузы:
— Я… я хотел объяснить вам кое-что… Видите ли, Людмила, я на самом деле не могильщик. Вернее, не только он.
Она вопросительно подняла бровь.
— На самом деле я занимаюсь сетью автосалонов в этом регионе, — признался он, — а рытьё могил… это моё странное, моё личное хобби. Моя отдушина.
— Хобби? — поражённо повторила шокированная Люда, не веря своим ушам. — Рытьё могил? Но почему?
— Да, именно так, — он вздохнул, глядя в окно. — Понимаете, после того как редкая, неизлечимая болезнь несколько лет назад забрала мою молодую жену, я стал совершенно другим человеком. Душевная боль, чувство вины и пустоты были настолько острыми, что я не мог совладать с собой, не находил места. Поэтому, чтобы хоть как-то её унять, я стал приходить на кладбище, где она похоронена, и подолгу предаваться скорби, а потом… потом как-то сам не заметил, как стал помогать, а затем и вовсе стал работать могильщиком. Так мне было легче. Там, лицом к лицу со смертью, я начал по-настоящему понимать хрупкий смысл жизни, ведь только взглянув в её бездонные глаза, начинаешь ценить каждый прожитый день. Да что там день, даже минуту, секунду, мгновение. Это мой способ помнить и… оставаться в живых.
Людмила слушала, затаив дыхание, и не верила своим ушам. Перед ней стоял респектабельный, успешный бизнесмен, который по собственной, глубоко выстраданной воле копал могилы и помогал совершенно незнакомым людям проводить их усопших в последний путь. Могла ли она когда-либо представить себе подобное? Вряд ли. Это была история, достойная самой пронзительной книги.
После того, как Люда сама оказалась на самой грани гибели, её взгляд на жизнь изменился кардинально. Успешная бизнес-леди, затворница своего офиса, стала больше времени посвящать своей дочери, которой раньше так не хватало материнской заботы, поддержки и простого человеческого тепла.
Вместе с Настей Люда теперь регулярно посещала кинотеатры, театры и художественные галереи, что приносило огромную, искреннюю радость её маленькой дочери. Во время таких прогулок их часто сопровождал тот самый, молчаливый молодой человек с грустными глазами, в котором теперь легко можно было узнать Вадима, но только в дорогом костюме и с уверенными манерами. Бизнесмену было необычайно приятно и спокойно в компании Людмилы и Насти, и он наслаждался каждой секундой, проведённой рядом с ними, словно наверстывая упущенное за годы тоски и одиночества. И кто знает, может быть, именно эта странная, начавшаяся среди могил дружба, станет началом чего-то нового, светлого и настоящего для них обоих, подарив шанс на исцеление старых ран и новое счастье.
