— Ты — мой свет. Ты — моя свобода.
С грохотом бросив мокрую тряпку в ведро, Лена тяжело оперлась руками о холодный подоконник, будто пытаясь удержаться от падения. Голова закружилась с такой силой, что перед глазами поплыли разноцветные круги, а в горле встал ком тошноты — знакомый, навязчивый, как постоянный спутник её беременности. Она медленно опустилась на деревянный стул, чувствуя, как ноги дрожат, а сердце бьётся где-то в висках. Воздух в комнате казался густым, давящим. «Зачем я вообще взялась за эти окна?» — пронеслось в голове, словно эхо усталого упрёка. Ведь каждое движение сейчас отдавалось болью в пояснице, каждый вдох — будто втягивал в себя не кислород, а свинец. Беременность, казавшаяся сначала светлым обещанием любви и семьи, теперь превратилась в тяжёлую ношу, которую она тащила одна, в чужом доме, под пристальным и холодным взглядом свекрови.
Но, несмотря на всё, взгляд её упал на чистые, блестящие стёкла, и уголки губ дрогнули в улыбке. Занавески, аккуратно выстиранные и висящие на верёвке во дворе, трепетали на ветру, как символ хрупкой надежды. Она мечтала о маленьком уюте, о доме, где будет пахнуть свежестью, детским смехом и любовью. Паша обещал помочь повесить их вечером. Она представляла, как они вместе — рука об руку — протянут ткань через карниз, как он обнимет её за плечи и скажет: «Хорошо у нас будет, Ленка». Но эти мечты всё чаще сталкивались с суровой реальностью.
Четыре месяца назад они с Пашей венчались в церкви, сдерживая слёзы радости. А теперь Лена жила в доме свекрови, как гостья, которой не дают покоя. Первый же день после свадьбы запомнился ей навсегда. Утром, ещё до восхода солнца, раздался резкий голос Тамары Петровны, пронзивший тишину, как удар хлыста:
— Вставай, ленивец! Огород поливать надо! А то всё высохнет, как твоя душа!
Лена, услышав это, почувствовала жалость к свекру — сгорбленному, уставшему мужчине, который молча вставал с кровати, словно приговорённый к каторге. Она не выдержала, схватила лейку и побежала к грядкам. Вода стекала по её рукам, земля впитывала влагу, как будто впервые за долгое время получила прощение. Но это было лишь начало.
Вернувшись в дом, она столкнулась с новой горой — посудой, нагромождённой в раковине, как памятник лени. На кроватях храпели мужчины — её муж и свёкор — наслаждаясь утренним отдыхом, пока хозяйка уехала на рынок продавать овощи, выращенные на той самой земле, которую Лена только что поливала.
В тот день, стоя по локти в мыльной воде, она впервые всерьёз задумалась: а что её ждёт впереди? Неужели вся её жизнь будет проходить в этой бесконечной круговерти — стирка, уборка, готовка, молчание? Неужели это и есть счастье, о котором она мечтала? Но потом она успокоила себя: «Это временно. Просто много дел накопилось. Я покажу им, что я — хорошая жена, добрая невестка. Я впишусь в их семью. Я им понравлюсь!»
С этими мыслями она спустилась в погреб, достала картошку, капусту, морковь — всё, что нужно для борща. Она готовила с душой, с надеждой, с любовью. Ароматы, поднимавшиеся из кастрюли, были настолько аппетитными, что даже ленивые мужчины не устояли. Они прибежали на кухню, как голодные волки, и с жадностью набросились на еду. Лена смотрела на них с трепетом: «Ну вот, они довольны. Теперь свекровь точно оценит!»
Но мечты рухнули в тот момент, когда Тамара Петровна переступила порог. Она сразу же нахмурилась, принюхалась, как охотничий пёс, и бросила:
— Что это за вонь? Кто разрешил тратить продукты на баловство?
Заглянув в кастрюлю, она взвыла:
— Да вы что, с ума сошли?! Это всё на рынок шло! Ты, дура, не понимаешь, что каждый овощ — деньги? Каждый кусок мяса — хлеб для нас!
Лена стояла, как пригвождённая. Слова свекрови били по ней, как плетью. Она слышала ругань, оскорбления, унизительные замечания — всё это впервые в жизни. А Паша? Он сидел, опустив глаза, будто виноватый мальчишка. Его отец — тоже молчал. Никто не встал на её защиту. Они были как тени, стёртые с лица земли под тяжестью материнского гнева.
Вечером Паша, наконец, объяснил: в их семье хорошую еду не едят — её продают. «На рынке — деньги, а дома — каша на воде». Лена не могла понять: как можно жить так, экономя на собственной семье? Она тоже выросла не в городе, но её мама всегда говорила: «Пока еда есть — голодным не будем. А лишнее — на милостыню или соседям». Но здесь всё было иначе. Здесь Лена была чужой. Здесь её любовь к мужу, её беременность, её труд — всё это считалось пустяком.
Полночи она лежала с открытыми глазами, вспоминая слова матери: «Не иди за ним, Леночка. Эти люди — не наши. Они сердцем холодны». Но она не послушала. Потому что любила. Любила Павла — высокого, с тёмными глазами, как ночь, с голосом, от которого мурашки бежали по коже. Они познакомились в институте, мечтали о будущем. Но он не поступил — не хватило баллов. А она забеременела. Он не обрадовался, но сказал: «Я не брошу тебя». Родив ребёнка, они договорились отдать его бабушкам, чтобы продолжить учёбу. Но теперь Лена понимала: это не выход. Это путь в никуда.
Четыре месяца она жила в этом доме, как пленница. К кухне её не подпускали. Свекровь варила кашу на воде, без масла, без соли. Овощи — на рынок. Мясо — на продажу. А деньги? Она тайком пересчитывала их по ночам, пряча в старом чулке под матрасом. Лена находила себе занятия: убирала, стирала, работала на огороде. Но Паша стал замечать:
— Похудела ты, Лен, аж костлявая. Раньше за что взяться — было, а теперь и не за что!
— А как мне не худеть, если я кручусь, как белка в колесе, а есть нечего?! — отвечала она, сдерживая слёзы. — И малыш тоже голодает. Мы оба страдаем.
Однажды она не выдержала. Ей ужасно захотелось рыбы. Она сбегала в магазин, купила на свои последние деньги, испекла пирог. Аромат заполнил весь дом. Мужчины уплетали его с восторгом, облизывали тарелки. Но свекровь, увидев, что еда приготовлена из покупных продуктов, закричала:
— Нагуляла аппетит? Теперь иди свинарник чисть!
В хлеву, среди навоза и вони, Лена села на солому и разрыдалась. Слёзы текли градом, смешиваясь с грязью. Вдруг дверь скрипнула. Вошёл свёкор. Он молча закрыл за собой дверь, подошёл к ней и вложил в руки узелок.
— Спасибо тебе, доченька, за пирог, — прошептал он. — Вкусно было. Но ты не сможешь здесь жить. Она тебя съест. Уходи. Пока не поздно.
Развернув узелок, Лена увидела — это был её пирог. Остывший, но целый. Она ела, плача, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, только тепло человеческой доброты, которую она давно не ощущала.
Ночью она думала о Паше. «Он мой муж. Он должен меня защищать. Почему он молчит? Почему он — копия своей матери? Яблоко от яблони недалеко падает…»
На следующий день она решила проверить. Постирав занавески, она вечером тихо попросила Пашу помочь повесить их.
— Сама сняла — сама и вешай, — процедил он сквозь зубы. — Мне некогда.
Слова пронзили сердце, как нож. Она стояла, дрожа, не в силах вымолвить ни слова. И в этот момент раздался стук в дверь.
На пороге стояла Катя — почтальонка, её единственная подруга в этой деревне.
— Держи, Леночка! Посылочка от мамы! — сказала она с улыбкой, вручая тяжёлую коробку.
Внутри — крошечные вязаные вещи: шапочки, кофточки, носочки. Лена ахнула, прижав руки к груди:
— Мамочка… Сколько ночей ты сидела с спицами… Сколько любви вложила…
Но в этот момент в комнату вошла Тамара Петровна. Взглянув на чистые окна, она фыркнула:
— Прохлаждаешься? А кабачки с огурцами ещё не убраны! Чем мне завтра торговать?
Затем она увидела посылку, схватила её, высыпала содержимое на пол и, подбирая вязаные коврики, заявила:
— Ну и вещички прислали! А вот это — пойдёт на рынок. Хорошие деньги дадут!
Лена смотрела, как её мамин труд, её детские мечты, её надежды на тепло и заботу — всё это превращается в товар. Что-то внутри неё оборвалось. Она выбежала на улицу, бежала, не оглядываясь, пока не догнала Катю.
— Куда ты? — спросила та. — Пошли ко мне.
Уже за чаем с бубликами Катя сказала твёрдо:
— Ты не должна туда возвращаться. Эта женщина — не человек. Она тебя сожрёт. Я дам денег на билет. Уезжай к маме. Пока живая.
На следующий день Лена пришла за своими вещами. Свекровь усмехнулась:
— Ну что, нагулялась? Теперь с пузом к маме?
Паша сидел, смотрел, молчал. Не остановил. Не сказал ни слова. Только проводил её взглядом, как чужую.
Через несколько месяцев Лена родила здорового, крикливого мальчика. Она вернулась к маме, поступила на заочное отделение, нашла работу, вышла замуж за доброго, заботливого человека. Жизнь заиграла новыми красками.
А Паша так и остался на рынке, заменив свою мать. Тамара Петровна умерла через несколько лет — упала в свинарнике на ржавые колья. Лечиться не пошла — сэкономила. И ушла из жизни, так и не узнав, что такое любовь, прощение, человечность.
Многие говорили: «Наказал Бог». А Лена просто смотрела на своего сына и шептала:
— Ты — мой свет. Ты — моя свобода.
