– Обязана! – кричала мать. – Дочь ты мне или кто? И Лену не трогай, она много работает, у неё нет времени по магазинам скакать…
— Ты мне обязана, — твёрдо и с ноткой неумолимости произнесла мама, — ты дочь мне или кто? И Лену не трогай, она у меня сейчас много работает, ей некогда по магазинам и аптекам бегать. А ты за мной присматривай, это твой долг!
Слова ударили больно, как ледяная струя в лицо. Всё было сказано с такой уверенностью, будто я действительно была кому-то должна. Но почему именно я? Почему всё время на мне лежит забота? И почему Лена, старшая, всегда вне подозрений, вне всяких обязанностей? Ее жизнь, как оказалось, слишком важна и хрупка для того, чтобы ею отвлекаться на какие-то бытовые проблемы.
— Нечего деньги транжирить, — услышала я от матери в один из дней, когда мы говорили о моей свадьбе, — нет денег — значит, и праздновать нечего. Да, сестре твоей я помогла, взяла кредит на её торжество. Потому что я так решила! И тебе же я давала деньги, не притворяйся, будто не помнишь. На них же туфли себе купила?
Эти слова запомнились особенно. Они были сказаны без капли сочувствия, скорее даже с вызовом, будто она хотела подчеркнуть: вот, мол, я тебя тоже не забыла. А ведь на деле — всего одна пара обуви, да ещё и с насмешкой в голосе. То ли дело Ленка — ей целая свадьба, с рестораном, декорациями, тамадой и прочими атрибутами «красивой жизни». Я тогда стояла, слушала, и внутри росло что-то горькое, острое, как заноза. Хотелось закричать, спросить: а почему так? Но я промолчала. Просто промолчала.
Сестра собралась замуж. Событие радостное, если бы не одно «но». Мама, узнав об этом, буквально преобразилась. Ее лицо просветлело, глаза заблестели, плечи распрямились. Она начала активно готовиться к предстоящему событию, перебирала ткани, выбирала фату, обсуждала с подругами меню, заказывала цветы. Было видно, что она живёт чужим счастьем, как будто это она снова выходила замуж.
Она советовала Ленке, как строить семейные отношения, как быть хорошей женой, как ублажать мужа, как создать уют в доме. Всё вокруг вертелось вокруг одной оси — Лена. Ее свадьба стала центральным событием года. И вот тогда-то и случилось то, чего я никак не ожидала: мама оформила кредит на свадьбу. Да-да, не просто помогла деньгами, а взяла в долг, чтобы обеспечить сестре идеальное торжество.
А я в это время тоже готовилась к своей свадьбе. Мы с женихом договорились отметить всё скромно, дома, в кругу родных. Никаких ресторанов, никаких лишних трат. Когда я осторожно заговорила с мамой о расходах, она лишь одобрительно кивнула:
— Молодец, дочка, правильно. Не надо ни во что влезать. Посмотри на Галкину девку — миллион угрохала на банкет, а теперь кредиты грызут.
И тут же, как бы невзначай, сунула мне в руки смятую бумажку:
— Вот тебе на туфли. Больше не транжири, ума побольше наберись.
Туфли. Только туфли. Это было не просто обидно. Это было больно. Я чувствовала себя как вторая дочь, как запасной вариант. Как будто меня любят меньше, потому что я не такая красивая, не такая успешная, не такая… любимая.
Помню, как я стояла в коридоре, с этой купюрой в руках, и пыталась сдержать слёзы. Хотелось сказать всё, что накопилось, высказать всё, что терзало душу. Но я только развернулась и ушла. Ушла, чтобы не видеть ее довольного лица, которое светилось от гордости за Лену.
Потом, конечно, я старалась не возникать с вопросами помощи. Все свои обиды я глубоко в себе закапывала, стараясь не показывать боли. Однажды вечером позвонила Ленка. Она была на седьмом небе от счастья:
— Представляешь, мама мне такое платье купила! Как у принцессы! Ты должна его увидеть обязательно!
Я ответила сухо:
— Рада за тебя.
Но внутри меня разрывало что-то. Я не могла понять: почему именно ей всё, а мне — ничего? Почему она может позволить себе всё, а я должна довольствоваться остатками?
— А ты уже платье купила? — спросила она.
— Да какое там платье, — сказала я, — на туфли только хватило.
— Ну, не расстраивайся, — попыталась она меня утешить, — свадьба ведь не главное… Отметите тихо, без помпы. Главное, чтобы рядом был хороший человек.
Легко ей говорить. У нее всё есть. А мне достаются лишь крохи с барского стола.
После её свадьбы я стала реже звонить, почти перестала приезжать. Словно между нами образовалась невидимая стена, которую я больше не хотела переступать. Мама ворчала, мол, совсем про мать забыла, но я знала — ей Ленка ближе. Ленка — любимая дочка. А я… Я просто существую где-то на периферии их внимания.
Как-то раз звонит мама, голос у нее такой жалобный:
— Дочка, приезжай, нужно поговорить.
— Что случилось? — спрашиваю я, внутренне напрягаясь.
— Да Ленка… В общем, приезжай, сама всё узнаешь.
Думаю: опять что-то с сестрой. Собираюсь, еду. Мама встречает меня на пороге, глаза красные, полные слёз:
— Ленка с мужем поругалась, он ушел. Говорит, не любит больше.
— Ну, бывает, — говорю я, хотя внутри всё ликовало. Хотя я знала, что нельзя радоваться чужому горю, но не могла с собой ничего поделать.
— А еще она беременна, — добавляет мама, — не знаю, что делать.
Я молчу. Беременна. Значит, опять всё будет хорошо. Опять мама прибежит на помощь, опять начнутся заботы, подарки, поддержка. А я тут при чем?
— Мам, а я-то чем могу помочь? — спрашиваю.
— Ты… Ты должна её поддержать, — говорит мама, — она же твоя сестра.
— Поддержать? — переспрашиваю я, — а когда мне было плохо, кто меня поддерживал?
Мама опускает глаза. Она знает, что не права. Но для нее всё равно Ленка — любимая дочка, а я… Я, видимо, просто должна быть фоном, на котором разворачивается их счастливая история.
После ухода мужа начался новый этап. Мама, конечно, сначала причитала, жаловалась всем знакомым, как ей жаль доченьку, как та несчастна. Но потом, как обычно, быстро взяла себя в руки и начала действовать.
— Дебошир этот! — говорила она всем, кто хотел слушать и не хотел, — Пил, гулял, даже руку на Ленку поднимал! Хорошо, что избавились от такого!
И начала помогать. Сначала просто успокаивать, ночами сидеть рядом, пока Ленка рыдала в подушку. Потом стала потихоньку подкармливать — то продукты принесет, то денег подкинет. А через некоторое время взяла всё полностью на себя.
— Тебе сейчас о ребенке думать надо, — говорила она, — работа — потом. Я тебе помогу, не переживай.
И помогала. По-настоящему. Ленка после родов расцвела. Она стала мягче, добрее, счастливее. Материнство словно перевернуло ее. А мама с внучкой была как в сказке. Целыми днями с ней играла, пела колыбельные, гуляла. А Ленка тем временем начала думать о карьере.
— Мам, я больше не могу сидеть дома, — говорила она, — надо работать, деньги нужны.
Мама сначала отговаривала, мол, рано, ребенок маленький, но Ленка настаивала. До меня доходили слухи, новости, иногда она сама звонила, рассказывала о своих планах. Я слушала, кивала, но не вмешивалась. Пусть решают сами. Лишь бы меня не трогали.
Но, как и раньше, мама нашла способ помочь. У нее оказались связи, нужные люди — и вскоре Ленке предложили работу в крупной компании. Не просто работу, а перспективную должность.
— Это судьба! — восклицала мама, — я всегда знала, что у тебя всё получится! Леночка, ты у меня умница!
И сестра, как птица, вырвалась на свободу. Работа ей нравилась, зарплата была хорошая, коллектив — дружный. Жизнь снова наладилась. А Настя осталась с бабушкой. Мама забирала её из садика, кормила, играла, ждала до вечера. Ленка приезжала поздно, уставшая, но счастливая.
— Спасибо тебе, мам, — говорила она, глядя на мать с благодарностью и любовью, — без тебя я бы не справилась.
Эти слова, прозвучавшие в уютной кухне, среди запаха свежего чая и домашнего уюта, словно обожгли меня изнутри. Я сидела чуть поодаль, делая вид, что листаю журнал, но на самом деле внимательно наблюдала за этой трогательной сценой. За их близостью, за теплотой, за той непринужденной заботой, которую мама так легко отдавала Ленке. И мне было больно. Больно до слёз, до рези в сердце.
Почему ей всегда так везёт? Почему всё достаётся так легко, будто сама судьба подкладывает ей счастье прямо в руки? А мне приходится пахать как лошадь, чтобы получить хотя бы малую толику того, чего она добивается без усилий? Почему она получает помощь, внимание, любовь — а я остаюсь одна?
В какой-то момент я не выдержала. В тот вечер, когда мы остались с мамой наедине, я спросила:
— Мам, а почему ты Ленке всегда так помогаешь? А мне?
Мама немного замялась, потом ответила с уверенностью, будто это само собой разумелось:
— Ну, ты же у меня сильная. Ты сама справишься. А Ленке нужна помощь.
Сильная. Звучит красиво. Но что стоит это слово, если оно становится предлогом для равнодушия? Если оно значит: «Тебе не нужна поддержка, потому что ты и так справишься»? Разве быть сильной — значит быть невидимой? Не любимой?
Настя росла, Ленка строила карьеру, мама радовалась каждому шагу своей внучки и старшей дочери. Они были как три части одной целой истории, написанной светлыми красками. А я чувствовала себя лишней. Будто смотрела на чужое счастье через окно. Как будто моя жизнь проходит где-то за кадром, в тени, в одиночестве.
Иногда мама просила меня помочь с Настей. То встретить из детского сада, то посидеть пару часов, пока она отдыхает. Я никогда не отказывала. Хотела верить, что хоть таким образом могу быть частью их жизни. Хотела, чтобы между нами не было разрыва. Но внутри всё равно оставалась пустота.
Как-то позвонила Ленка. Голос звенел от радости:
— Представляешь, мне предложили повышение! Буду начальником отдела!
— Поздравляю, — ответила я, стараясь скрыть горечь.
— Спасибо! — воскликнула она. — Мама просто в восторге! Говорит, я у нее самая лучшая!
Я замялась. И в этот момент не смогла больше сдерживаться:
— Лен, а ты хоть раз подумала обо мне? О том, как я живу, что у меня происходит?
Она замолчала. Её молчание сказало больше, чем любые слова.
— Ну, ты же… Ты же всегда говоришь, что у тебя всё хорошо, — наконец ответила она.
— А если бы я сказала, что мне плохо? — спросила я. — Ты бы пришла на помощь?
Ленка снова молчала. И я знала, что не пришла бы. Она слишком занята своей жизнью, своими победами, своим счастьем. У неё не было места для моих проблем.
— Ладно, Лен, — сказала я, — забудь.
— Не обижайся, — ответила она. — Я просто… Я просто счастлива.
Счастлива. А я? А я, наверное, никогда не буду счастлива.
Мой первый брак стал большой ошибкой. Не потому, что муж был плохим человеком, хотя, конечно, он тоже оказался не тем, за кого себя выдавал. Проблема была в том, что я снова осталась одна. Без поддержки, без понимания, без капли сочувствия. Когда родился сын, я ждала помощи от мамы, хотела услышать её слова утешения, совета, даже просто ласкового взгляда. Но не получила ничего.
— Ну, родила и родила, — сказала она как-то между прочим, — что тут такого?
Я училась всему сама. Как правильно кормить ребенка, как его укачивать, как реагировать на колики, как выбрать правильную смесь. Читала книги, смотрела видео, общалась с другими мамами. А мама продолжала заниматься Ленкой и Настей. Для неё мой ребёнок был чужим. Моей матери была интересна только внучка.
А потом начался настоящий кошмар. Муж начал употреблять наркотики. Я не сразу это поняла. Его странное поведение списывала на усталость, стресс, переутомление. Но со временем всё стало очевидно. Он скрывался, лгал, впадал в истерики, терял контроль. Однажды я обнаружила в его сумке следы веществ. Попыталась поговорить, попросила прекратить. Он обещал, плакал, клялся, что всё изменится. Но ничего не изменилось.
Жизнь превратилась в ад. Я пыталась его спасти, но он тонул. И тянул меня за собой. Долги, враньё, постоянное напряжение. Я была на грани нервного срыва. И тогда я решилась рассказать обо всём маме. Выложила всё, как есть. Про наркотики, про долги, про унижения, про страх. Ждала сочувствия, помощи. Хотела, чтобы меня хотя бы временно приняли у них дома, рядом с сыном.
Но мама смотрела на меня с холодом:
— Я больше никого содержать не буду. Хватит с меня одной Ленки. Сама разбирайся со своими проблемами.
И всё. Просто отрезала. Как ножом. Мне оставалось только терпеть. Терпеть его взгляды, его рукоприкладство, его гнев. Когда начались побои, я поняла: дальше будет хуже. После одного особенно жестокого инцидента, когда он ударил меня так сильно, что я потеряла сознание и очнулась в больнице, я подала на развод.
Мама пришла ко мне в палату. Не с цветами, не с заботой — с осуждением:
— До чего ты себя довела! Зачем связалась с таким человеком? Ты должна была думать головой! Опозорила и себя, и меня!
Я молчала. Не было сил ни на слёзы, ни на защиту. После выписки начала собирать осколки своей жизни. Нашла работу, сняла комнату, устроила сына в садик. Было тяжело, но я справлялась. Одна. Без поддержки, без любви. Только мы с ребёнком.
Однажды мама приехала в гости. Принесла потрёпанный пакет. Я подумала, что она опять что-то забыла, но нет — протянула мне:
— Вот, колбаса. У нас залежалась, никто не ест.
Я взяла пакет. Внутри действительно лежал небольшой кусочек колбасы, уже потемневший по краям. Это было глупо, но тогда мне казалось, что даже это — подарок. Я работала уборщицей, зарплата была смехотворной, и каждый рубль имел значение. Но больше всего мне нужны были доброе слово, объятие, поддержка. Этого я так и не получила.
— Спасибо, — сказала я, — хоть что-то.
Мама посмотрела на меня свысока:
— Ты держись. Не раскисай. Всё наладится.
И ушла. Оставила меня одну. С куском залежавшейся колбасы и болью внутри. Она видела только мои материальные трудности. А мою душевную боль — нет.
С внуком мать ни разу не погуляла. Не почитала ему книгу, не покормила, не приласкала. Для неё он был чужим. Ребёнком нелюбимой дочери.
С годами моя жизнь стала меняться. Я нашла более оплачиваемую работу, научилась управлять бюджетом, научилась заботиться о себе и детях. А потом я встретила Диму. Он был тем самым мужчиной, о котором мечтала. Он принял меня такой, какая я есть, вместе с сыном. Мы поженились, родились двое общих детей. Я была счастлива. По-настоящему счастлива.
Но даже в этот светлый период моей жизни мама не изменилась. Всё те же подарки, деньги, помощь — только для Ленки и Насти. Для меня — ничего. Даже поздравления иногда забывала. Я старалась не обращать внимания. Я давно поняла, что никогда не стану для неё любимой дочерью. Что любовь и поддержка — это то, чего я от неё не дождусь.
Со временем я перестала ждать. Просто приняла её такой, какая она есть. Со всей её любовью к Ленке и полным безразличием ко мне. У меня есть семья, дети, муж. У меня есть своё счастье. Мама — есть физически. А вот душевно — её нет. Она живёт своей жизнью, а я — своей.
Мы с мамой общаемся только по праздникам. Поздравляем друг друга с днями рождения, Новым годом, 8 Марта — формальности соблюдаем. Но между нами нет тепла. Совсем нет. Не ощущается ни заботы, ни любви, ни даже простого человеческого сочувствия. Просто ритуал, который мы выполняем из чувства долга. И это ещё полбеды.
Гораздо больнее было то, как она относилась к нашим детям. Не просто ко мне — к моему сыну. Я всегда старалась не замечать её предвзятости, делала вид, что всё нормально. Но внутри меня жила тихая обида, которая со временем превратилась в глубокую рану.
Помню, как на день рождения внучки Насти, дочери Ленки, мама принесла дорогую куклу. Я случайно увидела ценник — почти десять тысяч рублей. А моему сыну — маленькую пластиковую машинку, явно купленную в ближайшем ларьке у метро. И при этом спокойно заявила:
— Ну, Настенька же девочка, ей куклы больше нравятся. А Лешка твой всё равно эту машинку сломает через полчаса. Если он не умеет бережно с вещами обращаться, зачем ему дорогое покупать?
Я хотела возразить, сказать что-то в защиту своего сына, но поняла: бесполезно. Для неё он был «не любимый внук». Он — лишний в её системе ценностей. Она даже не пыталась скрывать свою предвзятость. Это было как удар под дых. Словно она говорила: «Ты для меня ничего не значишь, поэтому и твоего ребёнка я не считаю достойным внимания».
Еще один случай запомнился особенно. Когда у моего сына была серьёзная травма — перелом ноги после падения с велосипеда — мама даже не приехала. Только позвонила и коротко спросила:
— Ну, как там ваш мальчик?
И всё. Ни слова участия, ни предложения помощи. Зато когда у Ленкиной дочки случилось легкое ОРВИ, мама примчалась моментально. Привезла целую аптечку лекарств, фруктов, домашнего варенья, даже какой-то экзотический чай. Сидела рядом, поглаживала по голове, рассказывала сказки. Всё внимание — на одной стороне весов. А на другой — пустота.
Я старалась не обращать внимания. У меня была своя семья, свои дети, которых я безумно любила. Мне было к кому прийти домой, кого обнять, кем гордиться. Но внутри оставалась горечь. Горечь от осознания, что меня не любили так, как должна любить мать. Что мои дети тоже были вторыми сортами.
Однажды мы собрались всей семьёй на даче у мамы. Был летний вечер, шашлыки, смех, песни под гитару. Вроде бы всё хорошо. Но потом началось то, что уже стало привычным — мама начала хвалить Ленку.
— Какая ты красивая, Леночка! Такая стройная, ухоженная! Работа у тебя хорошая, начальник доволен. А Настенька как умна стала! Говорит, как взрослая!
Я сидела рядом, слушала и чувствовала, как внутри растёт ком. Хотелось закричать, спросить: «А я кто здесь? Тоже ваша дочь или просто фон?»
Не выдержав, я сказала:
— Мам, почему ты всегда хвалишь только Ленку? Почему ты никогда ничего хорошего не скажешь про меня и моих детей?
Она удивлённо посмотрела на меня:
— Да что ты выдумываешь? Я вас всех люблю одинаково!
— Нет, мам, это не так, — ответила я. — Ты всегда любила Ленку больше. Ей помогала, её хвалила, её опекала. А меня ты как будто не замечала. Будто меня вообще нет.
Она обиделась. Не потому, что я соврала, а потому, что я сказала правду вслух.
— Хватит уже! — рявкнула она. — Не начинай! Ты можешь мне сегодня настроение не портить? Зачем всё время эти претензии озвучивать?
И снова всё как обычно. Не попытка понять, не извинение, не объяснение — просто упрёк и требование замолчать. Чтобы я снова ушла с обидой в сердце, как всегда.
Жизнь действительно бумеранг. То, что ты делаешь другим, возвращается к тебе. Вот и мама дождалась своей очереди. После одного крупного скандала Ленка практически перестала с ней общаться. Даже племянница, Настя, перестала навещать бабушку. Она говорила, что ей надоело вечное недовольство, придирки, ворчание.
Мама постарела. Вышла на пенсию. И, конечно, первой вспомнила обо мне. Кто ей поможет с лекарствами? Кто отвезёт в больницу? Кто приберётся в квартире? Разумеется, я. Кто же ещё?
И вроде бы она должна была быть благодарной за мою заботу. Но нет. Она принимала мою помощь как должное. Как будто я ей что-то должна. Как будто обязанность дочери — ухаживать за матерью, невзирая на прошлое.
А стоит мне высказать своё мнение, показать инициативу, предложить решение — сразу начинаются обиды. Она надувает губы, как маленький ребенок, и молчит. И мне нужно ходить вокруг да около, уговаривать, просить прощения… Хотя я ни в чём не виновата.
— Мам, тебе надо к врачу сходить, — однажды сказала я осторожно. — Что-то ты совсем расклеилась.
— Не надо мне никаких врачей! — огрызнулась она. — Сама знаю, что мне нужно.
— Но, мам, ты же видишь, что тебе плохо. Нужно провериться.
— Да что ты командуешь?! — закричала она. — Я сама решу, что мне делать! Прекрати меня в могилу сводить! Я устала!
И всё. Разговор окончен. Мама уходит в себя, как черепаха в панцирь. А я остаюсь с этой болью внутри, с вопросами, на которые нет ответов.
У матери очень тяжёлый характер. Сложно с ней общаться. Она вечно чем-то недовольна. То суп пересолен, то пыль не протёрта, то я пришла не вовремя. Я часто ухожу от неё с чувством опустошения, будто выжата до капли. А она ещё и удивляется:
— Почему ты мне так редко звонишь? Я же твоя мать! Помру, а ты и не узнаешь.
Что ей ответить? Что мне тяжело с ней разговаривать? Что после каждого звонка я чувствую себя ещё хуже? Что её не было рядом, когда я нуждалась в поддержке? Когда меня бил муж, когда я осталась одна с ребёнком, когда у меня не было ни копейки?
Вроде бы, я проработала свои обиды с психологом. Вроде бы, простила. Но что-то осталось. Осадок. Горечь. Может быть, именно это и мешает мне звонить часто. Боюсь снова почувствовать ту боль, тот страх быть никому не нужной.
Как-то раз я пришла к ней с тортом. В её день рождения. Попыталась сделать приятное. Подарила тепло, улыбку, надежду на тёплый вечер.
— С днем рождения, мам! — сказала я, обнимая её. — Счастья тебе, здоровья.
Она взяла торт, поставила его на стол и села в кресло.
— Спасибо, — сухо произнесла она. — Что еще принесла?
— Торт, — растерялась я. — Твой любимый — «Наполеон».
— А что так мало? — спросила она. — Могла бы и продуктов купить. Рыбки малосольной, например. Или колбасы. Что торт твой?
Я молча смотрела на неё. Что ей ещё сказать? Я принесла подарок, а она считает, что этого мало. Что я должна больше.
— Мам, ну зачем ты так? — спросила я. — Сегодня же твой день рождения. Давай не будем ссориться.
— А я и не ссорюсь, — ответила она. — Просто говорю, как есть.
Мы немного посидели, попили чай с тортом. Она смотрела телевизор, я — на неё. Чувствовала себя чужой в её доме. Через час я ушла, оставив её одну. С тортом и её вечным недовольством.
Иду по улице и думаю: почему я так с ней мучаюсь? Почему не могу просто бросить её, как это сделала Ленка?
Наверное, потому что я такой человек. Не могу бросить мать. Даже если она этого не заслуживает. Даже если она меня не любит. А она этим пользуется. Знает, что я никуда не денусь. Что я всегда буду рядом. Иногда мне кажется, что я просто жертва. Жертва собственной доброты.
Когда я осторожно, с опаской, пыталась завести разговор о том, чтобы Ленка или Настя помогали маме хотя бы иногда, в ответ получала одно и то же:
— У них нет времени.
Как будто у них какие-то государственные дела, а я тут бездельем занимаюсь, жду, когда мама меня позовёт.
— Мам, а почему ты Ленку не попросишь лекарства купить? У нее же машина есть.
— У Ленки работа, у нее свои дела. Ей что, делать нечего, кроме как мотаться по магазинам и аптекам? — резко отрезала мама, даже не посмотрев на меня.
— А у меня, значит, дел нет? Я тоже работаю, мам, — попыталась возразить я, но тут же осеклась.
— Не сравнивай! Лена — начальник, а ты — нет. У нее обязанностей больше.
И снова парадокс: они не могут найти время, а я почему-то должна всё бросить. Они — любимые, их фотографии на самом видном месте. А мои дети где-то в забытом альбоме, пылятся на полке.
В юности я старалась выполнять любую её просьбу. При первом звонке — бегу. Теперь у меня своя семья, свои заботы. Я научилась говорить «нет». Точнее, пыталась учиться.
— Мам, я заеду завтра, после работы, помогу тебе с уборкой, — говорю ей по телефону.
— Завтра? Мне надо сегодня! Завтра у меня другие планы, — возмущается она.
И начинается: уговоры, причитания, обиды. Она вертится, как уж на сковородке, лишь бы получить желаемое прямо сейчас. Для неё важно только удобство — её. А если я не могу приехать немедленно, я сразу становлюсь неблагодарной дочерью. Она сопротивляется каждому моему «потом», каждому «не сейчас». Ей кажется, что я издеваюсь над ней.
А мне просто надоело быть её прислугой. Надоело, что мои интересы никто не учитывает. Надоело, что меня не ценят. Мы часто ссорились, и каждый раз она провоцировала конфликт.
Однажды, когда она потребовала, чтобы я немедленно приехала и поменяла ей лампочку на кухне, я не выдержала:
— Мам, хватит! Сколько можно? Почему я должна всё бросать и бежать к тебе по первому зову? У меня тоже есть дела!
— Как ты со мной разговариваешь?! Я твоя мать! — завопила она.
— А я — твоя дочь! И я тоже имею право на свою жизнь!
И тогда меня прорвало. Я высказала всё, что накипело за годы. Про Ленку, про Настю, про её холодность, про равнодушие.
— Кого любила, с того и спрашивай! — крикнула я. — Пусть Ленка тебе и помогает! Она же у тебя самая лучшая!
Повисла тишина. Мать переваривала сказанное, а потом закричала так, что трубка чуть не выпала из рук:
— Ты как смеешь такое говорить?! Ты себе что позволяешь?! Чтобы через десять минут была тут! Ты посмотри на неё, а… Хамка бессовестная! Да я…
Я ничего не ответила. Просто положила трубку.
Полгода мы с мамой не общались вообще. Я не звонила, не приезжала. Потом позвонила Ленка и радостно сообщила, что помирилась с мамой. И вскользь обронила, что квартира теперь оформлена на Настю. Мол, девочка скоро совершеннолетие справит, ей нужен будет свой угол.
Я даже не расстроилась. Пусть забирают квартиру, пусть делают, что хотят. Лишь бы меня оставили в покое.
