Мать-доярка привела для знакомства бродягу. Никто даже подумать не мог что
Анна Петровна проснулась сегодня раньше обычного. За окном только начинало сереть, но третьи петухи уже пропели. Надо вставать, от долгого лежания только разбитость появится. Вон, Зорьку подоить надо, да курам дать зерна и мЕшанки: скотинка, она уход любит. Сам хоть на ходу поешь, а её накорми вовремя, да обиходь. Хлебнув наскоро молока из крынки, она отправилась в хлев. Покосившаяся дверь скрипнула, с трудом впустив хозяйку. Эх, рано ушёл Степан, оставив её одну-одинёшеньку. За семь годков обветшал и дом, и хозяйство. Как ни крутись, а без мужика со всем не управишься, да и года не те. Хоть и не совсем старость ещё, но уже и не молодость. Пенсию, её как пить дать, зазря не дают: и силёнок поубавилось, и прыть прежняя улетучилась. Но грех Бога гневить, ещё вон, Зорьку удаётся обихаживать, без неё было бы совсем туго. Так что нечего хандрить, Петровна. Иди лучше молочко разлей по банкам: что попить, что на творог, что соседским детишкам, у которых коровы нету.
Управившись по хозяйству, Анна Петровна решила сходить в магазин, пополнить припасы круп, да муки. Утро было таким же серым и хмурым, как и на рассвете, словно солнце решило взять сегодня выходной. Нагрузив полную сумку, женщина уже было двинулась к выходу, как в магазин зашёл грязный, оборванный, но почему-то улыбающийся парень. Лицо его носило следы недавних побоев, на волосах коркой топорщилась запёкшаяся кровь.
— Чему ж ты улыбаешься, болезный?, -участливо спросила Анна Петровна, дивясь разительному несоответствию облика и выражения лица.
— Хлеба сейчас куплю, — ещё шире улыбнулся парень и, раскрыв сжатый кулак, показал женщине несколько мелких монет, лежавших на грязной ладони.
— Петровна, ты его не пытай, не помнит он ничего, — отозвалась Люська продавщица, — Появился несколько дней назад, мы уж его спрашивали-спрашивали, да всё без толку. Всё вроде соображает, а память отшибло напрочь.
— Так его в больницу надо, в район, — забеспокоилась неравнодушная женщина, — Он ведь побитый весь, может, что повредил.
— Петровна, ну ты даёшь, — пожала плечами Люська, — Ты что ль забыла, что за Барановкой мост повредился, а в обход можно будет только когда дорога после трёх дней дождя подсохнет? Кто ж его сейчас доставит в район-то?
Парень поскучнел. На его добром и открытом лице появилось выражение беспомощности и отчаяния. У Петровны кольнуло сердце и неожиданно даже для самой себя, она предложила ему:
— Ты вот что, милок. Пойдём со мной. Ночи уже холодные, да и днём особо тепла нету. Отлежишься маленько, потом что-нибудь придумаем. Имя-то ты своё помнишь?
Парень отрицательно покачал головой.
— Ну не помнишь, так потом вспомнишь. А пока будешь Алексеем. Я так всё сына хотела назвать, а вон, случились две дочки.
Из магазина они вышли вместе. Парень брёл, покачиваясь, за Анной Петровной и иногда постанывал. Видно, крепко ему досталось. Женщина молчала. Зачем тревожить человека в таком состоянии? Сейчас придут домой, она ему баньку протопит, молочка парного даст, пусть отлежится чуток, отоспится. Да, надо будет к Семёновне за травками сходить. Пока официальная медицина недоступна, её заменит народная. Она хоть и потихоньку, но тоже помогает. Да, и к участковому надо наведаться, может кто ищет бедолагу, да найти не может никак.
Банька получилась справная. Семёновна не подкачала, пришла сама на пострадавшего посмотреть. Пощупала суставы, поцокала языком, принесла и мази на раны, и отвары попить, даже осталась с Петровной по-матерински болящего в баньке попарить. Вдвоём они отмочили засохшие багровые корки, остригли волосы вокруг ран, смазали мазью ушибы, да синяки. Пострадавший молчал и только периодическим смахивал с глаз предательскую влагу. Женщины с расспросами не лезли, справедливо полагая, что лучше оставить их на потом. Выпив полкрынки молока с ломтём свежего хлеба, парень прилёг и тут же провалился в глубокий сон.
— Ты это, Петровна, пожевав губами, произнесла Семёновна, — Ты его пока совсем не тревожь. Эти негодяи руки- ноги ему вроде как почти не тронули, а вот головушке крепко досталось. Пусть спит себе, сколько хочет, сон ему только на пользу. Отваром пои три раза в день. Я туда травок для спокойствия духа добавила, сдаётся мне, что не только от побоев ему память отшибло, но и с перепугу. Поуспокоится, глядишь, и вспомнит чего.
— А Григорий-то у себя или по делам поехал?, — поинтересовалась Анна Петровна местоположением участкового.
— К вечеру должон быть, — усмехнулась Семёновна, — Только ты шибко на него не рассчитывай, сама знаешь, ему в любом деле интерес нужен. А с тебя что взять? Ведро молока? Ему бы самогонки ведро… А так чего ему от подготовки к заслуженному отдыху отвлекаться? Но попробуй, может и знает чего.
Вечерний визит к Григорию Ивановичу ожидаемо мало что дал. Нет, он клятвенно обещал посмотреть все ориентировки о объявления о розыске, но по лицу его явно читалось, что у бомжей этих работа такая – битыми быть и ничего от их племени не убудет от пары синяков, ссадин и ран : народ этот живучий, чего зря рыпаться. Вздохнув, Петровна заспешила назад, к своему постояльцу, боясь надолго его оставить одного.
Алексей проспал до середины следующего дня. Сначала вскочил на кровати, видимо, начисто забыв события предыдущего дня, потом увидел Анну Петровну, улыбнулся и произнёс:
— Я уж думал, мне всё приснилось.
— Не приснилось тебе, милок, на вот, травы попей, сейчас завтракать будем, — метнулась в кухню за отваром Анна Петровна, краем глаза отметив, что новоиспечённому Алексею сегодня уже немного получше.
Так потекли дни, полные забот и ухода за болящим. Травки Семёновны, Зорькино молочко за хлопоты Анны Петровны пошли Алексею на пользу. Он начал потихоньку выздоравливать: выходить во двор, сидеть подолгу в скупых лучах осеннего солнца, а потом и вовсе взялся подправить покосившуюся дверь Зорькиного хлева. Дорога до райцентра давно подсохла, но Анна Петровна уже не спешила отправлять туда Алексея. Мало ли, прицепятся к человеку ни за что, ни про что, документов нет, о себе ничего не помнит, как бы не наделать благими намерениями ему неприятностей. А здесь… Григорий – власть, он об Алексее знает, вот пусть и идёт всё как идёт. А окрепнет парень, видно будет. Может, сам вспомнит чего…
Но память, в отличие от сил, к Алексею не возвращалась. Он, очевидно, сильно переживал по этому поводу, ходил везде за Петровной хвостом, как дитя малое, старался по хозяйству помочь. Периодически в его глазах видна была напряжённая работа и усилие вспомнить своё прошлое, но дверь эта была плотно закрыта и надёжно хранила свои страшноватые тайны. Алексей оказался доброжелателен, покладист и незлобив, хорошо ладил со всеми, с кем ему приходилось сталкиваться, только во сне зачастую метался по подушке да постанывал, переживая какие-то свои неприятные сны, о которых утром то ли не помнил, то ли говорить не хотел…
В один из погожих осенних дней, когда огород был уже убран и подготовлен к зиме, Анна Петровна поднялась ни свет ни заря и обратилась к уже закончившему нехитрый завтрак Алексею, у которого после побоев случались абсолютно бессонны ночи:
— Сынок, а в город со мной съездить сможешь? Я дочку проведать решила, сумку собрала, да уж больно тяжела она оказалась-то. Не пособишь?
— Отчего ж не пособить, пособлю, — легко отозвался Алексей, -А у Вас дочь есть? Вы никогда не говорили.
— Есть, улыбнулась Анна Петровна, и не одна, а даже две. Только разлетелись они из дома: у каждой жизнь своя, свои заботы. Мне ж сегодня аккурат семьдесят годков стукнуло, вот и хочу к меньшей съездить, она поближе живёт, за день обернёмся.
— Вот те на!,- у Алексея вытянулось лицо, — У Вас юбилей, а я ни сном, ни духом и без подарка. Нехорошо как-то получается.
— Вот съездишь со мной, и будет мне подарок. А то я нагрузила и молочко и творог, и медок со сметаной, будто молодая, а года-то уже не те. Ты давай, собирайся, а то до автобуса далеко, поди опоздаем.
Алексей мигом накинул старую куртку, подхватил увесистую сумку и, пристроившись по правую руку от своей благодетельницы, зашагал вместе с ней к автостанции.
Только в пути Анна Петровна почувствовала, как хандрит на перемену погоды повреждённая ещё в молодости нога. Ох, Светка, Светланка, на всю жизнь матери память оставила. Женщина и сейчас вздрогнула, вспомнив тот ужас, когда она увидела свою младшую, выбегающую с криком: «Мама!», — к ней навстречу, не глядя по сторонам и не видя вывернувшую из-за поворота легковушку. И как она тогда успела? Расстояние ведь было приличное. Правду говорят, что от испуга человек делает иногда невозможное. Вот и она, совершив какой-то совершенно невероятный гигантский прыжок, чудом успела оттолкнуть Свету, а вот сама угодила таки под колёса. Ох, и трудились тогда врачи в больнице, чтобы ногу её сложить! Но как ни старались, осталась она всё-таки чуть короче другой, доставляя по жизни большие неудобства и отвечая болью на любые капризы погоды. Вот и сейчас расшалилась, усиливая хромоту и замедляя шаги.
Перспектива опоздать на автобус становилась всё реальнее, и Алексей, быстро оценив ситуацию, решительно взял из рук Анны Петровны вторую сумку, снял с шеи шарф, связав им две сумки вместе, и закинул эту тяжеленную связку себе через плечо. Затем, подставив локоть и пробормотав: »На буксир, Анна Петровна!»,- потащил и её, чуть ли не на себе к автостанции.
Запыхавшиеся и взмокшие, они ввалились в салон автобуса за две минуты до отправления и без сил упали на сиденья.
Поздний ноябрьский рассвет осыпал розоватой позолотой горизонт, украшая своими бликами почерневшую равнину. Автобус слегка потряхивало на ухабах, а сердце пожилой женщины наполнялось томительным ожиданием радостной встречи с дочерью, даже не подозревающей об этом визите. Дорога убаюкивала, за окном мелькали оголившиеся деревья и Анна Петровна, сама того не желая, незаметно погрузилась в воспоминания. Перед глазами пронеслась и их старенькая колхозная ферма с губастыми телятками, которой было отдано почти сорок лет нелёгкой жизни, и старый обветшалый родительский дом с синими ставнями, на которых отец с неизменнным стремлением к красоте каждый раз обновлял вырезанных белоснежных лебёдушек, и новый, выстроенный, просторный, уже их со Степаном дом, в котором прожили душа в душу ни много, ни мало, сорок пять годков. Это теперь он уже в землю осел да потемнел, а тогда это был не дом – терем! Правда, долгое время одиноко им было в тереме этом; никак деток Господь не давал. Уж они и просили и молили, даже почти отчаялись: приготовились сиротку из детского дома брать. Но жизнь неожиданно всё повернула: сначала она, Анна, долгожданного ребёночка понесла, а потом уж, ни в каком не детском доме, а в соседнем селе сиротка-то и объявилась. Напарник Степана, Тимофей, решил с женой за покупками в райцентр съездить да не захотел до дальнего моста идти, а пешком по льду на тот берег отправился. Да вот только весна уже в свои права вступать начала и треснул ледок-то прямо под ними. Были бы люди на берегу, может и спасли бы их, да только не было в будний день никого. Хорошо хоть Леночку с собой не взяли, в ясельки отвели. А забирать из яселек стало некому. Им со Степаном тогда одновременно мысль пришла взять к себе девочку. Её им очень быстро отдали: все свои, друг друга знают, они со Степаном уважением у людей пользовались, никто и не подумал проволочки устраивать. А вскоре и Светланка родилась. Так и росли они родными сестрами: старшая и младшая. Дружно росли, хоть и разными были. Сорвиголова Светка, даром что младшая, всегда за тихую Лену перед ребятами заступалась, а покладистая Леночка, пожалуй, только одна и могла усмирить буный нрав младшей сестры добрым словом да уговорами. Вот, разлетелись обе теперь. Света хоть недалеко, повидаться можно, а Леночка после учёбы в столице так и осталась: и работу хорошую нашла, и квартиру взяла в ипотеку. Что и говорить, серьёзная она всегда была и умом Господь не обидел. А вот Светлана… С этой сложнее. Хоть и под боком, но учёбу забросила, на работу тоже не рвётся, одни мужики на уме. Надо же, родной муж сына не признал, тест на отцовство отправился делать. Прям как в воду глядел, не его Митя оказался. Анна Петровна тяжело вздохнула при мысли о внуке. Кареглазый шустрый мальчонка занимал в её сердце особое место, недоступное даже любимым дочерям. Видно, недаром говорят: «Первый внук – последний ребёнок». Жаль, довольствоваться приходится одними телефонными фотографиями: Светка, бесстыдница, почитай, с отцовских похорон в дом родной глаз не казала. Леночка, вон, из столицы чаще выбирается. Но ничего, сейчас они встретятся, с дочкой чаю попьют, с Митей поговорят. Он, поди, совсем большой уже, того и гляди, с бабкой говорить не захочет. Эх, беда совсем, без отца мальчишка растёт, без мужской руки и науки.
Анна Петровна покосилась на задремавшего Алексея: ровный нос, твёрдая складка губ, крепкие руки. Хоть бы глянулся он привередливой Светке! Алексей – парень правильный, степенный, глядишь, и присмирела бы с ним. Заодно и Мите был бы хороший отец, и к ней в деревню заглядывали бы почаще
Ничего не подозревающий о далеко идущих планах Анны Петровны, Алексей вдруг открыл глаза, потянулся, посмотрел в окно и озорно подмигнул:
— Подъезжаем уже?
— Батюшки, а я замечталась совсем, нам же выходить-то сейчас!, — всплеснув руками, засуетилась Анна Петровна, надевая платок и наскоро застёгивая пальто.
Светкина квартира встретила их наглухо задраенными жалюзи на окнах и закрытой дверью, никак не желающей открываться на многократный звонок. И только когда разочарованная Анна Петровна уже совсем было уверилась, что дочери нет дома, за дверью неторопливо зашаркали шлёпанцы и неохотно щёлкнул замок. Светка стояла на пороге заспанная, неухоженная и недовольная.
— Здравствуй, доченька, а я к тебе, на юбилей свой решила приехать. Думаю, тебе всё недосуг вырваться, так я сама съезжу.
— А это кто?, — никак не реагируя на приветствие матери, кивнула головой Светка в сторону Алексея.
— Это постоялец мой, Алексеем кличут, — отозвалась Анна Петровна, — Ему досталось крепко, память потерял, вот у меня пока живёт, помогает по хозяйству.
— Пристроился, значит, — парировала Света, недобро косясь на нахмурившегося Алексея, — Надеюсь, свой домишко ему не отпишешь?
— Доченька, тебе не стыдно так говорить?,- из последних сил мать старалась не обращать внимания на неласковый приём, — Какой дом, о чём ты? Я же на праздник свой к тебе приехала, столько не виделись, не чужие ведь люди. Давай хоть в комнату зайдём, что ж мы стоим-то на пороге? Я по Митеньке очень соскучилась, смотри гостинцев ему тут привезла.
— Спит Митя, — не шелохнувшись, ответила дочь, — В другой раз повидаетесь.
— Как это в другой? Ты что же нас, и на порог не пустишь?
— Извини, мать, не могу. У меня муж ревнивый. Увидит твоего постояльца – не обрадуется. Ему же разок уже по лицу надавали? Вот и хватит с него. Кстати, меня за гостЕй по головке тоже не погладит, ему в ночь на работу, он перед этим весь день спит. Морали мне читать не надо. Моя жизнь – строю как хочу. Сейчас у меня муж такой. За то, что про юбилей забыла, прости. Но на вот тебе три сотни, купи себе что-нибудь: бельё там, халатик или тапки зимние, что попадётся. А я досыпать пойду, в три часа легла только.
С этими словами, обитая старой клеёнкой, дверь громко захлопнулась, отсекая всякую надежду на свидание с обожаемым Митей и семейное обустройство непутёвой дочери.
Ничего не видя перед собой, Анна Петровна начала медленно спускаться по лестнице. Играющий желваками и непроизвольно сжимающий увесистые кулаки Алексей молча двинулся следом. Наполненная гостинцами большая клетчатая сумка так и осталась сиротливо стоять под дверью.
Дорога домой прошла в полном молчании. Анна Петровна потихоньку глотала слёзы, Алексей хмуро и сосредоточенно смотрел в окно, усиленно стараясь отводить взгляд от зажатой накрепко в руке у женщины купюры. Дома так же молча разошлись по углам, и долго ворочались, нарушая ночную тишину то тяжёлыми вздохами, то скрипом кроватей.
Утром всё изменилось кардинально. С первым же автобусом из столицы нагрянула Лена, радостная, улыбающаяся, сразу отогревшая поскучневший дом своим теплом и заботой.
— Мам, ты прости, что вчера в самый день рождения не успела, надо было шефу срочно проект сдать, — извинялась она, кутая плечи матери привезенной в подарок пуховой шалью, — Ну как, тепло?
— Уж как тепло, доченька, — кивала мать, вытирая украдкой радостные слёзы, — И хорошо, что вчера не успела. Мы с Алексеем по делам отлучались, только ждала бы нас зазря.
— Алексей, Вы уж за мамой моей присматривайте, раз судьба Вас сюда забросила. А то она всё норовит поработать побольше, а отдохнуть поменьше, жалеть себя не привыкла. Поэтому эту миссию я поручаю Вам. Обещаете?, — озорно повернулась Лена к мужчине.
Алексей, потупив взор, промычал что-то, означающее согласие и смущённо потёр вчерашнюю щетину на подбородке.
За столом посидели душевно. Под здравицы, воспоминания, шутки и прибаутки разлетелись со стола и солёные грибочки Анны Петровны, и привезенные из столицы Леной деликатесы, и спешно испечённый рыбный пирог. Алексей оттаял, тоже пошучивал, ухаживал, как мог за женщинами и даже вызвался самостоятельно подоить по такому случаю Зорьку, благо, она его к себе подпускала и несколько уроков доения он уже у Анны Петровны взял.
— Мам, — вдруг посерьёзнела Лена, когда Алексей, гремя ведром, отправился в хлев, — Давай я его с собой повезу врачам показать. Знакомые есть, пока без паспорта обойдёмся. Может быть, ему лечение специфическое нужно, а время в таких случаях может сработать и против него. Потом корить себя будем, что упустили. Хороший же мужик, по всему видно: и отзывчивый, и трудяга, и не дурак.
— Давай, доченька, — охотно согласилась Анна Петровна, — У вас там, чай, не наш райцентр, где окромя первой помощи мало чего получишь. Жалко его, прям, душа болит. Попал где-то в передрягу, а теперь мается.
— Молодой человек, — шутливо окликнула Алексея Лена, когда он, довольный своим первым удоем втащил на кухню ведёрко с парным молоком, — А не хотите ли меня сопроводить в обратном пути?, — и уже серьёзно добавила, — Я тебя врачам покажу. Сколько можно тебе Иваном, не помнящим родства ходить? Память восстанавливать надо.
Алексей изменился в лице и бросил на Лену взгляд, полный недоверия, внутренней борьбы и отчаянной надежды. Девушка не торопила, стояла молча, глядя спокойно и твёрдо прямо в его глаза. Через несколько секунд взгляд Алексея смягчился и утвердительный кивок был недвусмысленным ответом на сделанное предложение.
— Вот и хорошо, — мягко сказала Лена, — Завтра и поедем. Остановишься пока у меня. Насчёт обследования я договорюсь.
Утром Алексей опять тащил на автостанцию тяжеленную сумку с гостинцами, но уже для Лены. Анна Петровна, выйдя за калитку, с надеждой смотрела им вслед, мелко крестя и потихоньку благословляя.
Через неделю раздался звонок от Лены. Она сообщила, что новости есть хорошие и не очень. Хорошие состоят в том, что серьёзных нарушений у Алексея, слава Богу, никаких не нашли, но реабилитация предстоит длительная и дорогостоящая. Поэтому не очень хорошее состояло в том, что пока не совсем понятно, откуда взять для этого деньги. Анна Петровна забеспокоилась и уже было предложила продать свою любимицу Зорьку, но Лена отказалась категорически, заявив, что это крайняя мера, всё равно не решающая полностью вопроса и пока они попробуют поискать менее радикальные способы выхода из ситуации. По тому , с какой тревогой и участием рассказывала Лена об Алексее, многоопытное материнское сердце сразу почувствовало первые ростки зарождающегося чувства и замерло в тревожном ожидании и спасительной надежде.
По вечерам, окончив дневные труды и заботы, Анна Петровна возжигала лампадку и глядя на писаные лики Богородицы и Николая Угодника, горячо молилась о своих, таких разных дочерях и о болящем Алексее, прося им всем милости и заступничества.
Горячая материнская молитва не осталась, видимо, неуслышанной и через некоторое время взволнованный голос старшей дочери сообщил, что ситуация, с Алексеем изменилась в корне и вообще никакой он не Алексей, а Владислав и деньги на лечение теперь у них есть в полном объеме. Ничего не понимающая Анна Петровна охнула, опустилась на табурет и попросила Лену объяснить всё толком и по порядку. Отдышавшись и взяв себя в руки, дочка сообщила, что пока они ездили с Алексеем по врачам, его узнал на улице кто-то из бывших коллег и подошёл поздороваться. Алексей, естественно, знакомого не признал, а Лене пришлось объяснить случившееся. Коллега озабоченно нахмурил брови, взял у неё номер телефона и отправился по своим делам. А вечером в телефонной трубке раздался властный мужской голос, представившийся Юрием Александровичем, и попросившим к телефону Влада, то бишь, Алексея. Он разволновался, говорил сбивчиво, очевидно, память подсовывала ему какие-то разрозненные обрывки воспоминаний, но связать их в цельную картину он не мог и трубка опять перекочевала в руки Лены. Юрий Александрович деловито сообщил, что поскольку всё случившееся есть прямой результат служебной добросовестности и человеческой порядочности Влада, то он, как его бывший шеф, отправляет завтра своего подчинённого в клинику с отменной репутацией и берёт на себя все расходы по его лечению. А посему он просит милую девушку Лену, принявшую такое горячее участие в судьбе Влада-Алексея собрать ему на утро вещи первой необходимости и совершенно перестать беспокоиться о проблемах его выздоровления. Последнего Лена, естественно, Юрию Александровичу не обещала, поскольку теперешний Влад, ей теперь не совсем чужой человек и беспокоиться о его здоровье она всё-таки будет.
«Спасибо тебе, Господи!», — прошептала, окончив разговор с дочерью, Анна Петровна и осушив краешком платка увлажнившиеся глаза, и отправилась к Зорьке, чтобы под звон тонких молочных струек в эмалированном ведре, поделиться с любимой животинкой своими радостями.
Дни шли за днями, Лена исправно звонила матери, сообщая всё новые подробности об идущем на поправку Владе, о его постепенно возвращающейся памяти и Анна Петровна понимала, что отношения молодых становятся уже чем-то гораздо большим, чем просто участием в судьбе другого человека и его благодарностью за это. А аккурат в старый Новый год отворилась старая калитка и скрипя свежевыпавшим снегом во двор вошли Лена и представительный молодой мужчина в модном пальто, в котором с первого взгляда невозможно было узнать растерянного и выбитого жизнью из колеи Алексея.
— Вот уж теперь –то ты точно, Владислав, другого имени и не подыщешь, — радостно улыбнулась дорогим гостям Анна Петровна, вышедшая проведать своих несушек в курятнике.
— Ты бы хоть рассказал, как тебя угораздило-то, — задала пожилая женщина давно мучивший её вопрос, ломая щепы для растопки печи.
— Да ничего интересного, — грустно усмехнулся Влад, складывая принесенные из сарая поленья, — Обычная, в общем-то для нашего акульего времени история. Я у Юрия Александровича управляющим по сбыту работал, можно сказать, правой рукой был, а в совете директоров стали под него копать. Я-то для них – мелкая сошка, но получилось так, что попали мне в руки документы, из-за которых шеф крепко мог пострадать. Я их с собой взял, но предварительно догадался сфотографировать и шефу на по Интернету перебросить. Пошёл домой, а по дороге молодчики какие-то меня и припечатали. Папку с документами забрали, меня бы, наверное, тоже добили бы, но я через перила моста в реку шугнуть успел. От удара о воду сознание потерял, они меня, видно, за мёртвого и приняли. Сколько-то времени так плыл, потом очухался, на берег вылез. От потрясения и боли ничего вспомнить не мог. Вот и бродил туда-сюда, сначала от людей прятался, страх необъяснимый всё гнал и гнал меня куда-то ночными электричками да дорогами просёлочными. Потом страх ослабевать стал, да и голод не тётка, стал я к людям выходить, чтобы пропитаться. Так, не помню, как, в ваш посёлок добрался и Вас, Анна Петровна, встретил. А дальше Вам уже всё известно.
— А обидчиков твоих не нашли?, — обуреваемая чувством справедливости, спросила Петровна.
— Да как их найдёшь? Они же наёмные были, а те люди, что их нанимали после скандала из-за отосланных мной шефу документов, за границу уехали. Да Бог с ними, земля, она круглая, так или иначе, своё всё равно получат.
— Мам, а мы ведь не просто так приехали, -вступила в разговор подошедшая Лена, — Мы с Владом пожениться хотим. Хороводы водить не будем, так потихоньку распишемся. Благословишь?
Анна Петровна посерьёзнела, подошла к красному углу и сняв с полочки старую, доставшуюся ей ещё от бабушки икону Спасителя, трижды перекрестила ею молодых.
— Совет да любовь, — сказала она, — Только уж вы меня, старую, совсем не забывайте, никого поди, у меня, кроме вас-то по жизни и нету.
— Не забудем, — клятвенно пообещал Влад и крепко обнял Анну Петровну за плечи.
С того самого дня на сердце у Анны Петровны стало поспокойней. У Лены семья появилась, Влад, по-всему, мужем неплохим будет, глядишь и внучков дождаться получится. Правда, при мысли о внучках сердце начинало ныть неизбывной болью о кареглазом Митеньке. Каково ему там, с беспутной Светкой, да и с её меняющимися мужьями? Негоже ребёнку в такой обстановке расти. Тем более, что Митя – ребёнок добрый, смышлёный, из него бы в другом раскладе толк бы по жизни вышел. Этими мыслями делилась Анна Петровна с Леной, не рассказывая только о своём неудавшемся юбилейном визите к младшей дочери.
И всё бы ничего, да только к весне подкралась к Анне Петровне давняя хворь. Больная, неправильно сросшаяся ещё в молодости нога расшалилась не на шутку, вызывая, кроме привычных уже симптомов, боль в спине, слабость в ногах и шаткость походки. Медицина развела руками: «Что ж Вы хотите, и так с такими переломами да нагрузками неплохо пробегали. Теперь нагрузки резко уменьшить, щадящий режим, физиотерапия. Проживёте сто лет, не беспокойтесь.» Зорьку со слезами пришлось продать, но и без неё работа по хозяйству стала уже Анне Петровне не под силу. Не желая беспокоить только обретшую семейное счастье Лену, мать позвонила Светланке, в глубине души не особо надеясь на положительный результат.
— Ма, ну а я что сделать могу?, — хрипло вопросила трубка Светкиным голосом, — У самой дел полно. Ты как себе представляешь, я к тебе мотаться вкалывать по хозяйству смогу? Мне бы самой кто пособил. Звони Ленке, она в столице, там и медицина получше.
Вдруг в трубке послышалась мужская ругань, отчаянный мальчишечий рёв и Светка, не попрощавшись, ринулась разнимать ссорящихся, покрикивая на ходу на обоих.
«Надо забирать Митеньку из этого ада»,- даже не особо расстроившись из-за дочкиного отказа подумала Анна Петровна и, вздохнув, начала набирать номер Лены.
Через несколько дней Влад уже выносил нехитрые тёщины пожитки и грузил их в стоявшую возле двора грузовик. Анна Петровна, всхлипывая, несла осторожно любимые иконы, пытаясь пристроить их отдельно на сиденье.
— Не убивайтесь так, -успокаивающе произнёс Влад, — Ну что поделаешь, время пришло и о себе позаботиться. Вам у нас будет хорошо, процедуры в поликлинике рядом, район зелёный. А скучать Вам особенно не придётся, особенно к осени, — он вдруг загадочно улыбнулся, — Колыбельных Вы ведь много знаете?
От неожиданности Анна Петровна прикрыла рот рукой, а потом радостно заулыбалась, крепко обнимая смущённого Влада.
— Мам, оставайся у нас насовсем, — предложила дома Лена, раскладывая на полках шкафа материнские вещи, — Дом без хозяина, сама знаешь, быстро ветшает. Трудно будет с нами, в мою ипотечную квартиру переберёшься, она всё равно сейчас пустая стоит. Может, продадим дом, пока он ещё справный? Деньгами распорядишься сама, как захочешь, я не из корысти, честное слово.
— Да знаю я, доченька, что не из корысти, — вздохнула Анна Петровна, — Жалко мне дома нашего, но ты права. Захиреет наш со Степаном дом, а он не для того его строил. Только ты уж вопросом этим сама займись, стара я уже покупателей-то искать.
— Мам, покупателей поищут риэлторы, они сами справятся, — улыбнулась Лена, отправляясь на кухню заваривать чай.
Долго ли коротко ли, а покупатели в конце концов нашлись. Причём именно такие, каких втайне хотелось Петровне: семья молодая, крепкая, с детишками. Будут детские голоса в доме, как и мечтал покойный Степан. На выходных Влад с Леной повезли Анну Петровну в дом попрощаться да забрать кое-какие памятные вещи. Она как раз ходила по двору, стараясь запомнить каждый уголок, когда калитка распахнулась, впустив во двор рассерженную и недовольную Светку.
— Ну что маманя, значит домишко решила потихоньку у меня за спиной продать? Ан нет, рассказали мне люди добрые, не позволили родную дочь без наследства оставить, — начала наступать она на мать, не обращая внимания на вышедших на шум Лену и Влада.
Глаза Анны Петровны посуровели:
— Идём в дом, — бросила она коротко дочери и отправилась туда первой.
В доме повисла неловкая тишина, нарушаемая только недовольным сопением Светки и поскрипыванием диванчика, на который уселись Лена с Владом. Анна Петровна постояла задумавшись, а потом полезла в карман, достала из кошелёчка три купюры по сто рублей и положила их на стол.
— Наследство, говоришь? Вот оно, твоё наследство. Я тебе отдаю то, что ты для своей родной матери смогла-таки от себя оторвать однажды. Больше мне дать тебе нечего. Я плохая мать. Я свою родную дочь воспитала гораздо хуже приёмной. Поэтому деньги за дом получит Лена, она человеком вырасти смогла. А это твоя часть, больше не заслужила.
Светка от изумления даже забыла о гневе праведном:
— Так Ленка приёмная, где же ты её подобрала?
— Не подобрала, а взяла в семью дочь наших друзей погибших, — поморщилась Анна Петровна, — Прости, Леночка, я всю жизнь от тебя это скрывала, боялась боль причинить.
— Да я знаю, мам, — спокойно отозвалась с диванчика Лена, -Добрые люди давно потихоньку мне всё рассказали. Только я вам с отцом тоже боялась больно сделать, вы же со мной ничуть не меньше, чем со Светой возились. Узнали бы, что мне всё рассказали, переживали бы, волновались. А так жили все счастливо, и я тоже. Кстати, Света, у тебя есть шанс получить свою долю от дома.
— И какой же?, — недоверчиво прищурилась младшая сестра.
— Очень простой: разреши нам с Владом усыновить Митю. Он всё равно ни тебе, ни твоим ухажёрам не нужен. А я поделю свою долю с тобой. Мы с Владом Митю воспитаем, мама поможет.
В комнате воцарилось полное молчание. Лена стояла прямая как струна, Влад подтверждающе кивал головой, Анна Петровна застыла в немом изумлении, а Светкино лицо выдавало целую бурю чувств: недоумение, радость от обещанной доли, сомнение, протест оставшихся, хоть и в малой степени материнских чувств.
— Ребёнка продать предлагаешь?, — с угрозой в голосе наконец выдавила она.
— Не перекручивай,- вспыхнула Лена,- Я Митю воспитать нормально хочу. И долю от наследства своей непутёвой сестрице всё же отдать. Пара-тройка таких скандалов с побоями, который мама услышала и опека его у тебя без меня заберёт. Только долю твою я тебе уже тогда не отдам, я её пущу на то, чтобы Митю оттуда вытащить.
Помедлив пару минут, Светка вскинула голову и выпалив:
— Готовь долю, завтра Митьку сюда привезу!, — бросилась к выходу, громко захлопнув за собой дверь.
— Что Бог ни даёт, всё к лучшему, — смиренно резюмировала Анна Петровна и, прихрамывая, начала накрывать к обеду стол.
